Змеи и струны

      Заговорённые двери сосветлу хлопали, как крылья чудно́й птицы: во дворец прибывали лесные жители, гружённые узелками и котомками. Гости ещё до полудня завалили поваренный угол пучками душистых трав и сушёных грибов, мешками с мукой и орехами, копчёными окороками, хозяйственно завёрнутыми в холщу, соленьями, настойками и взварами всякого содержания. Сетовала Нянюшка, хватаясь за бока, заполошно раскидывая припасы по стряпухам. Касьян с лешими, моховыми и болотными мужиками таскал в тронный зал лавки да скамейки, здесь суетилась и Медуза, зажигая фонарики, пуская ленты и бусы по смолистой пышной ёлке. В девичьей ведьмы и кикиморы гладили пёстрые одеяния, сшитые к торжеству Долгой ночи, а белочки в цирюльных передничках по-мудрёному украшали их волосы ягодками, жемчугами и цепочками. У входа Горыныч вытопил себе прогалину и распивал с новичками приветную чарку, уже к сумеркам достигнув нелётного состояния.       Однако сгинул Кощей. Нянюшке думалось, золотце с женой, Медузе — супруг в кладовой, Горыныч твердил, побратим казну считает, а скарбник головой качал.       Хиленькое мелколесье, сопредельное Яви и Нави, сковал ледяной туман, храня в тайне камень огненный и колдуна возле. Пальцы его, измазанные углем, чертали графемы. Наконец, Кощей осмотрел восьмичастный круг на Алатыре, обтёр руки тряпицей и полез в снаряжную сумку. Вынув апотропеи, он обошёл жертвенник противосолонь, размещая их по глифам: Громнице молочные свечи, Жаворонкам вербные веточки, кострова искорка Живину дню, подсолнух Купальской ночи, Зажинкам зрелые колосья, горячие, пахнущие хлебом, Радогощу лаковитые жёлуди, а Дедам — сочные тыквы. Остановившись прежде зимнего солнцеворота, Кощей глубоко вдохнул, стиснув по ладоням купол и боёк серебряного колокольчика.       — Отец бессмертный, кровь моя от крови твоей, приди да помоги с запретной ворожбой, — бормотал Кощей, потупив взор.       И ответил ему отец, заструилась позёмка оморочная, ввысь поползла. Кощей, не дрогнув, отдался обонпол.       — Касьяна зову, трудом непосильным согнутого в три погибели, — чужим голосом велел он, начиная тревожную волну до праздничного зала.       А там кипело! Не видать кумачовых скатертей, закрытых чеканными блюдами, расписными ендовами, венчанными ладьями скопкарей, парусными ковшами и черпачками из кости. Кулеши, тельное в сливках, яичные кундюмы и шанежки с визигой расточали дивное благоухание, соблазняя похитить кусочек до застолья. Припоздавших потчевали бузой из питейного рога и завлекали в пляс: анчутки драли гусли, горланя вразброд, и нечисть буйно попирала ковёр черевиками и лапками.       Касьян поморщился, встряхнулся, странная тяга овладела им. Сквозняк шелохнул блестящие кисточки, немо посылая в путь. Ноги несли Касьяна во двор…       — Эгей, куда? — пророкотал Горыныч. — Ну-ка на посошок!       И Касьян, подёрнутый рябью… исчез. Горыныч всхрапнул, поскрёб когтями три лба по очереди.       — А я говорила, на бражку не налегайте! — возмутилась левая голова. — Налакались парой, а захмелели все!       Касьян в ужасе уставился на Кощея, еле признав. Глаза его полыхали рыжим, спину окутала мгла, сероватая кожа потемнела до пепельности.       — Приказывал: явишься, — напомнил он лениво, с неприсущей спесью.       Касьян недоумевал сроду, отчего слагали люди, якобы свиреп Кощей, жесток, коли добр он да заботлив, ценит честно и правит без меча и плети.       А ныне иссякли сомнения Касьяновы.       — Ниц. — Кощей воздел перст всерёдь булыжника, распластанного ошуюю.       Касьян торопливо вскарабкался, с кряхтением простёрся по-над. Дух его трепетал, взбудораженный робкой надеждой и страхом боли.       Верёвка, спрядясь по мановению, овила плечи Касьяна и лодыжки. Кощей прищурился. Сейчас.       — Оборотись шатун бураном, метелью стань белая волчица, нарекись Карачун востроокой совой!       …и грянуло.       Медузе вообще не понравилось отдуваться, пока муж шастает неизвестно где. Поданные жадно требовали сердечных гимнов, увеселений, исцелений и сыграть на лире вдогонку. Поэтому, едва забрезжила тень Кощеева у порога, Медуза просияла.       Но милого не было.       Только запропастился Касьян.       Медуза молнией взрезала тесную толпу, ринувшись наружу. На ступеньках озадаченно чесался Горыныч, а следы Касьяновой обутки съела тропка врассечь сугробов.       — За ним, — без колебаний распорядилась Медуза, полагаясь на волшебство, населяющее Навское царство.       Её перебросило в заснеженные кусты близ укромной полянки. Кто-то вопил, что-то трещало, веяло серой, Медуза высунулась и обомлела. Кощей знахарил, сам не свой, заволочённый дымкой, а в ней ещё двое: неясный и недужный, спрямлённый в луч.       Касьян, озарило Медузу.       — Без горба? — ахнула она. — А третий?       Инкогнито угнетал присутствием, аурой беспощадного рока. Медуза зажмурилась, прокляв пытливость и беспечность, толкнувшие сюда.       Здравость Кощеева таяла, подчинённая потустороннему злу. На краю бытия он вдел боёк в купол, намерившись оборвать связь, и если Касьяна не выровняло до сих, то не судьба.       Сверкуче зазвенел колокольчик —       стихло. Медуза обождала. Пофыркивая и проредив чахлую поросль, она вывалилась на капище. Кощей не двинулся, небрежно кликнул Касьяна.       — Уведи её.       — Иди один, — отбила Медуза.       Супруги схлестнулись взглядами; Касьян пятился под шумок. Медуза хмыкнула.       — Не боишься? — сжато улыбнулся Кощей.       — А напугаешь?       Касьян спасся бегством.       Медуза шагнула к мужу. Тот намотал на кулак хвосты её пояса, подтянул вплотную и припал к шее в мучительном поцелуе. Медуза прикусила щёку, не расщедрившись на сладострастный стон.       — Носит тебя нелёгкая, — на ушко прошептал Кощей. — По острию ходишь.       — Горе мне, я заблудилась, — с притворным смирением пожалилась Медуза.       Уста Кощеевы нашли ямку меж ключиц, на подбородке, над верхней губой, свободная рука облегла стан. Очнулись змеи, согретые внутренним жаром, на пробу лизнули пустоту.       — Каков охальник…       Жёнушка бесстыдно обмякла, вникшись в ласку. Привычная зыбь огуляла чешую и ткань, водрузила башмачками в циновку на полу опочивальни, не размыкая любовные объятия.