Роботы. Путь с конца

«Роботы. Всё люди давно стали бездушными роботами. Нет ни любви, ни сожаления… Абсолютно никаких настоящих эмоций. Мы — лишь бездушные машины, живущие в этом мире. Забавно, но именно технологии привели человечество к этому, именно они сделали нас послушными. Они настолько сильно въелись в нашу жизнь, что стали частью нас. Наши руки уже не приспособлены держать что то, отличающийся от электронных устройств и управлять чем-то иным. Да, именно они уничтожили нас, превратив в своих рабов. Сейчас нет растений: они стали лишними в мире, населённом роботами. Увидеть растение на улице так же удивительно, как и увидеть двух разговаривающих между собой людей. Даже вечные ценности, и те удивительным образом вымерли. В них нет нужды, когда люди уже ничего не чувствуют. Ни любовь, ни дружба, ни честь, ни достоинство… Ничего не встречается в этом мире, ведь эмоции сами собой исчезли. Лишь огромные голографические экраны с вечной рекламой. Книги? Я не уверен, что помню, как они раньше выглядели, хотя точно их видел. Я ошибаюсь, или они имели прямоугольную форму? Многие даже этого не вспомнят. Интересно, а разве раньше были другие библиотеки? Или как называлось то место, где люди читали бумажные, напечатанные издания? Сейчас их с невероятной скоростью заменили новые (не приносящие никакой пользы) усовершенствованные устройства. Они окружают нас всюду и, кажется, уже стали частью нас, въевшись даже в кожу. Не знаю, почему я все время думаю, ведь многие предпочли забыть, каково это, предпочли бы просто следовать указке. Не понимаю, что мне делать в этом мире, если последняя нить, что держала, уже оборвалась? Разве что наблюдать за этим, но ничего не менять. Разве один человек может что-либо сделать? Я могу лишь думать — это единственное, что мне остаётся. Каким образом это произошло? Неужели люди сами это допустили? Но в какой момент? Кажется, я почти успел забыть… Всегда думал, что человечество уничтожит какой-то катаклизм, но нет, оно само себя уничтожило. Медленно, но верно. День за днём. Причем дважды. Все это время я безвольно наблюдал за миром. Сначала появились новые технологии, а потом уже они начали убивать в нас человечность, медленно заменять нас и наше сознание. И человек позволил это сделать. Никаких цунами или землетрясений. Человек сам себя уничтожил, хотя и сделал это еще задолго до этого. Собственными руками превратил себя в робота, который не умеет думать, даже если путь к этом убыл очень долгий. Я не уверен, что что-либо может измениться. Разве что природные катаклизмы спасут нас от дальнейшего самоуничтожения. Увы, поздно что-либо менять. Этот мир полностью погиб. Причем, от своих же собственных рук. Если так подумать, то человек все-таки бездушен. Его создала природа, а он её так просто уничтожил, причем делая это такое длительное время. Человек всегда портит то, к чему прикасается. И зачем? Зачем было так делать? Разве нельзя было существовать в гармонии с миром, природой, животными, с друг другом? Разве нельзя было не уничтожать то, что тебе подарили, и ценить то, что есть? Нет, так как человек с самого начала был глуп и циничен. Именно из-за этого он и погиб. Эта смерть заслужена. Человек её заслужил. Своим отношением к тому, что его окружает. А ведь все можно было изменить. Стоило только понять, к чему все это его ведёт. Но нет, человек эгоистичен, а оттого слеп. Именно поэтому он продолжал уничтожать все вокруг. Уничтожать, а на месте разрушенного создавать бездушное. До тех пор, пока машин не стало больше, чем людей. Вот тогда и начало происходить самое страшное. Да, потребовалось много времени, что бы все уничтожить, но спустя некоторое время все окончательно было поглощено. Это стало понятно, когда печатных книг вдруг не стало, так же, как и библиотек, где можно было их отыскать. Сначала они исчезли, а затем люди стали меняться. Материальные ценности стали более важными, чем моральные, а тишина, абсолютно полностью захватила каждый миг нашей жизни. Нравственность и мораль постепенно исчезла, обрекая человека на неминуемую гибель. Но разве в этом не виноват человек? Верно, виноват. Причём, только он. Лишь человек виноват в своей смерти. Страшно, но одновременно забавно. Кто бы мог подумать, что случится именно так? Кто бы мог подумать, что человечество так легко даст себя уничтожить. Ну, не совсем уничтожить. Просто превратить себя в бессмысленных роботов, которые существуют в мире без какой-либо цели, лишь ради команд.  Вдруг что-то изменилось в мире, кажется, что-то менялось и во мне. Я что-то чувствовал. Короткий, но такой приятный миг ощутил в себе что-то по-настоящему теплое. Мне страшно, впервые стало настолько страшно, почти до безумия, но это безумие было приятным. Но оно в один миг оборвалось. Нет! Я не хочу! Зачем? Я не хочу быть таким, как они! Боль. Резкая и все поглощающая. Затем лишь пустота. Жаль, что теперь я один из множества бездушных машин. Теперь человечество точно погибло. Оно окончательно уничтожило само себя… Хотя, это произошло значительно раньше». Эми отложила листы, поджав губы. Запись явно отличалась от того, что они читали раньше. Это была не история, скорее какой-то отрывок, содержащий только мысли, эмоции. Сумбур, который весьма трудно было разобрать. Она посмотрела на еще один, последний лист, содержащий еще одну запись. На этот раз все записи, попавшие как-то к ним, были сделаны тем же способом, что и записи Грэйс и Томаса. Кто-то принес им все, пока их не было — в этом сомнений не оставалось. Одно, что  по-прежнему казалось непонятным, так это кто это мог сделать.  «Единственный, кто мог это сделать…» — Эми оборвала свою же мысль, ощущая, как ком вновь вернулся даже при попытке вспомнить имя. Того, кто мог дать им подобные записи раньше… Его уже не было. А потому вопрос все ещё оставался открытым.  — Мне кажется… В этих записках речь о происходящем в мире… Роботы, все мы ведь действительно походим на них, — ровный, пугающе спокойный голос парня заставил Эми вздрогнуть. Она понимала, что за попыткой держать себя в руках скрывалась лавина эмоций и боли, которые парень держал в себе.  — Возможно, так и есть… Правда тут еще одна запись. Последняя. — Эми осторожно взяла оставшиеся листы. Отчего-то дрожь пронзала все тело, заставляя ее медлить. Пока, в конце концов, она не начала расшифровывать последнюю запись, чтобы понять. «Чтобы ты, Ник, понял все, я оставлю тебе свое воспоминание. Последнее, связанное с Шелли и тем, что все-таки произошло тогда, когда тебе исполнилось три года. Меня уже не будет, когда ты прочтешь это. Я извиняюсь перед тобой за то, что оказался таким трусом. Надеюсь, когда-то ты меня поймешь и простишь… Хотя, лучше не стоит. Будет значительно лучше, если ты возненавидишь меня. На самом деле, мне сложно сказать, кем я был до того, как встретил ее. Возможно, меня скорее можно было назвать роботом, ведь я постоянно думал об одном и том же, постоянно пытался найти решение, которое никак не находилось. Отец все-таки рассказал мне слишком много, чтобы я так просто мог реагировать на все, как это делали остальные. А потому было трудно играть роль настоящего робота, когда во мне внутри кипела ярость, которую невозможно было подавить. И в тот момент этой ярости накопилось больше всего, в день, когда мне исполнилось двадцать пять, я неожиданно узнал о Шелли. Ее порядковый номер, если тебе интересно, 103.   Именно в тот год я по случайности узнал, что обозначают номера над нашими именами. Они являются порядковыми номерами, которые причисляются по номеру рождения. Всего в пятнадцатом секторе было сто имен для одного пола, и сто для другого, и номер обозначает, сколько детей по имени, к примеру, «Ник» родились в секторе до тебя. Но в тот момент я просто негодовал, когда направлялся на встречу в Шелли. А после встречи… Именно после нее все удивительным образом изменилось, а моя ярость куда-то улетучилась. Впервые в жизни я ощутил такую легкость и счастье. Впервые не стал злиться на происходящее вокруг, а только принял его… Забыв самое основное — ограниченное время, которое у нас было. Одна третья часть первого года прошла так незаметно, что я даже не понял, когда моя ярость стала любовью, а Шелли стала настолько важным для меня человеком. Я ценил ее, любил, заботился и оберегал от всего происходящего вокруг.  Твоя мать была очень красивой, а ее улыбка согревала и успокаивала в любой миг и время суток. Возможно, именно за это я ее полюбил. Хотя, даже при всей её красоте, стоит сказать, что она отличалась от остальных, как и я. Она была дефектной для общества, такой же как и я. И это при том, что она не знала об истории сектора и толики из того, что слышал и знал я!  Возможно, из-за этого я решил открыть ей тайну блокнота и истории сектора. Конечно, она испугалась. Причем так сильно, что даже не могла спать несколько ночей подряд. Пытаясь доверится ей, в итоге я сделал только хуже. Именно тогда уже должен был появиться ты. А когда ты явился, нам оставалось лишь два года. Но, пожалуй, эти два года были одними из тех, которые можно назвать счастливыми. Когда действительно была возможность называться живым. Ты рос быстро, и это было удивительно для нас обоих. Мы полюбили тебя сразу, и с каждым днем любовь только увеличивалась, в то время как приближался твой второй год. А перед прощальным, третьим нашим годом я отдал Шелли кулон, хранящийся у меня вместе с блокнотом. Это было единственным, что ей осталось от меня. Тогда как мне от нее остался лишь образ улыбки, которую я сохранил в своей памяти.   Прошел еще год, когда я виделся с Шелли и тобой, воспитываемым только ею, лишь время от времени. Безумие снова вернулось, став накатывать на меня с новой силой. Сектор принудительно превращал человека в робота. Безвольного, бездумного и совершенно не умеющего сопротивляться сказанному. В конечном счете, остаток года прошел в тумане. Пока я не встретил вновь Шелли, совершенно случайно, в развлекательном центре. И то мне повезло, ведь встречаться нам просто так было запрещено, а в центре на это не так сильно обратили внимание. То, как она выглядела, явно нельзя было сравнить с тем, что было несколько лет назад. Словно всю жизнь, которая была в ней до этого, забрали. И я знал, с чем это было связано. Ты, Ник. Когда она отдала тебя, согласно закону, в воспитательный центр, то будто оторвала часть себя вместе с тобой. Ей первой пришлось пережить сначала утрату меня, а после то, как у неё отобрали тебя. Но правительству никогда не  было дела до этого. Именно поэтому она не знала, что делать… И приняла решение, которое увидела в блокноте. Она попыталась выкрасть тебя, причем даже ничего не сказала мне о том, что решила. А я до последнего думал, что она сумеет смириться с произошедших. Но это оказалось не так. В конце концов, когда ощущаешь счастье и тебя его лишают, это создает глубокую рану, которую сложно залечить. И даже я не мог залечить ее раны от твоей утраты. Конечно, как ты мог понять, ее попытка провалилась. А я узнал обо всем, лишь когда услышал уведомление на площади. А следом, подбежав, как ошалевший, к прозрачному кубу, заметил ее внутри. Она успела прошептать мне лишь «Прости», которое я прочитал на искусанных до крови губах. Именно в тот момент я осознал, что она сделала все намеренно. Осознавая, что ее поймают. Шелли специально попыталась похитить тебя, Ник, зная о том, насколько безумна эта идея, хотя при этом краем сознания надеялась на то, что у неё есть хоть малейший шанс. Я даже не успел оклематься от осознания, как заметил, что она кричала от боли, истязаемая наказанием за нарушение. А после… Я также отчетливо видел, как ее безвольное тело увалилось  на поверхность Куба. А дальше, в следующие несколько минут смотрел, как его вытащили оттуда, словно какой-то неодушевленный предмет, вещь или вовсе мусор. Таращил глаза, осознавая, что вместе с ней потерял абсолютно все. У меня в один миг забрали и тебя, и ее. Именно тогда, вернувшись домой, я впервые взялся записать то, что ощущал, в блокноте, хотя перед этим мне пришлось здорово постараться, в попытках достать старую модель ручек. Но последняя запись, что вы прочли, принадлежала именно мне. В память о Шелли, и дне, когда я понял, как много потерял». Слезы в глазах Эми мешали ей читать последние абзацы. Она дрожала всем телом, то и дело сжимая пальцы, дабы не выронить лист из трясущихся рук.  Даже несмотря на то, что она уже научилась расшифровывать записи без помощи дополнительных средств, полагаясь на память. Однако, расшифровывать именно эту запись оказалось сложнее, чем все предыдущие. Она в конце концов уронила лист, дочитав содержимое, а после громко всхлипнула, прижимая руку ко рту в попытке сдержать громкие всхлипы, то и дело рвущиеся из грудной клетки. Несправедливость, боль, отчаяние, а также ужасающая правда, что в конце концов абсолютно полностью открылась. Все стало на свои места, только вот от этого не становилось легче. Она не сразу взглянула в сторону Ника, который вновь сидел неподвижно. Лишь сжатые в кулаки пальцы рук, напряженный профиль, а также плотно сомкнутые губы, говорили о бурлящих внутри эмоциях. Он резко поднялся, тяжело дыша, словно готовый вот-вот взорваться — лишь тогда девушка резко, слегка напугано обернулась в его сторону, наблюдая за ним. Он ухватился за голову, оттягивая волосы, прокручивая в голове отчаянные мысли, что разбивались в его сознании, крушились, ломались вместе с тем, как он осознавал происходящее окончательно. —Он… Он ведь тоже сделал это… Сделал это намеренно! — Почти в безумстве прошептал Ник, а после его настиг истерический смешок, переходящий в отчаянный вопль. — Он рассказал все нам, читая это своим долгом! А после решил, что ему больше не место тут. Голос Ника походил на вопль отчаяния, звучащий шепотом. Он все никак не мог успокоиться, пока Эми в очередной раз всхлипнула, стараясь побороть ком, а после вытерла слезы, постаравшись понять слова Ника. —Ты считаешь… Он каким-то образом постарался повторить участь Шелли, и намеренно сделал то, что и привело к случившемуся? — она чуть нахмурилась, с трудом соображая о том, что пытался сказать Ник. Но в голове сразу всплыли фразы, высказанные в записи… «Меня уже не будет, когда ты прочтешь это. Я извиняюсь перед тобой за то, что оказался таким трусом. Надеюсь, когда-то ты меня поймешь и простишь… Хотя, лучше не стоит. Будет значительно лучше, если ты возненавидишь меня». — Именно поэтому он извинялся? Ник, не в силах ответить, лишь кивнул, усевшись обратно, будто гнев и отчаяние вобрали в себя все имевшиеся у него силы. В комнате повисла тишина. Такая гулкая, тянущая и тяжелая, что от нее становилось сложно находится в помещении. Эми смотрела вперед, размышляя о прошедшем дне, о том, что прочла в записках, о Нике и судьбе его родителей. Осадок боли плотно застрял где-то в груди, будто она сама была на месте Ника. Но Эми даже не знала своих родителей, словно их вовсе не было. Но при этом она понимала, каково было Нику, особенно узнав всю историю. — Кажется, это не способно помочь… Но я сочувствую тебе и твоим родителям, — нескладная фраза легла в воздухе, снова сделав атмосферу тяжелой. Ник лишь хмыкнул, как будто слова Эми не произвели на него никакого эффекта, отчего девушка повернула голову, глядя на парня, устремившего взор вперед себя. Он заметил ее внимание, отчего повернулся, посмотрев на нее и слабо улыбнувшись. — Это и правда никак не помогает, — он в конце концов произнес фразу, из-за которой Эми опустила взгляд, глядя в пол и ощущая себя беспомощной. Молчание, боль, недоговорённость — они повисли в воздухе, ложась тяжёлым комом в сердце и горле. Осадком слишком тяжёлого дня, который отпечатался в памяти выжженной раной.