Точка соприкосновения (289.9)

В этот день у Эдди Мансона, как и каждый год, по традиции, всё идёт наперекосяк. Он сидит в машине, разглядывая свои клыки уже минут десять вместо того, чтобы поторопиться на первый урок. Этим утром он стоял в ванной и не мог понять, что происходит, потому что за ночь он умудрился поцарапать свой язык несколько раз, прокусить губы, и его футболка окрасилась кровью на воротнике, как и подушка, на которой Эдди спал. Клыки стали длиннее, теперь не только острее. Эдди не может нормально говорить, пока не приноровился, все звуки выходят шипящими и он, наконец, понимает, почему вампиров в кино изображают именно так. Как шепелявых чудил. С этими двумя острыми штуками, едва ли не торчащими из-под верхней губы, по-другому не получается. Дядя Уэйн паниковать не стал, наоборот, подбодрил его, типа племянник не только стал старше, но и наконец отрастил зубы. Только вот молочных под подушкой не было, фея крёстная так и не прилетела… Он уже устал возиться пальцами во рту, проверяя по несколько раз, как бы ему получше теперь держать язык там или как разговаривать, чтобы никто не заметил и не увидел. Не то, чтобы было сильно заметно, если не вглядываться, только на слух понятно, что Эдди стал шепелявить. А в остальном, если лишний раз не открывать рот, то обыватели и не обратят внимания на его вампирское преображение, а значит, никто не пойдёт в атаку с вилами. Буклетик предупреждал его о третьей стадии, которая, по всем признакам, уже надвигается. И начинается она с прекрасного тромбоцитоза. Спасибо огромное! Вот тебе и быстрое заживление ран, и быстрый рост волос и всякое прочее… Волосы, например, отрастают не только на голове. Зубы становятся крепче, потихоньку начнут исчезать шрамы и другие опознавательные знаки на теле. Татуировки рано или поздно выцветут, быстрее, чем это было бы при нормальных обстоятельствах… Зато он сможет набить поверх них новые! Во всём стоит искать плюсы. Эдди хлопает дверью фургона и содрогается от громкого звука: он ударил нечаянно со всей силы, так ещё и грохот прозвучал словно внутри головы. Прелести сверхчувствительности. Что там дальше по списку? Может, у него встанет от одного вида чужой крови? Повышенное либидо хорошо сочетается с быстрым кровообращением. Потемнеют глаза, как у демона? Когти отрастут? Ногти, кстати, тоже стали крепче, придется стричь ещё чаще, чтобы нормально играть на гитаре. Он снимает с себя рубашку, привычно завязывая её вокруг бёдер, не ощущая больше настоящей температуры на улице. Судя по другим школьникам, торопящимся на занятия, одетым в куртки, сегодня прохладно. Эдди поправляет сумку на плече, идёт неспешным шагом, это, наверное, второй раз за семестр, когда он появляется на уроке математики. Звонок звенит как раз тогда, когда он переступает порог школы. До кабинета всего пару поворотов, Эдди бросает по пути презрительный взгляд на коробку для валентинок от тайных поклонников и подбадривающие плакаты о толерантности к зараженным. Думает, какая же всё это херня… Если Патрик или Томми, или ещё кто из баскетбольной команды увидит его с торчащими клыками, то либо изобьют на заднем дворе, либо будут шугаться, как от чумного. Урок математики — его радость. Его счастье. Не только потому что он в ней мастак, но и потому что её ведёт мисс Бланшар, любимая учительница Эдди. Он открывает дверь в кабинет и сталкивается с её строгим взглядом, отвечая своим, жалостливым и виноватым. Мисс Бланшар вздыхает и машет ему рукой в сторону парт, чтобы быстрее садился. Эдди довольно улыбается женщине, похожей чем-то на эльфийку из-за этой короткой стрижки с торчащими острыми ушами, она небольшого роста, а голос у неё нежный и звонкий, пухлыми ручками она уверенно держит указку, так же уверенно может ею кого-нибудь убить. При всей этой милой наружности, когда мисс Бланшар кто-то злит, она долго не церемонится — вызывает к доске и пытает до тех пор, пока мел на загорится в руках ученика. Жестокая женщина. Эдди садится за единственную свободную парту и даже не сразу замечает, что сбоку от него едва ли не валится на пол знакомая фигура. Он игнорирует как может, вытаскивает тетрадь, ручку, завалявшуюся где-то на дне, пока мисс Бланшар отмечает присутствующих. И всё же, это — катастрофа. Стив Харрингтон прямо рядом с ним, вот, можно рукой дотянуться, но не хочется. Парень выглядит так, словно он обдолбан: Эдди может различить — для других покажется, что Стив просто с похмелья или не выспался, типа не отошёл ещё после вечеринки с бассейном, кучей девчонок и травки. Мисс Бланшар называет его фамилию, Стив резко поднимается, очки с его лба падают на подбородок, он вскидывает ладонь вверх, но выглядит так, будто парень пытается нащупать перед собой невидимую стену, зависнув на месте. Эдди нервно облизывает губы, перегибаясь через парту, чтобы заглянуть Харрингтону в глаза. Тот поворачивается к нему и, кажется, даже не узнаёт. Одними губами Эдди произносит «Какого хуя?», больше для себя самого, чем для завязки диалога. У Стива огромные зрачки, расширенные, такие черные, что почти сливаются с его карими глазами. Эдди плевать, если заметит кто-то из учеников, но вот если это сделает наблюдательная мисс Бланшар, то она отправит Харрингтона к директору. Где директор, там и допрос о наркоте, а за ним уже и вызовут отца в школу… И вот мэр узнает, что его дорогой сынок принимает таблетки. Господи, неужели Харрингтон принял перед уроками? Таблетки, которые Эдди ему продаёт? Где были его мозги, когда он решил, что это будет хорошая идея… Да, просто замечательная. Весь класс галдит и перешептывается, школьники взбудоражены из-за праздника, кто-то даже вывалил все свои валентинки на парту и меряется их количеством с другими. Хотя ещё даже первый урок не закончился… Эдди открывает тетрадь, записывает лекцию об интегралах, которую мог бы и сам рассказать, но одним глазом он поглядывает за Стивом, ставит мысленно ставки: как скоро парень свалится со стула. А если он перебрал с лекарством? Вдруг выпил все три таблетки разом? Тогда его придётся откачивать, хотя, у спортсменов же сильный организм? А Харрингтон, насколько Эдди помнит, бывший пловец. Эти чувства внутри… Эдди задается вопросом, ну, почему даже когда Стив пропал из его жизни, даже когда их пути разошлись, тот всё равно находит способ принести ему проблемы? Внутри кипит волнение, даже не столько за то, что его поймают — с таким учишься жить за годы, что продаёшь запрещенные вещества. Конечно, стремно, но уже не так. Привычно. Едкое волнение возникает ещё и из-за Стива. А вот это уже давит, на какие-то затянувшиеся, уже не больные, раны. На старые шрамы, когтистое чувство скребётся по ним, хочет раскрыть заново. Вот бы тромбоцитоз избавил его и от них тоже. Тогда Эдди бы ничего не пришлось чувствовать. Каждый раз, когда Эдди видит, как Стив заваливается набок, он начинает громко скрипеть стулом, кашлять, поднимать руку с вопросом: делает всё, лишь бы Стив отмер и пришёл в себя. Это утомляет. Эдди тяжело вздыхает, как от натужной работы, которой ему, как назло, нужно заниматься именно в этот день. Он даже пропускает мимо ушей лекцию, лишает себя возможности блеснуть знаниями у доски и позлорадствовать над теми, кто считает, что его оставили на второй год из-за низкого интеллекта и абсолютной необучаемости. Как только звенит звонок, класс стремительно покидают ребята, мисс Бланшар делает записи в своём журнале, а Эдди пытается растормошить Стива Харрингтона, нависнув над ним и покрывая благим матом, хотя до этого ему казалось, что стадия импульсивности и вспышек агрессии осталась позади. — Вставай, мудила, — шипит Мансон. — Сука, мать твою, Харрингтон, поднимайся сейчас же! Блять, ну, что за… Стив поднимает на него полностью дезориентированный взгляд, его веки трепещут, готовые закрыться, кажется, он даже слышит нечётко. — Эдди, — зовёт его мисс Бланшар, заставляя обернуться с дружелюбной всё-в-порядке улыбкой. — Что-то случилось? — Нет! — успокаивает её он, размахивая руками и игнорируя чувство, что он снова прикусил язык до крови. — Просто мой… Приятель чувствует себя не очень, забыл позавтракать. И поужинать. Короче, его тошнит. Он замечает на столе учительницы пышный букет, стоящий в вазе. К букету сбоку прикреплена записка. Как романтично. — Стоит сходить в медпункт? — мисс Бланшар хмурится. — Мне позвать… — Нет-нет-нет, — настаивает Эдди. — Мы уже уходим. У меня есть порошок для желудка, все дела, выпьет и будет как новенький! Мисс Бланшар наблюдает за ним с прищуром, хоть и кивает с тихим «Хорошо», но она точно не верит. Всегда была такой проницательной. Он может и попросил бы её о помощи, вот только не хочет портить учительнице праздничное настроение. Эдди забирает свою сумку, вешает на плечо рюкзак Харрингтона, поднимает того одним рывком на ноги. Стив может стоять, хоть и шатается. Он даже идти может сам, только вот не понимает куда его ведут. Для того, чтобы в мозг в привычном режиме поступала информация, после принятия лекарства нужно хорошенько отоспаться. Если же нет, то все сигналы доходят с запозданием. Так что Стив осознает, что переместился в пространстве только тогда, когда Эдди силой запихивает его в мужской туалет, закрывая дверь за ними ногой. — Не трогай, — уверенно и внезапно четко говорит парень, отодвигая Эдди от себя. Стив прислоняется спиной к раковинам, держится за голову, пытаясь сфокусировать взгляд. — Что за херня? Эдди кидает его рюкзак на пол, свою сумку аккуратно ставит на керамическую столешницу между раковинами, копается в ней и раздраженно выдыхает. — Что за херня? — повторяет Мансон, отплевываясь от дурацкой шепелявости. — Это мне надо тебя спросить: что за херня? Какого черта ты в школу приходишь под таблетками? Стив наблюдает за его движениями, заинтересованно склонив голову набок, но молчит. Может, ещё не понял, что у него вообще спросили. А может, на него Хелтер действует особенным образом, а вместо Эдди здесь в сумке копается радужный единорог, и вообще — они не в туалете, а в Изумрудном городе. — Стой ровно, Тото, — приказывает Эдди, держа в руках средство номер один для тех, кто хочет скрыть болты чем-то, кроме темных очков. Глазные капли. — Я не собака, — фыркает Харрингтон, вдруг веселея, он улыбается и его глаза превращаются чуть ли не в щелочки, с тонкими морщинками в уголках. — Не хочу, стой… Не надо! Эдди отбрасывает его сопротивляющиеся руки, ему приходится прижать Стива к раковине, зажав одну из его ног своими. Со стороны это выглядит, конечно, странно. Из кабинки выходит первокурсник с огромными очками на пол лица, он смотрит на них, как на придурков, с какой-то дерзостью и отвращением, сам даже руки не моет, вытирает их о штаны и выходит из туалета. Эдди кривится, провожая мелкого пацана взглядом. Звонок звенит через минуту, они остаются здесь одни. Он снова смотрит на Стива, тот, неожиданно, смотрит в ответ. Прямо в глаза, но всё ещё неосознанно, расплывчато. Парень больше не сопротивляется, не пыхтит и не брыкается, спокойно опираясь руками о раковину сзади себя. Эдди не знает с какой стороны и как лучше обхватить его, чтобы запрокинуть чужую голову, он мельтешит руками, но Стив, инстинктивно, понимает, что от него хотят. Делает это сам. Эдди приближается максимально, чтобы не промазать каплями. Это ради общего блага — говорит он себе. Это всего лишь помощь несчастному, в абсолютно корыстных побуждениях. Стив зачем-то прикрывает глаза… — Эй! — Эдди шлепает его по плечу, крича чуть ли не в самое ухо. Стив вздрагивает и нога, которую Эдди зажал, съезжает в сторону. Эдди снова фиксирует парня на месте, заставляя стоять ровно, как надо. — Не спать. Господи, поехал бы домой, серьёзно… Может, стоит пригрозить ему клыками, чтобы слушался? — Я в норме, — бурчит Стив, такой недовольный, будто Эдди пришёл будить его в собственную комнату с утра, а не потащил в мужской туалет школы во время второго урока. Он ему, вообще-то, делает одолжение. — Капай уже, блин. Харрингтон неожиданно расслабляет плечи и становится мягким, как кусок теста для булочек, он дует щеки, обиженно, пока Эдди одной рукой, пальцами, оттягивает его веки, чтобы второй закапать капли в глаза. После первой же капли Стив шипит, а Эдди невольно улыбается, вспоминая что-то, зарытое глубже шести футов внутри. У Стива полно родинок, как он замечает, даже больше, чем было раньше — родинки на мочках ушей, на шее, на щеках и подбородке, одна вот в уголке глаз, по ней течёт маленькая слеза. Слезы — нормальная реакция на капли, они должны слегка печь. Зато, после капель уже во второй глаз, зрачки Стива приходят постепенно в норму, возвращаются к естественному размеру. Эдди не отходит от него, но отодвигается корпусом подальше, давая пространство, осматривает парня с ног до головы, думая, как бы отправить того домой. Голова вообще забита другими делами — забрать Макс из школы, съездить за продуктами, они собрались печь торт… — С какого хуя ты вообще решил выпить Хелтер перед школой? — злится Эдди. Где-то внутри его черепной коробки, словно мыльные пузыри, зарождаются тревожные мысли, домыслы, вопросы без ответов, они постепенно вытесняют привычный, прописанный в ежедневнике, распорядок дня, все намеченные планы. Теперь там, спасибо, один только Харрингтон. — И, что важнее, сколько ты его выпил? Стив ерзает, пытается на пробу пошевелить ногой, но Эдди крепко его держит, между ними расстояние едва ли в полметра, а злое лицо Мансона выглядит по-дурацки смешным. Хочется глупо хихикать. — Одну на ночь, — четко отвечает Стив, показывая, что вот какой он трезвый. — И одну утром… — Нельзя так много, — хмурится Эдди, вынужденный объяснять очевидные вещи. В душе винит себя за то, что не догадался рассказать раньше. — Слушай… Если ты хочешь поймать кайф — делай это вне уроков, мать твою. А если хочешь, чтобы лекарства действовали, их надо пить по инструкции. Одна таблетка на ночь, Харрингтон. Утром ты будешь как ходячий труп, если выпьешь. — Я нормально себя чувствую, — фыркает Стив и тянется рукой к своим волосам, зачесывая их назад, нащупывает серьгу в ухе, она приятно холодит пальцы. — Живее всех живых. Эдди замечает серьгу сразу же. Сердце издает громкий удар, словно картинка его восприятия шатается перед глазами, как если бы в его голове произошло землетрясение, но никто другой бы его не увидел. Потому что это странно. Он не понимает, почему Стив её носит… Когда он вообще успел проколоть ухо? Когда успел решиться на это? И так странно, новое воспоминание кажется непростым, тяжелым, будто он достает его из глубин своего разума, тянет за крепкий трос, миллиметр за миллиметром. Он ни разу за все эти годы не вспоминал о серьге, вытеснил прошлое из своей головы, а теперь оно, вот, вернулось, чтобы нанести ему критический урон. И делать это из раза в раз. — Утром-то зачем выпил? — вздыхает Эдди. — На ночь пьют, чтобы лучше спать… Стив пожимает плечами. — Не знаю, — он отводит взгляд, его глаза блестят от капель и вызванных ими слез, щеки слегка розовеют. Эдди заинтересованно придвигается ближе, Стив задерживает дыхание и снова дергает ногой, но вырваться не может. Тело как будто не хочет работать в полную силу, он такой слабый, что стоит легонько толкнуть — свалится. Это должно пройти в течении пары часов. Если повезет, то раньше. Но это уже не проблемы Эдди. Без расширенных зрачков состояние Харрингтона реально можно принять за усталость. Обыкновенную усталость. Стив слушает фоном причитания и недовольную лекцию от Эдди, кивает только для вида, а сам тянется к вороту чужой футболки, дергает за цепочку. Эдди вздрагивает, но ничего не делает. Стив достает военный жетон и медиатор. Жетон сжимает пальцами, проводит по выгравированным буквам, серьезно нахмурившись. Медиатор трогает тоже, давит подушечкой пальца на его заостренный кончик. Эдди зависает в полном непонимании того, что происходит. Нет, он знает, что под кайфом разного рода можно словить неожиданное желание трогать всё вокруг, нюхать и пробовать на вкус. Один его друг, словив приход в лесу во время посиделок у костра, кинулся обнимать деревья, разговаривать с ними. Хорошо хоть огонь не решился потрогать тоже. Он не понимает, почему Стив так спокойно его трогает, будто ему разрешили… Эдди сжимает запястье Стива и отодвигает его от себя, строго заглянув парню в глаза, готовится начать ругать за то, что его не слушают. — Почему ты такой добрый? — спрашивает Стив, сбивая весь его настрой. — Акция щедрости в честь дня рождения? Стив ухмыляется. Эдди удивленно приоткрывает рот. — Ты помнишь? — слова вырываются из него быстрее, чем он успевает приказать себе заткнуться. Подавить интерес. Потому что интересно быть не должно, никому из них. Стив пожимает одним плечом, вроде пытается улыбнуться, а вроде что-то ещё сказать. Его волосы растрепаны от вечных попыток их поправить, парень взъерошенный, как мокрый воробей, искупавшийся в луже. Эдди хочет как-нибудь едко пошутить, сказать что-то обидное, потому что этого добра в нём много. Оно сидит глубоко внутри. Но он не может, потому что взгляд цепляется за собственное отражение. Его перекидывает куда-то не туда. Серьезно, что за день такой? Может, виновата вампирская обостренность восприятия, а может, под кайфом на самом деле он, а Харрингтон — просто иллюзия. Эдди видит в отражении себя, но с горящими глазами, внутри них полыхает любопытство, задор, беззаботность. Он заглядывается и не может понять, но затем и Стив оборачивается через плечо. И тогда он видит. Только вот не их таких, взрослых. Он видит мелких пацанов, нескладных, неловких, несуразных. В летних шортах, в ссадинах и синяках, покрытых пластырями, которые никогда ни от чего не лечат снаружи, но внутри срабатывают на «Ура». Мальчик в белом поло брезгливо тянется поправить свои волосы, другой, тот что кудрявый и в огромной затасканной футболке, закатывает глаза и смеётся, широко раскрыв рот. Эдди моргает, протирает глаза руками. Всё возвращается обратно. Он отшатывается от Стива назад, придерживая его руками за плечи, чтобы тот резко не свалился. — Смотри, не вляпайся, — просит Эдди, нервно делая шаг и подбирая сумку с пола, он пятится к двери спиной, смотрит перед собой, но куда-то в пол. — В неприятности, там… Усёк? Стив отвечает ему, но Эдди уже не слышит, хлопая дверью. Он надеется, что у них сегодня больше нет совместных уроков. Эдди тормозит фургон перед средней школой. Он спокоен, он хладнокровен и собран. Продолжает себя в этом убеждать. От парковки он не отходит, дожидаясь Макс, закуривает сигарету, прокручивает в голове список покупок, который уже успел выучить наизусть, как будто они снова не купят всякой бесполезной херни, от которой потом будет болеть живот. Школьники садятся в желтый старенький автобус, кого-то тоже забирают — родители, старшие братья и сестры. Эдди первое время, для особо любопытных, увидевших странного парня на фургоне, тоже представлялся старшим братом Макс. И когда пришёл к ней в школу на собрание, на прошлой неделе, тоже сказал: «Эдди Мансон, старший брат Макс. Почему не Мэйфилд? Да, кто ж его знает… Мы от разных отцов, вообще». Учительница, скрипя зубами, поверила ему. К школе подъезжает полицейская машина, шериф Хоппер видит Эдди и кивает ему в приветствии. Эдди отвечает, докуривая до фильтра. Макс выходит под руку с Джейн, девочки весело что-то обсуждают, а в дверях за ними остаются наблюдать пацаны. Целая компания подозрительных пацанов, среди которых Эдди замечает младшего братца Уилер. Джейн уезжает с Хоппером, мальчишки садятся в автобус, а Макс выглядывает Эдди на парковке. Он не успевает махнуть ей рукой, потому что к девчонке из неоткуда подлетают двое парней. Один семенит рядом, пока второй, пухлый такой и с длинной челкой набок, неуклюже следует за Макс хвостиком, настойчиво пихая в руки что-то. Эдди отходит от парковки, нахмурившись, видит, что мальчишка пытается всучить Макс открытку в форме сердечка. Валентинка? Тот самый Кевин Сопля? Эдди усмехается, придает себе самый развязный и пугающий вид, создавая образ того парня, каким его описывают некоторые учителя и младшекурсники. Он пихает руки в карманы, вразвалочку подходит к ребятам, пока на его штанах звенит цепь, жаль, что он в стареньких, местами рваных, кедах. Так хоть мог бы угрожающе стучать ботинками. Но и это срабатывает. Кевин Сопля смотрит на него сначала в непонимании, надув недовольно губы, а затем чутка пугается. Макс радостно вздыхает и набрасывается на Эдди с объятиями. Лицо Кевина загорается красным, а глаза зелёным. От ревности. Его друг тихо стоит в сторонке, наблюдая. — Привет, — Эдди улыбается Макс, растрепывая её и без того взлохмаченные рыжие волосы. — Кто это с тобой? Макс кривится и мотает головой, лишь бы он не спрашивал. Но Эдди уже настроился усмирить мальчишку. Конечно, если он правда ей докучает. Что-то плохо верится, что Макс может в тайне нравится такой пацан. Не потому что он выглядит как-то не так, а потому что на его лице написано, что отказов он не терпит. Типичный богатенький сынок. Кевин устраивает тот ещё цирк, копируя позу Эдди, засовывает руки в карманы и вздергивает свой пухлый детский подбородок. Из его носа текут сопли, мальчишка шмыгает им каждые секунды две. — Макс, ты не говорила, что общаешься со старшеклассниками, — надменно тянет Кевин, расправив плечи, как гордый павлин. — А я типа должна? — огрызается Макс, крепче цепляясь за руку Эдди, готовая обернуться вокруг неё, как коала. — Отвали уже! — Ты что? — Эдди наигранно вытаращивает глаза на мальчишку, делая шаг вперёд и заставляя того отскочить. Для антуража не хватает только достать откуда-то складной нож и покрутить его в руках. — Обижаешь мою сестренку? Он едва не осекается, начиная шепелявить. — Сестренку? — щебечет высоким голоском Кевин. Вот это была бы, конечно, картина. Отличная семейка. Один брат — безбашенный гонщик в узких джинсах, земля ему пухом. Второй — отбитый неформал, по слухам ещё и больной вампиризмом. Но слухи эти вряд ли вышли за пределы старшей школы. — Короче, Кевин, послушай сюда, — Эдди устало откидывает волосы со лба, вздыхая. Нарочно светит отросшими клыками, видит, что мальчишка насторожился ещё сильнее. — Если я ещё раз увижу, как ты подходишь к моей малявке, то поверь, приятель, твоя жизнь заиграет новыми красками. Будешь смотреть на голубое небо, подвешенный за трусы на флагшток… Так же ещё делают? — Эдди, — Макс фыркает, весело ему улыбаясь. — Ты понял, Кевин? — громко спрашивает он. — Отвечай. Кевин, бледный как лист бумаги, опускает голову и злостно смотрит на него исподлобья, чувствуя стыд и страх за свою репутацию, потому что за ними наблюдают маленькие группки из школьников. Даже друг Кевина отбился и отошёл подальше. — Понял, — Кевин откашливается в кулак. Эдди ухмыляется и кивает тому, разворачивается вместе с Макс к парковке. Они быстро доезжают до одного из самых любимых мест Эдди во всём Хоукинсе. Фермерские товары Мардж. Тут он шлялся с самого переезда, тут его баловала сердобольная женщина, подкармливая всякой всячиной, она даже разрешала ему раз в неделю брать домой галлон молока бесплатно, всегда придерживала упаковку свежих яиц. Эдди тогда все уши прожужжал своему дяде об этом месте, с тех пор они за продуктами ездили только сюда. Сейчас он и Макс таскает в этот магазинчик. Припарковав фургон на стоянке, Эдди не успевает выйти из машины. Макс дергает его за руку, протягивая что-то из своего рюкзака с хитрой улыбкой. Это книга. Запакованная в плотную подарочную бумагу, перевязанная красивой ярко-красной лентой и бантиком, всё как надо. На обратной стороне написано маркером «Любимому чудиле! Тебе сегодня столько, сколько не живут…». — Вот же, — Эдди усмехается, на секунду от восторга у него кружится голова. Он очень редко получает подарки, только на большие праздники типа дня рождения или Рождества, но в последнее время, например, Дядя Уэйн приносит что-нибудь просто так. Тот же апельсиновый сок, а иногда подкидывает денег на новые струны, когда замечает, что они рвутся. От Макс он подарков не ждет, потому что девочка ещё не зарабатывает денег сама. — Что там? — Открой и узнаешь, — фыркает Макс, наблюдая за ним в предвкушении. Эдди аккуратно тянет за ленту, развязывает бантик, раскрывает упаковку, случайно надорвав её с одного конца, но это не страшно — она осталась целой там, где написаны слова поздравления. Он потом вырежет их и вклеит в ежедневник. Под подарочной бумагой оказывается очень старая обложка, по крайней мере она выглядит на манер чего-то средневекового. Эдди закатывает глаза, распознавая тягу Макс ко всему задротскому. На картинке изображен бравый рыцарь: длинные волосы, сияющие латы, развевающийся за плечами красный плащ. Парень держит над головой корону, на его бедре красуется волшебный меч, искрящийся частичками магии. Эдди проводит пальцами по резным узорам на плотной обложке, по жесткому корешку. — Ты на него похож, — пожимает плечами Макс, перехватив его взгляд. — Король Артур, рыцарь с храбрым сердцем! А ещё я вычитала, что от него тащился… — Толкин, — хмыкает Эдди. — Ага. — Ты что, уже читал? — Макс настораживается. — Не-а, — Эдди улыбается ей. Врёт. Он читал, но так давно, что сейчас и не вспомнит всей истории, так что не считается. — Спасибо, рыжик. Мне очень нравится. Макс кидается ему на шею и радостно визжит. Эдди с трудом отлепляет её от себя: не очень-то и хочется. В день рождения самое приятное — получать объятия от близких. Дверь открывается под перелив колокольчиков, мелодия длинная и сказочная, похожа на те, что издают шкатулки с балеринами, или ксилофон. Что-то между. Макс пробегает вперёд, здоровается мельком с Мардж, раскладывающей на прилавке у кассы горячий свежий хлеб, и бежит вглубь стеллажей. Эдди подходит к женщине, крутится на пятках и изображает, будто бы он снимает перед ней невидимую шляпу. Мардж высоко и глухо хихикает, её щеки красные от времени, что она проводит у духовки. Обычно ей помогает брат и его трое сыновей, работающие на ферме, но в будние дни она часто остается в магазине одна. Эдди с удовольствием устроился бы сюда, но он и так завален делами. Не потянет. В выходные здесь просто зверский поток покупателей. — Эдди, — игриво зовёт его Мардж, загадочно улыбаясь. — У тебя сегодня день рождения? — Правда? — он ей подыгрывает. — Я что-то и забыл… Мардж громко смеется и достает из-под прилавка плетеную корзинку, небольшую, но наполненную кексами с целой горкой. Чертовы фирменные шоколадные маффины от Мардж. Эдди никогда ничего вкуснее в своей жизни не ел, а когда она протягивает ему корзинку, желая всякого там счастья, здоровья и любви, чувствует себя на седьмом небе. С годами Эдди стал забывать своего отца, то есть, фотографии в альбоме есть, дядины рассказы тоже, но он уже забыл, как звучал его голос, как он двигался, какой была его походка. Эдди не помнит своих бабушку с дедушкой, они остались жить в его родном городе. Но вот Мардж стала для него своего рода тетушкой, почти как добрая фея-крестная из Золушки, а вместо хрустальных туфель и кареты-тыквы он получает от неё кексы. И это даже лучше, в сотню раз. — Спасибо, — искренне говорит Эдди, потянувшись, чтобы сжать её теплую, огрубевшую от работы, ладонь в своей. — Я тебе ещё и скидку сделаю, — шепчет ему Мардж по секрету. — Ты всегда мне её делаешь, — напоминает Эдди. Мардж отмахивается от него с улыбкой и возвращается к работе. Эдди идет искать Макс, хочет похвастаться ей своей корзинкой. Он мог бы пройти по магазину с закрытыми глазами, зная где и что находится наизусть, хотя бы потому что Мардж плюёт на все маркетинговые ходы и никогда не меняет отделы или полки местами. Он знает, что там, в глубине, у дальней стены стоят холодильники с молочкой, а рядом с ними, на деревянных полках, для красоты покрытых соломой, лежат упаковки с яйцами. Если он обернется, то уткнется в овощи и фрукты, лежащие в ящиках, выращенные в теплицах на ферме. Сейчас, например, так как ещё февраль — здесь в основном картошка, лук, редис и морковь. Из фруктов мало что, только зимний сорт яблок. Всё мясо находится отдельно, если пройти чуть дальше вбок, то можно наткнуться на широкий холодильник. Кажется, разделкой собственноручно занимаются именно племянники Мардж, они и выглядят так, будто были рождены для этого. Устрашающе крепкие ребята, им к лицу кровавые фартуки и большие ножи. По всему магазину, на стенах, висят большие фото в рамках, придающие по-настоящему семейную и доверительную атмосферу для покупателей. На одном из таких фото Мардж, на рыбалке в Мэне два года назад, держит огромную семгу под десять килограмм весом. Довольная, с широченной и гордой улыбкой. Макс набирает полные руки того, что может унести, но вот большую упаковку с яйцами ей доверить страшно, Эдди берёт её на себя. — Что нужно на торт? — интересуется она. — Яйца, мука, сахар? — Честное слово, — говорит он. — Я в жизни такое не готовил. Уэйн возился с выпечкой пару раз, но в основном мы покупали торты в магазине… — Сегодня мы сами спечем, — решительно кивает Макс. — Если смешаем всё подряд, то что-то в итоге да получится? Эдди пожимает плечами. Они закупаются ещё и молоком, по совету Мардж, ванилином и дрожжами, к которым прилагается подробная инструкция от женщины. Она не очень верит, что они всё запомнят, поэтому даже записывает на листок. Макс отыскивает где-то сухую смесь для глазури, а в довершение ко всему притаскивает фабричный мармелад. — Он-то нам зачем? — Эдди задумчиво потирает затылок. — Сверху, как украшение, — говорит Макс. Он тратит в магазине больше половины своей недельной выручки, но это точно того стоит. Потому что на заднем сиденье фургона, среди продуктов, качается корзинка с кексами, а на пассажирском Макс подпевает песне по радио во весь голос. Утром, около девяти часов, шестнадцатого февраля шериф Хоппер выходит из своего кабинета, покончив наконец с бумажным отчетом. На нём нет лица из-за бессонной ночи: он сидел в кресле с газетой и выписывал для себя адреса специализированных клиник в Индианаполисе, намереваясь посетить их вместе с Джейн в скором времени. Из-за произошедшего. Каллахан не прекращает болтать, пока все остальные молча смотрят телевизор со свежим новостным репортажем от местного канала. Хоппер наполняет свою кружку остывшим кофе и пристраивается рядом. — …трагический. И мы выражаем соболезнования семье Спенсер, главврачу Мемориального госпиталя Дэниелу Спенсеру, его жене, нашему врачу-педиатру, — со скорбным лицом говорит молодая ведущая. — Их сын, Кевин, умер в возрасте всего-то четырнадцати лет. Поэтому всей нашей телестудией, при поддержке Хоукинс-Пост, мы призываем вас обезопасить себя, граждане, пройти проверку… Вчера ночью погиб сын главврача — Кевин Спенсер. И его смерть стала первым случаем смерти от гемохарпагии во всей Индиане, с учетом того, что в штате даже число зараженных критически низкое. Как рассказал отец мальчика шерифу, тот не проявлял никаких симптомов и признаков конкретно гемохарпагии, а проверять его не стали, в этом не было смысла. Никто в Хоукинсе, кроме самых паникующих параноиков, с тех пор, как болезнь была открыта, не подумал даже, что стоит провериться. Кевин с детства был болезненным, страдал от волчанки и кучи вытекающих заболеваний, типа гайморита и астмы, а это как раз могло ускорить процесс развития болезни. Хоппер точно уверен, что смерть мальчишки повлечет за собой не только активные действия со стороны городского совета и мэра Харрингтона лично, но и подтолкнет горожан на безрассудства, вроде тех, что сейчас происходят в Толедо, с вандализмом и митингами. А значит, у него прибавится работы.