Ищущий

      В моей голове роились идеи о том, что мне сказать бедной осиротевшей девочке. Тем более, что она будет делать, если осталась совсем одна. Ей не должно быть больше десяти, может быть, даже меньше. Могу ли я рассчитывать на то, что она останется запертой в своем доме? Что, если кто-то попытается проникнуть внутрь? Черт возьми, я всего лишь подросток, я не готова ни к чему подобному!       У меня голова идет кругом. Мне нужно остановиться и подумать. Сосредоточиться на себе. Быть начеку когда ищу монстров, напомнила я себе. Не время Думать об этом сейчас, передо мной маячит проблема экзистенциального кризиса со всеми вытекающими последствиями. Поднимаясь по массивным ступеням, я попала в самый большой мать твою церковный комплекс, который я когда-либо видела. Все было высечено из камня, многие статуи и все колонны были высечены из цельного камня каждая и безукоризненно вырезаны. Статуи были ужасающими, похожими на монстров Лавкрафта, в которых сливалось человеческое и нечеловеческое. Изображения фигур в мантиях с головами, похожими на грибы-вонючки, с руками, поднятыми в мольбе или, возможно, триумфе. Были ли это изображения Идона? Может быть, его — её — ангелы? Если это так, я бы рискнула сравнить с библейскими ангелами.       Исследуя комплекс, состоящий из множества мавзолеев и храмов поменьше, я нашла настоящий сундук с сокровищами. Большой сундук был богато украшен и спрятан в темном углу, и я открыла его, полностью ожидая ловушки, или засады, или того, что мумия выскочит и закричит на меня. Вместо этого я нашла странный инструмент. Разделенный на части, он выглядел как секстант и какая-то причудливая комбинация измерительных шкал и одной из тех 3D-шахматных досок, которые я видела в ларьке с недорогими товарами. Я абсолютно понятия не имела, что это за штука, но пока я наблюдала, некоторые монстрики, которые Кукла называла малышами (думаю, мне тоже следует начать называть их так, хотя бы для того, чтобы у нас был общий язык), вышли со дна сундука.       Учитывая возможность понаблюдать за этим явлением, это было, честно говоря, захватывающе. Сначала появилась пенящаяся субстанция, когда из ниоткуда появилась псевдожидкость, похожая на белую пену. Затем малыши поднялись скоплением, появляясь из жидкости, как будто выныривая из-под воды. Абсолютная белизна исчезла, оставив легкий… Туман был неправильным термином, но мои глаза интерпретировали его как туман, несмотря на то, что он не рассеивался. Область, где малыши соприкасались с твердой поверхностью, была закрыта этим туманом, мешая мне ясно ее видеть. Возможно, это было похоже на головную боль, которую я испытала, когда Кукла начала использовать свою магию, и я посмотрела прямо на это. Если так, то я рада, что не могу видеть, что происходит.       Малыши схватили инструмент, запищали, как я предполагаю, в знак благодарности или, возможно, поздравления, и потянули его вниз вместе с собой. Тогда сундук был пуст, а его дно нетронуто. Даже пыль все еще была на месте. —Это место такое чертовски странное, — пробормотала я себе под нос.       Обычно, когда я слышу слово «часовня», я думаю о церкви поменьше — о каком-нибудь месте, где для богослужения могли бы собраться максимум одна или две дюжины человек. Если бы соглашения об именовании были верны и это была маленькая церковь… Ну, проще говоря, часовня Идона была огромной. Сводчатые потолки высотой не менее пятидесяти футов, вероятно, сто футов длиной, с приподнятым центральным помостом дюжины футов или больше в поперечнике. Все было украшено красивой резьбой, даже полы были текстурированными. В нишах стояли маленькие пьедесталы, некоторые из которых, как я могу только предположить, были артефактами. Я даже представить себе не могу, как поклонялись Идону, но как бы они это ни делали, они делали это стильно. И повсюду вокруг меня стояли массивные урны с фитилями, все они горели и издавали запах, который я отчасти узнала.       Сначала это было трудно определить, потому что я не привыкла к запаху. Это был запах цветов в лунном свете, которым пахла и я. Ну, не совсем тот запах, но это было приближенно. И, как отметил мой мозг, в окне Гилберта и в доме Гаскойна и Виолы стояла свеча, лампа или подсвечник для благовоний, издававший тот самый аромат. И здесь их были сотни, наполняя весь собор запахом.       — Ну что ж, — прощебетал голос справа от меня, — поднимайся, не бормочи себе под нос, и ты стойко примешь благовония. Если мои уши меня не обманывают, я действительно верю, что кто-то, еще не потерявший рассудок, пришел в часовню. Я уже начал беспокоиться, что останусь в одиночестве, — закончил мужчина со слегка расстроенным смешком. Я не могу сказать, был ли это нервный тик, срыв, вызванный страхом или я имела дело с сумасшедшим.       Я повернулась, чтобы обратиться к говорившему, и замерла. В очередной раз я столкнулась с чем-то пугающим. У него была серо-черная кожа, похожая на пепел, не похожая по текстуре на человеческую. Я могла бы сказать, что она была почти бумажной. Он был слишком длинным — руки почти как щупальца, увенчанные тонкопалыми кистями, даже лицо слишком длинное и узкое. Герман, во Сне по крайней мере выглядит лучше, но это… заостренный подбородок и нос этого существа были удлинены настолько, что казались явно неестественными. Молочно-белые глаза невидяще моргнули, и оно заколыхалось в рваных красных одеждах, длинный торс покоился на камне. У этого существа не было ног.       — Ты не разговариваешь? — Он говорил дружелюбным, молодым мужским голосом. Может быть, кому-то чуть за двадцать? Определенно ярнамский акцент. — Я очень надеюсь, что нет, иначе это все усложнит. Я не могу хорошо видеть, понимаешь? — Еще один смешок.       Я крепче сжала пистолет. — …Извини, если это грубо, — подала я наконец-то голос, — но кто ты такой?       Если он и был оскорблен, то никак этого не показал. — Я — личность! По крайней мере, я так думаю. Насколько мы можем судить, мои родители оставили меня здесь, чтобы священники заботились обо мне. Я не могу полностью винить их, я никогда не встречал никого, похожего на меня, и никто другой тоже. Ног нет, глаза не работают, они говорят мне, что у меня неправильная форма и цвет. Скажу я вам, что самое неудобное — это быть «безногим», —усмехнулся он. — Итак, я живу здесь, в часовне, благодаря щедрости священников. Что привело тебя сюда, путник?       Я держала безопасную дистанцию. — Я направляюсь в Соборный округ, в Церковь Исцеления. Я думаю, мне нужна их помощь, чтобы добраться домой. — Я огляделась по сторонам. Ты сказал, что здесь были священники?       — Что ж, я рад, что вы прояснили ситуацию, поскольку вы уже находитесь в Соборном округе. И да, — его лицо вытянулось, — здесь были священники. Эта охота…это совсем другое. Все заперты внутри, как и ты, потому что это всегда заканчивается. Это закончится и на этот раз, попомни мои слова, но что-то подсказывает мне, что это закончится плохо. Священники собрали свое снаряжение и отправились помогать людям. Это было несколько часов назад, и никто не вернулся. — Он наклонил свою слишком длинную голову. — Похоже, ты не слишком напугана всем этим. Ты, случайно, не охотник?       Я пожала плечами. — Я думаю, что да. По крайней мере, так мне говорит Герман.       Его губы растянулись в тревожной улыбке. Даже его зубы были слишком длинными, и все они странно притуплены. — Это замечательная новость! Я ждал кого-нибудь из тебе подобных. Может быть, мы еще сможем что-то изменить! — Словно почувствовав мое недоверие, он продолжил. —Насколько я могу судить, монстры становятся смелее. Обычной маленькой тарелочки для благовоний теперь недостаточно, чтобы отогнать их. Даже у некоторых людей, которые прячутся подальше, дела идут плохо. С Ярнамом покончено, попомни мои слова. Но это не значит, что мы все еще не можем помочь людям. —Мутант в лохмотьях размашисто взмахнул длинной рукой. —Благовония во всех этих урнах достаточно сильны, чтобы отпугнуть любого зверя, и их хватит до утра, если не дольше. Если вы найдете кого-нибудь, кто в этом разбирается, расскажите им о часовне Идона здесь. Они будут в безопасности. И если мы сможем раздобыть кое-какие припасы, забаррикадировать двери, мы сможем хорошо продержаться до конца охоты, что бы ни случилось. — Закончил говорить он с тревожным смешком.       — Так какое у тебя имя? — Это был самый длинный разговор, который у меня был с кем-то, кто не находился за дверью, если не считать Германа и Куклу, но они точно не в счет, учитывая, что они были в карманном измерении Сна.       — У меня его нет, — пожал он плечами. — Священники всегда называли меня просто «мое дитя» или что-то в этом роде, другие называли меня обитателем часовни, как будто я здесь работаю. Я всего лишь скромный нищий, у меня нет навыков, которые можно было бы использовать для работы.       Я моргнула. — Ты второй человек у которого нет имени, которого я встретила сегодня вечером. Не хотите ли вы его получить?       Он снова улыбнулся. — О, конечно. Я пытался придумать что-нибудь для себя, но никогда ничего не чувствовал удовлетворения. У вас есть имя, мисс Охотница?       Мне хотелось верить, что он был ласковым негодяем, а не жертвой обстоятельств, у которого были искренне добрые намерения. Ярнам еще не выбил из меня надежду. Тем не менее, поговорка всегда гласит: доверяй, но проверяй. — Я Тейлор. Приятно с вами познакомиться. — Надеюсь, И́осефка, или Гилберт, или, может быть, Кукла могли бы знать о нем. Кукла из историй, рассказанных другими охотниками, но все же. Герман, вероятно, был слишком старым, чтобы его знать. —Я осмотрюсь вокруг. Если я кого-нибудь найду, я отправлю их к тебе.       — Это, все о чем я могу только просить, — заявил он с очередным смешком.       (ПЕРЕРЫВ)       Гилберт не знал о нищем, поскольку сам так и не добрался до Соборного округа. Он слушал, как я объясняла свои текущие проблемы, затем я услышала скрежет дерева по дереву. Он захрипел, и я услышала, как он пошатываясь встаёт.       — Гилберт! — Я вскрикнула от беспокойства, когда его тень приблизилась к окну.       — Это, вероятно…последний раз, когда я могу вот так двигаться, — прохрипел он. — Но Тейлор, ты была добра ко мне, и я хочу отплатить за эту доброту, а также дать тебе шанс преуспеть в твоих поисках. — Он повозился с окном, умудрившись немного поднять его. Его руки были забинтованы, скрюченные, сморщенные. Его тело выглядело иссохшим, как у трупа или иссохшего старика. Я все еще не могла видеть его лица: я уверена, что это было сделано намеренно. Он пропустил что-то сквозь решетку: это было похоже на странную лейку или слишком большой инструмент для аэрографии. — Когда И́осефка рассказала мне о монстрах, о том, что они опасны, но не любят огонь, я ухватился за это. Теперь я хочу, чтобы это было твоим. — Я попыталась протестовать, но он оборвал меня. — Если тебя не затруднит, считай это последней просьбой умирающего старика. Не попадайся здесь в ловушку, Тейлор. Выжги свой путь к свободе. — Гилберт сунул устройство мне в руки и с большим усилием снова закрыл окно. Он, пошатываясь, вернулся к своей кровати. — Т-теперь проваливай, девчонка. Мне нужно почитать свою новую книгу и немного отдохнуть.       Я мягко улыбнулась. — Хорошо отдохни, Гилберт. Если я смогу, я вытащу и тебя отсюда тоже.       Его тень устало отмахнулась от меня. — Я смирился, девчонка. Невредимый этой звериной чумой, я могу умереть человеком и на своих собственных условиях, даже если мне ещё рано. И я могу помочь моему новому другу выбраться отсюда.       (ПЕРЕРЫВ)       У меня были две причины встретиться с И́осефкой: я хотела узнать, есть ли у нее какая-либо информация об этом нищем и заслуживает ли он доверия, и я искала ее совета о том, что делать с маленькой девочкой. Может ли она сделать исключение и открыть свою дверь, чтобы впустить девочку внутрь? Я подобралась через «охотников» и «зверей» — выучив весь путь почти наизусть — и постучал в ее дверь. — И́осефка, ты занята?       Голос, который вскоре после этого эхом донесся из-за двери, был ровным, уверенным, голосом уверенного в себе врача. Это был определенно не голос И́осефки. — О, ну что ж, приветствую вас. Еще раз, кого же сюда занесло? Я была так занята, что у меня возникли проблемы с отслеживанием голосов.       Мой позвоночник казалось, был сделан из замерзшего металла. Холод, охвативший меня, сравнялся только с тем, когда я поняла, что никогда больше не увижу флейту моей матери. Я с трудом сглотнула. Если И́осефку держали в заложниках, если была надежда спасти ее, мне нужно было бы избежать оповещения этой другой женщины. — Я-я Тейлор. Слишком рано пришла?»       — Ах, Тейлор. Конечно, как я могла забыть? Как ты, милая девочка? — Слова были правильными, но они были совершенно неискренними. Я могу чувствовать ложь, ощущать ее горечь на своем языке. Эта женщина понятия не имела, кто я такая и какие у меня отношения с И́осефкой.       — Я в порядке. Я просто была поблизости, поэтому решила проверить, убедиться, что ты все еще там в безопасности.       Это взбодрило ее. — О да, я оборудовала здесь вполне безопасную зону. На самом деле, я думаю, что смогу разместить больше пациентов — или, если не пациентов, то, по крайней мере, гостей, нуждающихся в безопасности. Если ты найдёшь какого-нибудь выжившего, отправь их в мою клинику. Клянусь как целитель, если они люди, я буду заботиться о них, возможно, даже вылечу их. Эта болезнь, эти монстры, их не следует бояться.       Она совсем не похожа на нежную женщину, которая боялась за здоровье и безопасность своих пациентов.       — Сегодня очень длинная ночь, — продолжила женщина. — Возможно, я здесь в ловушке, но я должна сделать какую-нибудь мелочь, чтобы помочь. Как насчет того, чтобы я даже предложила вознаграждение за вашу помощь? Соблазнительно правда же? —замурлыкала она.       Подыгрывай, уговаривала я себя, даже когда сжимала свою пилу так сильно, что она дрожала. Как Гаскойн вздрогнула, услышав музыкальную шкатулку. — Д-да, вознаграждение было бы неплохо.       — Замечательно! Что ж, тогда иди. Если ты найдёшь кого-нибудь, кто все еще человек, отправь их в клинику И́осефки! Ты можешь заверить их, что нет места безопаснее!       — Не волнуйся, — ответила я, — я сразу же займусь этим.       Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы уйти, а не убежать.              (ПЕРЕРЫВ)       — Герман — крикнула я, выскакивая из тумана прямо в Сон. — Мне нужен совет! —Я резко остановилась, понизив голос, как только нашла его. Прикованный к инвалидному креслу мужчина сидел за одним из столов, возясь с устройством — тем самым устройством, которое малыши нашли снаружи часовни!       — Я ожидал этого, — ответил старик, не отрываясь от осмотра устройства. — Что заставило тебя так сильно заорать, что я начал думать, что на меня рухнет крыша, Тейлор?       — И́осефка — одна из моих подруг в Ярнаме — я думаю, что ее похитили. Или… или она мертва, — ответила я, в горле внезапно встал ком из-за всего произошедшего. И́осефка была первым человеком, который спел мне колыбельную перед сном после смерти моей матери, первой альтруистичной душой, с которой я столкнулась за столь долгое время. Именно благодаря ей мне удалось зацепиться за надежду и сделать первые робкие шаги к освобождению от этого кошмара. — Мне нужно знать, есть ли другой путь в клинику. Это в западном Ярнаме, по-моему, на северо-западе. Большое здание, полное каталок и медицинского оборудования.       Кукла выглянула из дверного проема. — Лечебница, которую Лоуренс когда-то часто посещал в своих благотворительных миссиях, — пояснила она для меня. Я не пропустила, как встали дыбом волосы Германа, как он оборонительно ссутулил плечи, когда она заговорила.       Старик сделал все возможное, чтобы тихо выдохнуть через нос, притворяясь, что он только что не был так взвинчен, что вполне мог бы разорваться пополам — …Да, я знаю это место. Он соединен подземным коридором с деревней в Запретном лесу.       Даже несмотря на мою панику, я не смогла удержаться от приподнятой брови, и саркастический комментарий вырвался без учета моего эмоционального состояния. — Он называется Запретный лес? Ты позволил чьему-то нервному тринадцатилетнему мальчишке назвать его?       Герман отмахнулся от меня. —Не-а. Лес заражен какой-то болезнью. Люди сошли с ума, сюда вселились монстры. Даже звери избегают этого места. Конечно, он был бы закрыт для посещения независимо от раскола между Церковью и Бюргенвертом, но это всего лишь одна из причин избегать. А теперь, девочка, дай мне какую-нибудь бумагу, подойдет все, что угодно: она не будет ужасно подробной. — Я дала ему клочок бумаги, и он начал что-то писать. — Я взял за правило не проводить там много времени. Никогда не чувствовал себя хорошо даже до заражения. Змеи и кое-что похуже там, в зловонных болотах, и я всегда чувствовал, что что-то слишком умное наблюдает за мной из тени. —Он нарисовал основную дорожку, несколько зданий, изображающих деревню… — Люк должен быть около этого места, при условии, что на нем не была возведена хижина. — Герман развернул свое кресло, чтобы посмотреть на меня, передавая мне газету. — Теперь скажи мне, почему тебе нужно попасть внутрь через черный ход.       Я сделала все возможное, чтобы рассказать что произошло, рассказав ему об И́осефке и о том, почему она была важна для меня, а также об этом новом голосе, выдававшем себя за нее. Наконец Герман вздохнул и посмотрел на меня своими печальными глазами.       — Я не скажу тебе о том, чтобы забыть о ее спасении, хотя и предостерегу от этого, — предупредил он. — Я могу гарантировать тебе, что у твоего путешествия не будет счастливого конца.       Я расправила плечи. — Даже если я не смогу спасти ее, И́осефка и ее пациенты заслуживают, по крайней мере, мести.       Он нахмурился еще сильнее. — Делай, что хочешь. — Герман снова повернулся к своему устройству.       В попытке избежать того, чтобы оставить все на несколько негативной ноте, я заговорила снова. — Так что же я все-таки нашла? Что это за штука?       Инструмент для кровавых камней, — ответил он, возобновляя свой осмотр. — Мы используем его, чтобы сконцентрировать кровь и кровавые камни в нашем оружии. Кровь, эхо, олицетворяет силу и стойкость духа. Придавая этой символике физический вид, мы укрепляем наше оружие точно так же, как можем укрепить наши тела. Кровавые самоцветы… У меня нет культурного критерия, который помог бы вам понять, поэтому просто поймите, что это застывшие концепции, написанные кровью и обретшие физическую форму. Превращенные в оружие, они могут обеспечить мощные преимущества. Некоторые хранят воспоминания о травмах и несут в себе недостатки, но страдание всегда порождает силу, поэтому они могут быть самыми могущественными — если ты сможешь справиться с опасностью. Бочонки раньше были фанатами поиска таких драгоценных камней, безумцами. —Смесь нежности и насмешки в голосе Германа, когда он упомянул бочонки, напомнила мне о том, как папа обычно говорил о своем двоюродном брате Робе, так что я могу только предположить, что Герман считал, что у них сердца на месте, но головы в задницах.       — Интересно. Как только ты закончишь его просматривать, может быть, я его попробую. — Я шагнула ближе, двигаясь медленно, чтобы не напугать его. Германа, казалось, было нелегко напугать, но то, что я планировала… — И спасибо тебе за карту. — Я наклонилась к его креслу и нежно обняла старика. Он был один Бог знает как долго, его единственной компанией был кто-то, кого он явно терпеть не мог. Если слова Куклы значили то, чем они казались, и он даже не мог поехать в Ярнам, Герман, должно быть, изголодался по человеческому общению до такой степени, что мне не суждено понять.       Я не удерживала объятия больше секунды или двух. Он напрягся в моих объятиях и не ответил ни словесно, ни физически. Я оставила его за работой и подошла к Кукле.       — Спасибо за оказанную там помощь. Так кто такой Лоуренс? — Я спросил ее.       — Он был одним из старых друзей Германа, братом по оружию, — спокойно ответила она.       —Был, да? — Я испустила низкий вздох. — Герман потерял много знакомых, не так ли?       — И даже больше в рамках этого Сна. Бесчисленное множество охотников, которых он наставлял, гораздо меньшее количество он смог освободить. Слишком многие поддались безумию или зверству. Иногда я прохожу по тропинке и смотрю на все имена, чтобы вспомнить всех, кто боролся, чтобы избежать охоты. — Кукла всегда была сдержанной, но здесь ее голос звучал особенно меланхолично.       — Хотела спросить тебя, — я сменила тему с изящностью того монстра с моста, — Ты знаешь что-нибудь о слепом мутанте в часовне Идона? — Я описала странного человека, как могла.       — Я думаю, что да, по крайней мере, мимоходом. Несколько человек упоминали кого-то, похожего на это общее описание. Никто не прокомментировал его характер, так что либо он безобиден, либо просто не сделал ничего, чтобы привлечь внимание тех охотников, которые столкнулись с ним.       Я села на садовую ограду. — Итак, это может быть трудный вопрос, особенно учитывая, что вы живете здесь и не имеете большого контекста. Но мне нужно спросить у кого-нибудь совета, а поскольку И́осефка недоступна, я думаю, ты лучше всех подготовлена. Там есть маленькая девочка, которая теперь осиротела. Ее мать была убита зверями, ее отец сошел с ума и сам превратился в зверя. Я… я не хочу оставлять ее одну в ее доме. Какой бы юной и доверчивой она ни была, она может уйти или впустить внутрь какого-нибудь маньяка. Как ты думаешь, не лучше ли привести ее в часовню Идона, чтобы ей, по крайней мере, было с кем поговорить? Или ей безопаснее в своем доме?       Кукла некоторое время стояла молча, очевидно, размышляя, оставаясь совершенно неподвижной. Было немного неловко видеть, как она не дышала, не дергалась и не ерзала. — В самые страшные ночи звери становятся такими смелыми, что даже благовония не отпугивают их. Подношение, горящие всю ночь, не обеспечит безопасности. Часовня, наполненная урнами для благовоний, отпугнула бы больше зверей, чем подношение, и ярнамиты строят свои места поклонения с толстыми каменными дверями.       Ответ, который точно не подсказал мне, что делать, но поднял хорошие моменты. Пока нищему можно доверять, каменные двери часовни Идона и толстые стены, вероятно, способствуют большей безопасности. — Спасибо, куколка. Увидимся позже.       — Прощай, Тейлор, — сказала она с едва заметной улыбкой. —Желаю тебе благополучно найти свой путь в мире Сна.