Странники

      Когда над Англией опускался сумрак, она превращалась в тихий склеп. Люди не выходили из домов без острой надобности, боясь наткнуться на пьяниц и разбойников. Лишь бродячие собаки завывали в подворотнях, да шипели коты, выдирая друг другу шерсть за выброшенную рыбную голову. Такой Лондон был привычен и понятен. Здесь не говорили о бедах, не доверяли секреты даже самым близким.       Но даже консервативный Лондон в некоторых своих частях сиял. На улицах, освещённых рядами фонарей, гремели голоса весёлой толпы. Порядком подвыпившие мужчины и женщины выползали из увеселительных заведений, не стесняясь в выражениях и не сдерживая громкого смеха. Каждый выходной вечер английская элита выбиралась в подобные места, чтобы насладиться театральными постановками в местном театре или набить брюхо в приличном ресторане. Были и те, кто предпочитали высокодуховным развлечениям посещение публичных домов, коими славился Ковент-Гарден.       Не удивительно, что в подобных районах промышляли карманники. Хорошо одетые мужчины, прекрасные женщины, очаровательные дети – глядя на них, ты никогда не признаешь умельца воровского дела. Они обворовывали пышнобрюхих толстосумов так быстро и ловко, что о пропавшем кошельке они узнавали только тогда, когда он мог им понадобиться. Впрочем, для богатой аристократии даже украденный кошель не становился поводом пресечь веселье. Они записывали на свой счёт все траты и продолжали гуляние с привычным воодушевлением.       Двойка запряжённых коней неторопливо процокала по мостовой, смешавшись с потоком других не менее гордых копытных. В такое время дороги всегда были переполнены личными экипажами и наёмными кэбами, чьи возницы надеялись выловить приличную сумму, довезя какого-нибудь пьяного гостя до дома. Шум стоял такой, что порой заглушал музыку, льющуюся из открытых дверей заведений.       Окрикнув перебегающих дорогу горожан, кэбмен разразился несдержанной бранью. Порой люди совершенно отказывались понимать, что остановить лошадей не так-то просто, особенно когда какой-то ополоумевший бросается им под копыта. Дребезжа колёсами по стёртой каменной кладке, кэб вырулил к обочине и замер у недавно открывшегося, но успевшего набрать популярность среди молодой элиты ресторана. Чёрный и блестящий от свежей краски – этот кэб только недавно выпустили бороздить дороги. Спрыгнув со ступеньки, облачённый в строгую одежду мужчина средних лет метнулся к пассажирским дверям и, предупредив о приезде, дёрнул ручку. Ему заплатили столько, что он даже не постеснялся склониться в самом низком поклоне, когда гости покидали брум.       По меркам Лондона заказчики выглядели чересчур богато и неестественно откровенно. Всё в них выдавало иностранцев, начиная от внешности и заканчивая одеждами на молодых особах. Завидев глубокий вырез декольте на алом платье одной из них, проходящий мимо мужчина едва не свернул себе шею, пока возмущённая жена не огрела его тяжёлой рукой по макушке. Мужчина не вспылил. Даже подзатыльник не смог заставить его отвести взгляд от сексуального образа, коего не увидишь в невинной Англии.       Из вежливости кэбмен поинтересовался у иностранцев, не нужна ли им ещё его помощь, но прекрасная женщина, что приковывала интерес прохожих своим несколько откровенным образом, ответила улыбчивым отказом, от которого сердце мужчины забилось чуть быстрее. Его окутало странное чувство влечения. Невольно его взгляд замер на притягательной ложбинке меж выглядывающих грудей, но она заметила непристойное действо и тут же прикрылась накидкой из белого меха. Однако он не увидел в её глазах смущения. Гостья по-прежнему улыбалась, слегка приоткрыв чувственные губы.       Настойчивый кашель заставил кэбмена опомниться. Светловолосый мужчина за её спиной сверлил его пронзительным суженным взглядом, словно желал вдавить камень ему в лицо, и нетерпеливо стучал резной тростью по земле. Кэбмен нервно сглотнул слюну, ощущая убийственное намерение незнакомца. Такому ничего не стоит проломить ему голову металлическим набалдашником в виде остроклювой птицы. Предположив, что это супруг чувственной барышни, кэбмен решил ретироваться. Найти на свою голову скандал не хотелось, – он наверняка отобразится в трудовой бумаге. И оставив гостей, кэб быстро умчался с улицы.       Окинув взглядом праздную обстановку, одна из женщин брезгливо заметила:       – Этот мир – помойка прогресса. Как только они умудряются жить в таком зловонии, – и сморщила нос.       – Твоё наблюдение занимательно, но я позволю себе не согласиться с тобой, Гремори. – Гласеа по привычке разгладил складки на белом пиджаке, что появились после долгой поездки в кэбе. – Ни о каком прогрессе здесь не может быть и речи. Этот мир – просто помойка.       – Давайте поскорее закончим здесь и вернёмся, – произнесла Астарот и поправила полушубок на плечах. – Ты уверен, что он здесь?       Грех Лени обращалась к Андре, но не удержалась от оценивающего взгляда по плоду своей настойчивости. Ей стоило огромных усилий заставить это каменное изваяние надеть приличный костюм.       – Так сказала юная леди Аверлин. Не думаю, что она стала бы нам лгать.       – Но почему обязательно было соваться сюда? – В голосе Гремори чувствовалось раздражение, подтверждаемое залёгшей между бровей складкой. – Могли бы дождаться его появления в Энрии…       – Пустая трата времени, – прервал её Гласеа, – а время – не тот ресурс, что мы можем тратить в нынешней ситуации.       Его слова подстёгивали. Они переправились через черту миров с определённой целью, но не были уверены, что вернутся с тем результатом, который ожидали. Но сдаться, не попытавшись, – это было не про Грехов. Даже если им придётся утащить свою жертву силой к Эйрене, они сделают это, и неважно сколько глаз этих смертных лицезрят магическое похищение.       Галантно подав дамам руки, Андра и Гласеа повели их по лестнице ко входу в заведение. Заприметивший их ещё по приезде лакей вздрогнул и натянуто выпрямился. Должно быть, тоже пялился, хоть и не так откровенно, как прохожие. Получив из рук Андры пригласительную карточку, он принялся искать в списке гостей «Николь Аверлин», на имя которой бронировался столик. Он так волновался, что пришлось перепроверить дважды, прежде чем глаза наткнулись на искомую надпись. Подозвав другого лакея, он передал ему указания и неморгающим взглядом проводил удаляющихся гостей, нервно сглатывая слюну при виде скользящего по округлым женским бёдрам подола.       Залитый золотым полумраком зал встретил оживлённой беседой гостей и дымным ароматом сигар. Английский интерьер не шибко впечатлил Грехов, всё-таки он был менее помпезный и дорогой, нежели любили зажиточные энрийцы, однако пристрастие землян к живописи они находили занятным. Едва ли не каждый дюйм бежевых стен был завешан толстыми деревянными рамами. Некоторые из картин понравились Гремори, и она вскользь поинтересовалась у лакея о возможности приобрести их, но тот ответил размытым ответом, мол, подобное следует уточнить у хозяина заведения.       Официанты работали с безукоризненной быстротой. Стоило им присесть за столик, как молодой привлекательный юноша принёс им меню и с улыбкой удалился, предупредив, что подойдёт по первому их жесту.       Этого времени хватило, чтобы получше осмотреться. Несмотря на красно-коричневые тона, атмосфера в ресторане не тяготила. В ней ощущалась интимность, к которой так упорно стремились англичане. Стулья с обтяжкой из красной ткани, деревянные панели и плинтуса, ковры с орнаментом из бежевых цветочных завитков, изящные миниатюры знаменитых скульптур и приглушённый свет, но больше всего приковывали внимание оленьи и кабаньи головы, вывешенные на стенах в качестве трофеев. Наверное, хозяин заведения был славным охотником, а может, просто использовал чучела для антуражности.       Чуть поодаль находилась небольшая сцена, где музыканты подготавливали инструменты для предстоящего концерта, а рядом шныряла элегантная женщина и раздавала указания, не переставая тыкать пальцем в партитуру.       Астарот не могла не заметить пожирающие её взгляды. В любом из миров мужчины оставались мужчинами, чья суть подобна изголодавшемуся зверью. Закинув ногу на ногу, Астарот соблазнительно покачала ступнёй, позволяя жадным взглядам насладиться недоступным откровением, коего британцы были лишены из-за своей морали, и одарила мужчин за соседним столиком улыбкой. Не нужно было читать мысли, чтобы понять, – они желали её.       – У вас не найдётся сигареты, чтобы угостить даму? – прощебетала она и кокетливо хлопнула ресницами.       Мужчина, к которому она обратилась, увлёкся рассматриванием и не сразу понял, что она говорила с ним. Он едва не уронил свою сигарету, когда Грех наклонилась чуть вперёд, подставляя взгляду упругие белые груди, чуть сдавленные корсетом. Ненадолго он потерял дар речи, но заворожённо последовал её просьбе: вытащил из внутреннего кармана пиджака портсигар и протянул даме закрученный в бумагу табак.       Пальцы Астарот задержались на его ладони, благодаря за оказанную услугу, а когда нежность её кожи покинула мужчину, он опечаленно втянул носом воздух. Сладкий аромат её духов оставил памятное клеймо, которое он не сможет забыть до скончания своих дней, а пламенные глаза будут преследовать его в удушливых влажных снах, оборвать которые не сможет близость ни с одной другой женщиной.       Но получив желаемое, Астарот утратила интерес к гостю. Она достала из ридикюля мундштук из белой резной кости и вставила сигарету в углубление.       – Вот же незадача, – расхохоталась она, наклонив голову. – Забыла взять спички…       Лишь услышав её ненавязчивый намёк, несколько мужчин поднялись со своих мест и с соперническим стремлением бросились к ней, протягивая зажжённые спички. Астарот склонилась к первой попавшейся на глаза и втянула горький дым через загубник мундштука.       – Благодарю, – прощебетала она, выдыхай клубок плотного дыма.       – Тебе обязательно привлекать столько внимания? – нахмурилась Гремори, наблюдая за молчаливой мужской борьбой, награда за которую – внимание красивой дамы. – Они сейчас разорвут друг другу глотки в желании залезть тебе под юбку.       – Значит, нам представится возможность увидеть зрелище куда более занимательное, чем унылый музыкальный концерт, – повела плечами Астарот.       – Мы здесь не затем, Аста, – с привычной холодностью напомнил Гласеа, вставив упрёк между разговором с подоспевшим официантом. Он перечислил выбранные ими блюда, а когда тот с вежливой улыбкой затерялся в толпе гостей, продолжил: – Или мне стоит напомнить тебе, за кем нас послала Эйрена?       – Да помню я, – обиженно бросила Астарот и лёгким похлопыванием по трубке сбросила пепел в пепельницу. Своим флиртом она надеялась вызвать порыв ревности у Гласеи, но в очередной раз наткнулась на холодную стену. – Уже ведь год прошёл? Согласится ли он нас выслушать?       Глядя куда-то в сторону, Гласеа постучал пальцем по покрытой белой скатертью столешнице.       – Даже слушать не станет. Он оставил эту часть своей жизни позади и не видит смысла возвращаться к ней.       – Тогда на кой хер мы вообще припёрлись за ним? – Каблук Гремори нервно забарабанил по ковру. – И глупцу понятно, что в упрямстве мы ему не соперники. Может, отбросим идею с доброжелательными уговорами и перейдём к моему плану: скрутить, вставить кляп в рот и силой утащить в Энрию? Такой план надёжнее, чем распинаться в речах перед несносным мальчишкой.       Откинувшись на спинку стула, Андра бросил на странницу хмурый взгляд.       – Наша задача – дать ему повод вернуться, а не заставить принять наши условия. Силой мы в любом случае его не заставим. Малец не из тех, кто станет помогать, не найдя своих резонов.       – Смерть анхеле не достаточный резон, по-твоему? Даже если и так, то мы можем напомнить, что его клятва с Эйреной ещё не разорвана, и он либо подчинится, либо помрёт в муках багровых полей на радость Самигине.       – Держи себя в руках, Гремори, – прервал её закипающий порыв Гласеа. – Твоё предложение имеет место быть, но мы используем его только в крайнем случае. А пока давайте насладимся вечером.       Обслуживающий персонал приглушил свет в зале, чтобы гости могли насладиться выступлением певицы на сцене, исполняющей сложную арию. Чарующий сильный голос разлился мягкой трелью, извиваясь между гостями. Волны чётких скачущих нот обдавали зрителей благоговейным восторгом и мурашками, поднимали волосы дыбом от умелых резких переходов. «Ангел музыки» – так прозвали певицу слушатели. Эти слова были отнюдь не лестью, а самой искренней правдой. Подобно божественному посланнику она одаривала людей спокойствием и трепетом пред своим тонким станом и сильным гибким голосом.       Слушая дивное создание, даже Астарот на мгновение провалилась в забытие. Ей давно не представлялось случая насладиться голосом, отличным от надрывных стонов низменного удовольствия и криков умирающих. Она не сводила глаз с худощавой светлой фигуры, чьи изящные руки рассекали воздух, помогая пению находить извилистые пути к чужим сердцам. Когда же тонкие кисти опустились, в сердце поселилась изнывающая пустота, кричащая о желании вновь прикоснуться к прекрасному чувству. Зал наполнили восхищённые рукоплескания, провожающие дивное смертное создание со сцены.       Астарот была одной из тех, кто хлопал со сдержанной благодарностью. Она не надеялась снискать впечатление в этом никчёмном мире, но оказалась приятно удивлена, обнаружив что прониклась к этой стороне Англии. Упоённые сдержанностью своего века люди всё равно рвались раскрыть душу нараспашку через творчество. Это восхищало.       Но мельком взгляд всё же уцепился за чужую макушку, скрытно шныряющую в полумраке между столиками. Равнодушное лицо юноши сильно выделялось среди услужливых улыбок остальных официантов, но элите не было дела до того, с каким выражением им подносят тарелки и разливают вина. Они даже не обращали внимания, когда странник интересовался, не желают ли они ещё один бокал напитка, а просто отмахивались красноречивым жестом, мол, делай свою работу. И Леон послушно следовал указанию: погрузив на поднос опустевшие тарелки, утаскивал на кухню.       Он промчался мимо Грехов, не приметив тех боковым зрением, и затерялся среди других официантов, одетых в строго установленную чёрно-белую форму. Его увлечённость работой настораживала, и у Астарот закралось смутное предчувствие, что в ней он находил отдушину. Был ещё вариант, что он намеренно закапывает себя в рутину, чтобы не думать о прошлом, но Грех предпочла склоняться к первому, просто потому что не желала ему плохой участи.       Когда тощая фигура замаячила вновь, Астарот взволнованно пошкрябала ноготком крупный камень в колье, обдумывая, как лучше подступиться к юноше с нелёгким разговором. Если раньше Грехов посещала мысль устроить зрелищное представление посреди ресторана, то теперь закатывать сцену пропало желание. Решили вытащить юношу ухищрениями туда, где даже если он начнёт орать, никто не обратит внимания. Общим голосованием была недовольна только Гремори, но и ей пришлось взвесить все плюсы и минусы, чтобы убедиться в преимуществах затеи. Меньше шанс, что в начавшейся панике они потеряют строптивого странника из виду.       Вскинув руку, Астарот поманила пробегающего официанта.       – Скажите, знаком ли вам некий Леон Самаэлис? – натянула привычную сладкую улыбку Астарот, с которой вытягивала любую информацию из представителей мужского пола. Она смахнула вьющуюся прядь с лица, акцентируя внимание юноши на своих губах нежным постукиванием по уголку рта. – Он ведь работает здесь?       – Да, госпожа, – нервно сглотнул слюну молодой человек. – Могу ли я поинтересоваться, чем вызван ваш интерес к нему? Может, мистер Самаэлис недостаточно хорошо обслуживал вас?       – О нет, – расхохоталась Астарот и ненавязчиво коснулась руки молодого официанта, словно задела из чистой случайности. – Не стоит переживать. Мистер Самаэлис не обслуживал наш столик. У нас к нему сугубо деловой вопрос.       Юноша попался догадливый и очень скромный. Краснея, он отвёл глаза и пролепетал:       – Хотите, чтобы я позвал его, госпожа?       – Было бы чудесно! – просветлела Грех в обезоруживающей улыбке. – Но разговор тот не для чужих ушей. Есть ли в вашем заведении приватная комната, где мы могли бы с ним переговорить?       – Да, конечно, – кивнул официант. – Как только закончите с трапезой, я проведу вас туда.       – Уже закончили, – встрял Гласеа, поднимаясь со стула. – Веди.       Официант покорно склонился в поклоне и взмахом руки предложил гостям проследовать за ним, попутно оповестив другого работника о желании гостей в уединении.       Коридоры ресторана петляли не хуже, чем в лабиринте, но провожатый прекрасно ориентировался в поворотах, уводя гостей всё дальше от основного зала. В самой глубине здания располагались небольшие увеселительные комнаты. По большей части их запрашивали богатые господа, ценящие приватность и не желающие, чтобы слухи об их гулянии попали в колонку порочащих сплетен. То, что происходило за этими дверьми, оставалось внутри из-за принципа конфиденциальности заведения. Никто из слуг не имел права вынести даже слово их вскользь оброненного разговора, не говоря уже о том, какая вакханалия могла твориться в этих стенах.       Остановившись, официант толкнул дверь, пропуская гостей внутрь. Атмосфера в небольшом помещении стояла такая же интимная и располагающая, как в основном зале, разве что оленьи головы на стенах не висели.       – Я попрошу мистера Самаэлиса проследовать сюда, – уведомил работник.       – Подожди, – окликнула его Астарот, прежде чем блестящая от геля уложенная макушка скрылась за дверью. Грех порылась в ридикюле и, выудив золотой дэль, вложила в ладонь официанта. Тот покрутил неизвестную монету в руках, явно заинтересованный её ценностью, и непонимающе уставился на женщину. – Это монета из чистого золота, – пояснила та. – Банк её ценности не оценит, но в ломбарде сможешь выручить приличную сумму.       – Если эта монета столь цена, разве может такой простой слуга, как я, принять её?       – Бери, – похлопала его по плечу Грех. – Это за твою помощь. Только вот о чём попрошу: если мистер Самаэлис станет интересоваться, кто и зачем позвал его, не рассказывай. Уверяй, что сам не знаешь, но было велено передать просьбу.       – Как изволите, госпожа, – расплылся в довольной улыбке юноша и, спрятав монету в карман, скрылся за дверью.       В смиренном ожидании Грехи устроились на диване. Они переговаривались полушёпотом, боясь, что подошедший к двери Леон распознает их голоса. Но странник не подозревал, что по собственной воле шёл в засаду.       Когда дверь в очередной раз распахнулась, Леон сделал несколько шагов внутрь, но заприметив знакомые лица, тут же поспешил ретироваться и врезался в крепкую грудь Андры, преградившего путь к отступлению. В резком столкновении Леон ушиб нос и пошатнулся, держась за раскрасневшийся кончик. Глаза судорожно забегали в поиске спасительного выхода, но в комнате не оказалось даже окна, через которое можно было выпрыгнуть. Хотя стоило вспомнить, что приватные комнаты находятся на втором этаже здания, желание прыгать сразу пропало.       – Какого хера вы здесь делаете? – прошипел Самаэлис, оглядывая настораживающие своей радостью лица Грехов.       – И тебе здравствуй, мальчик, – лениво протянула Гремори. – Мы тоже рады видеть тебя в добром здравии спустя год тщетных побегов от реальности.       Зрачки Леона злобно сверкнули.       – Да мне как-то всё равно, в каком радостном чувстве вы пребываете. Я спросил, какого хера вы делаете в Лондоне?       – Может, присядешь для начала? – с нажимом произнёс Гласеа и махнул на пустующий напротив него диван. – Разговор имеется.       – Не о чем мне с вами говорить, – отрезал Леон.       – Выслушай нас, Леон.       Астарот остановилась за его спиной и, взяв за плечи, подтолкнула вперёд. При всей своей аккуратной мягкости, её хватка крепко удерживала его, не давая вырваться, и Леон покорно устроился на диване с ярко выраженным недовольством на лице.       – Желаешь выпить? – любезно предложила Астарот, пододвигая к нему наполненный красным вином бокал.       – Я на работе, – с укоризной в голосе напомнил Леон. – И не для того, чтобы составлять вам компанию.       – Очень жаль. Так разговор бы пошёл заметно легче, – вздохнула Гремори с нескрываемым раздражением.       – Ближе к сути, – поторопил странник.       – Мы пришли по просьбе Эйрены. Она желает, чтобы ты вернулся в Энрию, – коротко пояснил Андра.       – Если это по поводу клятвы, то передайте ей, что я не намерен возвращаться. Клятва больше не имеет силы.       – Отчего ты так уверен в этом? – нахмурился Гласеа.       – Помните ли вы, какое моё условие обязалась исполнить Эйрена, поклявшись на своей крови? – и видя недоумение в их глазах, процитировал себя: – «Ни ты, ни твои Грехи не причинят вреда тем, кто мне дорог», – вот какими были слова. Со смертью клятва была расторгнута. Пусть теперь дожидается другую наивную ипостась Гастиона, что рискнёт довериться ей. Увы, но больше я на такое не подпишусь. Если на этом всё, я отчаливаю. Мне нужно вернуться к работе.       Он раздражённо отсалютовал от виска и поднялся. Мельком заметил, как Гремори закатила глаза на его тираду, но не придал этому значения. Он хотел уйти. Нет, он ничего не имел против Грехов, но рядом с ними ощущал устрашающую ауру, что преследовала его с самой битвы в Кораве-Эйрини и которую надеялся позабыть.       – Это касается Рэйдена…       Упоминание имени почившего возлюбленного пригвоздило его ноги к полу и со всей силы хлестануло по груди, вскрывая старую рану. Он медленно развернулся, словно каждый градус поворота осуществлялся ржавой цепью на старых шестерёнках. Подрагивающие зрачки уставились на ту, что осмелилась выпустить заявление из своего рта.       – Что бы вы ни сказали, это не может касаться его. Он мёртв.       Звук вышел угрожающе утробным, отдающим опасной хрипотцой, но едва ли Астарот можно было напугать подобным. Откинув подол платья, она шагнула к нему и уверенно подняла голову, чтобы видеть переливающееся в ядовитом пламени фиалковое золото глаз. Стоя предельно близко к юному страннику, Астарот смогла распробовать исходящую от него тяжёлую сладкую ауру с примесью горечи. Определённо это всё ещё была любовь, но уже испорченная привкусом утраты, с которой он так и не смог смириться.       – Я почти смог оставить всё позади, как заявились вы, – прорычал Леон, проклиная Грехов давящим тоном в каждом слове. – Вы ведь знаете, как тяжело мне дался его уход, так зачем бередите раны? Зачем заявляетесь и раскидываетесь его именем, словно что-то ещё можно изменить?       – Можешь обманывать других, но не лги хотя бы самому себе. Ты не хочешь забывать. Если бы ты хотел отринуть чувства, ты бы обратился за помощью ко мне, но ты не сделал этого, потому что предпочитаешь наказывать себя за то, что никак не мог предотвратить. Так не должно быть, Леон. Выслушай нас, и, возможно, у нас действительно появится шанс что-то изменить…       – Прекрати! – От его внезапно вскрика Астарот шарахнулась. – Оставьте меня в покое! Я не желаю слушать этот бред!       Он с резким поворотом направился к выходу, который по-прежнему заслонял Андра. Астарот вцепилась в него в тщетной попытке удержать и вразумить, но Леон провернул руку и, перехватив запястье Греха, оттолкнул от себя.       – Не приближайся.       Разноцветная радужка сверкнула меж сощуренных век. Он был на взводе. Если кто-то из Грехов вознамерится удержать его силой, он не станет терпеть, и тогда потасовка неминуема. Астарот покорно отступила и примирительно подняла руки. Она ясно ощущала бушующую в нём ярость, и та сдавливала ей лёгкие и втаптывала в пол. Даже если женщина попытается оправдать их появление в Лондоне, он не станет слушать… Она бросила растерянный взгляд на Гласею. Судя по бегающему в его зрачках холоду, он думал так же.       Осознав, что Грехи больше не намерены его удерживать, Леон парой широких шагов добрался до двери. Андра упёр ладонь ему в грудь и смерил тяжёлым пронзительным взглядом с высоты своего роста. Рядом с ним Леон казался маленьким и худощавым, но, обретя смелость, подпитанную злостью, он сверлил его с не менее несгибаемой решимостью. Сейчас он бы с лёгкостью бросился даже на этого верзилу.       Равнодушная усмешка Гласеи прозвучала неуместно в натянутой от царившего напряжения тишине. Грех Гордыни поднёс бокал к губам и сделал маленький глоток вина, с тихим стоном расплылся в улыбке, выказывая своё удовольствие напитком, и небрежно махнул рукой. Звон браслетных цепей сферометра слился с надменным веянием его приказа.       – Отойди, Андра. – Его глаза заинтригованно сверкнули из-под белоснежных ресниц. – Пусть идёт. Мистеру Самаэлису, должно быть, не терпится вернуться к своей убогой работёнке.       – А вам к своей убогой жизни, – колко парировал Леон.       Гласеа поджал губы. Его холодное лицо приобрело ещё более надменный вид, чем обычно, и у Леона зачесались кулаки в желании сбить эту спесь. Но убраться из комнаты он хотел больше, чем разбить нос Греха о столешницу.       Андра настороженно сузил и без того узкие глаза и поглядел на соратника с откровенным непониманием. Никто не знал, что творится в мыслях первого из Грехов, но не подчиниться ему не могли. Не потому что не желали этого, а потому что знали, что Гласеа никогда не делает ничего просто так. Но так или иначе Андре не оставалось ничего, кроме как подчиниться. Он отошёл в сторону, позволяя Леону схватиться за дверную ручку.       – Я не желаю вас видеть, – произнёс странник напоследок, – так что, будьте добры, катитесь из этого мира, чтоб даже духа вашего здесь не чувствовалось.       – Иначе что? – поинтересовалась Гремори с приподнятыми волной бровями. – Убьёшь нас?       – Я предупредил, – прошипел он и захлопнул за собой дверь.       В разрозненных чувствах Грехи переглянулись и синхронно повернули головы к мирно попивающему вино Гласее. Того ничуть не удивила вспыльчивость странника.       – Почему ты позволил ему уйти? – наконец спросила Гремори.       Но Гласеа лишь взмахнул рукой, пресекая вопросы, и продолжил попивать кроваво-красный напиток. Его довольное молчание угнетало сильнее развернувшейся минутой назад сцены. Когда последняя капля соскользнула с ободка и скрылась во рту, Гласеа облизнул губы кончиком языка, отставил бокал на лакированную поверхность столешницы и взял хлопковую салфетку. То, с какой медлительностью странник промакивал губы, навело соратников на мысль, что он либо намеренно тянет время, либо попросту издевается. Однако, когда он выполнил весь алгоритм своей требовательной натуры, то изрёк ответ с невиданным воодушевлением. Хищная ухмылка, похожая на оскал зверя во время охоты, заставила поёжиться даже крепких Грехов. Но не заметив их реакции, он с холодной уверенностью повторил:       – Потому что он не сможет сбежать…