Лунный свет, ночная тьма

В темноте серебристые огоньки энергии то вспыхивали, то угасали. Сяо Синчэнь снял иллюзию, защищающую дом, зажег палочки благовоний и закрепил на ограде талисманы для призыва душ. Опустился на колени и сказал Сюэ Яну: - Сюэ-сюн, сейчас я погружусь в медитацию и постараюсь призвать и расспросить души погибших. Если я не очнусь, когда догорят благовония, разбуди меня. - Я понял, Сяо-гэ, - отозвался Сюэ Ян и стал рядом с ним. Сяо Синчэнь закрыл глаза, про себя читая заклинания и погружаясь в знакомое состояние на грани сна и яви. Он видел картины войны, шагающих по городу адептов разных кланов и безродных наемников, горящие дома простых людей… но никто из обитателей особняка не откликнулся на его зов. Когда он очнулся, палочки догорели почти до конца. - Совершенно ничего, - разочарованно выдохнул он. – Наверное, они переродились… - Взрослые, вероятно да, а вот на неупокоенного ребенка мы вполне можем наткнуться, так что осторожнее, гэгэ, - тихо сказал Сюэ Ян. Застыл на месте, вслушиваясь… - Ты тоже слышишь? Плачет. В тишине и правда, время от времени слышались всхлипы. - Мы прикрыли дом от разбойников, потому шум и притих на время. То, что там есть, сопротивлялось людям, которые шли за наживой или хотели скрыть какие-то свои темные дела, - задумчиво произнес Сяо Синчэнь. – Хорошо, раз я не могу открыть барьеры, попробуй ты. - Будет весело, - насмешливо пообещал Сюэ Ян и достал из рукава флейту. Зазвучала пронзительная, резкая мелодия, больше похожая на плач, чем на музыку. Чем дольше Сюэ Ян играл, тем ярче светились вокруг дома алые нити, будто паутина, затянувшая окна и двери. Наконец раздался громкий, хрустящий звук, как от разбитого глиняного сосуда, и ворота открылись сами. - Есть, - выдохнул Сюэ Ян, схватив Сяо Синчэня за руку, чтобы удержать равновесие. Его шатало, в уголках губ темнели пятна крови. – Идем. Скорее всего, печать в храме предков, теперь твоя очередь – обезвредить ее. Они зашли в небольшое здание в стороне от основного дома. В храме пахло затхлостью, сыростью, жухлыми листьями и застоявшейся водой. А от алтаря в центре исходила такая энергия, что Сяо Синчэнь направил поток светлой ци, даже не решаясь подойти ближе. От его рук заструилась лазурная волна, захватывающая темный водоворот. Черная воронка становилась всё меньше, меньше и, наконец, угасла. Остатки светлой ци рассеялись светлячками, и в их сиянии стали видны лежащие в центре храма переломанные детские кости, кое-где с остатками плоти. Сюэ Ян сильнее вцепился в руку Сяо Синчэня. - Ты смотри, вот какие … . Вот почему мы так долго не могли открыть дом. Мне рассказывал про такой ритуал один мужик, но он говорил, в последний раз такое практиковали лет двести назад. Ха, этой кладке не двести лет, этой меньше. - Что за ритуал? – тихо спросил Сяо Синчэнь. - Они забили палками собственного ребенка, совсем младенца, вырезали его сердце, пока он умирал, и использовали, чтобы закрепить главное плетение, а тело замуровали в алтарь, - со злостью произнес Сюэ Ян. – Защита, конечно, действенная, светлые бы не взломали. Да и я не смог бы, если бы не изучал мелодии Старейшины Илина. Гуй побери. Я понимаю, врагов убивать… но запытать свою же плоть и кровь… я и не думал, что кто-то может быть хуже Чан Цианя. Даже в его поместье такое не лезло… И он осекся и отдернул руку, поняв, что выдал себя. - То есть… это был ты? Сяо Синчэнь потрясенно смотрел на него. Не верилось, что такой талантливый, остроумный, способный парень способен на настолько жестокое убийство. - Осуждаешь? – Сюэ Ян гордо выпрямился, подняв голову, нисколько не стыдясь своего поступка. – Что, выдашь меня совету кланов, потребуешь суда? Эта мысль пришла Сяо Синчэню в голову. Да, раз он узнал, кто убил Чан Цианя, он должен связать Сюэ Яна нитью небесного плетения, доставить его в Ланьлин, сообщить главе клана Цзинь… Но ведь до сих пор Сюэ Ян не делал ничего такого, что дало бы основания видеть в нем преступника. Выходки, раздражавшие благородных господ, не в счет – кто в юности умеет всегда и во всем сдерживать свой нрав? А чтобы Сюэ Ян нарочно применял темную магию, чтобы просто так, без повода, причинить кому-то вред… такому Сяо Синчэнь свидетелем не был. - Для начала скажи, почему ты это сделал. Сюэ Ян презрительно скривил губы. - Это на что-то повлияет, Сяо-гэ? - Не думаю, что ты убил бы кого-то ни за что, - сдержанно ответил Сяо Синчэнь. – Мы с тобой столько времени провели вместе, изучали духовную музыку и новые заклинания, говорили, охотились, я видел в тебе человека с немного ядовитым языком, но при всем при том достойного своего имени в быту. Я видел, как ты защищал Цзинь Гуанъо от несправедливых нападок. Почему же ты… - Потому что Чан Циань меня искалечил! – зло вскрикнул Сюэ Ян, стянув с левой руки перчатку и щелкнув пальцами, зажигая еще один светлячок, ярче. – Вот, смотри, Сяо-гэ. Я был маленьким ребенком… этот ….. толкнул меня под повозку, просто так, потому что уличному мальчишке можно дать поручение и не заплатить… колесо раздробило мне пальцы… я потерял сознание, думал, что сразу же умру, но почему-то не умер… мне пришлось самому себе отрубить мизинец, потому что он загнил… я не знал, как себе помочь, промывал рану в реке, и то, приходилось ловить время, когда прачки еще не пришли или уже ушли... а потом рука срасталась криво и постоянно болела… представляешь себе, как это, быть ребенком на улице, никому не нужным… никто не придет на помощь… я жил на мусорках, вечно прятался от старших мальчишек и от бродячих собак… питался объедками, иногда воровал… мне было уже лет десять, когда одна старуха-лекарка согласилась мне помочь. Она переломала мне кости, сложила правильно и закрепила мне руку в лубке так, чтобы я не мог ею пошевелить. Но мне пришлось потом, когда я выздоровел, отрабатывать. Подавать ей инструменты, убирать в рабочих покоях, короче, делать всё, что делает подмастерье. Бабка лечила артистов, шлюх, наемников, иногда и разбойников… вытравливала плод… такие вот дела, - Сюэ Ян вдохнул и выдохнул, и продолжил: - Честно, Сяо-гэ, я хотел убить только Чан Цианя. Но из подземелий такое полезло, я сам не ждал… у всех этих лютых мертвецов были свои счеты к семье Чан… это была честная месть. Сяо Синчэнь молча обнял Сюэ Яна и почувствовал, как того пробирает крупная дрожь. - Не надо меня жалеть, - процедил Сюэ Ян сквозь зубы и попытался стряхнуть его руки с себя, но как-то неохотно. Будто умом считал, что так нужно сделать, а на самом деле не хотел. - Это не жалость, - Сяо Синчэнь провел ладонью по его спине. – Я чувствую, как тебе было больно тогда… - Откуда ты можешь знать?! – сердито возразил Сюэ Ян. – Из-за этого выродка я каждый день боролся за свою жизнь… чтобы не стать калекой, я три года изо дня в день смотрел, как зародыш выковыривают из утробы, и выносил ведра с кровью… а когда бабка умерла, я скитался по всей Поднебесной, конечно же, я согласился стать учеником темного заклинателя, потому что каким бы ни был этот человек, он меня учил хоть чему-то… нет, Сяо-гэ, тебе не понять. Ты вырос на этой своей горе, как в раю! - На гору приходили люди. Иногда и приводили детей с улицы, - возразил Сяо Синчэнь, продолжая прижимать его к себе. – Они рассказывали, что происходит в большом мире… - Какая прелесть! – Сюэ Ян ядовито передразнил тон благовоспитанных господ. - Тшш. Не надо. Я с тобой, - прошептал Сяо Синчэнь. – Никто не узнает, что с Чан Цианем расправился ты. - Твой даочжан Сун докопается. - Я скажу, что ты всё это время охотился вместе со мной. В моем слове никто не усомнится. Сюэ Ян засмеялся. - Какой благородный даочжан, а защищает такую мразь, как я. Невиданное чу… Он не договорил. Сяо Синчэнь слегка зажал ему рот ладонью. - Не говори так. Сюэ Ян вывернулся из его рук. - Ты мог бы заставить меня замолчать более приятным способом, - и, притянув Сяо Синчэня к себе, коснулся губами его губ. «Безумие какое-то», - подумал Сяо Синчэнь, осознав, что отвечает на поцелуй. Но остановиться не мог. Не сопротивлялся, когда Сюэ Ян медленно скользнул языком в его рот, касался его языка, лаская. Было непривычно, но… приятно. Сяо Синчэнь вцепился в плечи Сюэ Яна, прижался к нему, нежась под его прикосновениями. А потом, когда поцелуй прервался, глубоко вдохнул и прошептал: - Я не думал, что так бывает… И тут же раскаяние обожгло, словно пощечина: «Я изменил Сун Ланю… я нарушил слово».