Неравный брак

- Так больше продолжаться не может! Доколе ты позорить меня будешь? Уж взрослый, а ума, как у дитя малого! Кирилл, развалившись вольготно в мягком кресле, лишь хмыкнул – мол, продолжай. Отцовские наставления слушать не в новинку. Возмущение Гречкина-старшего легко было понять. Сам выбившийся в люди нелегким трудом, он решительно не понимал наследника, единственного сына. Кирилл рос слабеньким, болезненным, а после смерти матери и вовсе замкнулся в себе. Вот и забаловали. Сейчас почти двадцать, и все в голове ветер. На тройках к «Яру», и понеслась душа в рай. Цыгане, пляски, да по улицам лететь, как на пожар. Давеча едва девчонку-нищенку не сбили. - Так что я принял решение по поводу тебя. Пока ты себя не угробил и меня не подвел под монастырь. Кирилл хочет спросить «мужской или женский», но слова застревают в горле. Взгляд Всеволода Егоровича тяжелый и словно пригвождает к креслу. - Помнишь полицмейстера? Того, что тебя задерживал, и пьяного домой вез? - Игорь Гром, что ли? - «Что ли», - передразнил Всеволод, - он, верно. Человек не слишком молодой, умный, в отличие от тебя, осторожный, и думает на десять ходов вперед. Он и тебя сбережет, и капиталы не даст растранжирить. Спорить с отцом – себе дороже, Кирилл в этом убеждался не раз и не два. Но все-таки возразил: - Да ты меня загубить хочешь, что ли? - Ты сам себя загубишь, - сурово рыкнул тот, - и еще кого на тот свет прихватишь. Гром, даром, что человек небогатый, умом не обделен. Так что я сказал, будет он твоим супругом – и точка!

***

      Игорь Гром прибыл в особняк Гречкиных в два пополудни. Кирилл заперся после разговора с отцом, не пускал даже слуг и вообще, видимо, решил проблему единственным способом – напиться до поросячьего визга. Сам Гром в честь такого события облачился в парадный мундир, и был весьма хорош собой. Кирилл бы это, несомненно, заметил, если бы не лежал на кровати, оплакивая ушедшую свободу, с бутылкой водки в одной руке. О чем они говорили, так и осталось неизвестным для него. Но в другой раз, перед помолвкой, Гречкин-старший пригрозил, что если наследничек упьется снова, то он прикажет отрезвлять его в «холодной». Холод Киря не любил. С детства его кутали все няньки, чтобы не простудился, не дай Боже. И теперь перспектива слечь с лихорадкой казалась хуже будущей встречи с будущим супругом. Так что к прибывшему Игорю вывели бледного и слегка испуганного Кирилла. Полицмейстер даже удивился – насколько сейчас он был не похож на того разбитного парнишку, которого приходилось то доставать из клетки с медведем, то вытаскивать летом из фонтана, то спасать от колес бешено мчащейся пролетки. Однако, он вежливо склонил голову и коснулся губами тонких пальцев Гречкина. - Мое почтение, граф. Кирилл кивнул: - Доброго дня. Рад вас видеть. Прозвучало это весьма неубедительно.       Игорь знает, что Кирилл не горит желанием лишаться свободы. Но знает и то, что сказал ему Гречкин –старший. Мол, если не обретет его сын пару, до двадцати лет может и не дожить, сбудется пророчество цыганки. В их роду уж так пошло. Гибли старшие сыновья в молодости, словно цыганское проклятие действовало. Многие не успевали обзавестись наследниками. А все потому, что прапрадед Всеволода стоптал конем мальчишечку-цыганчонка. Вот мать-цыганка и прокляла весь род Гречкиных. И теперь Кирилл творит то же самое. Вот отец и забеспокоился. И приданое за сыном пообещал хорошее, что Игорю совсем не повредит. Сам он был из обедневшего дворянского рода, разорившегося давно.

***

      Теперь его желанием было выкупить и восстановить особняк, принадлежавший некогда роду Громов. Причудливой волей судьбы он служил в полицейском участке прямо напротив этого дома, и каждый день мог видеть этот особняк в окно своего кабинета. Этот дом был продан еще дедом Игоря, который разорился. Впрочем, и прадед был уже не так богат, как более ранние представители рода Громов.       После помолвки до свадьбы оставался месяц. Игорь исправно продолжал ездить на службу, а по вечерам навещать будущего супруга. К Гречкиным он наведывался довольно часто, ужинал там, беседовал с обоими Гречкиными – отцом и сыном. Кирилл, если бывал дома и не удирал с приятелями куда-нибудь в Стрельну, беседовал с будущим мужем. Образование этот мальчишка получил приличное. Он мог легко поддерживать любую беседу, касалась ли она налогов или вложения денег в ценные бумаги. Но куда более охотно рассуждал о картинах и скульптурах, о новинках театров. Было странно, что такой талантливый юноша любит так бездарно прожигать жизнь. Вглядываясь в тонкие черты лица, Игорь понимал, что привязывается к Кириллу все больше и больше. Эти глаза – серовато-зеленые с голубым отливом, - напоминали омут в имении под Псковом, куда Гром ездил, будучи гимназистом. Потом и имение продали за долги. А вот память осталась. Все дольше и дольше Игорь оставался в доме Гречкиных, все дольше и дольше держал в руках тонкие нервные пальцы.       Порой в Кирилла будто бес вселялся. Он торопливо уезжал, чтобы вернуться под утро – снова пьяным, расхристанным, промотавшим уйму денег. Молча заваливался спать, просыпался после обеда и получал очередную порцию нотаций. И ждал вечера. Выходил к Грому – уже умытый, в свежей рубашке, пахнущий чем-то фруктовым. Тихо слушал беседы отца и будущего мужа, пил черный кофе и молчал.       В один вечер Гром отправлялся домой как обычно, на извозчике. И решил пройтись немного пешком. Разговора не получилось – Кирилл снова укатил аж в Петергоф. Игорь шел, вдыхая морозный воздух, как вдруг услышал пиликание шарманки и детский голосок, выводивший старинную песню: У церкви стояла кареты Там пышная свадьба была Все гости нарядно одеты Невеста всех краше была На ней было белое платье Венок был приколот из роз Она на святое распятье Смотрела сквозь радугу слез. Игорь подошел поближе. Рядом со стариком-шарманщиком стояла крохотная девочка, лет пяти-шести, закутанная в какое-то тряпье. И пела тоненьким жалобным голоском: Горели венчальные свечи Невеста стояла, бледна, Священнику клятвенной речи Сказать не хотела она. Когда ж ей священник на палец Надел золотое кольцо Из глаз ее горькие слезы Ручьем потекли на лицо. Игорь вытащил из кармана золотой и сунул девочке. Та поклонилась. На сердце стало тяжело. Гром подумал, что на его свадьбе Кирилл, в белом с золотом костюме будет так же печально смотреть на огонь свечей, и нехотя произнесет слова клятвы. А что потом? Это лишь в сказках – они поженились и жили долго и счастливо. А в жизни далеко не так. В сказках сюжет кончается свадьбой. А в реальности лишь начинается. Новая, совместная жизнь. Как то сложится она у них с Гречкиным?       На свадьбе Кирилл выглядел бледным и подавленным, и казался не от мира сего. Причину Всеволод Егорович объяснил лаконично: - Накануне нажрался до свинского состояния. Утром порошки давали, да толку-то. Какие порошки, Игорь не стал уточнять. Во время венчания Кирилл едва не уронил свечу. По толпе разнаряженных в пух и прах гостей прошел шум. Мол, не к добру это. Благо, Игоря не подвела сноровка, а также мгновенная реакция. Он, не выпуская из рук своей свечи, поймал падающую и сунул ее Кириллу. Церемония длилась, как казалось им обоим, вечность. Наконец, можно было покидать церковь. Кирилл нетвердо стоял на ногах, и то и дело Грому приходилось цеплять его под локоть крепче. За столом Кир сидел, почти не притрагиваясь к еде. И лишь кидал тоскливые взгляды на новоиспеченного мужа. Когда гости кричали «Горько!», он с готовностью подставлял губы для поцелуев. Уже глубокой ночью Кирилл рухнул на кровать, заходясь в беззвучном плаче. Об этом Грома известил камердинер, помогавший Кириллу раздеться. Игорь в халате на голое тело поспешил в спальню. Кирилл лежал абсолютно раздетый, и рыдал в подушку. - Ты что? Плохо? Тот оторвался и поднял на Игоря заплаканные глазищи. Сейчас в свете свечей они казались зелеными, и блестели, словно изумруды с каплями воды. - Т-ты думаешь, вот так вот… взял за деньги меня и теперь… теперь… я буду, как под арестом? В-всю жизнь? Он шумно шмыгнул носом. - На, бери. Весь твой. Пользуйся! – с неожиданной злобой выкрикнул он и раскинулся звездой на всю кровать. - Оденься, замерзнешь ведь. Гром приказал принести ночную сорочку, сам одел супруга. Тот вяло брыкался. Но едва Игорь запеленал его в одеяло, тут же захрапел. - Утром принесешь рассольчику, - сказал он камердинеру, - свежего, и чтоб с горчицей. Оно лучше всего с похмелья. А затем лег с краю кровати, завернувшись в плед.

***

«Гореть тебе в аду» Такое пожелание Гром встречал не раз, но и думать не мог, что это исполнится. Но, тем не менее, это было так. Он горел, и не сгорал. Он горел уже целую вечность. Пламя жгло, доставляя сильнейшую боль. «Вот только как в аду могут быть молитвы?» Игорь слышал их, порой улавливая сквозь гул пламени. - Святой Кирилле, к тебе усердно прибегаем в молитвах своих, да ниспошлет Господь… А иногда слышал простые слова, обращенные к Богу с такой искренностью, что не могли быть не услышаны: - Господи, знаю, что грешен был. Но нет такого греха, который нельзя простить. Прошу лишь об одном – спаси и сохрани супруга моего, раба Божия Игоря… И легкие касания губ – там, где кожи не коснулось пламя.

***

Игорь пошел в театр со своим супругом, надеясь отвлечь того от хандры, напавшей на Кирилла после свадьбы. Тот с трудом отвыкал от свободной жизни. Все приятели словно позабыли о нем. Его уже не звали на пирушки и в «Яр», не заезжали за ним, отправляясь кататься на тройках в Стрельну или Петергоф. Теперь у него есть супруг, а связываться с полицией – себе дороже. Кирилл злился на них, на Игоря, на отца, что «загубил его молодость». Вот Гром и решил вывести в свет юного супруга. Кирилл был очень красив в темно-бордовом камзоле, шитом золотым тиснением. Волосы, завитые крупными локонами, падали на плечи. Он улыбался, почти искренне, а не вымученной улыбкой, как при отце. И многие провожали взглядами красивую пару – высокий статный мужчина в парадном мундире и с ним – хрупкий юноша. Кирилл мило приветствовал знакомых, принимал поздравления и даже украдкой что-то шептал на ухо Игорю – вот только в гуле в фойе тот не расслышал, что именно. В зале погасили свечи, начался спектакль. После антракта, во время которого они снова прогулялись по фойе и выпили содовой, во время второго акта на сцене загорелся занавес от упавшей свечи. Пламя полетело вверх по ткани. Началась паника. Гром мгновенно вывел супруга на улицу, даже не успев забрать из гардероба шубы, бросил ему «Иди, грейся в гостинцу напротив, я вернусь». И мигом рванул к пылавшему зданию. Он сумел вывести еще несколько человек, до того, когда на него обрушилась горящая балка… - Господи, прошу об одном: помоги рабу Божьему Игорю, верни мне его… Гром открыл глаза. Кирилл дремал на кресле. Под глазами залегли темные тени, он похудел и осунулся. Почувствовав взгляд, Кирилл мигом проснулся, и сперва ничего не понял спросонок. Лишь ошалело хлопал ресницами. Потом взлетел с кресла и рухнул на колени у кровати: - Спасибо! Спасибо, Господи, что вернул мне любимого…