Грязная любовь

Хёнджин сидел тревожно. Он все постукивал пальцами по ручке кресла, шатал ногой, ерзал и теребил край, небрежно надетой, рубахи. За столом сидело пять человек. Еще два стояло за ними, как послушные слуга и дворецкий. На столе лежали какие-то бумаги, стоял масленый светильник и лежал чей-то складной нож. Все они обсуждали недавнюю новость в газете, их дальнейший план действий и тому подобное. Однако наркодилер все никак не мог сосредоточиться, ведь его бесило, что ему на обозрение открывается вид ерзающего Хвана — что было как бельмо на глазу. — Эй, — позвал того Бин, прервав всю активную беседу, — Хёнджин, тебе в туалет приспичило или че ты так странно себя ведешь? Лицо господина помрачнело. Его и так терзали не самые веселые мысли, а теперь сил не отвесить кому-нибудь тяжелый и угрюмый взгляд совсем не было. Минхо резко пнул стул Чан Бина под столом, засверлив того многозначительными глазами, которыми он агрессивно хлопал. — Да че я... Чан Бин не успевает довозмущаться, как его затыкают внезапным повторным ударом под столом. Но на этот раз Минхо промахнулся, пнув того прямо в голень. Ну, либо же, он сделал это специально... Под страшные вопли наркодилера, Хван встает с мягкого кресла, от которого пахло пылью и чем-то старым. Его подзывает к себе старший Чан коротким жестом руки. — Ты в порядке? На тебе лица нет, — сделав небольшую паузу, он продолжает. — Дело в мальчишке? Хёнджин подмечает, насколько якудзе внимательный. Однако лишь от одной мысли о Феликсе внутри поднимается странное, надоедающее и терзающее чувство. Словно необъяснимая тревога ползла по позвоночнику, как капля льда под кожей — холодная, медленная, неуместная. За окном, в ночной мгле, слышался дождик, что успокаивающе стучал по стеклам. Хёнджина раздражала каждая капля. Ему было чертовски неуютно. Настолько, что хотелось закурить сигарету даже при том, что он уже давно бросил это. — Слишком заметно? — вздохнул Хван, косо наблюдая, как Бин кричит на всю комнату и прыгает на одной ноге, обхватив вторую руками. Старший кивает, осматривая приятеля. — Ты сейчас не годишься для переговоров. Что у тебя случилось? Рядом сидела Йеджи, что корректировала себе ногти пилочкой, попутно сдувая с них пыль. Она выглядела незаинтересованной в чужих разговорах, однако уши были ее навострены так, что ни одна деталь бы не ушла от ее слуха. Джисон молча стоял рядом с Сынмином, лишь изредка разминая спину и ноги, пока тот совсем не двигался. — С Феликсом проблемы, — негромко сказал Хёнджин, начав щелкать пальцами. Йеджи вдруг повернула на него заинтересованное лицо. Да что уж там она, они все обернулись на парня, стоило тем словам слететь с губ. — Что ты опять натворил? — поднявшись изо стола, Минхо скривил максимально кислую рожу, вообще не заботясь, что по этому выражению лица можно сразу понять, о чем он думает. — Я? Нет, не во мне дело, — удивленно замер господин. — В прошлый раз ты также оправдывался, — фыркнул наркодилер, плюхнувшись на освободившееся кресло. Хван смерил того взглядом, говоря этим держать язык за зубами. Чан Бин на это лишь сильнее сузил глаза, ухмыльнувшись. — Просто не знаю, как мне себя вести. Его прошлое держит его за плечи, не давая пойти дальше. Я... Мне стоит обрубить его воспоминания? Больше разговаривать с ним? Блять, да я не знаю уже... — облокотившись об стол, он задрал голову, зачесав вспотевшие волосы. — Господин, — Хан неуверенно подал голос. Получив одобрительный кивок и усталый взгляд, юноша продолжает, — я думаю, стоит доказать ему, что вам можно доверять. Феликс, он... Ему сложно кому-то доверять, вы ведь и сами понимаете. Ему нужно... нет, ему просто необходимо своими глазами увидеть подтверждение... Хотя он и без него очень хочет верить вам. Последняя строчка была сказана тише других и практически была проглочена, однако Хван услышал. "Я и сам это знаю. Но как мне доказать? Притащить на блюдечке сердце Таёна? Да легко. Сжечь всю Англию? Только если пожелает. Что же мне сделать..." — громко мыча, Хёнджин закусывает до боли губу, распахнув глаза. — Я пойду. Расскажите завтра все, что решите. Я буду согласен на любой план. Абсолютно, — кидает напоследок Хван, хлопнув после себя дверью. Он не бежал по коридору, но ноги будто летели над полом. Было страшно вернуться и увидеть слезы, недоверие в чужих глазах и ужас. Хёнджин хотел влететь в комнату, но замедлился у самого входа. Отдышавшись, он тихо и аккуратно заходит внутрь. Свечка задута. Либо уже догорела. Суть одна — было темно. И тихо. Хван уже успел посчитать, что Феликс спит. Спокойно выдохнув, Хёнджин облегченно улыбается. А после застывает, услышав прерывистое дыхание. В комнате было жарко, словно заперли все окна, а камин работал на всю мощность. — Феликс? — парень непонимающе зовет по имени, нырнув в полный мрак. Глаза начинают постепенно привыкать к темноте, а нос распознавать странные запахи. Сперва рецепторы улавливают аромат чего-то сладкого, но такого тонкого и едва уловимого, что он начинал манить, как загадочный плод. Далее носа коснулся запах горелой древесины, смолы, воска и... пота, смешанного с чем-то другим. Непривычным. Но таким запахом, который казался будто уже знакомым. Или таким, который ты просто должен знать. Вот просто из ниоткуда. Хёнджин расширил глаза, а рот раскрылся в удивлении. Он не хотел верить в то, что сейчас всплыло в его мыслях. Феликс не мог делать что-то странное. Да, он часто вытворял необычные вещи и в целом был непредсказуемым, но... но это? Он сфокусировал взгляд на кровати, на которой отчетливо виднелся силуэт. Слишком четкий, рельефный. Лунный свет медленно озарил комнату, пробравшись сквозь тонкие занавески. Темно-синий, полупрозрачный свет огладил изгиб чужой талии, подчеркнул то, насколько тело было изящным, подтянутым и гибким. Он стоял в полумраке, будто вырезанный из мрамора, который еще не коснулся резец скульптора. Кожа его была бледной, почти прозрачной, словно под ней бежали тихие реки лунного света. Линии спины были мягкие, но отчетливые, как барханы под ветром. Плечи не широкие, но и не маленькие — точеные, как крылья. И везде — плавные изгибы, будто его создали не случайностью, а замыслом. В тишине раздался глухой стон, который будто пытались спрятать. Хван сделал шаг. Другой. Третий. Он оказался вплотную у кровати. На белых простынях, на коленях, в полу изгибе, стоял полностью обнаженный Феликс, который одну руку держал у рта, позволяя себе прикусить ее, а вторая... была ниже. По его ляжке струей текла прозрачная жидкость, а голова все сильнее запрокидывалась назад. Хёнджин не мог выдавить даже слова. В его горле встал такой ком, который запечатался будто камнем. Он не сводил взгляда с парня перед собой, который неспешно опустил голову и столкнулся чутка покрасневшими глазами с глазами напротив. На белоснежном лице Феликса не дернулся ни один нерв. Он лишь жалобнее свел брови, раскрыв рот и высвободив кисть. Протянулась тонкая нить слюны. Розовые губы Феликса блестели. Он нагнулся вперед, уперев одну руку в матрас, а спину выгнув. Его рука находился сзади, делая какие-то движения, от которых каждый раз морщилось его лицо, а рта касался сдавленный вдох и выдох, будто он терпел безумную боль. — Ликс, что ты творишь? — хрипло произнес Хван. Собственный голос удивил его. Феликс молча сжал что-то в руке, которой он опирался. Одно мгновение и он приподнялся, а после взмахнул чем-то острым, что блеснуло на свету луны. Он надавил несильно, однако достаточно для того, чтобы начала сочиться алая жидкость. По его плечу медленно начала течь кровь. Хван среагировал не сразу. Все слишком походило на бредовый сон, а потому поверить в реальность этой сцены было практически нереально. Парень тут же выхватил острый предмет, который в то же мгновение покарябало ему внутреннюю часть ладони. Это оказался осколок зеркала. — Откуда оно у тебя? Феликс, ты в своем уме? Что с тобой? — встревоженно наклонился Хёнджин, с испугом наблюдая, как из пореза все активнее вытекает кровь. Феликс слабо улыбнулся. В свете луны его улыбка показалась даже немного... сумасшедшей. — Они говорили, что им нравится, когда во время этого у меня идет кровь отовсюду, — наконец произнес младший Ли. Его голос был мелодичным, даже несколько мурчащим. До Хёнджина дошло, что происходит. "Насколько же ты чувствовал себя виноватым, что сделал это? Даю клятву, что насажу на пики голову каждого, кто насильно прикасался к тебе." Господин присел на край кровати. Он мягко коснулся холодной ладонью горячей кожи Ликса, где прозрачная жидкость смешалась с красной. — Ты делал это слишком неаккуратно и грубо, — тихо констатировал Хван, со смешанными чувствами отведя взгляд от оголенного тела перед собой. — О чем ты? — Фел непонимающе придвинулся ближе. Хёнджин поднялся, дабы дотянуться до коробочки с первой медицинской помощью, что стояла под кроватью. Молча достав оттуда бинт и пару бутылей, он вернулся, подтянув юношу к себе. В полумраке стало легче видеть настолько, что можно было детально рассмотреть чужое тело. Однако Хван даже на секунду не сводил взгляда с раненного плеча Феликса. Он принялся мягко перевязывать его, предварительно капнув спиртом. Наверняка это щипало, но Ликс лишь наблюдал с некой тревогой и непониманием в глазах. Что будет дальше? Ну вот он перевяжет, а потом? Разочарованно уйдет? Бросит? Оставит одного? В попытках отогнать страшные мысли, Феликс осторожно дотронулся до руки Хвана. Тот вопросительно перевел на него взгляд, заправив последний кончик бинта. — Что я сделал не так? Я ужасен? — с жалостью произнес младший. Хёнджин откинул бутыли, заключив парня в объятия. Он схватил его так крепко, что был готов никогда не опускать. Вот прям так и ходить. Но чужое шмыганье носа привлекло внимание. — Чего случилось? — Больно, — шепнул Феликс, уткнувшись лицом в его ключицу. — Плечо со временем пройдет, — Хёнджин прекрасно понимал, что речь далеко не про плечо. — А что касательно этого... Он опустил глаза, пробежав взором по его спине вниз, всматриваясь в немного покрасневшую кожу. Все также прижимая его к себе, Хван отстранил от себя вторую руку Феликса, всматриваясь в липкую консистенцию, что блестела на его пальцах. — Ты делал по памяти, да? Ориентировался на ту боль, которую ощущал раньше? — получив утвердительный кивок, Хёнджин вздыхает. — Это неправильно. Все что они делали — насилие. Это не любовная утеха, а совершенно другая вещь. Абсолютно. И боль при любовной утехе сводится к минимуму. — Хёнджин, — Феликс отрывается от него, подняв красные глаза, — мне страшно. Но еще больше мне хочется, чтобы ты приучил меня к меньшей боли. — Приучают животное, а учат человека. И я научу тебя всему, что ты только захочешь. Юноша наклоняется ближе и, едва замешкавшись, припадает губами к чужим. Сердце бешено колотилось, чуть ли не ломая ребра. Воздух сперло, было невозможно дышать. Но этого и не хотелось. Хотелось задыхаться, тонуть в этом сладком омуте, даже если дрожишь, даже если страшно. Ведь мозг успокаивал, говорил, что сейчас все иначе. Все по-другому. Феликсу доводилось читать, как правильно целоваться, однако в живую все сложнее. И потому вел Хёнджин, подсказывая и направляя в этом. Хван углубил поцелуй, мягко сминая желанные губы. Соприкосновение было теплым, почти жарким, но без спешки. Язык коснулся его языка мягко, почти нежно, без лишней страсти. Хотя и страсть была — она стучала в груди, пульсировала в шее, просачивалась в каждое движение. Это был не просто обмен дыханием — это был обмен тишиной, страхами, мечтами. Как будто два одиночества на миг слились в одно. Хёнджин осторожно опустился рукой ниже, оглаживая изгибы горящего тела Феликса. Они разомкнули губы, оставив между собой тонкую нить слюны. Глаза были словно затуманены, а мозг все быстрее плавился под напором всех чувств. Господин вновь поцеловал младшего, но на этот раз более напористо и интенсивно, исследуя языком рот напротив. Он проходился по ряду зубов, по небу, а после легонько закусывал его нижнюю губу, слыша, как тот глухо скулит. Парень опустился губами ниже, оставляя полосу из крошечных поцелуев, остановившись у ключицы, дабы отпечатать на ней слабый след зубов. Феликс жмурил глаза, откидывая голову назад и тихо постанывая вверх. Его тельце подрагивало, а колени сводило. Если бы не сильные руки Хвана, которым тот держал его за талию, то он, вероятнее всего, уже распластался бы на кровати. Мурашки обволокли его кожу, а странность и непривычность ощущений давила на голову. Хотелось захныкать от страха и удовольствия, которое ему доставлял господин. Все было непонятно, слишком по-новому. Едва удавалось удержаться от того, чтобы не оттолкнуть от себя его и не убежать далеко-далеко. Хотелось спрятаться. Но где было бы безопасное место? Рядом с Хёнджином. В его объятиях. Но, возможно, там даже опаснее. Однако эта опасность была иной. Согревающей. Одна из рук Хвана скользнула вниз на внутреннюю часть бедра, а после медленно поднялась выше. Феликс чуть не подавился воздухом, вздрогнув. Щеки алели, а глаза широко раскрылись. — Стой, подожди... — с неким хныканьем возгласил Ликс, сжав ладони на плечах парня. Хван замер, подняв блестящие от влажности глаза на юношу. Было видно по его немного сбитому дыханию и взгляду — он явно хотел большего. Но сдерживался. Ликс столкнулся с его взором и не смог удержаться от того, чтобы не увести в смущении взгляд. Он жалостливо нахмурился, а после поднял голову, прикрыв рот рукой, недовольно замычав. Спустя несколько секунд он опускает взор на господина, который сейчас напоминал щеночка. — Продолжай... — с робостью выдавил из себя Феликс, почувствовав, как в животе затягивается тугой узел, а по телу будто ведут огнем. Хёнджин сдержал улыбку, дабы не смутить юношу еще сильнее, а после прижался подбородком к груди Феликса, подняв голову и смотря на него снизу вверх. Его пальцы мягко сжали упругие ягодицы, а после медленно двинулись к комочку мышц, вокруг которого было мокро от выделений и крови. — Порвал? Или поцарапал? — севшим голосом поинтересовался господин, не спуская взгляд с краснеющего Ликса. — Не знаю... Я просто сделал это и все. И появилась кровь... — слова давались с таким ужасным трудом, что это начало напоминать ему отдалено пытки. Феликс весь напрягся, когда почувствовал прикосновение снизу, еще сильнее сжав плечи парня. — Будучи сухим? Ликс не совсем понял вопроса, но все ровно рассеяно кивнул. — Теперь понятно, как ты порвал кожу, — хмыкнул Хёнджин. Он второй рукой дотянулся до рядом стоящего ящика. Открыв его, он достал оттуда бутыль с прозрачной и липковатой жидкостью. Сняв пробку из корки пробкового дуба, он нежными движениями перевернул Феликса, положил того на живот. Ликс сжал простынь в кулак, а лицом прижался к матрасу, пытаясь отогнать смущающие мысли о том, в какой позе они сейчас находятся, однако чуть не задохнувшись, он отрывается от него, жадно вдыхая горячий воздух. Почувствовав повторное касание у прохода, он кратко вздрогнул, зажмурившись. На мгновение его окинуло паникой от того, что он не видел и не слышал Хёнджина, от чего создавалось странное ощущение чужих и нежеланных рук. Но это проходило, стоило услышать томный вздох и выдох позади, который принадлежал господину. Но сердце все ровно не унималось. — Хёнджин, — шепотом, едва слышно, позвал Феликс. И Хёнджин услышал, остановившись. — Говори что-нибудь... пожалуйста. Внутри Хвана что-то екнуло. Он наклонился и оставил поцелуй на теплой щеке Феликса. — Я здесь. Это я, Хёнджин. Я тут, Феликс. Парень погладил юношу по спине, ведя вверх-вниз по позвоночнику. А после коснулся мокрыми губами его плеча, лопаток и ниже, около таза. Уловив, что Ликс стал ровнее дышать, господин выливает из бутылочки некоторое количество смазки. Носа касается слабый запах сладких ягод. Он размазывает блестящую на лунном свете жидкость, тщательно проходя круговыми движениями у отверстия. От холодности смазки Феликс задерживает дыхание, а после таких интимных касаний пальцев Хвана, он не может сделать и вдоха. Постепенно он начинает привыкать к этим ощущениям, но стоит ему вновь полностью осознать ситуацию, как лицо бросает в краску, а сердце бьется в грудную клетку как умалишенное. — Феликс, приподнимись немного. Фел послушно встает на колени, оперевшись локтями об кровать, выгнув спину в полумесяце. Он закусывает указательный палец, понимая, что сейчас будет. Хёнджин еще раз легонько проводит сухой рукой по изгибу Ликса, а после вводит первый палец. Феликс глухо замычал, сильнее выгибаясь и закусывая палец. На уголках глаз скапливаются хрусталики слез. Хван умело движет пальцем, раздвигая внутренние стенки юноши. Уже через пару минут он вводит вторую фалангу, вновь услышав стон, который на этот раз был гораздо громче и протяжнее. След от зубов на пальце становится темно-розовым. Феликс закусывает средний палец, пытаясь сдержать все звуки, вырывающиеся изо рта. — Не сдерживай стонов, — шепнул Хёнджин, наклонившись к уху младшего. Он обдает его горячим дыханием. — Не бойся, можешь и кричать, и скулить так громко, как захочешь. — Это слишком... смущает, — с придыханием ответил Ликс, шмыгнув носом. Хван негромко посмеялся, а после повернул рукой лицо Феликс за подбородок на себя, чтобы дотянуться до его губ. Он целовал нежно, пока не почувствовал, что тот начинает активно пытаться отвечать на поцелуй. В этот момент Хёнджин углубил его сильнее, чем делал до этого. Он буквально впился в него чуть ли не мертвой хваткой, не давая и секунды на попытку глотнуть кислорода. Феликс жалостливо замычал, когда начал задыхаться, и лишь тогда господин отстранился, начав усерднее стимулировать задний проход младшего. Внезапно перед Ликсом вспыхнуло что-то похожее на искры, а внутри разлилось странное тепло — не резкое, а распределяющееся равномерно, будто кто-то осторожно налил расплавленное золото в самый центр его тела. Ощущение было одновременно давлением и пульсацией, глубоким и почти животным. Он задержал дыхание, когда ощущение стало слишком плотным, слишком личным. Это было не то чтобы привычное возбуждение — это было чувство, будто тело его открыло дверь, о существовании которой он даже не подозревал. Это было слишком странно. Оно слишком отличалось от того, что было раньше. Он только попытался открыть рот в мольбе остановить стимуляцию, как из него вырвалось лишь скопище стонов, в котором каждый был громче, чем предыдущий. С каждым движением внутри, он сжимал простынь до белых костяшек. По его подбородку стекла слюна, капнувшая на кровать. — Нашел? Быстро... — хмыкнул сам себе Хван, с удовольствием наблюдая за реакцией Феликса. — Я сделаю тебе еще приятнее, хорошо? Ликс успел лишь сглотнуть и свести брови, громко хныкая, как его горячий и пульсирующий член обхватывают рукой и начинают водить от основания до головки. Хёнджин растирает выступившую белую каплю по розовой головке, начиная активнее скользить по половому органу. Феликс расплывается в адском удовольствии, от которого у него начинают бежать слезы по щекам. Он начинает просить остановиться, умолять замедлиться, однако стимуляция простаты и члена создают убийственное комбо, заставив его тело дрожать в оргазме, а со рта срываться скулежу со стенаниями. Когда проходит последняя волна, а внутри что-то сдавливается, он испускается беленной жидкостью, которая стала последствием его приятных страданий. Юноша сваливается на бок, а по его ляжкам стекает полупрозрачная консистенция. Он тяжело дышит, а тело все еще подрагивает. Хёнджин тянется к нему, чтобы оставить несколько легких поцелуев на его мокром лице. Он отодвигает потные пряди пепельных волос с его глаз, дабы коснуться губами влажных ресниц. — Ты уже устал? На вопрос господина, Феликс бурчит что-то непонятное, а после приоткрывает веки, глядя на довольного собой парня. — Я слишком тебя... — Феликс переворачивается лицом в матрас кровати, заглушив этим продолжение своих слов. Хёнджин закусывает щеку изнутри, почувствовав, как его лицо нагревается. — Отнести тебя в ванну ополоснуть? — Зачем? — Ликс поворачивается обратно. — Ты не хочешь продолжить?.. Хван тяжело сглатывает слюну, смотря в розоватое лико младшего. По телу проходит волна желания, от которого внизу живота неприятно тянет. — Ты выглядишь очень уставшим. Уверен, что ты хочешь продолжить? Феликс осматривает парня настолько детально, насколько это позволяет лунный свет, а после натягивает ехидную полуулыбку. — Тебе без этого спокойно не уснуть, — ухмыляется Ликс, приподнявшись на локтях. Хван вскидывает бровь, удивившись уверенностью Феликса. Он молча стягивает с себя одежду, оставив лишь белье, а после переползает вперед, нависнув над обнаженным и ватным младшим. — Перевернись обратно на животик. Только не вляпайся случайно в свою... Феликс затыкает парня настойчивым касанием губ, дабы тот не закончил предложение, а после обхватывает его за шею, приподнимаясь. — Зачем мне переворачиваться? Давай лицом к лицу... Фел сам не верил, что вообще говорит такое. Но, видимо, смущение требует слишком много сил, которых сейчас у него совсем не было. — Хорошо... — Хван улыбается тому в поцелуй, притянув за талию вверх, чтобы их горячие тела оказались ближе. Ликс скромно стонет ему в губы, когда их влажная кожа начинает соприкасаться. Он запрокидывает на него ноги, полностью нависнув над кроватью, пока его держал Хёнджин и опирался об матрас. Они целуются пару минут, а после господин возобновляет стимуляцию пальцами, начиная лучше растягивать сам проход. Юноша выгибается, карябая ногтями широкую спину Хвана, попутно хныкая ему в пухлые губы. Проходит несколько минут прежде, чем парень придвигается ближе, уткнувшись стоящим членом в растянутый комок мышц Феликса. Тот скулит, задрав голову и глубоко дыша. — Посмотри на меня, — просит Хёнджин. И Ликс смотрит. Он опускает на него нежный, робкий и боязливый взгляд с подрагивающими ресницами. Хван снова целует его, но на этот раз совсем невесомо и кротко, просто чтобы показать, что он рядом, что он — это он, а не они. И после он припускает ткань своего белья, оголив громоздкий и твердый член. Он утыкается влажной головкой к проходу и надавливает, начиная постепенно входить. Феликс изгибается до хруста костей в спине, а руками царапает кожу господина до красных полосок. С его губ слетает болезненный стон, после которого он сразу сжимает рот в тонкую линию. Это странное чувство, когда тебя начинают заполнять, будто желая стать частью, просто сводит с ума до чертиков перед глазами. "Словно... разрывает плоть на две части. Больно... но так приятно в то же время... Это совсем другое. Было не так. Неужели это Джинни называл любовной утехой? Мы занимаемся... любовью?" — от собственных мыслей лицо Феликса побагровело, а губ коснулась глуповатая улыбка. Хван двинул бедрами, постепенно продвинувшись глубже. Услышав протяжный стон под собой, он, счастливый, не смог сдержать улыбку. Он наклонился, оперевшись рукой около головы парнишки, чтобы жарко обдать его ухо дыханием. — Больно? Феликс сделал глубокий вдох прежде, чем ответить. — Терпимо... Господин прикрыл глаза, войдя практически до упора. Его движения были плавными, но импульсивными, что давало подсказку тому, что скоро темп явно ускорится. Ликс охнул, когда горячий член внутри него дотронулся до простаты. Он инстинктивно попытался отползти вперед, но тело над ним оказалось слишком тяжелым и сильным. Поэтому он захныкал в простынь, зажмурившись, что стекли ручейки жгучих слез. Это удовольствие от стимуляции пиковой точки — настоящий сладкий круг ада. Он доводил до внутренней истерики, но такой прекрасной и мощой, что тело выкручивалось на изнанку. Перед глазами — пожар из искры, тельце подрагивает, а член начинает больно пульсировать. Хёнджин стал добавлять скорости. Послышались шлепки. Феликс начал срывать горло в стонах и скулеже. Все его руки были покусаны им же, ягодицы горели, а шеи касалось щекочущее дыхание Хвана. — Джи-инни... — жалобно выл младший. Хлюпающие и шлепающие звуки заполняли комнату уже пару часов. Постельное белье было скомканным, грязным и липким. Воздух пропитался запахом пота, смазки и теплых вздохов. Деревянная кровать вдруг начала скрипеть. Феликс лежал полностью изнеможенным и мокрым, глубоко дыша. Рядом примостился Хёнджин, который с блаженным удовольствием улыбался. — Спать хочу, — сквозь полуприкрытые веки шепнул юноша. Старший повернул на него голову. Осмотрев, понял, что оставлять все так нельзя. Он, на удивление, достаточно резво поднялся, прихватив Феликса на руки. Тот что-то пробурчал, но после лишь облокотился на парня, стихнув. А дальше Ликс чувствовал через полудрем запах мыла, теплую воду, неровность ванной губки и чьи-то заботливые прикосновения.

***

Когда кого-то ласкали лучи солнца или чьи-то руки, кто-то умирал. Лондон. 1905 год. По неровному асфальту стучал холодный плотный ливень. Он барабанил по крышам, будто пытался разбудить сам город, сбегал по каменным карнизам, капал с козырьков дверей и стекал по стеклам витрин мутными ручьями. Улица казалась вычеркнутой из времени — ни экипажей, ни прохожих, только лужи, растущие прямо на глазах. Облака были сгорблены над Лондоном словно в могильной скорби. Город дышал медленно и глубоко, словно понимал, что сегодня ему не нужно спешить. Ни свистков, ни криков. Одни пустые улицы, которые давно не манят своей солнечной красотой. Под козырьком одного из зданий сидел мальчишка, дрожа от холода. Его босые ноги были красно-синеватыми, которые он пытался укрыть своей растянутой кофтой. Но кофта эта была больше похожа на мешок от картошки. Губы мальца были плотно зажаты, а глаза, мокрые то ли от дождя, то ли от слез, застывшие глядели в одну точку. Издалека послышались шаги. Далее взору открылась картина, как множество мужчин в черных костюмах под зонтами направлялись в одну сторону. И хоть они молчали — одни их взгляды разрезали воздух, внушали страх и желание спрятаться головой под землю. Мальчик вздрогнул. В его глазах вспыхнула паника. Он зашевелил губами, начиная подниматься на дрожащие ноги. Но он не смог даже сдвинуться. Все тело сковал такой ужас, что казалось, что стопы пустили корни под асфальт. "Снова? Они нашли меня? Они пришли за мной?" — с тревогой пронеслось в мыслях. Но люди в черном прошли мимо, даже не взглянув на промокшего ребенка. Они были как холодные скалы тихого океана, которые не обращали внимание на одну маленькую снежинку, что пролетела перед глазами. Юнец приложил огромные усилия, чтобы сдвинуть ногу. Затем вторую. А после снова первую, вторую, первую... Он сорвался с места так быстро и ловко, словно это не он голодал пару дней. Он не сознавал, что вообще делал. Им двигали животные инстинкты. Он хотел жить выжить. А те люди — единственные, кому он мог понадобиться хоть как-то. Да, он сбежал от похожих совсем недавно. Но обычные люди ему не помогают. Называют грязной попрошайкой, крысой. Навешивают все грехи мира. Оскорбляют. Бьют. Поэтому приходится обращаться с мольбой не к Богу, а к низшим, которые могут тебя либо убить ради удовольствия, либо спасти жизнь. Ведь в отличии от обычных — они тоже были на месте крысы и попрошайки. — Постойте, пожалуйста! — мальчик выбежал перед ними, выставив тонкую руку. Мужчины остановились одним за другим, приподняв зонты, чтобы взглянуть на того, кто осмелился встать на пути. Их лица приняли едва удивленное и оценивающее выражение. — Чего тебе? — с холодным равнодушием сказал впереди стоящий мужик. На его левом глазу был шрам, а часть кожи шеи, что была видна из под воротника, была обуглена. Мальчик сглотнул остатки слюны, подавляя желание сорваться в бегство. Отступать было уже поздно. Он максимально нахмурил брови, стараясь выглядеть старше и более смелым. — Позвольте мне быть разнорабочим у вас. Я буду полезен. Много мне не нужно, достаточно и корки хлеба с крышей над головой, — несмотря на все попытки держаться ровно, хрипловатый голос все ровно дрогнул. Мужчина приподнял брови, с ироничной ухмылкой осматривая тощее тельце перед собой, которое чуть ли ветер с ног не сбивал. Спустя недолгое молчание, изо спины первого вышел другой с трубкой севильямы в зубах. Он затянулся, а после выдохнул дым прямо в лицо ребенку. Малец закашлялся, махнув перед собой руками. В нос ударил запах жженого сахара, кедра и кардамона. Сочетание было странным, но очень запоминающимся. Остальные рядом не стали задерживаться, обогнув своего товарища и мальчика, идя дальше по дороге, не обходя лужицы. — Единственное, чем ты можешь быть полезен... Это если мы очистим твой скелет от мяса с кожей и сделаем из костей рукоятки для кинжалов, — выдыхая дым, низким голосом процедил мужчина. Он наклонился ближе, врезаясь своими расширенными и покрасневшими глазами во взгляд напротив, в котором соревновался страх и смелость за первое место. — Ну, а остатки мяса мы бы продали бездомным за их зубы или почку. Из толпы парней в черном отделился молодой юноша, который остановился, чтобы обернуться назад. — Отец, — негромко позвал Минхо, держа темно-алый зонт над собой. Мужчина разогнулся, проморгав. Он вновь затянулся, встретившись с сыном взглядом. — Не смей позволить кому-то опустить себя до такого уровня, — кивнув на промокшего ребенка, сказал Господин Ли. Минхо смотрел на старшего абсолютно бесстрастно, не двигая и мускулом лица. Он несильно поклонился на слова отца, а выпрямившись, отвернулся, чтобы нагнать остальных впереди. Мальчик, удивившись юношескому лицу в кучке мафии, начал рассматривать и другие лица. Из молодых ребят там было только два человека: этот парень, назвавший одного из мужчин отцом, и второй, который держал руки в карманах брюк — а зонт над ним нес дворецкий. Не оставив и долю секунд на размышления, юнец сорвался с места, догоняя Минхо. Он схватил того за рукав, но не успел издать и звука, как другой здоровяк рядом берет его за шкирку и отбрасывает словно котенка. Младший Ли оглядывается на упавшего неподалеку мальчишку. Он смотрит, как тот хватает себя за руку, сжав губы и зажмурив от боли глаза. Однако из того не вылетело и стона. Он принял удар максимально тихо. "Научен не кричать при ударах" — проносится в мыслях Минхо. — "У него щенячьи глаза. Он... похож на Дуни". После сравнения со своей погибшей собакой, лицо Минхо принимает более суровое выражение, а сердце неприятно сжимается. Он отворачивается и быстро уходит. Остальные мужчины также идут дальше, больше не желая тратить время на брошенного судьбой ребенка. Мальчик чувствует болезненный комок в горле, когда понимает, что к глазам подкрадываются слезы. Он до крови закусывает потрескавшуюся губу, сжавшись в клубок. Он сидел прямо по среди дороги, пока заботливые капли ливня омывали его ледяное тело. Опустив голову, через несколько секунд он замечает перед глазами чью-то обувь. Быстро подняв мокрый взгляд, он видит перед собой того самого второго молодого парня. На вид ему лет семнадцать. — Как тебя зовут? — вынув одну руку из кармана, он протягивает ладонь мальчику. Однако она вся была в засохшей крови. Под ногтями виднелась чья-то роговица, а линии на ладони особо выделялись из-за скопления в них бардовой сухой жидкости. — Хан Джисон... — в полголоса отвечает юнец, боязливо протягивая свою. — Я Хван Хёнджин, будущий Господин своей семьи, — натягивая улыбку, говорит парень. Над его головой все еще держат зонт. Хан, замешкавшись, кланяется. Он неуверенно поглядывает на него, спешно вытирая руками недавние слезы. Спустя пару месяцев. В Германии, в Гейдельбергском университете, на поле за зданием. Хёнджин стоял в стойке, держа в правой руке кинжал, высеченный из серебра и золота. Он сощурил глаза, хищно улыбаясь. В его хитром взгляде читалась лисья опасность, заставляющая лишний раз обернуться за спину, дабы убедиться, что там нет ножа. — Ха! — выкрикнул Минхо, сделав выпад вперед. Он молниеносно занес танто над головой Хвана, как вдруг получил удар рукояткой от кинжала в живот. Согнувшись в три погибели, он отхаркнул слюну, свалившись на колено. Солнце жарило так, словно собиралось превратить людей в прах. Небо было чистым, без единого облачка, открывая вид на прекрасную голубизну мира. — Так? Минхо, как ты не заметил, что Хёнджин замахнулся тебе в живот? — посмеиваясь, Бан Чан стоял, облокотившись об выключенный фонарный столб. — Твой идиотский нож мне все испортил... — кряхтел Ли, косо поглядывая на него. Хёнджин рассмеялся, сунув свое оружие в ножны. Он присел на траву, задрав голову и блаженно улыбаясь. Мимо пробегали знакомые из учебного заведения, а рядом на детской площадке резвились ребята. Лучи солнца мягко оглаживали контур привлекательного лица парня, который наслаждался теплой погодой. — Не говори так про мой танто... — фыркнул Чан, забрав нож из рук валяющего Минхо. Парень только хотел присесть рядом, как к нему со спины подошел дворецкий. — Это письмо для младшего Ли, — поклонился мужчина, протянув сложенный конверт. Названный недовольно заворчал, поглаживая живот. Он забрал через Бан Чана письмо, начиная его лениво открывать. Хёнджин прикрыл глаза, не обращая ни на кого внимание. Он успел полностью расслабиться, как вдруг со стороны детской площадки послышался мальчишечий крик. Скорее всего, дети просто играли, но... Хвана моментально унесло в воспоминания дня, когда Феликс заплакал точно также громко и жалостливо. Внутри все скрутило. Он хотел распахнуть веки, но те совсем не поддавались. Перед ним расплывчато возник образ плачущего веснушечного мальчика. Странная паника и боль сдавило горло. Спустя несколько секунд он наконец смог открыть глаза. Он тяжело и быстро дышал, а по лбу скатывались ручьи пота. Но не от жары. В тот же момент рядом упала скомканная бумага. Он, жадно глотая воздух, повернулся на Минхо и сразу замер, перестав даже дышать. В глазах парня, который только что дочитал письмо, горел огонь. Неутолимый, заставляющий тлеть все вокруг. Лицо его потемнело, а плечи стали неровно подниматься и опускаться. Хёнджин сразу подобрал упавшее письмо, быстро пробежавшись по нему глазами. Через пару секунд он поднял взгляд на обеспокоенного Чана. — Его мать... Ее... — сдавлено начал Хван. — Я убью его, — произнес младший Ли, загоревшись местью. Его рука подрагивала, сорвавшись схватить первый попавшийся нож и проходиться по горлу каждого, кто встанет у него на пути. Хёнджин подскочил, встав напротив друга. Он взял его за плечи, заставив посмотреть на себя. — Ты же понимаешь, что не можешь просто взять и убить его сейчас? Он, как минимум, находиться в другой стране, а как максимум... ты просто не осилишь с ним дуэль. — Хван... — сдавив его кисти, начал Минхо. — Зачем мне дуэль? Мне не важно, как его убить. Я просто хочу насадить его дряхлое тело на нож. Пусть он будет спать в это время, есть, принимать душ... Какая мне разница? — Ты мыслишь сейчас неразумно, — вздохнул Чан, рассматривая текст в письме. — Твой отец убил Ли Кён Ми. То есть, твою мать... И не беспокойся, ты отомстишь за нее этому ублюдку. Минхо медленно перевел на него сомнительный взгляд. — Ты так отзываешься о нем... Разве вы были с ним не в хороших отношениях? Бан Чан мягко улыбается, сложив бумагу в несколько раз, сглаживая углы. — Минхо, я человек чести. Так меня учил мой клан — следовать за справедливостью, а если ее нет, то вершить ее самому. Поэтому я буду на твоей стороне. Немного успокоившись, парень смог лишь кивнуть, не в силах сейчас нормально разговаривать. Единственный человек, который понимал его и поддерживал — была его мама. Да, она не могла помогать ему, перечить своему мужу, чтобы защитить сына в моменты, когда тот истязал того изнурительными пытками, называя это подготовкой во взрослую жизнь. Но она любила сына. И он это знал. Она всегда обрабатывала его раны, в тайне подсобляла и делала все, что было в ее силах. Его отец — отбитое мудло, которое рушил жизнь своему ребенку. Он с самого его юного возраста заставлял делать его вещи, которые были не для детской психики. Один раз Минхо принес домой милого кролика, которого нашел на прогулке в лесу. Отец сказал разделать его и отдать поварам. Минхо плакал и отказывался — и сам в тот момент чуть не оказался разделанным. Потом, на протяжении пары лет, сын водил одного друга в дом. И отец даже нормально относился к нему. А потом, когда Минхо было всего четырнадцать лет, он заставил его убить своего лучшего друга. Тогда до мальчика и дошло, что отец позволял ему общаться с тем другом только чтобы он успел привязаться. Сколько же было крови и слез... Минхо не выходил потом месяцами из комнаты. А что отец? А отец поддерживал его решение запираться в комнате. Правда, ставил условие, что в таком случае его сыну не должны были нести еду и воду, пока тот не начнет умирать от обезвоживания. А потом месяц за месяцем, год за годом. Отец стал брать сына с собой на задания, познакомил поближе с семьей Хван. Приказывал внимательно смотреть, как они лишали людей жизни. И лишь когда Минхо стал реагировать на подобное спокойно — отец стал довольным. Конечно, до поры, до времени, пока его чадо не стало яростно ненавидеть его. Сын перестал повиноваться абсолютно каждому слову. Тогда в артиллерию пошел шантаж. Не делаешь, как я скажу? Да пожалуйста, только твоя мама лишится пальца. Снова отказываешься? Она получит ножевое ранение. Минхо вновь пришлось выполнять каждый приказ, сжимая кулаки и скрипя зубами. И он выполнял бы дальше, если бы не уведомление о том, что отец перешел черту. ... С того злосчастного дня прошло около двух лет. Германия, Гейдельбергский университет. Ребята собирали вещи, пакуя их по сумкам. За окном было пасмурное утро со злым ветром. Как будто погода догадывалась, что вскоре грядет нечто масштабное. Хёнджин присел на изголовье кровати в общежитии, смотря в потолок. — Долго еще будешь считать трещины? — с усмешкой сказал Минхо, кинув в того носком. — Фу, че творишь, идиот? — брезгливо откинув пальцем его использованный и вонючий носок, фыркнул Хван. Парень посмялся над ним, застегнув последнюю сумку. — Не смешно, — буркнул Хёнджин, косо смотря на друга. Он тоже застегнул последнюю сумку. Минхо активно закивал, что-то шутя себе под нос, а после тихо хихикая. — К слову, — уже спускаясь по лестнице в здании, заговорил Ли, — тебе двадцать исполнилось пару дней назад. Будешь аукцион в Лондоне устраивать? Хван закусил щеку изнутри, спускаясь рядом. — Ты в прошлом месяце на свое двадцатилетие ничего не сделал, так что... Зачем мне тогда устраивать развлекательное шоу для кого попало? Они вышли из большого здания. Идя вдоль дороги из каменных плиток, они посмотрели на усаженные по бокам кусты, из которых выглядывали цветы, которые ветер заставлял плавно пошатываться. — Уже расцвели... — вдохнув сладкий аромат, негромко констатировал Минхо, а после посмотрел на парня. — Ну, а мне нужно было что ли завести огромную вечеринку? Мы ведь не в Лондоне были. Вдалеке показались силуэты в черных пальто. Над их головами были зонты того же цвета, что и их прогнившая душа. Ветер спешно уносил сигаретный дым. — Ну да... — согласился Хван. — Может, тогда сделаем один большой аукцион, как празднование наших юбилеев? Младший Ли просмаковал эту идею, а после закивал. — Хорошая идея. Как раз этим и отпразднуем наше возвращение. Можно будет сделать банкет после... Минхо сомкнул губы, когда они подошли к тем людям. Он лишь встретился с другом молчаливым, но очень громким взглядом. Они сели в темный лимузин Daimler, который для них был уже привычным, а для остальных — поводом широко раскрыть рот. Уже через пару часов езды, пошел маленький дождь. Он скромно капал по асфальту и стучался в стекло авто, унесенными в него ветром. Ехали в тишине. В голове каждого был свой мозговой штурм на личные проблемы, но при встрече глазами расцветала фальшивая формальная улыбка. Дорога домой заняла пару недель. Долго отсиживаясь в машине, они перемещались на морское судно, а после снова в автомобиль. И вот они прибыли в Лондон, который встретил их прохладным туманом. Парни разъехались по своим поместьям, обменявшись прощальным поклоном. Семья Хвана встретила его восторженно, желая отметить возвращение наследника, однако Хёнджин попросил подождать неделю, после которой самостоятельно все организует так, что родители почувствуют гордость. И ему... не отказали. Минхо же напряг все усилия, чтобы не совершить ошибку в первый же день, когда столкнется с отцом взглядом. Поэтому он не стал даже здороваться с ним, оказав этим гигантское неуважение, после чего был сурово избит плетьми прямо на сцене аукциона, который вел в тот момент Старший Ли. Но младший Ли только сладко улыбался, слизывая кровь со своих потрескавшихся губ. В его сердце разливалось такое приторное счастье, что аж скулу сводило. Он подрагивал, когда отец с воплями спрашивал у него, почему тот смеется как отшибленный, а не молит прощения. — Совсем мозги растерял, пока на учебе был? Так и знал, что там из тебя сделают жалкого сопляка, который ни на что не способен, — выплевывал Старший Ли, активно жестикулируя. Люди вокруг хлопали его словам. Он наклонился к лицу сына, понизив голос и растянувшись в блядской улыбке. — Твое собачье место рядом с мамочкой в могиле. Мне жаль, что я породил такого ущербного человека, как ты. И мне стыдно, что я называл тебя своим сыном. Пнув грязным кожаным оксфордом в лицо парню, он отхаркнул ему в черные волосы, а после, сунув руки в карманы, ленивой походкой пошел прочь из помещения. Остальные зашептались, начиная рассасываться по разным углам, либо следуя за старшим Ли. Минхо стоял на коленях, свесив голову. И никто не видел, что на его светлом лице царила безумная улыбка и широко распахнутые глаза, которыми он уставился в одну точку. Спустя длинную неделю. Наступил седьмой день их пребывания в родном Лондоне. На улице было холодно — все ходили в пальто. В имение Ли вбегает разъяренный и немного рассеянный Хван. Дворецкий дома хотел проводить его до Минхо, но парень даже не обратил на мужчину внимание, вбежав в комнату друга, захлопнув за собой дверь и прислонившись к ней спиной. — Я не могу. Ли непонимающе оборачивается на него, держа бритву у пенного лица. Он вскидывает бровь. — Что стряслось, раз ты вломился в мое поместье с утра пораньше? Хёнджин поднимает на него свирепый взгляд, заставив этим напрячься. — Этот ублюдок... Вчера, когда я вернулся с бала, то обнаружил в спальне свои разорванные рисунки. Они были разорваны в клочья! — вскрикнул Хван, пнув ногой дверь позади. — Он порвал все, где был Феликс. Он... Он обшарил мою комнату. Мою! Порвал рисунки, а потом заявил, что поедет к Таёну, чтобы выкупить Феликса и расчленить его у меня на глазах, поскольку, как он считает, этот мальчик — моя слабость! Минхо внимательно слушал всю гневную речь, одновременно сбривая щетину. — Кто такой Феликс? Хван не ответил, продолжая бубнить под нос одно и то же. Минхо вздохнул, вытерев лицо полотенцем, а после подойдя к приятелю. — Совершим переворот в семьях Ли и Хван? Это пошатнет криминальный мир Англии. Мы будем у всех на обозрении и сможем создать свои собственные порядки, став Господами своих известных родов. Хёнджин затих. Через некоторое время он поднимает взгляд, в котором читалась жажда крови и мести. — Наступит ночь правосудия, да быть кровавой луне.