Привет, я тот, кто...

      Андрей не знает, сколько времени он проводит, согнувшись в три погибели и захлёбываясь рыданиями. Его бьёт паническая истерика, хлещет из него неконтролируемым потоком. Кирилл Анатольевич бьёт его по щекам, отливает холодной водой и требует «собрать глаза в кучу». Андрею худо-бедно удаётся перестать разбиваться на кусочки, только когда он цепляется взглядом за тонкую линию красной нитки на своём запястье — и медленно, постепенно фиксируется на ней шаг за шагом.       Вдох-выдох.       Женя сам завязал этот узел на запястье у Андрея, он соглашался, он хотел быть вместе.       Вдох-выдох.       Они столько раз клялись друг другу в любви, это не может вмиг всё стать пшиком и пустым звуком только потому, что у Марка на руке оказалась какая-то там татуировка.       Вдох-выдох.       Женя ещё совсем недавно обещал «быть рядом, несмотря ни на что». Он не мог предать.       Вдох-выдох.       Пост в инсте Марка — это всего лишь пост. Личное мнение Марка. Что по поводу всего произошедшего думает Женя, ещё не ясно. Может (хоть бы!), он с таким «каноном» категорически не согласен.       Хватаясь за эти мысли — понемногу, по чуть-чуть, шаг за шагом, — Андрей приходит в себя настолько, что может внятно проскрипеть Кириллу Анатольевичу, что он в порядке. Отдышавшись ещё немного, он даже доходит до состояния, когда может встать на ноги и не качаться, рискуя упасть каждые две минуты. Кирилл Анатольевич без дальнейших разговоров сгребает его за шиворот и отправляет к врачу. Там Андрея осматривают, и внимательно слушают, и выписывают успокоительное. Врач произносит слова «нервный срыв» — Андрей тихо усмехается сам себе и запивает этот диагноз успокоительным. Он к этому нервному срыву шёл целенаправленно весь последний год, наверное, потому что рискнул связаться с Женькой.       Андрей думает об этом и тут же отвешивает себе мысленную пощёчину за слабость. Время, проведённое с Женей, стоило того, чтобы рискнуть. Женя стоит того, чтобы рискнуть ещё раз. Андрей соскребает себя с койки и топает в сторону комнаты, стараясь набраться решимости по пути.       Ему надо просто взглянуть Женьке в глаза, увидеть в них знакомое любящее тепло и понять, что между ними ничего не изменилось, несмотря ни на какие татуировки.       Ему страшно понимать, что ставшие родными глаза могут взглянуть на него отстранённо и холодно. Все делали так раньше. Почему Женя должен оказаться лучше?       Женя лучше. Женя не верит в татуировки, Женя его любит. Андрей твердит это как заклинание и борется со смешным порывом схватиться за сердце. Сердце болит. Даже странно, что это в пределах человеческих возможностей — выносить такую боль и не умирать.       Андрей, кажется, спустя вечность добирается до комнаты — его встречает тишина. Он окликает и Женю, и на всякий случай Марка, но не получает ответа. Все где-то ходят, непонятно где. У Андрея не выходит удержать стон, когда он понимает, что сейчас его мучения не окончатся.       Он ведь всегда знал, что их рай хрупок, как картонный. Но даже сейчас, когда он очевидно горит, ещё можно попытаться его спасти. Андрей надеется на это всеми силами. Ноги сами несут его через гостиную, туда, где за тонкой дверью — крохотная комната, где спит Женя. Андрей знает, что не очень прилично (вообще не прилично!) лезть туда, куда его не приглашали, но ничего поделать с собой не может. Ему остро хочется уткнуться в Женьку, сделать глубокий вдох и безудержно верить в то, что ещё ничего не кончено. Но Женьки сейчас нет. Есть только его кровать, на которую Андрей падает и на которой сворачивается клубком; только его подушка, в которую Андрей зарывается лицом, чтобы уловить знакомый, ставший уже родным запах.       Надо просто дождаться возвращения Жени, чтобы всё прояснилось, и станет легче. Просто не умереть.

***

      Татуировка проступает на руке в четырнадцать, и Марк быстро усваивает правила этой странной игры в соулмейтов. Не брать чужого. Искать своего. Звучит просто. Марк с азартом вглядывается в чужие предплечья и выставляет напоказ своё. Выспрашивает, ищет, сравнивает. Всегда смотрит сперва на руки — и, если татуировки не сходятся, не позволяет себе слишком внимательно смотреть на лица. Не брать чужого — нельзя влюбляться в чужих соулмейтов, и Марк честно делает всё, чтобы этого не произошло. Никаких случайно проскочивших искр, никакой любви с первого взгляда. Нельзя.       С каждым новым годом бесплодных поисков следовать собственным правилам становится всё сложнее. Марк продолжает держаться за них, потому что понимает: стоит ими пренебречь, и крыша съедет очень быстро. Двинет куда-нибудь в сторону Таити. Потому что очевидно, что лазейки в правилах нет, а в попытках её всё же найти можно разотличным образом свихнуться. Марк со всеми приветлив и дружелюбен, но старается ни в кого пристально не вглядываться.       В олимпийский сезон он впервые разрешает себе отойти от этих правил. Слишком уж всё удачно складывается: медаль национального чемпионата, медаль Европы, квота на Олимпиаду. Как будто ещё есть место для чудес. Марк разрешает себе задаваться вопросом: о’кей, а кого он мог бы полюбить? В теории, если бы татуировки вдруг всё-таки совпали?       Вот в Сашу Трусову, например, можно было бы влюбиться. Она упрямая, пробивная и красивая. Марк легко может представить себя рядом с ней. Или в Камилу, если бы она была постарше — сейчас думать о том, как бы у него что получилось с пятнадцатилетней девочкой, неловко и странно, но в будущем, думает Марк, вполне могло бы что-нибудь сложиться. Только уже понятно наверняка, что ничего не «могло бы», потому что татуировки девочек он сверил со своей едва ли не при первой же встрече, поэтому фантазировать об этом дальше смысла нет.       Марк заступает за гендерные рамки, когда осторожно думает, что в теории мог бы влюбиться и в Женю. Женя бы его уравновесил — он невозмутимо спокоен и последователен там, где Марк бестолково искрит энергией, упрямо настойчив там, где Марк предпочитает проламываться за раз с наскока. Даже произвольная у него как на подбор — дьявольская против страстей Христовых у Марка. Женя похож на то, что во всяких любовных романах называют «недостающей второй половинкой».       Ну, и подход к татуировке у него соответствующий. Марк предпочитает свою всем показывать как можно скорее — Женя свою шифрует как чёртов партизан, не увидишь, не получив самый-пресамый суперадминский уровень допуска к телу. Поэтому все вялые помечташки про «а вот бы с Женей» так и остаются помечташками. Марк с ним нормально дружит, но поводов к чему-то большему, чем дружба, у них как будто нет и не предвидится.       Марк долго так полагает. А потом с ними случается Олимпиада.       Женя сам-то на Олимпиаду попадает почти что чудом, поэтому неудивительно, что и другим тоже перепадает немножко чудес. Они делят комнату втроём — Марк, Женя и Андрей. Марк как будто немножко третий лишний — у Жени с Андреем явно более долгая и тесная история дружбы, — но он старается с лихвой компенсировать это энергичным общением. Правда, после командника энергию из себя приходится выжимать попросту чудом. Марк ужасно устаёт, причём усталость наваливается даже не физическая — с ней справиться было бы проще, отлежаться как следует, и полегчало бы, — а моральная. Две программы уже прокатаны, медаль выиграна, и как будто непонятно, чего ещё хотеть и добиваться. Нужно как-то выковыривать из себя настрой, а его и в помине нет. Марк уныло готовится кое-как вымучивать личку. Потом случается маленькое чудо.       В этот день Андрей торчит на дополнительной тренировке — он, кажется, всерьёз вознамерился в личке навалять всем, до кого только дотянется. Марк и Женя вдвоём возятся в доме сборной, пытаются пристроить куда-нибудь атрибутику, оставшуюся после того, как разобрали командный кик сборной. Обидно за все эти украшения: Марк их накупил, а теперь что ж, не выкидывать же. Благо, Женя соглашается помочь придумать им применение. Вдвоём они украшают холл и коридоры дома, развешивают гирлянды и лепят флажки. Марка это заряжает. Он выдумывает дикие дизайны интерьера и кайфует от того, что Женя по большей части не спорит и слушается. Марк заставляет его, как более высокого, взобраться на подоконник, чтобы пустить пушистый триколор вдоль карниза. Женя покорно балансирует на подоконнике, справляясь с этим упражнением. Растянутые рукава толстовки сползают ему почти на локти. Марк с нескромным любопытством скользит взглядом по открывшимся светлым предплечьям — редкое зрелище, Женя никогда не показывает руки, надо ловить момент, пока есть.       Марка прошивает восторгом, когда ему удаётся разобрать буквы на Жениной руке. Их немного, они складываются в совсем короткий отрывок — и так отлично, так ладно сочетаются с отрывком на предплечье самого Марка! Удивительно. Это удивительно, что Женя так долго был рядом и ни единой буквы не выдавал, ничем не намекал на то, что он, оказывается, для Марка. Что Марк, оказывается, для него.       — Жень, — окликает Марк ласково-ласково, — а дай твою татуировку поближе посмотреть? Пожалуйста?       Женя соскакивает с подоконника так быстро, что Марк пугается за него: на миг кажется, что он сорвался. Его предплечья снова тонут в рукавах толстовки. Более того, Женя вовсе заводит руки за спину, словно прячет их как можно сильнее. Он смотрит колко, недружелюбно, и мотает головой: — Не надо. Тебе не на что там смотреть.       — Я всё равно уже прочёл. Просто хочу взглянуть поближе, — убеждает Марк. И спешит закатать свой рукав, показывает Женьке: — Видишь? Моя продолжает твою. Мы друг другу подходим.       Женя проскальзывает взглядом по чёрным завиткам слов и напрягается ещё сильнее. Марка обескураживает отпор, который он видит: Женя щерится, как загнанный в угол зверь. В его лице нет ничего и близко похожего на радость. Но это поправимо. Главное, что чудо вообще случилось. А дальше оно уже как-нибудь расцветёт и наберёт силу. Нужно только не ошибиться и не раздавить его сейчас, ещё в зародыше.       — Я не люблю тебя, — сумрачно, почти зло говорит Женя. — Не могу полюбить только из-за того, что у тебя там буквы на руке! Понимаешь ты это?       — Понимаю, — кротко говорит Марк. И улыбается: — Не страшно! Главное, что я тебя нашёл. Я подожду, пока ты привыкнешь ко всему этому. Ко мне. Жень, я так тебе рад! Ты такой замечательный! Честно, я немножко надеялся, что моим соулмейтом всё-таки будешь ты — а теперь, смотри-ка, это и вправду ты! Ну чудо же! — Чем дольше Марк об этом думает, тем сильнее у него в груди разгорается тепло. Больше четырёх лет упрямых однообразных поисков — и всё ради этого момента. Чтобы наконец можно было отпустить себя, разрешить себе влюбиться, втрескаться по уши и сладко потерять голову от любви. Марк бы прямо сейчас бросился Женю обнимать, да только Женя явно этому не обрадуется. Будь Женя котом, у него бы сейчас вся шерсть стояла дыбом, а за попытку погладить можно было бы получить когтями по роже, а то и глаза лишиться. Он дичится, не доверяя ласке, его придётся постепенно приучать к себе.       Марк думает, что он знает, с чего начать.       — Ты как дикарь, — нежно говорит он и тянет из кармана телефон. — Не доверяешь мне? Не любишь меня? Ладно, не люби пока. Я подожду. Татуировки не просто так. Однажды ты почувствуешь. Ты поймёшь, что я подхожу тебе, а ты подходишь мне. Что мы дополняем друг друга, как никто другой. Ты не спеши только, ладно? Не надо заставлять себя любить меня через силу. Я буду ждать столько, сколько понадобится. Мне теперь главное — точно знать, что я жду именно тебя. — Его рот болтает, а пальцы быстро порхают над экраном телефона. В галерее полно фотографий, беспорядочно сделанных в автобусе — Марк выбирает из них ту, на которой они с Женей вдвоём, и выкладывает в инсту, сопровождая игривой надписью «Кондратенко канон». У Жени шок и стадия отрицания. Нужно приучать его к переменам, постепенно, понемногу. Парными фотками в публичном пространстве, например — звучит как план. Марк полагает не лишним с этого плана и начать.       — Не надо меня ждать, — с нажимом просит Женя. У него звякнет уведомлением телефон, пока Марк мягко мотает головой — и, зачерпнув взглядом экран, Женя мрачнеет хуже прежнего: — Боже. Ты этим сразу поделился на весь свет, да? Чёрт, Марк, ну я же сказал тебе!... Да и в любом случае, нельзя же так гнать!       — Ты не видел, как я гоню, — скромно отзывается Марк. Женя вздыхает. Запускает пальцы в волосы. У него подрагивают плечи. Он что-то еле слышно бормочет себе под нос.       — Ещё и не гонишь, да? — наконец невесело усмехается он. — Чёрт. Марк, ты… закончи тут с украшениями сам, ладно? Мне нужно уйти.       — Рожу мою видеть не можешь? — чуть натянуто шутит Марк. И пожимает плечами: — Ладно. Конечно. Я понимаю, тебе надо это всё переварить. Нет проблем, иди. Я разберусь, тут немного осталось.       Осталось, может, и немного, а возится Марк дольше, чем рассчитывал. Он бойко отвечает на заинтересованные сообщения Андрея, а ещё часто ловит себя на том, что залипает в пространство с каким-нибудь очередным триколором в руках и безудержно мечтает. Теперь в мечты можно смело подставлять конкретное лицо. Представлять рядом с собой не кого-то абстрактного, а вполне определённого Женю, спокойного и размеренно тёплого. Марк думает, что надо бы срочно поучиться целоваться на каких-нибудь помидорах, а то сейчас его вопиюще нулевыми умениями можно Женю чертовски разочаровать. И, ну, насчёт интимной стороны вопроса разузнать побольше. Раз уж они в перспективе вместе всерьёз и навсегда, очевидно, что и до постели дело рано или поздно дойдёт, и там бы тоже как-нибудь не опозориться.       Обо всём этом Марк раздумывает подолгу и сладко, и в комнату возвращается почти совсем счастливым. В ванной громко шумит вода — Марк заглядывает туда, полагая, что увидит Женьку, но находит только странный бардак. Это… неожиданно. Флакончики с отельными шампунями и гелями сброшены с края ванны на пол, там же валяется разорванная упаковка от одноразовой бритвы — а сама бритва лежит в раковине, и по ней хлещет включённая на полную мощь вода. Выглядит это всё в целом как отпечаток отчаяния и даже истерики. Нехорошо выглядит, некрасиво.       Марк выключает воду и вытаскивает из раковины бритву. Снова расставляет по краю ванны отельные мыльнопузырные флаконы, подбирает с пола обрывки полиэтиленовой упаковки и чуть слышно вздыхает. Женю как-то совсем ужасно подкосило новостью о парных татуировках; Марк уверен, что истерический бардак в ванной — его рук дело. Чёрт его знает, что он тут делал, не вены же резал. Марк полагает, что это всё рано или поздно пройдёт. Что Жене нужно просто свыкнуться с мыслью, что у него появился соулмейт, да не какая-нибудь нежная и прекрасная девушка вроде Ани Щербаковой, а не особо нежный и, что уж там, не вполне прекрасный Марк. Конечно, на это потребуется время, им с Женей придётся долго привыкать друг к другу. Но Марку кажется: теперь, когда они с Женей друг друга уже нашли, научиться друг друга понимать и любить — это, можно считать, самая малая часть, самая простая. Марк заканчивает наводить порядок и выходит в гостиную. Из Женькиной комнаты чуть слышно доносится голос — Марк идёт на него. Им с Женей нужно чаще друг друга видеть, больше времени проводить рядом. Это наверняка поможет.       Марк толкает полуприкрытую дверь плечом.       — Что ты устроил в ванной? — задорно спрашивает было он. Осекается, чувствуя, как сердце сперва подскакивает к горлу, а потом обрушивается вниз, разбиваясь со звоном. Дышать вдруг становится нечем. Марк пялится в болезненном изумлении, потом пятится, спотыкаясь. И наконец опрометью бросается в свою комнату. Захлопывает за собой дверь, прижимается к ней лбом и пытается собрать воедино осколки того, что ещё три минуты назад было мечтой.       Не бери чужого, это же правило!       Марк старается не думать о том, как легко и недвусмысленно язык Андрея скользил у Женьки во рту.

***

      Женина татуировка какая-то совсем простая, короткая и откровенно дурная. Кажется, что её чем угодно продолжить можно, почти любое продолжение к ней запросто прицепится. Женя осторожно расспрашивает окружающих, пытаясь понять, как такое возможно и что с этим дальше делать. Ему поясняют: это называется открытый ключ, он придуман судьбой для того, чтобы людям было проще найти своих соулмейтов, и не ищет единственной татуировки, а может подойти к нескольким сразу. Женя долго пытается осмыслить эту странную концепцию. Обдумывает её и так, и эдак, проводит логические связи в разных направлениях. И наконец прямо спрашивает, как это всё должно работать. Если, например, он встретит нескольких человек, с татуировками которых замкнётся его собственная? Что тогда? Он что, будет обязан всем ответить? Всех собой удовлетворять? Даже если сердце ответит только одному или хуже того, не ответит никому вообще?       Ему многозначительно и грустно улыбаются. Женю передёргивает от этого молчаливого согласия. Татуировка начинает жечь руку. По ночам кажется, что в темноте ждут тени — молчаливые, жадные, безжалостные. Женя становится параноиком. Он прячет татуировку как может, не желая никому её показывать. И почти уверен, что у него не получится скрываться вечно, что рано или поздно его найдут и попытаются присвоить себе неизвестные соулмейты, назначенные его открытому ключу. Господи, знать бы хоть, сколько их! Двое-трое? Десять? Двадцать? Чего ожидать? Чего бояться?       Пришедшее ему в голову решение — очевидно глупое, но в первый миг кажется, гениальным. Женя не слишком помнит, каким образом к нему приходит, просто в какой-то момент канцелярский нож безумно удобно примеривается к чёрным буквам на коже и кажется спасительным выходом. Татуировка расположена плохо, неудобно, над самыми линиями голубых вен, и стоит немалого труда и немалой боли избавиться от неё и не зарезаться при этом самому. В раковину капает кровь и лохмами опадает кожа. Женя заматывает руку полотенцем, и это же полотенце кусает, приглушённо воет в него и надеется, что оно того стоило. Что теперь-то он свободен.       Он живёт с этой иллюзией два дня, а на третий день видит, что на подживающем предплечье по новой проступают безжалостные буквы. Словно и не на коже они вовсе, а глубоко врезаны в плоть. Женя продолжает с ними отчаянно бороться. Сперва ему ещё кажется, что должным упорством можно переломить судьбу. Потом он уже продолжает сдирать с себя буквы почти по инерции: ненависть к собственной дурацкой судьбе набирает в нём обороты, и ничем её уже не погасить, можно только время от времени давать ей выход.       Следы ран врастают в руку всё глубже. Женя мрачно думает, что сильнее ненавидеть свою татуировку нельзя.       Но ненависть выходит на новый виток, когда на Кубке России, после относительно удачно прошедшего третьего этапа, на этапе четвёртом Женя сталкивается с Андреем.       Андрей врезается в сердце мгновенно и неотвратимо, как выстрел. Он словно легко парит, едва касаясь льда, его нежная пластичность убивает, и хочется накрепко обнять, всем телом впитывая его гибкую нежность. Он до невыносимого мило улыбается, когда смущён, а на дне голубых глаз плещется затаённый, уязвимый страх. И эти же глаза пожирают Женю так, что тянет немедленно Андрея поцеловать, наплевав на всё и вся. Женя не очень понимает, как ему удаётся не только не развалить, а наоборот, выиграть этап. И вообще понятия не имеет, каким образом ему хватает сил вести себя прилично на награждении, почти соприкасаясь с Андреем локтями. У Жени в голове, очевидно, встроен какой-то очень ответственный и умный автопилот, который своими силами вывозит и прокаты, и дежурно-вежливые фразы.       Но даже такой замечательный автопилот оказывается бессилен, когда после прокатов Жене окончательно рвёт крышу со стропил. Очень может быть, что он лезет к чужому соулмейту, когда зовёт Андрея погулять по Казани. Зарится на чужую родственную душу, когда чешет пузо казанскому хотэю и мысленно просит, чтобы хоть раз в жизни от его открытого ключа была польза, чтобы он подошёл к татуировке Андрея.       Его любовь слепа и глупа. Она не хочет знать татуировок, законов и установленных правил, только неистово тянется всем сердцем.       Весьма вероятно, что Женя пытается наложить руки на чужую вторую половинку, когда целует Андрея на набережной.       Андрей немедленно замыкается. Из глубины его невозможных глаз поднимается страх, как наводнение, мгновенно затапливает лицо и скованно сводит плечи. Андрей ни на йоту не верит, что Женя может оказаться его соулмейтом. Страх в нём сильнее; это объяснимо, но от того не менее больно. Женя с особым мучительным наслаждением сдирает с себя кожу между этапами. Он видел, как влюблённо светились глаза Андрея, ранит себя этим воспоминанием снова и снова, и мелочно мстит судьбе за то, что из-за неё вряд ли получится что-то большее, чем взгляды.       Женя цепляется за свою любовь с тем же отчаянным упрямством, с каким воюет со своей татуировкой. Непонятно во что верит, непонятно на что надеется — и непонятно как не сходит с ума, когда Андрей после финала Кубка вдруг приходит к нему поздно вечером и остаётся. Это решение очевидно даётся Андрею нелегко: его скручивает испуганными рыданиями, а Женя осыпает его лицо поцелуями, старается утешить и обещает никогда не предавать. Он убил бы за эти слезы, да некого.       Невероятно, что после этого им удаётся вырвать у судьбы почти год. Целый год, не омрачённый ничем, кроме попыток состыковать расписание. Год, в котором очень много любви, тепла и света, за который они сближаются так сильно, что Женя врастает в Андрея всем сердцем. Его кроет от того, как Андрей позволяет себя любить, как доверчиво дышит и жадно смотрит. Женя в ответ тоже позволяет, открывается, старательно наступая на горло собственной паранойе и отгоняя плохие предчувствия. Он даже почти успевает поверить, что всё у них отныне и впредь будет хорошо. Теряет бдительность — и расплачивается за это очень быстро.       Он, как видно, открывается слишком сильно, позволяя ворваться в свою жизнь ещё и Марку.       Марк, в принципе, и так в ней есть, как хороший приятель. Но на Олимпиаде он выцепляет взглядом Женину татуировку, радостно сообщает, что у него парная — и Жене немедленно и остро хочется загрызть себя за беспечность. Знал же, что открытый ключ подходит чаще! И всё равно ходил, рукавами тряс! Женя нарочито рычит, пытаясь отпугнуть — Марк не отпугивается совершенно. Он солнечный, открытый и ласковый. Его, кажется, можно в самую душу ногами пинать, а он и тут скажет, что ничего страшного и что любовь обязательно придёт позже. Женя в итоге от него тупо сбегает, чтобы не видеть невыносимых счастливых глаз. Да и к тому ещё, надо найти Андрея — возможно, он уже посмотрел историю в инсте Марка и теперь невесть что думает. Чувствует себя опять преданным, например. Строго говоря, у него есть для этого все поводы.       У Андрея по расписанию должна быть дополнительная тренировка, но Женя второпях вспоминает об этом не сразу. И в итоге добирается до тренировочного зала непростительно поздно. Там ему сообщают, что Андрея на тренировке накрыло панической атакой, а ещё вручают забытый смартфон и велят вернуть товарищу. Экран смартфона пестрит уведомлениями — много сообщений от Марка, в которых он увлечённо расписывает, как ему повезло найти в Женьке соулмейта. Ненависть и отвращение к себе перехлёстывают через край. Женя вцепляется зубами себе в руку, близкий к тому, чтобы прямо в коридоре, не сходя с места, попытаться выгрызть с кожи проклятую татуировку. Нельзя, нельзя было давать слабину! Он хотел сделать Андрея счастливым, а не сломать окончательно!       Чёртовы буквы жгут руку. Женя несётся в комнату — он помнит, что в ванной комнате есть бритвенный набор. Его руки беспорядочно мечутся, хватая и роняя всё подряд, пока наконец не находят и не разрывают нужную упаковку. Одноразовые лезвия быстро затупятся, но больше одного раза и не надо. Женя открывает кран, чтобы было быстрее смыть следы, и склоняется над раковиной, занося бритву над предплечьем. Срезать, к чёртовой матери срезать эти долбаные буквы, из-за которых Андрею теперь так мучительно больно!...       Мысль об Андрее заставляет замереть. Медленно и тяжело, словно со дна глубокого озера, Женя достаёт из памяти зыбкое воспоминание.       Не надо этого, оно того не стоит.       Андрей просил не резать.       Вода хлещет из крана тугой струёй, вспениваясь от напора. Женя вцепляется в края раковины обеими руками и мучительно зажмуривается. Нужно избавиться от проклятой татуировки, от неё одни проблемы и ничего кроме — но Андрей просил так не делать, он совсем не обрадуется, если Женя сейчас сорвётся и заляпает кровью весь номер, как будто у него без этого мало поводов расстраиваться. Противоречие разрывает изнутри. Женя роняет бритву в раковину и практически вышвыривает себя из ванной, от греха подальше.       Он подумывает рухнуть лицом в подушку и как следует придушить себя, пока не получится успокоиться, — но подушка оказывается занята. На его кровати уже лежит Андрей, очень несчастный, словно баюкающий свои раны. У Жени сердце болезненно сжимается при взгляде на него; Женя делает несколько шагов вперёд и падает на колени у изголовья.       — Андрюша, — зовёт он и самого себя ненавидит за то, как безвольно вздрагивает голос. — Андрюша, милый! Взгляни на меня, пожалуйста, посмотри на меня. Я виноват перед тобой, знаю. Тебе очень плохо? Я здесь, Андрюша. Взгляни на меня. Я здесь. — Он уговаривает, и неловко гладит Андрея по плечу и волосам, больше хватает, чем гладит.       Андрей реагирует то ли на прикосновения, то ли на слова: он медленно поднимает голову. Надежда на его заплаканном лице вонзается в Женю, как нож.       — Жень, я тебя очень ждал, — слабо шепчет Андрей. — Всё думал: вот ты придёшь и скажешь, что любишь меня. Что Марк просто глупо пошутил, что это не по-настоящему, а у нас с тобой всё по-прежнему. Только не говори, что Марк прав! Что татуировки эти ваши действительно совпали, что ты теперь с Марком, а не со мной. Я не хочу, я не выдержу, мне кажется, я умру, если это услышу! Я так в тебя поверил! Пощади меня, я же без тебя не смогу, не оставляй меня, пожалуйста, Женя!.. — он быстро сбивается на страшные рыдания. Женя тянет его к себе, осыпает поцелуями щёки и губы и прижимает к груди накрепко, пытаясь телесностью убедить Андрея в том, что ничего не изменилось.       — Я люблю тебя, Андрюша, — шепчет он горячо и настойчиво. — Ты слышишь меня? Слушай меня, пожалуйста. У нас с тобой всё по-прежнему. Я тебя люблю и ни за что не оставлю. Даже несмотря на то, что у нас с Марком действительно совпали татуировки, — он чувствует, как Андрей испуганно содрогается в его руках, и обнимает ещё крепче, — нет, Андрюша, не думай, что я уйду из-за этого! Ни за что тебя не брошу. Я здесь, с тобой. Всегда буду с тобой. Знаю, я виноват в безалаберности. В том, что позволил Марку прочесть свою татуировку, чтобы закрутилось… вот это всё. Но в предательстве виновен я не буду.       Андрей размазывает по его плечу и шее остатки слёз и понемногу успокаивается.       — Я верил в тебя, — говорит он тихо и радостно. — Я перепугался ужасно, что потеряю тебя, дышать почти не мог. Но я надеялся, я очень старался верить, что ты будешь лучше. Что ты меня не покинешь. Спасибо, что ты рядом. Спасибо тебе.       У него загораются глаза, когда он кладёт ладони Жене на плечи и мягко целует в губы, так медленно, словно смакует каждую секунду поцелуя. Сгребает в кулаки спортивную куртку, тянет ещё ближе, глубже проскальзывает языком в рот. Женя отзывчиво отвечает; его почти кроет от облегчения, от того, что, кажется, они ничего не потеряли.       Вдруг прозвучавший голос Марка едва достигает слуха и тут же соскальзывает, не дойдя до сознания. Женя не разбирает слов, зато их, кажется, отлично слышит Андрей — он вцепляется в Женины плечи до боли и отстраняется. Женя переводит удивлённый взгляд на дверной проём, но успевает увидеть только исчезающий силуэт Марка, и снова оборачивается к Андрею.       Андрей смотрит на него отчаянными глазами, влажными и воспалёнными.       — Жень, — его голос дрожит и срывается, — а что ты устроил в ванной?..       — Ничего, — честно отвечает Женя. Брошенная бритва и упавший шампунь — не то, что считается, и вообще не то, что имеет смысл обсуждать.       Андрей медленно качает головой, со всей очевидностью не доверяя, и требует: — Покажи руку.       Женя покорно поддёргивает рукав: скрывать ему сейчас нечего. Он показывает Андрею своё не забинтованное предплечье и мягко убеждает: — Чистая, Андрюш.       Андрей переводит на его руку почти невидящий взгляд. Обхватывает пальцами, гладит и разминает, стягивая рукав до локтя. Ищет ощупью свежие раны и не находит. На его лице появляется слабая улыбка, и он тянет руку Жени ближе к себе.       — Вообще-то, я хотел, — честно признаётся Женя, пока Андрей переплетает их пальцы и беспорядочно целует костяшки. — Когда выяснилось, что у Марка парная татуировка… чёрт, да я заслуживал того, чтобы эту руку мне оторвать совсем! Мне было с тобой так хорошо, что я забыл про осторожность. И вот, результат. Я виноват, Андрюша.       — Не виноват, — возражает Андрей; его слова тёплым выдохом оседают у Жени на ладони. — Ну такая у тебя татуировка, ну что ж теперь поделаешь? Это скорее моя вина. Если бы ты меня не послушал и продолжал бы носить бинт, ничего бы и не было. Получается, это из-за меня ты теперь всё равно что напоказ выставлен, — он склоняет голову, чтобы коснуться губами запястья Жени. Только сейчас его взгляд фокусируется на открытом предплечье. Андрей замирает. На его лице вдруг проступает недоверие напополам с восторгом, и он гладит пальцем чёрные буквы. Нежно-нежно, так, что Женю вдруг пробирает дрожь.       — А ваши с Марком татуировки точно совпали? — с надеждой спрашивает Андрей. — Может, вы всё-таки ошиблись? Недоглядели?       — Увы. Я близко видел его татуировку и наизусть помню свою, — качает головой Женя. У него в груди, встрепенувшись, загорается надежда, похожая на хрупкую птицу. — Постой! Уж не хочешь ли ты сказать… что твоя тоже подходит? — он впервые в жизни сам так тянет руку, предлагая прочесть и проверить. Андрей вместо ответа закатывает свой рукав.       Две татуировки легко сходятся в одну цельную фразу.       Привет, я тот, кто —       — будет любить тебя без какого-либо сожаления       — Я не понимаю! — говорит Андрей. Но говорит как-то очень радостно, и ластится, и тянет Женю к себе на кровать. — Разве так бывает? Чтобы одна татуировка подходила к нескольким?       Женя позволяет рукам Андрея увлечь себя. Охотно вытягивается рядом на кровати, приникает к тёплому телу и только тогда медленно отвечает, глядя в голубые глаза, в которых наконец-то совсем просохли слёзы: — Бывает, Андрюша. Это называется «открытый ключ». Наверное, потому, что может открыть много замков разом.       — Ты поэтому не любишь свою татуировку? — доверчиво спрашивает Андрей. И льнёт теснее, обнимает за плечи, обещая: — Я подарю тебе напульсник или рукав какой-нибудь. Чтобы ты не светил больше своим ключом, раз он такой открытый. Соберёшь ещё, чего доброго, половину олимпийской деревни вокруг себя… нет-нет, я на такое не согласен! Я с Марком-то тебя делить не согласен, а про то, чтобы тебя по рукам пускать, и речи быть не может. Теперь ты совсем мой. Мой соулмейт. И никуда от меня не денешься, слышишь? Я тебя не отпущу, — Андрей нежно угрожает и тянется целовать.       Прежде, чем уступить его губам и забыться в тёплой ласке, Женя ещё успевает подумать о том, что Марк не заслужил ни одиночества, ни разбитого сердца.