Любовь, артефакты и другие ценности Министерства Магии

      — Да как меня достала твоя работа! Сколько можно! Гермиона молча опустила глаза в пол и почти незаметно сжала руки.       — Рон, я.       — Не хочу! Плевать! Вали куда хочешь! — человек, которого она когда-то так любила, человек, который стал ей опорой, поддержкой и надежным другом, а после — любимым мужем, на глазах перевоплощался в одного из тех слабых мужчин, о которых Гермиона так не любила читать в женских романах, плотными рядами стоящих в спальне у матери. Знала ли она тогда, что человек, которого она считала любовью всей своей жизни, человек, которого она так поддерживала и ценила, станет кричать на нее за то что она на час задержалась на очередном собрании в Министерстве.       — Рон.       — Пошла к дементору! — он развернулся и, хлопнув старой деревянной дверью так, что косяк затрещал под натиском его силы, наложил запирающие заклинания на вход. Гермиона так и осталась стоять на крыльце, все сильнее чувствуя как ногти оставляют глубокие отпечатки на ладонях рук. В носу предательски защипало. Гермиона сжала глаза, но остановить поток соленой обиды и горечи у нее уже не получилось. Вместо «Прости», перед ней только хлопнули дверью.       «Ты делаешь недостаточно!» — так последний раз кричал на нее Гарри, находясь под действием крестража. Но теперь эта фраза преследовала ее каждый день. На работе она звучала голосом замминистра — «Ты делаешь недостаточно, Грейнджер!». И она делала больше: шла в библиотеку, искала подозрительных торговцев ветхими фолиантами, исколесила половину Африки в поисках таинственного манускрипта, который был «особенно важен для Министерства», испытала на себе нападение диких пикси в одной из пещер и почти неделю лечилась от отравления ядом, которым оказался пропитан найденный, после месяца скитаний, древний хопеш [см. прим.]. Она нормально не спала уже больше года, подвергаясь нападению старых кошмаров почти каждой ночью — ей постоянно мерещилась Беллатриса, хохочущая в углу спальни; мёртвый Гарри, превращающийся поочередно то в Дамблдора, то в Снейпа, то в Добби и дементоры, высасывающие душу из мертвецки бледного Сириуса. Днём она всё еще испуганно вздрагивала, когда слышала резкие звуки за спиной и нервно оборачивалась, ожидая увидеть кого-то из Пожирателей Смерти прямо посередине коридора в Министерстве Магии.       Чтобы не будить мужа по ночам, после очередной затянувшейся конференции, Гермиона научилась ступать почти бесшумно, но «Ты делаешь недостаточно!» — кричал ей Рон и она вставала в пять утра, чтобы приготовить завтрак, привести себя в порядок и выглядеть как порядочная жена из самых обывательских журналов о кулинарном искусстве. Она бесконечно терпела его слабые попытки найти работу «на которой меня будут уважать» — аврор, игрок в квиддич, профессиональный бармен и еще десятки разных профессий, которые ее муж так и не смог освоить.       Она пыталась оправдать его ожидания от совместной жизни, всё также с радостью откликаясь на приглашение поехать в Нору, всё чаще натыкаясь на странный, с незнакомой ноткой холода, взгляд Молли Уизли, всё также встречаясь с друзьями — его друзьями — друзьями по квиддичу, по пьянкам, просто со старыми однокурсниками из Хогвартса. Ей было откровенно скучно слушать у кого какая метла, кто за кого вышел замуж и кто куда ездил в отпуск, но она улыбалась и кивала головой, поправляя изящными пальцами дорогую укладку и, как бы невзначай, крутя очередное новое колечко с бриллиантом, которое она купила себе сама, потому что он так попросил. «Я устроюсь на хорошую работу и куплю тебе сто таких колец» — уютно ворковал он, прижимая Гермиону к себе в ювелирном магазине. А она в последнее время не чувствовала ничего, механически целуя его в ответ, обнимая и прикасаясь к почти чужой щеке.       Потом наступал вечер и «Ты делаешь недостаточно!» — кричала она сама себе, стоя под душем перед тем как лечь спать. И медленно сползала по стенке под горячие струи воды, яростно хлеставшие ее тело. Она сидела на полу, обхватив колени руками и не понимая — неужели настоящая любовь, настоящее счастье выглядит именно так? Неужели сейчас она проживает те самые лучшие годы жизни, о которых будет вспоминать через тридцать-сорок лет, пересматривая альбом с колдографиями? Она тихо плакала, на всякий случай, накладывая на двери заглушающие чары, а после, собравшись с мыслями, и стараясь не смотреть на себя в зеркало, проскальзывала в гостиную и засыпала на неудобном кожаном диване у камина, под тихое потрескивание дров.       А сейчас она стояла и смотрела куда-то сквозь закрытую дверь, туда, где по ее мнению любящий муж радуется приходу любимой жены и они вместе готовят ужин, а потом вместе, весело дурачась, идут в спальню и, в конце концов, засыпают в обнимку, видя только счастливые сны.       Гермиона зажмурилась и с громким хлопком аппарировала подальше от боли, которая сжимала ее отчаянно колотящееся сердце.       Противно запахло сыростью, Гермиона, на ходу вытирая слезы, поспешила по щербатой брусчатке к самому крайнему дому, едва видимому в темноте. Где-то справа, в канаве, зашуршали крысы, вдалеке взвыла и успокоилась старая сирена и резко воцарилась тишина, нарушаемая только осторожными шагами насторожившейся девушки. Подойдя к покосившейся калитке, она оглянулась, на всякий случай сильнее сжав волшебную палочку, и прошла сквозь неухоженный сад, сильно поросший бурьяном. Черная дверь с головой грифона поддалась легко, признав свою хозяйку, бесшумно отворилась и пустила ее внутрь. Гермиона задернула шторы, наложила несколько заклинаний, запрещающих магглам видеть или слышать все, что происходит внутри, и тяжело вздохнула.       Она снова пришла сюда. Она была здесь через два дня после свадьбы с Роном, потому что хотела забыть как он был груб и неуклюж во время их первой брачной ночи. Она приходила сюда после неудачной командировки в Венгрию, где так и не смогла добыть волос маноки [см. прим.] и, по мнению ее начальника, только зря подвергла опасности целый отряд. Она приходила когда узнала что Гарри и Джинни решили переехать в Европу, ближе к морю, надеясь спасти отношения, которые уже подходили к своему логическому завершению. И еще почти сотню раз она была здесь с момента окончания последнего курса школы, сбегая от проблем, грустных мыслей и неприятных разговоров с новоиспеченным мужем.       Гермиона сама не понимала зачем она так быстро согласилась выйти замуж, но, наверное, всему виной были глаза Рона, глаза, в которых тогда отражалась любовь, преданность и уважение человека, который должен был быть ей поддержкой и опорой в сложных ситуациях, но…       Легким взмахом палочки, Гермиона разожгла в камине огонь и осмотрела комнату. Все пространство вокруг было завалено старыми книгами, некоторые из них уже были такими ветхими, что она боялась к ним прикоснуться, другие — более новые — лежали аккуратной стопкой на небольшом столике рядом с окном. На одной из стен красовалась картина в витиеватой раме, персонаж которой сегодня, как нельзя кстати, отсутствовал.       Она внесла задаток за этот дом почти сразу после окончания войны, потому что не хотела, чтобы эта сокровищница знаний досталась кому-то другому. Через несколько лет Гермиона смогла полностью его выкупить, но так и не сказала об этом Рону. Она не знала почему утаила эту покупку как маленькая девочка, которая прятала любимую игрушку под кроватью и доставала ее только тогда, когда никто не видел. Наверное, не хотела слушать очередную истерику от своего мужа относительно растрат «их» состояния, в которое, он, кстати не вложил ни копейки.       Гермиона взяла одну из любимых книг — по арабской нумерологии, свернулась в кресле и, наколдовав себе плед, медленно, строчка за строчкой, будто боясь что-то пропустить, приступила к чтению. Час за часом, постепенно она окончательно успокоилась и перебралась на старенький потертый диван у камина, который в отличие от стоящего в их с Уизли доме, всегда был таким родным и уютным, и дарил ночи без кошмаров, терзающих разум и будоражащих прошлые травмы. Сон мягко окутал ее и, наконец-то, дал возможность отдохнуть.       Утро, наступило достаточно неожиданно. Гермиона проснулась от резкого звука упавшей книжки и сонно начала оглядываться вокруг, пытаясь понять где она находится и сколько сейчас времени. Через мгновение она подскочила и ахнув осела на пол — часы на стене показывали 12 часов дня. Сотня мыслей мигом вернули ей то состояние хаоса, в котором она пришла сюда ночью. «Опоздала на работу. Первый раз за три года!»             Решение пришло практически сразу, поднявшись, отдернув шторы и распахнув одну створку деревянного окна, она крикнула:       — Экспекто Патронум! — Из палочки вырвался синий луч и через секунду в воздухе перед ней парил красивый призрачный филин.       — Брустверу Кингсли, Министерство магии, сэр, ближайшие два дня я занимаюсь переводом венгерской статьи о свойствах местных магических трав, запрещенных к перевозу в Британию.       Филин, довольно ухнув, дернул крыльями и растворился в лучах яркого апрельского солнца. Гермиона прикрыла окно, устало повернулась к дивану и снова залезла на него поднимая книгу и легким взмахом руки разжигая огонь в камине. «Плевать.» В кои-то веки она осталась наедине с собой и сегодня ей было от этого совсем не страшно, не грустно и не обидно. Скорее наоборот.       Уже по-настоящему теплый, солнечный луч нежно ласкал ее щеку, пробираясь сквозь распахнутую штору, и она с удовольствием сощурилась, позволяя ему погулять по лицу.       — На Вашем месте я бы выбрал более правдивую историю, мисс Грейнджер, и тем более не разбрасывался моими вещами. — низкий приятный баритон просочился в сознание девушки и она с легким неудовольствием приоткрыла глаза и посмотрела в сторону пустующего вчера портрета. Сегодня на нем был запечатлен темноволосый мужчина, которого она когда-то боялась почти семь лет своей жизни и который теперь так подозрительно сверлил ее взглядом.       — Простите, профессор Снейп, что осмелилась врать в своем доме. — с нажимом произнесла она, совершенно не боясь реакции бывшего преподавателя зельеварения. Она нашла портрет на ветхом полузаброшенном чердаке, осматривая дом после покупки и почти час прикидывала, стоит ли унести его вниз, или лучше просто сделать вид что она его не заметила, всё-таки их отношения никогда нельзя было назвать даже немного дружескими.       Вскоре, Гермиона решила просто повесить портрет на стену там, где, по ее мнению, его живой прототип проводил больше всего времени — в гостиной-библиотеке на первом этаже. Первое время, она искренне любовалась необычными узорами вокруг рамы. «Гоблинская работа — не иначе» — думала она, нежно проводя пальцами по тонким винтажным изгибам и стараясь не касаться портрета, который всё время усиленно притворялся спящим. Потом она пыталась его разговорить. Долго и безуспешно — он только закатывал глаза и презрительно фыркал, поджимая губы. Постепенно, примерно спустя месяц, он начал высказывать своё недовольство по поводу ее внезапного появления и обращения с его книгами и документами и Гермиона поняла — лед тронулся.       Через год они уже говорили на отвлеченные темы, и, хотя, он все еще саркастично шутил, искренняя злость в его тоне почти исчезла.       Гермиона подумала, что профессор не зря позаботился о заказе магического портрета незадолго до своей кончины, ведь после интервью, в котором Гарри открыто рассказал о судьбе всех участников войны, у него даже появились своеобразные поклонники и поклонницы.