Миллион причин

…Интро, предложенное Намджуном, действительно оказалось прекрасным. Оно понравилось Ви настолько, что он тут же захотел попробовать его спеть. Джун и Шуга переглянулись, загадочно улыбаясь и согласно кивнули, наблюдая, как дрожал листок с текстом в руках Тэ. Они поняли, что не ошиблись с выбором, едва за стеклом студии зазвучал низкий, пробирающий за душу, голос Ви. Дослушав композицию до конца, Юнги выдернул друга из-за микрофона и, сам от себя не ожидая такого порыва, крепко прижал к себе. — Это было так… — начал он, но запутался в словах и чувствах. — Завтра же начнем работу над записью. — Я думаю, что надо еще поработать, — попытался возразить Тэ, но Джун, довольно улыбаясь, наклонился к микрофону у пульта. — Шуга прав. Завтра начинаем запись. А доработаем в процессе. Рад, что не ошибся в тебе, — добавил он уверенно. И началась работа… Запись в студии, потом репетиции хорео. Ви внимательно слушал хореографа, но порой вносил свои предложения. Тэ очень понравился эпизод с вешалкой, который они придумали вместе. Но стоило ему только на секунду закрыть глаза, казалось, что это не его собственная рука касается подбородка. Воображение рисовало затуманенные глаза Гуки напротив и его нежные, но уверенные пальцы, скользящие по коже. Это пробирало до мурашек, и по-видимому, не только его одного. На очередной репетиции, когда мемберы наблюдали за прогоном, Чонгук рвано вдохнул и вышел из зала, опустив голову. Ви показывал столько чувственности и сексуальности, что макнэ захотелось скрыть его от всех глаз, смотрящих на его Тэхёна. Он испытал укол ревности, от всего этого восторженного шепота, прокатившегося по репетиционной. Но потом пришло чувство гордости. Это же его хён, самый красивый и самый талантливый! И наконец-то все увидят и оценят его. Вечером того же дня, он постучал в дверь комнаты Ви. Услышав разрешение, Чон кивнул сам себе, словно подбадривая, и уверенно вошел. Ви сидел за столом в своих привычных домашних штанах и зеленой футболке, и что-то записывал на листке бумаги. Вокруг него валялось уже довольно много скомканных листов, его чуть влажные волосы были взъерошены. Он поднял глаза и вопросительно взглянул на вошедшего. — Что-то случилось? — спокойно поинтересовался Ви. — Нет, я… — Чонгук неопределенно махнул рукой куда-то позади себя. — Там, в студии — это было необычайно классно. Просто, не мог не сказать тебе. Я очень за тебя рад. — Спасибо, — легкая улыбка тронула губы Тэ. — Я слышал краем уха, что ты тоже получил сольную песню. И как она? — О!.. — растерялся Чон. — Довольно интересная. Но она не из этого альбома. Просто, на будущее… — Разрешишь послушать? — Ви выжидательно смотрел на макнэ, развернувшись и приподняв брови. — Конечно, в любой удобный для тебя момент, — Гук слегка пожал плечами. — Тебе не обязательно об этом спрашивать. — Я хотел сказать, — одновременно прозвучали два голоса. Парни посмотрели друг на друга и рассмеялись. Что бы не случилось, но с их схожестью мышления и поведения ничего нельзя было поделать. — Что ты хотел сказать? — Ви приглашающе показал на стул, стоящий у стены. — Нет, говори первым, хён, — Гук присел и чуть наклонил голову, показывая, что слушает. — Я хотел извиниться. Ну, за тот день, когда так отреагировал на известие о твоем договоре, — Тэ опустил глаза и слегка погладил крышку стола длинными пальцами. Потом он снова посмотрел на замершего на стуле Гука. — Я не имел право хоть сколько-нибудь судить тебя. Не мне тебя учить, как жить и чем руководствоваться в принятии того или иного решения, и я… — Даже не смей думать, что как-то виноват в нашей ссоре, — Чонгук решительно встал и сделал шаг к сидящему другу. — Это я облажался. Подорвал твое доверие и сделал тебе больно своими словами. Я несдержан на язык, иногда говорю совсем не то, что думаю, — он развел свои сильные руки в стороны. — Вот такой я, — он криво усмехнулся. — Это я вынудил тебя защищаться, — возразил ему Ви, вставая, — а ты, как настоящий спортсмен, применил точный прием. — Хреновый прием, — Гук смущенно отвел глаза. — Против друзей такие приемы запрещены. Тэ шагнул вперед, неуверенно трогая Чона за рукав темного-серого худи. — Эй, не надо так строго относится к себе. Ты вел себя так, считал нужным. А я… — Тэхён глубоко вздохнул. — Я повел себя, как капризный обиженный ребенок. Прости… — Нет, это ты прости меня, — Гук ухватился за руку Тэ. — Я больше никогда не буду ничего от тебя скрывать. Я просто хочу, чтобы мы помирились, — в его голосе слышалось столько надежды, что ее просто невозможно было не заметить. «Я хочу снова быть с тобой… Твоим…» — кричал его внутренний голос. — Я тоже этого хочу, — уверенно ответил Ви. — Мы же в одной команде! Глупо, если детали одного механизма вдруг перестанут взаимодействовать, не находишь? — Он задорно подмигнул макнэ. — А?.. — растерянно переспросил Гук. — Ну да… Ты конечно же прав. Мир? — Мир, — лучезарно улыбнулся Тэхён. Чон похлопал хёна по плечу и растянул губы в улыбке. Совсем не такого примирения он ожидал. Но даже то, что они снова стали друзьями, было маленькой победой. Возможно, со временем, ему удастся снова сблизиться с Тэ? — Завтра Намджун обещал показать новую заглавную композицию. Юнги говорит, что она принесет нам успех, — поделился услышанным в студии Ви. — Здорово! Я уже скучаю по работе, — Чонгук в нетерпении потер ладони. — Интересно, что это будет?..

***

Песня не получается. Нет, композиция отличная, лирика просто разрывает сердце, но… Все это, вкупе с эмоциями, которые она вызывает, не дает возможности спокойно работать над записью. Ви никогда не думал, что он окажется настолько непрофессиональным перед таким текстом, практически прямо рассказывающим обо всем, что творилось между ними с Чонгуком. Непрофессиональным настолько, что после первого прослушивания демо версии его просто выносит за дверь, где он, наконец-то, может вздохнуть, терпя жгучий песок в глазах. Прижимаясь затылком к холодной стене коридора, он молит только об одном: окончательно не растечься по полу от захлестнувшей его тоски и безысходности. В голове звучат только что услышанные слова: Я хочу быть хорошим человеком только ради тебя. Я подарил мир только тебе. Я всё изменил только ради тебя. Но я не знаю, кто я такой. Кто ты? Этот лес только для нас, ты там не была. Я забыл, каким путём я шёл. Теперь я совсем не уверен даже в том, кем я был. Я пытаюсь говорить с отражением в зеркале. Кто ты, чёрт возьми? Слушая их, он снова и снова проживает каждое мгновение такого недолгого счастья и разрывающее чувство боли расставания. Он не знает, что там, за дверью студии, прислушивается к происходящему в коридоре Чонгук, который и сам пару минут назад смахивал слезы, подступающие от пронзительных слов. Их примирение было необходимым для нормальной работы, но оно не сделало их ближе. Они могут спокойно общаться, даже шутить как раньше, но Ви упорно не подпускает друга ближе дозволенного. Он словно на деле выполняет условия контракта, поставленные руководством. Да и Чонгук, похоже, им не противится…

***

Когда в очередной раз голос Ви срывается на второй строчке его партии, Юнги обреченно опускает голову на скрещенные руки. — Это уже невозможно! — Намджун входит в студию, где, закрыв глаза, стоит опустошенный вновь нахлынувшими чувствами Тэхён. — Скажи нам, что не так? Эта песня — твой звездный час. Не «Сингулярность», хоть она и является сольником, а эта. В ней вы с Чонгуком можете рассказать о том, что вас тревожит, что не дает спокойно жить. Так почему? — Я не могу с ней справиться, — Ви открывает влажные от подступающих слез глаза и опускает наушники на шею. — Она сильнее меня. Сильнее всех моих пережитых и настоящих эмоций. Она словно выворачивает меня наизнанку, раздевает и оставляет голым. — Так расскажи Арми о своих эмоциях! Дай им это почувствовать, прожить вместе с тобой! — Шуга поднимает голову и в нетерпении стучит рукой по пульту, отчего в наушниках Ви резко и противно звенит. — Ты же артист, черт бы тебя побрал! В этом и заключается смысл нашей работы… — Послушай, — лидер кладет ладони на плечи Тэ и доверительно заглядывает в глаза, — представь, что ты просто рассказываешь это Чонгуку. То, что чувствуешь, о своей любви, которая как бы не любовь для других. О том, что в вашем притворстве, игре на камеру, ты боишься потерять себя. Может нам позвать макнэ? — Зачем? — безрадостно хмыкает Ви. — Чтобы снова увидеть его вежливый, все понимающий взгляд? — Я не совсем врубаюсь, — растерянно бормочет Хосок, до этого молча наблюдавший за всеми. — Вы же, вроде, помирились. — Да, мы снова друзья, — кивает Тэхён. — Коллеги, которые вместе делают общее дело. — Вот же… пара идиотов! — ошеломленно выдавливает из себя Юнги. — Вы хоть понимаете, насколько тупо вы себя ведете? Сколько времени друг у друга отнимаете? — О каком времени ты говоришь? — непонимающе таращится на него Ви. — Так… — Юнги откатывается назад на стуле и решительно встает. — Заканчиваем на сегодня. Мне надо кое-что обдумать. А ты, Ви, попробуй дома напеть песню. Борись, если она настолько сильна, проживай, слейся с ней. Прокричи, если понадобится. Всю полностью, вместе с рэпом. — Можно не дома? — Тэ умоляюще смотрит на Джуна. — Я тут, если разрешите. — Хорошо, — кивает тот. — Сиди хоть всю ночь. Столько, сколько понадобится. Я предупрежу, чтобы тебя не трогали.

***

Ночь наедине с песней и с собой помогает. Ви кричит, плачет, бьет кулаками о стену, давая выход всем накопившимся эмоциям, так старательно скрываемых от всех и от себя. Он снова и снова перепевает слова композиции, пропуская ее через трепетное сердце, сердце, готовое открыться, любящее и страдающее в одиночестве. Утром его находит Шуга, вошедший в студию. Тэ лежит на полу, сжавшись в комок, обхватив колени руками. Он измотан морально и физически, но его губы улыбаются склонившемуся над ним хёну. — Я справился, — хрипло проговаривает он. — Я спел ее от начала и до конца. После этих слов Ви вырубается и не реагирует ни на какие слова. Юнги вызывает Седжина, и они вместе относят Тэхёна в машину, а потом в его комнату. Уложив парня в кровать, менеджер трогает его лоб и огорченно качает головой. — Похоже, у него срыв, — он поднимает голову на стоящих в дверях мемберов. — Надо дать ему время отдохнуть и прийти в себя. Я только сделаю ему укол успокоительного. — Я побуду с ним, — заявляет Чонгук тоном, не терпящим возражений. — И даже ничего мне не говорите: я не оставлю Тэхён-и одного. — А никто и не собирался, — как бы между прочим отвечает Юнги. — Только, если вдруг ему станет хуже, не геройствуй и звони нам. Понял? Гук коротко кивает и оборачивается на спящего Ви. Он понимает все, даже гораздо больше, чем сказал вслух хён.

***

Какое-то время спустя, Ви беспокойно шевелится и стонет. Чон подходит и накрывает друга теплым пледом, проверяя лоб. Похоже, что у него поднимается температура. Чонгук смешивает в плошке воду и уксус, мочит в растворе небольшое полотенце и промачивает им лоб и щеки Ви. Тот слегка приоткрывает глаза, туманным взглядом рассматривая Гука. — Хальмо-ни?.. Это ты? — как в бреду бормочет он. — Что? — Чон теряется. Еще никто не называл его так. — Бабушка? Нет, Тэхён-и, я не твоя бабушка. К моему большому сожалению, она не может быть здесь. Но она наблюдает за тобой с небес… Горло у Гука сдавливает. Он вспоминает, как рыдал Ви, когда узнал о смерти любимой бабушки, находясь далеко от Кореи, в их концертном туре. Каким стойким он был, стараясь не напрягать никого в группе своим горем. Как потом плакал на концерте, делясь с Арми своей утратой. — Мой несгибаемый хён… Сколько же можно себя мучить, — он приглаживает черные непокорные волосы, открывая лоб. — Да и не только себя, — тихонько добавляет он. — Хальмо-ни, — снова зовет Ви, — я так давно хотел сказать… Он шевелится, чуть хмуря брови, словно припоминая что-то. — Помнишь Чонгука? Он мне так сильно нравится… Даже нет, я его люблю, — он немного кривит лицо, как маленький, которого сильно отругали. — Наверное, тебе это не понравится, но я… Он что-то бормочет более непонятно, неспокойно мечась по подушке. Гук дотрагивается до его лба и отдергивает руку. Ви горит… Помня, что у друга холинергическая крапивница, и температура может вызвать ее приступ, Чон осторожно снимает с Тэ плед и одеяло, расстегивает рубашку и протирает его приготовленным раствором. — Даже не думай заболеть, — приговаривает он. — Я тебе не дам свалится. Ишь, чего задумал: лежать тут бревном. Он бежит на кухню, растворяет в стакане воды таблетку жаропонижающего и приседает на кровать, приподнимая Ви. — Вот, — уговаривает он его, словно капризного ребенка, — выпей. Температура спадет, и тебе станет легче. А потом мы вызовем психолога, и он поговорит с тобой, поставит твои усталые мозги не место. Чон приносит из гардероба футболку и осторожно переодевает мокрую от пота и раствора рубашку, переворачивает подушку и снова укладывает на нее Тэ. — А лучше я сам. Расскажу тебе все, что должен был рассказать давным-давно. А потом режь меня своими черными глазами-стилетами. Мне уже будет наплевать. Чонгук и сам не может сейчас ответить, кого он уговаривает в этой комнате, где его слышат только стены. Своего упрямого друга или себя, так легко позволившего быть отодвинутым во френд зону. Ему все равно, лишь бы его самый красивый и самый непокорный хён выздоровел. Он опускается рядом и обнимает со спины Тэ, накрывая их одеялом. Чувствуя, как тело друга становится прохладнее, он целует его в затылок и замирает. Так их и застают мемберы, вернувшиеся раньше времени домой. Те лишь понятливо улыбаются и тихо прикрывают дверь в комнату.

***

Утром Тэ открывает глаза и осматривается. Он лежит в своей кровати, в которую непонятно каким образом попал. Последнее, что он помнит, это лицо Шуги, склонившееся над ним. Еще смутно припоминает, как бабушка обтирала его полотенцем, совсем как в детстве, а он с ней разговаривал. Но это уж точно не могло быть правдой. Еще он помнит сильные руки, которые приподнимали его и меняли его одежду, давали пить и обнимали во сне. Он садится в кровати и смотрит по сторонам. В комнате никого нет, лишь на соседней подушке белеет конверт. Тэ удивленно вытаращивает глаза на это чудо. Он уже давно не получал настоящих писем, и это, наверное, очень странно. Но все это выглядит странным вдвойне, когда он узнает на бумаге почерк Юнги. Такого не может быть… Письмо от Шуги? Ему, Тэхёну? Он трогает свой лоб, чтобы убедиться, что у него нет температуры, и все это ему не кажется. Потом, для пущей уверенности, щипает себя за ногу. Больно, что говорит о том, что это не сон. Но понятнее не становится. Ви осторожно берет конверт в руки, открывает его и достает довольно длинное для Юнги письмо. Он начинает читать, и руки дрожат, а глаза безбожно щиплет. «Мой самый дорогой, самый необычный и самый бестолковый донсэн! Я долго думал, как лучше донести до тебя свои мысли и решил, что это будет самый правильный способ. Так ты сможешь вернуться и перечитать то, что поймешь не сразу. Но зная твою козерожью упертость, я уверен, что ты справишься с этим непростым делом. Хе-хе… Ты знаешь, что я немногословен и люблю наблюдать. Так вот, занимаясь одним из своих любимых (после написания музыки) занятий, я заметил, как вы с макнэ относитесь друг к другу. Наверное, я заметил это даже раньше вас самих, но это опустим. Прозорливость никогда не была сильной стороной Гука, а ты был настолько занят сокрытием своих чувств и эмоций, что не сразу разглядел как тянется к тебе наш мелкий непоседа. Ваши чудачества все больше стали походить на невинный флирт, потом не такой уж невинный. Скажу честно: наблюдать за вами было сплошным удовольствием. Особенно, когда вы пытались достать или слегка задеть друг друга. Ведь потом вы благополучно мирились, чем доставляли мне, старику, еще большую радость. Момент, когда вы стали ближе, тоже не укрылся от моих внимательных глаз. Ну как можно было не заметить осторожные тени, мелькающие по ночам то к тебе в комнату, то в комнату Гука. Только не подумай, что я вас осуждаю. В этом смысле я известен своими свободными взглядами, и не раз заявлял, что для меня главное — это взаимные чувства между людьми, чем не раз шокировал публику. И потом, знать, что наших младших, то есть вас, связывает гораздо больше, чем дружба, было умилением. Вы были такими милыми, когда пытались скрыть свою влюбленность! Эти горящие взгляды и «незаметные» касания… Какими очевидными вы были! Но, самое главное, вы были счастливыми. Это было видно каждый день. Это счастье вы транслировали вокруг себя, и рядом с вами становилось теплее. Теперь о грустном. Как ты понимаешь, все это я рассказал тебе не для того, чтобы совершить экскурс в вашу недавнюю жизнь. Ваша ссора и последовавший за ней разрыв чуть не уничтожил нашу группу. Спасибо за то, что ты смог взять себя в руки и снова подружиться с Чонгуком. Но… Твои слова о том, что вы лишь члены одной команды сильно встревожили меня. Ты же понимаешь почему? Напомню, что я очень люблю наблюдать. И я все еще вижу, какими газами смотрит на тебя Гуки. Какими взглядами ты прожигаешь его, когда он не видит. Я сказал тебе, что вы отнимаете друг у друга время. Но ты не понял меня. Я объясню, что это за время. Время, когда вы можете быть вместе. Время, когда вы можете наслаждаться счастьем. Время, которое настолько быстротечно, что не успеваешь угнаться за его бегом. Ты сейчас можешь мне возразить, что все это я придумал, и нет никакой вашей привязанности и любви. Я готов с тобой согласиться. Только ответь мне, а в первую очередь себе, на вопрос: что ты сделаешь, если Чонгука не станет? Жизнь, она ведь странная шутница, все может случиться внезапно. Вот представь: проснулся ты утром, а Гуки нет. Нигде нет. Ни в доме, ни в Сеуле, вообще в мире. Был и нет… Что ты почувствуешь? Что будешь делать? Даже у меня бегут мурашки только от одной этой мысли. Поэтому, я очень не завидую тебе сейчас, когда ты это вообразил. И я совсем не желаю тебе однажды это пережить. Просто, подумай хорошенько еще раз. А я всегда буду на страже. Потому, что я очень люблю тебя. Я разве еще не говорил?..» Дочитав до конца это откровенное письмо, Ви не может сдержать слез. Они просто градом катятся из глаз, заливая бумагу и написанные строчки. «Что ты сделаешь, если Чонгука не станет?» От одной этой мысли волосы на голове Тэ шевелятся от ужаса. Как так? Его золотого макнэ, его Кролика, его малыша!.. Ви невольно всхлипывает и вытирает слезы тыльной стороной ладони. «Что я сделаю? Да я умру в тот же миг!» Горло сдавливает, и невозможно даже вдохнуть, настолько ему больно и горько. — Гуки… — тихо шепчет он, зажмурив глаза, и вдруг, словно влекомый каким-то магнитом, он вскакивает, за пару шагов преодолевает расстояние до двери и широко раскрывает ее, все еще сжимая письмо в руке. — Техён-и… — слышит он. За дверью, вжимая в грудь исписанные листки бумаги и раскрыв огромные глаза олененка Бэмби, стоит Чон Чонгук. Проходит секунда, за ней другая… Они роняют на пол письма… Гук вдруг устремляется навстречу, в раскрытую дверь, где его сгребает себе Ви. Захватывает всего и сразу, нажимает на затылок, впивается в губы, ошарашивая напором. Он впечатывает Чона спиной в стену так, что переборка, кажется, сейчас рухнет, целует его не сдерживаясь, по-взрослому, уверенно, классно и сладко. Гук стонет прямо в его рот, и ответный стон режет по нервам. Тэхён… Его руки, наверное, всюду. Он громко надрывно дышит, не переставая целовать, будто изнывающий от жажды путник, желающий выпить найденный источник до дна. Его губы спускаются ниже, давая наконец Чону возможность вдохнуть, рисуют дорожку вдоль шеи к ключице, чуть прикусывая ее, возвращаются к линии подбородка, пробираются к уху, где язык начинает выводить рисунок ушной раковины. — Гуки… — шепчет Тэ прямо в его ухо, и того прошибает током, проносящимся от затылка к ступням. Если бы не стена, он бы уже рухнул, увлекая за собой Тэхёна. А у того в висках стучит, в мозгу моргает красная лампочка: «Хочу еще!.. Мое!.. Мало!..» Руки ощупывают плечи, грудь, находят бедра и с силой вжимают в свои. Почти животный рык срывается с губ, и вместе с ним возвращается сознание. Ви отступает на шаг, смотря на макнэ ненормально блестящими от возбуждения глазами. Гук тонет в этом мутном взгляде с почерневшей радужкой. Он сжимает края тэхёновской футболки, словно это последнее, что удерживает его в этом мире, чувствуя ладони хёна на своих ягодицах. — Камеры, Гуки. Нас могут заметить, — шепот Ви оглушает. Он снова наклоняется и хрипит прямо в губы Чона. — Если бы ты только сейчас себя видел! — И какой я? — сипит тот в ответ. — Охренительный, — Ви прижимается лбом к его лбу, — горячий… Красивый… И я до одури… — он вдруг замолкает, мажет губами по скуле Гука. — Скажи это вслух… Пожалуйста, — почти хныкает макнэ. Тэ чуть отстраняется, пристально вглядываясь в его лицо, ласкает пальцами линию подбородка. — Я люблю тебя, мой Гуки, — говорит он с хрипотцой. — И безбожно хочу тебя. — Мы же можем… — начинает Чон, но ему в ответ отрицательно качают головой. — Ты же понимаешь, что нет, — Ви глазами показывает вверх, где над их головами горит красным огонек камеры. — В душе их нет, — все еще шепотом продолжает уговаривать Гук. — Ты хочешь, чтобы наш первый раз случился в душе? — Тэ чуть дергает бровями. — Я хочу, чтобы он уже наконец-то случился, — макнэ снова тянется за губами хёна. — Я мог бы постараться доставить тебе удовольствие. Ви останавливает его на полпути и заглядывает в глаза. — Что ты имеешь в виду? — Ох, Тэхёни, — тот закатывает глаза. — Не будь таким ханжой! Ты прекрасно понял, о чем я говорю. — Не думаю, что это хорошая идея, — он берет Гука за руку и ведет к кровати, когда слышит позади: — Думаешь, что я тоже не умею этого делать, как и когда-то целоваться? — Даже и в мыслях не было, — отзывается Ви, садясь на кровать и притягивая к себе Чона. — Но, давай сразу выясним: ты умеешь? В глазах Тэ прыгают и кувыркаются чертенята. Он вполне уверен в ответе младшего, но ему нравится подтрунивать над ним. Он уже прикидывает, как сломать эту чертову камеру, чтобы снова набросится на такого отзывчивого к его ласкам макнэ, когда слышит в ответ. — А вот и умею! Я тренировался… Кровь стынет в венах Тэ, а уши словно закладывают ватой. Он не может отвести глаз от губ Гуки, только что проговорившего эти слова. Как в страшном сне, он усаживает его рядом с собой и берет его руки в свои. — Гуки, малыш, — осторожно, чтобы не обидеть, уточняет Ви. — Скажи, кто научил тебя… этому? На ком именно ты тренировался? Перед его глазами встают разные развратные образы. Его Гуки с кем-то?.. Кто же это мог быть? Неужели Чимин? Ему хочется сейчас же придушить лучшего друга. — В смысле «на ком»? — непонимающе таращит глаза Чон. — На бананах и эскимо… — Боже мой, Гуки! — Тэхён сползает на пол и зарывается лицом в колени Чонгука. — Ты меня когда-нибудь с ума сведешь… Он заходится в беззвучном смехе, но через пару минут затихает чувствуя, как Чонгук утыкается носом в его затылок, втягивая в себя его запах. Его руки окутывают Ви, словно кокон, и он слышит его тихий голос: — Я больше не хочу расставаться с тобой ни на секунду. Хочу, забрать тебя себе всего, полностью. И чтобы ты забрал меня взамен. И мне плевать, что скажут другие, и на камеры эти долбаные плевать… Гук приподнимает голову Ви и целует его лоб, скулы, уголок губ. Он делает это нежно, но настойчиво, будто умоляет принять его. И тот сдается, приподнимаясь на коленях, обвивает руками его талию и находит губами губы. Они целуются взахлеб, а их руки блуждают, исследуют, доводят до дрожи. Кто из них стонет первым, сдаваясь, теперь уже неважно. Важно лишь то, что происходит потом, когда Тэ толкает Чона на кровать, нависая над ним и всматриваясь в мутные, черные от страсти глаза. — Ты же не пожалеешь… потом? — от их громкого дыхания закладывает уши. Кажется, что им не хватает воздуха. Макнэ не в силах ответить, лишь отрицательно крутит головой, потом кивает, непонятно чему и тянется к Ви за поцелуем. Они настолько заняты друг другом, что совсем забывают о камере. Красный глазок на ней еще несколько секунд мигает, а потом загадочным образом выключается, оставляя тайное тайным.