as good as i can be

Парки аттракционов — это классно. Хотя Эдди не эксперт; он никогда не бывал в парке аттракционов (унылая нищая ярмарка на 4 июля в Хоукинсе не считается). Мать умерла рано, а отцу было не до праздных покатушек — заместо карусели у Эдди был угон тачки в десять лет и голодное пузо, потому что папаша оставлял его на недели в гордом одиночестве с коробкой хлопьев и плесневелым хлебом, — такой себе заменитель сахарной ваты. Но взрослая жизнь, она на то и даётся, чтобы самостоятельно восполнить то, чего недодали в детстве. Так что на четыреста двадцать восьмое — да, он считал — свидание с Крисси он приглашает её в Six Flags Discovery Kingdom. И название «королевства» явно преуменьшает масштабы всей этой космически огромной, но, как оказалось, и правда классной свистоплясии. Просто немыслимое количество аттракционов, — у Эдди голова кружится от одного только вида этих гигантских спиралей смерти и колеса обозрения, не говоря о том, чтобы прокатиться на них (неплохая тренировка для связок — дай боже он сумеет ещё раз в жизни так закричать). Несчетный выбор развлечений, от зоопарков до палаток гадалок на таро. Лакомства в ларьках, какие только можно и нельзя попробовать (мороженое с тридцатью видами вкуса, господи, как дети тут с ума не сходят, встав перед таким выбором). А эти плюшевые игрушки в виде животных из местного дельфинария? А тупые пластиковые болванчики с лицами Полковника Сандерса, клоуна Рональда и звёзд Голливуда? А очереди, сраные очереди, будто вся планета сегодня в порыве коллективного разума решила прокатиться именно на этой карусели, вашу мать? Ему нравится. Каждая часть, любая деталь, самая незначительная. До звона в ушах, до мандража в желудке и глупого чувства ребенка, которому наконец исполнили его мечту. Эдди терпеть не может, когда этого сопляка, живущего в его груди, жалеют, но не может сдержать улыбки, когда тот впадает в радостный трепет от окружающей его действительности. Действительности, которую прежде видел только по телеку и жадно облизывался на чужую веселую жизнь. Но теперь он здесь, пусть и с опозданием в десять лет. И он восполняет от всей души. Ему нравится гул толпы, забивающий уши, ему нравится грохот аттракционов, сладкий запах попкорна, пропитавший каждую гальку на мостовой. Как сводит живот перед крутым спуском с самой выси горок, где весь парк, город, планета, — на его огрубевшей от гитары и работы ладони. Нравятся мёртвые петли, живые огни, переплетения змеистых выкрашенных и украшенных светодиодами дорожек, карусель, похожая на малярный ролик; нравятся тупые попугаи на плечах их владельцев, готовых сфоткать тебя за бакс-другой с этим крылатым чудовищем, автомат с игрушками, мороженое со вкусом дешёвого мятного сиропа и кипучая кругóм жажда оторваться от души. Нравятся аниматоры в костюмах героев Диснея и неоправданно дорогие сувениры с мостом Золотых Ворот, двадцать баксов за пластиковый магнитик, просто грабёж, — и даже то, что после колеса обозрения хотелось выблевать собственный желудок в ближайшую мусорку, — ему тоже чертовски нравится. Приятный бонус, нет — необходимый элемент, это рука Крисси в его руке. Она тоже в восторге: в глазах — все цвета этого королевства, синие и зелёные витражи; в них можно затеряться, как в зеркальном лабиринте, и расшибить нос о стекло. Эдди не боится этой боли; поцелуй её просахаренных ватой губ выветривает даже мысли о чудесных аттракционах, а мелкий внутри него мечтательно забывается, отбросив ненадолго детские прихоти. Какие, в задницу, конфеты и горки? Оно — призраки на периферии, которых затмевает личико Крисси. Сегодня она полна энтузиазма — всегда была, на самом деле, просто с ним бабочка выбралась из кокона и распахнула свои великолепные крылья. Тащит его на карусели, визжа на каждой до хрипа и цепляясь за его руку, оставляя царапины; тянет к палаточным розыгрышам, где он выигрывает ей нелепо огромного плюшевого ламантина, который непременно сегодня вечером будет пялиться на него своими глазами-бусинками с места на постели посередине и невыносимо раздражать. Крисси в ответ без жульничества, виртуозно выигрывает ему в автомате с игрушками пластиковое кольцо на палец, в виде черепа, — он клянётся ей, театрально упав на одно колено посреди недовольно цокающей толпы, пока Крисси смеётся, что никогда не снимет его, даже под страхом смерти, и располагает его на среднем пальце. Рядом с занятым, безымянным. Если бы десять лет назад ему рассказали, какой станет его жизнь — женщина, которую ты любишь и которая каким-то чудом искренне любит придурка вроде тебя, огромный Сан-Франциско в качестве нового места жительства и небольшие, но хоть какие-то перспективы успеха в будущем, — Эдди бы не поверил. Подумал бы, что насмехаются. Ведь Эдди Мансон должен был вырасти и попасть в тюрьму, как его папаша. Эдди Мансон должен был бросить школу и горбатиться до старости на заводе как его дядя, застряв в проклятом Хоукинсе, жить один в трейлере, трухлеть, толстеть и запивать свою лузерскую жизнь каждую пятницу в разрушающемся от времени «Убежище». Эдди Мансон должен был бесславно сдохнуть, как его мать. Так ему говорили. Выкусили, суки! Ничего из этого не произошло. Зато произошли хлопушки и фанфары парка аттракционов в центре гребаной Калифорнии и сверкающая под вспышками огней улыбка Крисси Мансон, кто до сих пор рядом и говорит, что лучше сегодняшнего дня с ней ещё не происходило. — Ну, я была в парке развлечений в Сиэтле, на мой двенадцатый день рождения! Папа отвёз нас, но долго мы там не пробыли — маме не нравился шум и она запрещала нам с Кайлом есть в местных ларьках с закусками, — Крисси хмурится, одной рукой сжимая его пальцы, второй гладя своего ламантина, как живого. — Она говорила, что они очень жирные из-за химических добавок, и что их готовят в полной антисанитарии, и вообще… — Класс. Антисанитария, жир и химикаты. Всё, что нам нужно для счастья, — смеется Эдди. Он покупает ей первый в её жизни кукурузный хот-дог на палочке; он сочится жиром и умопомрачительно вредно пахнет, и они лакомятся ещё тремя такими, пока все пальцы не перемазываются в этом сочном липком дерьме. Потом Крисси, сытая и веселая оттого что сытая, безуспешно лезет салфеткой к его лицу, намеренная стереть жёлтые пятна на его подбородке: «Эдди, ты что, хочешь завалиться в фотобудку в таком виде, родной?» — Я и так невероятно фотогеничен. Ты видела выпускной ежегодник? Я там красотка. — Да, но в ежегоднике ты хотя бы чистый… А-а! Эдди, немедленно опусти меня на землю! Псих! Мы же расшибем всю очередь! Полос фотографий получается четыре: на одной Крисси хохочет во весь рот, уворачиваясь от его грязных поцелуев, на следующих — тянется сама, бережно обнимая шею. Её рыжеватые косички щекочут кожу во время ласк, а на голове у неё ободок с ушами Мики Мауса, который он бессовестно крадет себе на макушку «для лучшего кадра». Мелкий Эдди внутри него едет крышей, потому что красивая девочка и крутой парк; взрослый Эдди просто благодарит за свою другую, новую жизнь, за лучший вариант её развития если не бога, то какое-нибудь другое, более могущественное и благодушное существо. В зоопарке они не задерживаются — Крисси жалко запертых в клетках животных. Вместо этого идут в пещеру ужасов, где Эдди мужественно прячет трясущиеся поджилки от внезапно выпрыгивающих изо всех щелей маньяков и демонов, а Крисси визжит во все лёгкие и смеется, когда с одного из актёров нечаянно сползает маска кровавого клоуна. На выходе покупают колу — ни в коем случае не диетическую — и Эдди сообщает, что, вообще-то, терпеть колу не может. — Почему? — с любопытством интересуется Крисси, на ходу убирая с его челки соринку. На ней голубой топ с оборками и короткие шорты, и Эдди старается не слишком акцентировать внимание на её заднице, чтобы не споткнуться и не поцеловать заплёванный жвачками и корешками билетов асфальт. — Отец частенько сваливал из дома на недели, оставляя меня одного и забывая оплатить счета. Когда отключали воду пить было нечего, так что я брал деньги из копилки и закупался содовой в супермаркете. Я её столько выпил, принцесса, что клянусь, с восьми до тринадцати лет вместо мочи из меня текла грёбаная кока-кола. Крисси в такие моменты никогда не говорит «мне жаль» и не смотрит на него как на ребенка из шоу о неблагополучных семьях (хотя, пожалуй, выпуск про Мансонов неплохо бы поднял рейтинги). Она знает, о чем он говорит; знает, что такое голод и родители, его провоцирующие. Она не пила колу лет эдак… много, потому что калории, химия и куча других пугалок за авторством Лоры Каннингем. Детство - это королевство с голыми королями. Крисси лишь мелко улыбается ему с затаенным в уголках губ теплом: — Бесконечные реки кока-колы. Звучит как рай моего детства. Ты кокакольный человек. — Да, — хихикает Эдди. — Это правда. Я адский кокакольный человек! Он покупает ещё по стакану, вишневую и ванильную. Поцелуи со вкусом колы — и ему почти жаль, что он не пишет поп-музыку; Мадонна или какой-нибудь дохлый Элвис продали бы свои и так дьявольские души за такую строчку. После Крисси уговаривает сходить в палатку гадалки; цыганка плетет на уши откровенный, по его мнению, бред: о сцене, о ребятах, что заметят его талант и станут второй семьёй, о миллионах фанатов, о жизни как с постеров в его комнате в Хоукинсе. Но звучит приятно, не поспоришь; его детская версия сдохла бы за такое будущее, но любому везению должен быть предел, так он думает, — он и так получил сверх того на что рассчитывал, не к чему гневать фортуну, она, как известно, старушенция капризная. Эдди давит смех на слова шарлатанки, а Крисси слушает, открыв рот, — верит. В конце тётка «видит» на своих потрепанных цветастых карточках девочку и советует Крисси «не бояться налегать на сладкое, когда придет момент». — Она гнала чушь собачью, принцесса. У Мансонов всегда первыми рождались мальчики, — убеждает Эдди, придерживая её за руку, когда они вместе взбираются на лодку в «тоннеле любви». От мутной воды прёт канализацией, но Крисси так понравились шлюпки в форме лебедей, что пришлось уговаривать нос потерпеть. — А у Каннингемов — девочки! — парирует Крисси, устраивая на коленях ламантина и себя — под боком Эдди. — Вот и посмотрим, кто прав, детка. — Посмотрим? — он вглядывается в её порозовевшее лицо. — Когда-нибудь. Я бы… Я бы хотела посмотреть, — робко продолжает Крисси и сжимает его ладонь. На последнем повороте тоннеля, когда ему удаётся за рекордные пять минут довести её до оргазма пальцами через белье, Крисси, запыхавшаяся, пристыженная «развратом в общественном месте», но до ужаса счастливая, взирает на него своими невозможно синими глазами, и он признаётся: — Я тоже. Хочу посмотреть. — Что? — Чьи корни победят — Мансонов или Каннингемов. Крисси усмехается, хотя в глазах у неё стоят слезы. — Правда? — Руку на сердце, красотка. — Я так полагаю, это спор? — Сделка, — он протягивает ей руку, немедленно загоревшись куражом. — Ты знаешь, я в них эксперт. — И каковы ставки? Эдди в комичной задумчивости выпячивает губу. — Если ты окажешься права, то, м-м-м, я буду сам безропотно мыть посуду целый год. Если я попаду в яблочко, то буду будить тебя языком каждое воскресенье. — Но ты терпеть не можешь мыть посуду. — О, да. В таких сделках и заключается отчаяние истинного камикадзе. — Ты бросаешь на кон всё, Эдди. А если будет двойня? — Крисси мягко пожимает его ладонь, одаряя ласковым любящим взглядом. — Пожалей человечество, милая, двоих отпрысков моей фамилии оно не переживет. — Ты правда хочешь? — спустя полчаса серьезно спрашивает Крисси. Они стоят на мостике над небольшим прудом, опираясь на ограждение и склонив головы; на ней — его куртка, висит на маленькой фигурке кожаным мешком, на нём — её ободок с ушками Мики Мауса, бессовестно свистнутый ещё в фотобудке. Под ногами плещется чёрная гладь воды, в ней пляшут блики карнавала; за спиной шествуют потоки туристов и танцоры, какой-то летний праздник солнцестояния или типа того. — Чего именно? — Р… ребенка. Эдди долго молчит. Когда гул плясок вечно неспящего города исчезает за поворотом, он облизывает губы — на них все еще чувствуется кола и её сахарная вата, — и вздыхает: — Не знаю. Наверное? Я больше не уверен в том, чего не хочу. Когда-то я не хотел, чтобы группа распалась, но потом понял, что у всех разные пути и если парни хотели учиться и строить свои жизни вместо того, чтобы колесить за мной по стране в поисках удачи, кто я, чтобы их стопорить? Когда-то я не хотел жениться — а, нет, вру, я хотел этого с того момента, как ты приворожила меня поцелуем, ведьма подземелий, — Крисси хихикает, когда он целует её в висок и прижимается щекой к ее макушке. — Просто… В этом я должен быть уверен. Это должно быть идеальное время, идеальный момент, понимаешь? Я не хочу поступить как мои родители: родить ребенка, едва выпустившись из школы, не имея при себе ничерта кроме машины и старых виниловых пластинок. Это… Ну, это несправедливо по отношению к мелкой штуке, как по мне. Я хочу, чтобы он мной гордился. — Ей бы понравились твои пластинки, — улыбается Крисси. — Или ему. — Или ей. — Боже, ты заноза в заднице, миссис Мансон. — Я просто верю в судьбу, — Крисси прижимается к его плечу и смотрит в отражение фейерверка на воде. — Ты прав — это очень серьезный шаг, и нам следует быть готовыми. Я тоже не хочу повторить судьбу моей матери. Но если все пойдет не по плану — в жизни вечно что-то да идет не по плану — что нам остаётся, кроме того, чтобы просто, знаешь… Стараться жить счастливо? Я знаю, все, что мы пережили и переживем, будет стоить того, чтобы быть здесь, — её пальцы переплетаются с его, и он видит в отражении пластикового кольца-черепа распускающиеся в небе цветы салютов, — и сейчас. — Я не думал, что ты фаталистка, — улыбается ей Эдди, а затем шутливо добавляет, чтобы скрыть ломкость голоса: — или та дамочка с картами просто хорошо промыла тебе мозги. — Эдди, — дуется она. — Нет, правда, теперь я ей верю — она точно кастанула на тебя парочку проклятий, Крисси. Господи, я почти вижу, как на этом маленьком лбу проявляется третий глаз! — Ты такой дурак. — А ты красивая. — Значит, спорим на девочку? — Крисси вся подбирается в волнении, и её запал, смешанный с непоколебимым упорством верить в чудо, нравятся больше любого парка аттракционов. Потому что она даёт веру в то, что любой сбивающий дух спуск с самого высокого подъёма, взлёт карусели, слепящую глаза вспышку фотокамеры, — стоит пережить, чтобы исполнить свои самые смелые желания. — Готовь ночнушку покороче, принцесса. Это будет парень. Это обязательно будет парень. …Шарлотта Элизабет Мансон рождается в ноябре 91-го, и Эдди готов поклясться, что никогда ещё не мыл посуду с такой счастливой улыбкой на лице.