Ищущий

      Я, пошатываясь, вернулась к окну Гилберта. Я могла бы воспользоваться фонарями, но, честно говоря, мне нужно было пройтись, чтобы немного избавиться от всепоглощающего отчаяния. Я все еще покачивалась, когда шла, и, к удивлению, новые существа, которых я не убила, уступили мне дорогу. Неужели я просто излучала столько энергии типа «со мной шутки плохи»?       Я постучала в окно моего друга. — Привет, Гилберт.       — Тейлор? Ты выглядишь так, словно тебя переехала карета. А… — Его прервали взбунтовавшиеся легкие. — Есть мысли, чей это был крик? Я слышал, как он эхом отдавался всю дорогу до сюда.       — Какой-то гигантский зверь, он перепрыгнул через стену на мост. —Я сделала глубокий, судорожный вдох. — Мост был заперт. Или закрыт. Или что-то в этом роде. Я с… — Мой голос сорвался. — Я не смогла пройти через него.       — Да хранят тебя боги. Я… когда я впервые пришел сюда, я слышал, что кровь Ярнама может очистить от любой болезни. Что эта земля была благословлена самими богами. Когда служители крови сказали мне, что их чудодейственная кровь не может вылечить меня, когда даже дорогая И́озефка сказала мне, что она ничего не может сделать… Я впал в отчаяние. Я устроился на этой кровати и ждал, когда замерзну до смерти. Так что я знаю, каково это — потерять всякую надежду. — Гилберт несколько раз негромко кашлянул. — Я говорю тебе это, потому что, хотя мой случай может быть безнадежным, возможно, тебя все еще можно спасти. Акведук отводит стоки из Кафедрального собора через общую площадь в море. Если ты не сможешь открыть двери моста, возможно, есть способ проникнуть внутрь через водные пути. У меня нет другого совета, который я мог бы тебе дать в этом случае, поскольку я никогда не был тем, кто занимается спелеологией, даже в мои более здоровые дни.       Я улыбнулась и кивнула, положив руку на бронированную решетку окна. — Это много значит, Гилберт. Ты пытаешься расслабиться. У меня есть еще один друг, который мог бы помочь мне пройти по этому акведуку. Попрощавшись, я подошла к фонарю и вызвала его, чтобы он перенес меня в Сон. Этот опыт был похож на мою собственную приливную волну, поднимающуюся из-под меня и заливающую мой лоб. Мои глаза и лицо исчезли первыми, остальная часть моего тела присоединилась к разбивающимся брызгам, пока я не материализовалась из тумана в пункте назначения.       Кабина была открыта, но я не могла видеть Германа со своего места. Вместо этого мое внимание привлекло то, что кукла стояла. Все это было слишком, намного больше шести футов. Я была впечатлена тем, что Герману удалось заставить еë балансировать на двух ножках без какой-либо подпорки.       Затем она повернулась, чтобы посмотреть на меня.       Лицо было другим. Это был тот же общий дизайн, очень красивый, хотя и общий. Фарфоровая кожа имела легкий розовый оттенок, указывающий на плоть и жизнь, ее радужки были почти белыми, но с легким оттенком янтаря или орехового цвета. Ее полные, хорошо накрашенные губы слегка шевельнулись, рот приоткрылся, и из нее вырвался голос.        — Здравствуй, добрый охотник, — произнесла она хриплым, похожим на шепот голосом с акцентом, который я не смогла определить. Это звучало по-восточноевропейски, но я не могла сказать, откуда именно. Ее губы шевелились, это не было похоже на манекен чревовещателя, но они двигались так слабо, что за ними было трудно уследить. Она говорила таким сдержанным тоном…       Так или иначе, со всем остальным, что я видела, это все еще шокировало меня. Возможно, дело было в том, что я уже несколько раз проходила мимо ее неодушевленной формы; возможно, это была некоторая степень зависти, желая быть такой же красивой, как это искусственное существо. Но независимо от того, через что я прошла, как сильно я страдала и сколько бесчисленных часов я сражалась с этими монстрами, правда заключалась в том, что я была в Ярнаме всего три дня в реальном мире. Все это было слишком тяжело для меня, чтобы вынести.       Я взвизгнула и отскочила назад. Она, казалось, не обиделась, так же и не подошла ко мне, чтобы принести извинения. Она просто терпеливо смотрела. Как Герман. За исключением того, что он излучал зияющую бездну печали, я не могла сказать, что я чувствовала от этой… машины.        Как только показалось, что я больше не буду кричать, она продолжила, как будто ее ничто не прерывало. — Я Кукла, здесь, в этом сне, чтобы присматривать за тобой.       — О-откуда ты взялась? Или, как ты двигаешься? Раньше тебя там не было, — запротестовала я.       — Ты еще не была готова это увидеть, — ответила она своим ровным тоном. — Понимание требует страданий. Либо тебе невероятно везёт в том, чтобы научиться всему, что нужно, либо ты находишь тех, кто уже научился, и собираешь их знания, чтобы отточить свои собственные.       — Я… не понимаю, — призналась я, чувствуя себя глупо.       Она сделала шаг ближе ко мне, плавно скользя по траве, как модель на подиуме. — Тогда тебе еще не суждено. — Так или иначе, уверенность в ее заявлении была утешением.       — Я хотела поговорить с Германом. Где он?       — Герман спит, — ответила она. — Он редко делает это мирно, поэтому я бы попросила тебя не будить его.       Стоит рискнуть… — Ты можешь рассказать мне о нем? Он мало рассказывал о себе.        Кукла вернулась к маленькой садовой стене, на которой покоилось ее неодушевленное «я», и изящно села, как портрет начала века. По какой-то причине это приводило в бешенство — видеть кого-то настолько непринужденно красивым, но при этом не выставляющим это напоказ, даже не делающим вид, что она понимает свою собственную красоту. — Когда-то, давным-давно, Герман был охотником. Теперь он служит только для того, чтобы давать им советы. Он неясен, невидим в мире сновидений. И все же он остается здесь, в этом Сне. Такова его цель.       Я приподняла бровь. — Неясен? И мир сновидений…ты имеешь в виду Ярнам?»       — Это имя, которое упоминали другие охотники. Земля чудес, печали и невообразимых ужасов. Я сама никогда этого не видела, но малыши выражают то, что они узнают, как можно лучше.       — Ты имеешь в виду тех тварей в купальне для птиц? — Я посмотрела мимо нее на светящихся маленьких монстриков, снующих туда-сюда.       — Обитатели Сна. Они находят охотников вроде тебя, поклоняются и служат им. Они не говорят слов, но все же, разве они не милы? — Уголки ее губ приподнялись в легчайшей улыбке, и она говорила с оттенком… материнской гордости?       — Они находят?.. — Мой разум вернулся к тому моменту, когда эти существа ползали по мне, погружая меня в бесчувственность. Последнее, что я испытала…       — О, вы нашли себе охотника.       Моя пила была нацелена ей в горло, хотя в ее глазах, затененных темными тенями, не было страха. С другой стороны, возможно, она не была способна выражать эмоции, но она даже не посмотрела на мое оружие, как Герман. — Кто ты такая? Как эти твари «нашли» меня?       — Малыши ожидают тех, кто в них нуждается. Иногда их зовут, иногда они приходят сами. Вы были ранены, физически и духовно. Я вылечила твои раны и отправила восвояси. И теперь ты вернулась.       Это поставило меня в тупик. — Т-так ты говоришь, что исцелила меня? А как насчет человека в инвалидной коляске?        Кукла не выказала никаких признаков узнавания. — Сны могут быть многослойными, и кто скажет, что следует принимать за чистую монету, а что служит аллегорией, когда мы еще не готовы взглянуть правде в глаза?       — Говори прямо, — выпалила я.       — Я говорю так же ясно, как и ты. Я не буду тебе лгать, но и у меня нет ответов на все вопросы. Бывают моменты, когда на вопрос можно ответить только другим вопросом.       Я нерешительно опустила пилу. — Хорошо. Что ж, ты более общительна, чем Герман. — Я пошевелилась. Если бы у меня был шанс получить хотя бы какие-то ответы… — Что случилось с этим местом? Небо, надгробия, цветы?        — Это Сон, убежище как от ужасов мира сновидений, так и стрел и снарядов мира пробуждения. Про камни я могу объяснить: в традициях Церкви исцеления умерших хоронят под камнем, чтобы о них помнили. Камни также использовались для увековечения памяти о потерянных городах, культурах, цивилизациях. — Объясняя, она указала на надгробие, которое я использовала, чтобы вернуться в Ярнам. — Большинство камней здесь в память об охотниках, которые пришли раньше и позже покинули Сон, чтобы мы никогда не забывали их вклад.       Очевидно, на остальное у нее не было ответа. Справедливо. — Так чем же ты занимаешься?       — Охотники преследуют эхо крови, вырванные на свободу у своей добычи. Я могу направить эти отголоски в твою силу. Ты охотишься на зверей, и я здесь ради тебя, чтобы подбодрить твой болезненный дух, — ответила она с мягкой улыбкой.        — …Я не понимаю, что все это значит, — призналась я.       Она медленно потянулась вперед и взяла мою руку обеими своими. Ее перчатки были мягкими, искусственные пальцы не были такими холодными или чужеродными, как я ожидала. — Объяснения, скорее всего, запутают тебя ещё больше, чем если ты это испытаешь. А теперь закрой глаза, и пусть эхо станет твоей силой.       Я могла видеть, как что-то вытекает из меня, сливаясь в туманное красное облако. С тихим, но пронзительным шумом я заподозрила, что она вытягивает ту же самую сущность, которую я впитывала от своих врагов. Мне было тошно смотреть на это. Я закрыла глаза.       Мне нужно было быть сильнее, быстрее. Чтобы ударить сильнее, не терпеть больше оскорблений. Иначе я бы здесь не выжила. Эти мысли кружились у меня в голове, когда я задремала и проснулась в своей постели в Броктон-Бей, чувствуя себя лучше, чем накануне. Хотя я была довольно голодна.       (ПЕРЕРЫВ)              Физически я чувствовала себя хорошо. Я выглядела великолепно. Посмотрев на себя в зеркало, моя кожа выглядела более яркой, мое тело было подтянутым, лишний жирок на животе почти исчез. Конечно, психологически я все еще был измотана, и меня выбивали из колеи одно откровение за другим — почти все они были ужасными, и ни одно из них я не могла назвать полностью хорошим.       Папа сделал несколько замечаний о том, что я выгляжу лучше. — Я рад, что ты приходишь в норму, — сказал он или что-то в этом роде. Я промолчала, благодаря яичнице и тостам, набившими мой рот. Это был первый раз, когда он нарушил рутину, чтобы попытаться по-настоящему пообщаться со мной, а я даже не знала, что сказать в ответ.       До этого я не замечала, как постепенно мы отдалялись, а ведь я уже и забыла, что значит искренне разговаривать со своим отцом. У него было то же самое, но, по крайней мере, он делал попытку. Я была так растеряна, что даже не знала, что сказать. — Спасибо, папа. Кажется, что то, что меня каждую ночь втягивают в буквальный ад, творит чудеса с моим цветом лица? — В конце концов решила сказать небольшую часть правды, как это делал со мной Герман. — Физически да; морально я истощена. Я могла бы вернуться ко сну прямо сейчас. — Я вздрогнула, почти яростно, сказав это. Конечно, на каком-то уровне это было правдой, что я достаточно устала, чтобы снова заснуть, но сон просто вернул бы меня обратно в Ярнам, и это не только не пошло бы на пользу моему отдыху, но и только усугубило бы все проблемы, с которыми я и так едва справлялась. Ни к чему добавлять масло в огонь.       Либо папа не заметил, на что я бы списала отсутствие реакции перед его сегодняшней попыткой общения, учитывая, как сильно он пытался игнорировать реальность; либо он подумал, что это какой-то симптом. В конце концов, я все еще была выздоравливающей девушкой.        — …Ты хочешь, чтобы я взял для тебя больничный сегодня? — спросил он наконец. — Думаю, провести весь день в постели - не очень хорошая идея, но если ты так устала, то, возможно, тебе не стоит ходить сегодня в школу. Я могу выкроить немного времени, чтобы сводить тебя на набережную, может быть, немного побродить по магазинам, прежде чем мне нужно будет идти на работу.       Я замерла. Я была в ужасе. Если бы он общался со мной, то наверняка начал бы понимать, что идет не так. Он бы посмотрел на свою дочь и увидел незнакомку. Я уже не была прежней: я знала, что уже сломалась от всего, что видела, от всего, что делала.Я не могла с этим справиться. Ничто не пугало меня больше, чем быть отвергнутой единственным любимым человеком, который у меня остался. Поэтому я смогла ответить только одно.       — Я не против — мило улыбнулась я.