КОНЕЦ ИГРЫ

      К назначенному времени мы уже в студии. Несмотря на весьма раннее по капитолийским меркам время Эффи и Цинна нас уже ждут. Трудно не заметить беспокойство на их лицах. Эффи выглядит куда естественнее, чем обычно. Видимо у нее не было времени делать свой привычный макияж. Весьма нетипично для Эффи, ведь она живет по строго выверенному расписанию. Больше в студии ни души. Столичные работники не привыкли начинать работу раньше полудня, поэтому мы можем спокойно поговорить.         - У меня для вас кое-что есть, - начинает наша сопровождающая. Она отступает от стола для кроя, и я замечаю за ее спиной большую коробку, - она ваша.         - Что это? – спрашиваю я настороженно.         - Здесь то, что поможет 12-му Дистрикту выиграть и в этом году, - Эффи серьезно поднимает бровь, - не стоит напоминать вам о том, что эта информация крайне конфиденциальна. Ведь преимуществ не должно быть ни у одного из Дистриктов.         Мы, не торопясь, подходим к столу, открываем коробку и рассматриваем содержимое. Там несколько пластиковых папок для хранения бумаг. Я листаю файлы один за другим и не верю своим глазам. В одной из них планы арены 76-х Голодных игр с описанием ловушек, карта ландшафта с указанием водоемов, полян, лесополос и пещер, и даже мест произрастания съедобных растений. Материалы содержат перечень животных, которые будут на арене. Все это может значительно облегчить жизнь трибуту. Такие знания любого поставят в заведомо выигрышную позицию. Я обращаю внимание на даты документов. Очевидно, что проектирование и строительство арен занимает ни один год.         - Где ты все это достала? – спрашиваю я, - сопровождающим ведь не дают подобной информации…         - Скажем так, мне досталось это по наследству. И мне гораздо приятнее отдать все это вам, чем… кому-то другому. Она за малым не называет имя.         - Эффи, мы слышали ваш вчерашний разговор с Плутархом. Ты ведь Ему не хочешь ничего отдавать? – я пытаюсь выяснить как можно больше.         - Не важно, Китнисс. И лезть в чужие дела – это дурной тон, - Эффи стреляный воробей. За видимостью непосредственности, скрывается неплохой тактик. Я поглядываю на Цинну, но он качает головой. Здесь нам ничего не добиться, по крайней мере при Эффи. Благо, она не намерена задерживаться в студии, и вскоре мы остаемся втроем.         Я тут же задаю своему стилисту вопрос, который, уверена, мучит и Пита:       - От кого Эффи достались эти документы?         Цинна оценивающе поднимает бровь. Он не спешит отвечать. Но тут вступает Пит:       - Цинна, эти документы достались от Сенеки Крейна?.. Я слышал все эти сплетни..         Мой стилист качает головой:       -  А ты далеко пойдешь… умеешь факты сопоставлять, - Цинна похлопывает Пита по плечу, - от него. Это его планы, он их составлял, придумывал сценарии, участвовал в проектировании, возглавлял строительство арен. Его разработками пользуются до сих пор.         На дне коробки я нахожу подобную папку с надписью «74-е» Голодные игры. Игры, с которых мы вернулись живыми уже больше полугода назад. Мое сердце сжимается. Я вспоминаю жуткие смертельно-опасные ловушки на аренах: пчел-убийц, огненные шары, переродков, кровавый ливень, пересмешников… Тик-так, тик-так… Перед глазами почему-то возникает Мегз, старая беззащитная старушка, уходящая в зеленый туман... Каким же бесчеловечным нужно быть, чтобы создать все эти ужасы. Как они с Цинной вообще могут быть родственниками.         - Все это принадлежало Сенеке Крейну. Это - содержимое его сейфа… - рассуждая вслух произношу я, перебирая содержимое. Мне нужно кое-что уточнить и я задаю прямой вопрос Цинне, - так значит Эффи  и Крейн…?         - У них были отношения, - деликатно отвечает мой стилист, - у Сенеки не было семьи, однако он предпочитал не афишировать свою личную жизнь. Разумеется, слухи о них ходили, что понятно. В Капитолии Сенека Крейн был весьма завидной партией, и поклонниц у него было много. Ровно столько же, как и ненавистниц Эффи.         - А почему они не поженились? – спрашивает Пит.       - Не знаю. Эффи - карьеристка. Не представляю ее матерью. А Крейн, кажется, вообще не был создан для семейной жизни. Он бредил своим шоу, жил им.         - Как это мерзко, - произношу я, - как она вообще могла встречаться с этим…       Я замолкаю, вновь вспоминая, что Крейн был родным дядей моего стилиста.       - Я знаю, - отвечает Цинна, - он не был примером для подражания. Но именно он принял решение оставить жизнь вам обоим. И поговаривают, что это решение он принял не без влияния Эффи…         Мне становится немного не по себе. Если все, о чем говорит Цинна, - правда, выходит, что инициатива Эффи - сохранить нам жизнь - обернулась смертью для ее любимого человека, каким бы он не был. И при всем при этом она не очерствела по отношению к нам. Напротив, нашла в себе силы помогать, полюбить мою сестру и передать такие весомые документы. Я слишком плохо ее знаю и, судя по всему, зря. За толстым слоем легкомысленной пудры и густой искусственной шевелюрой скрывается достойная и справедливая женщина, потерявшая дорогого человека, но не озлобившаяся при этом на весь мир. Мне становится понятно, что имел ввиду Сноу в опере, когда говорил, что Эффи поплатилась за свою сентиментальность…         - А что ты знаешь о желтой карточке? – спрашивает Пит моего стилиста, пока я рассматриваю документы.       - Я не знаю. Что за карточка? – он пытается уточнить.       Пит пересказывает Цинне подслушанную нами ссору между Плутархом и Эффи, но Цинна отрицательно машет головой:       - Я на играх только 2 сезона. И я никогда не лез ни в какие интриги. Занимался только своей работой. Боюсь, что в этом я не смогу вам помочь.   --         Дома мы разбираем коробку. Пока мы только изучаем документы, не произнося ни слова. Здесь у нас нет прибора Энорабии, чтобы снять прослушку. Да и сейчас это опасно. Приходится листать папки в полной тишине. Хотя, может, это и к лучшему. Наши текущие отношения с Питом к разговорам не располагают. Любые мои попытки заговорить с треском проваливаются.         - Я за чаем. Тебе сделать? – вопрос ни о чем, ну а вдруг…. Но Пит вежливо отказывается. То же самое происходит с моими предложениями о кофе и о горячем шоколаде. Нет ничего более бесполезного, чем биться о бетонную стену. Не хочет разговаривать – не нужно. Я перестаю пытаться и с головой ухожу в изучение документов.         Следующая арена - осенний лес. Если учитывать, что Голодные игры проводятся в мае, искусственная осень стоила капитолийцам немалых денег. Судя по документам, строительство этой арены началось больше двух лет назад. Над участком леса установили купол и 2,5 года естественный климатический цикл искусственно ускоряли путем изменения температур, влажности и удобрения почв различными препаратами. Параллельно устанавливали камеры, меняли ландшафт, расставляли ловушки и строили подземный стартовый центр, откуда будут выпускать трибутов и переродков на потеху зрителям. Я смотрю фотографии леса с пожелтевшими листьями. Таким это место станет в мае. Золотистые пейзажи выглядят сказочно. Глядя на них, не хочется думать, что здесь погибнут 22, или даже 23 подростка. Под видимостью этой волшебной золотой идиллии скрывается место, не приспособленное для выживания. Из растительной пищи – только орехи. Есть правда грусята и белки, но их еще придется поймать. И для охоты не самый подходящий сезон. Шорох листвы под ногами может стать фатальным, особенно когда мишенью являешься ты сам… Воды на арене, надо отметить, немало. Очевидно, это компенсация за недостаток еды. Если шоу закончится слишком быстро, зрителям это не понравится. Немало и смертельных ловушек. На карте отмечены места, которые будут кишеть змеями. Их яд смертелен. Еще есть заболоченные места: один неверный шаг и из топи не выбраться. В нескольких местах на карте стоит символ  - зигзаг, красного цвета, похожий на букву Z. В пояснительной записке к карте, которая представляет собой около брошюру пятидесяти листов убористого текста, я так и не могу найти описания того, что же представляет собой этот символ.         Пока я разбираюсь с картой арены перед журнальным столиком, Пит, забравшийся с ногами на диван, изучает небольшую кожаную записную книжку, внимательно читая страницу за страницей.  Я не обращаю на него особого внимания, пока он не встает с дивана поднять что-то выпавшее из нее. Я опускаю глаза:       - Это же…, – но Пит жестом показывает мне замолчать.         Он поднимает с ковра небольшую прямоугольную желтую пластиковую карту. Она напоминает по форме наши удостоверения личности. В нее так же, как и в удостоверения, вшит квадратный металлический чип. Только эта карточка ярко желтая и на ней не написано ни слова. Готова спорить, это та самая карточка, о которой говорила Эффи. Наши с Питом взгляды встречаются. Впервые после новогоднего визита миротворцев я вижу в его глазах радость и ту самую родную теплоту, которую они так редко излучают в последнее время.         Пит хватает находку и без куртки выскакивает на балкон. Я спешу за ним. Здесь, выпуская ртом пар, он негромко произносит:       - Помнишь, мы спросили про нее у Цинны. А он ответил, что недавно на Голодных играх и никогда не влезал в интриги?       - Да, конечно. А что?  - ход мыслей Пита мне не понятен.       - Нам нужно спросить о карточке у того, кто давно и основательно варится в этой каше.       - И у нас много таких знакомых? – с сарказмом говорю я.       - Один есть точно. Финник Оддейр.         А ведь Пит прав. Финник десять лет был главным секс-символом Панема. Он всегда находился в окружении роскошных и влиятельных любовников, среди которых кто-то мог рассказать ему о том, что же это за карта.         - Только наверняка он сейчас в своем Дистрикте вместе с Энни, - печально заключаю я.       - Нет. Я слышал, что всех победителей планировали вызвать для съемки обращений к нации. Вполне возможно, он уже здесь.         Успев немного замерзнуть, мы возвращаемся в квартиру. Пит набирает номер Тренировочного центра, где живут не только трибуты, прибывающие в Капитолий после жатвы, но и их тренеры. Оказывается, что Финник действительно прибыл в столицу, и он обещает к нам приехать.         - Только давай не говорить ему, что у нас есть планы следующей арены, - предлагаю я, - все-таки он из 4-го.         Пит соглашается, а я ловлю себя на мысли, что Гейл был прав. Мы делимся на Дистрикты, сами не отдавая себе отчета.         __       Через час Финник уже у нас. Видеть его в теплом вязаном свитере и мешковатых вельветовых брюках еще более непривычно, чем в стильных пуловерах, на которые он перешел осенью. Образ Оддейра с оголенным торсом напрочь не хочет выветриваться у меня из головы. Даже сейчас, когда он без пяти минут женат. Оказывается, Финник приехал утром и уже успел сняться в ролике, гневно осуждающем теракт в 12-м. Его обращение покажут в 9-ти часовых новостях.         Мы почти сразу уводим Финника на освещенный морозный балкон, где завывание вьюги скрывает наш рассказ о пожаре в 12-м Дистрикте, подслушанном разговоре между Эффи и Плутархом и якобы случайной находке желтой карточки в кабинете нашей сопровождающей. Последнюю часть мы выдаем несколько искаженной, но у нас просто нет права выдать Эффи. Наконец, мы показываем ему карточку. Оддейр берет ее в руки и долго вертит, затем он открывает дверь, заходит в комнату и выключает свет. Мы не понимаем, чего он пытается добиться, пока не замечаем, что карточка светится в темноте золотым светом. При ближайшем рассмотрении удается разглядеть, что свет исходит только от надписи «Capitollab.», которой не видно при обычном освещении.         - Я так и думал, - произносит Финник и снова выходит на балкон, где рассказывает нам о нашей находке, - это - золотой пропуск в лаборатории Капитолия. Лаборатории - сверхсекретный подземный военный объект, поэтому я знаю об этом немного. Но об этом месте ходят жуткие слухи. Единственное, что известно наверняка: именно там создают переродков, которых потом выпускают на арены. И, судя по всему, Сенека Крейн был вхож туда. Он был значительно влиятельнее Хевенсби, раз последний не удостоился собственной карты доступа.         - А что любой может пройти по этой карте внутрь засекреченного объекта? – скептически произносит Пит.         - Насколько мне известно, золотые карты не содержат данных о владельцах. И обладателей золотых карт совсем немного. Нетрудно догадаться, что они есть только у самой верхушки Правительства. Они редко сами спускаются в лаборатории и, несложно догадаться, что при этом они преследуют очень личные цели. Обычным сотрудникам лабораторий – а это, в основном, ученые, привезенные из Третьего Дистрикта – совсем не обязательно знать, зачем туда приходят эти самые шишки.         - Какие цели? – уточняю я.       - Например, тебе нужен яд, чтобы устранить конкурента, который не смогут обнаружить н в одной клинике Капитолия. Или необходимо создать вирус или бактерию, которая станет источником болезни и сократит вдвое население какого-нибудь населенного пункта или целого Дистрикта.       - Ты знаешь, как туда попасть? – внезапно спрашивает Пит с невероятной решимостью.       - Это самоубийство,  Мелларк, - Финник начинает смеяться, - Китнисс, объясни своему суженному, что это прямой путь на виселицу.         Но, замечая мое выражение лица, наш гость понимает, что взывать ко мне бесполезно. Не сговариваясь, мы с Питом думаем одинаково. Для себя мы оба решили, что это наш шанс добыть информацию о зверствах Сноу и не собираемся терять шанс раскрыть все его тайны.         - Финник, если ты знаешь, где расположена лаборатория, скажи нам. Мы попадем туда с тобой или без тебя. Но с тобой это будет быстрее, - высказывает наше общее мнение Пит.       Финник поворачивается к нам спиной и вглядывается в невнятный пейзаж завьюженного Капитолия, открывающийся с нашего балкона.  И мы какое-то время, молча, смотрим, как  бронзовые локоны на его затылке треплет зимний ветер.       - Я согласен, – отвечает Финник, наконец повернувшись к нам, - я отвезу Вас в лабораторию.       - Но ты даже не спросил, зачем нам это? – неуверенно спрашиваю я.         На лице Финника появляется еле заметная улыбка:       - Вы можете мне не говорить о своих целях, и тогда, если меня об этом спросят, мне не придется лгать. А у меня есть свой зуб на Плутарха. И если он жаждет попасть в Лабораторию, моя задача – помочь вам выяснить, почему.         Мы с Питом переглядываемся. Наш план настолько сырой, сумасшедший и опасный, что его единственным плюсом пока является полная конфиденциальность. Мы не планировали делиться им с кем либо, в первую очередь, ради безопасности тех, кто может о нем узнать. И мы благодарны Финнику, что он не задает вопросов.         В комнату нас возвращает телефонный звонок. Пит берет трубку и долго слушает собеседника, периодически поглядывая на меня и произнося односложные фразы «да» и «хорошо». Выражение  его лица принимает все более серьезный вид, что я начинаю переживать. Он кладет трубку и произносит:         - Звонили из офиса Голодных игр. Завтра вечером тебя ждет Плутарх Хевенсби.  По вопросу об академии.       - Не думала, что этот вопрос будет решен так скоро. Сейчас ведь новогодние каникулы.       - Видимо, сейчас не та ситуация, - отвечает Пит, - а после этого ты отбываешь обратно в Двенадцатый.       - Тогда у нас есть только завтра, чтобы побыть вместе, - говорю я и киваю в сторону балкона. Там мы обговариваем наш план, после чего Финник спешит уехать в Тренировочный центр, а мы с Питом остаемся наедине. Он, сухо желает мне спокойной ночи, и я бреду в спальню, где под теплым одеялом долго не могу согреться. Когда мои ноги, наконец, перестают быть ледяными, я проваливаюсь в сон.         --         Я иду по длинному коридору, освещенному ярким белым светом. Это коридор лаборатории. Изредка мне встречаются светло-серые металлические двери с небольшими стеклянными окошками, но я знаю, что мне нужно идти дальше. Стараясь не издавать ни звука, я пытаюсь быстрее достигнуть конца коридора. Я слышу, что сзади очень далеко раздаются чьи-то шаги. Я оборачиваюсь, но свет слепит глаза, и я не могу никого разглядеть. Меня охватывает чувство тревоги, и я отчаянно пытаюсь ускориться. Только ноги отказываются меня слушаться, и любые мои попытки разбежаться оборачиваются неудачей. Я слышу, как шаги становятся все ближе, и с ужасом понимаю, что это не человеческие шаги. Это звук лап животного, бегущего по моим следам. Нет, целой стаи животных. Звук ударов лап о половую плитку все ближе. Но мои ноги не слушаются меня. Преодолевая сопротивления собственных конечностей, я делаю еще несколько шагов и теряю равновесие. Звуки совсем близко… Я оборачиваюсь и вижу, как на меня несутся огромные волки-переродки.  Их не меньше десятка. Из их раскрытых пастей капает белая пена, а глаза налиты кровью. Я пытаюсь встать на ноги, но не могу подняться. Они уже совсем близко. Спасенья нет, это конец… Потеряв всякую надежду, я зову на помощь:       - Пит!! Пи-ит!!!       - Китнисс! - слышу я откуда-то издалека. Здание начинает трясти, и переродки исчезают, - Китнисс! – и я распахиваю глаза.         Я в своей спальне. Рядом со мной на кровати сидит Пит, его руки держат меня за предплечья:       - Ты звала меня во сне, - произносит он настороженным голосом, - кошмар? Я киваю, и понимаю, что не могу вымолвить ни слова из-за тяжелого дыхания. Я приподнимаюсь с кровати и утыкаюсь в грудь Пита. Спустя мгновенье я чувствую его утешающие прикосновения. Он заключает меня в объятия, и мое дыхание понемногу успокаивается. Как же приятно он пахнет. Я ловлю себя на мысли, что знаю его запах. И он мне нравится. Так мы сидим какое-то время, пока мое дыхание не становится спокойным и страх уходит.         Я просыпаюсь от звука будильника. На часах полшестого. Я оглядываю кровать. Я снова одна. Я уснула в объятиях Пита, и он оставил меня одну. Его поведение красноречиво говорит о том, что он не простил меня за мой поступок. Раньше он разделял мои кошмары, мы вместе отгоняли тьму, которая окружала нас по ночам. Но все в прошлом. Мы сталкиваемся в гостиной, но Пит ограничивается только сухим «Добро утро» и озабоченно спешит в гардеробную. Теперь мне придется бороться со своими кошмарами в одиночку. Пора оставить мысли о Пите. Раз и навсегда.         --         Мы спускаемся по лестнице для прислуги, где между этажами днем перемещаются безгласые, которые убирают в квартирах, готовят пищу и приводят в порядок роскошные наряды жильцов дома. Ровно в 6 утра мы с Питом стоим в подземном гараже у входа на «черную» лестницу. Здесь морозно, но нам не приходится долго ждать. В назначено время к подъезду подъезжает темно-синий тонированный фургон. Без промедления мы залезаем внутрь. За рулем сидит Финник, на котором красуется костюм миротворца и зеркальные очки. За 10 лет своего «звездного» пребывания в Капитолии он, судя по всему, обзавелся интересным гардеробом и научился водить автомобили.         - Сзади одежда. Переодевайтесь, - командует он.         На креслах мы находим все, для того, чтобы стать неузнаваемыми: одежду – серебристые защитные комбинезоны и ботинки (в которых, как поясняет Оддейр, ходят в лаборатории), парики, очки, косметику и кучу дурацких аксессуаров. Нам с Питом, конечно, далеко до наших групп подготовки, но кое-чему мы научились. Через полчаса я блондинка с прямыми волосами длиной до плеч, глаза похожи на два огромных фиолетовых круга, из которых торчат кусты приклеенных ресниц, похожих на перья попугая. Пудру по примеру Эффи я не жалела, так, что теперь кажется, что моя кожа покрыта толстым слоем муки. Зато теперь никто не узнает во мне огненную Китнисс. На моем супруге тоже парик, но на порядок смешнее моего: черные, зализанные назад волосы «украшает» ярко розовая челка причудливой капитолийской формы.         - Ты издеваешься? – спрашивает Пит Финника, глядя на свой новый образ. Но Финник, не отвлекающий взгляда от дороги, с ухмылкой отвечает:       - Радуйся, что я достал хотя бы это, и подведи глаза голубым карандашом.         Очки в толстой оранжевой роговой оправе преображают Пита до неузнаваемости. Финник переодеваться не панирует, как и заходить внутрь. Большая толпа, пришедшая с одним пропуском, может привлечь ненужное внимание, в этом он прав. А с фиксацией информации справятся фотоаппарат, который нам подарили на свадьбу, и небольшая камера, которую Пит крепит к костюму (спасибо его работе на телевидении). Основная ее часть у него в кармане, а саму камеру он крепит к воротнику пестрой рубашки, который торчит из-под защитного костюма. К каждому костюму прикреплен капюшон, а в нагрудном кармане лежит защитная маска на все лицо. Мы сначала хотим использовать их для маскировки, но Финник говорит нам, что их надевают только в случаях опасности для жизни. Если мы натянем их без причины, это выдаст нас.         После того, как наша машина покинула гараж, проходит около часа. Мы покидаем город и некоторое время едем по серпантину. Затем сворачиваем с главной дороги на едва заметную лесную, которая постепенно превращается в добротную бетонную. Неплохая маскировка пути в лабораторию. Мы въезжаем в тоннель и останавливаемся перед закрытыми воротами. Перед нами первый пункт пропуска, охраняемый миротворцами  - строение из стекла, через которое мы можем наблюдать около двух десятков солдат в белой форме.         Финник опускает стекло и, молча, вставляет карту в картоприемник. Красная лампочка на этом устройстве становится зеленой и автоматические ворота распахиваются. Мы въезжаем внутрь тоннеля и еще какое-то время едем по нему, пока не достигаем еще одних закрытых металлических ворот. Здесь нет пункта пропуска, зато есть очередной картоприемник, который скоро загорается зеленый светом, предоставляя нам допуск внутрь. Мы попадаем в гараж. Количество автомобилей здесь просто ошеломляет. Но это не красивые легковые авто, которыми наводнен Капитолий. Это огромные грузовые машины, на которых, видимо, перевозят созданный здесь груз. На первый взгляд их здесь не меньше двух сотен. Оддейр паркует наш фургон недалеко от лифтов и дает последние наставления исходя из того, что он слышал о капитолийских лабораториях за все годы столичной светской жизни:         - На этом лифте поднимитесь на любой из этажей. Не знаю, сколько их, но на каждом свой пропускной пункт. Ведите себя увереннее… и поменьше говорите… Просто вставляйте свой пропуск во все картоприемники и проходите внутрь. У Вас крутой пропуск. Сейчас новогодние праздники, поэтому все капитолийское начальство отдыхает и таких «шишек» как вы, по идее проверять некому. Здесь должно быть немного народа, тем не менее, чем меньшему количеству людей вы попадетесь на глаза, тем лучше. Там много камер. Старайтесь не смотреть в них, по возможности отворачиваться. И еще. Если заподозрите хоть что-то неладное, срочно бегите к машине. Я буду ждать Вас здесь.         Мы с Питом выходим из фургона и направляемся к лифту. Мое сердце отчаянно стучит, но я не имею права показать страх. Здесь это еще опаснее, чем на арене. Мы заходим в кабину и обнаруживаем семь кнопок. Пит, недолго думая, нажимает на последнюю с номером 7. Через мгновение дверцы распахиваются, и мы оказываемся в небольшом помещении с металлическими стенами, единственной дверью напротив лифта и небольшим стеклянным окошком рядом с ней. В окошке показывается шлем миротворца. Но мы, делая вид, что он нас абсолютно не волнует, подходим к двери и вставляем нашу желтую карту в картоприемник. Дверь тут же распахивается.         Внутри от миротворца нас отделяет лишь небольшая металлическая стойка.       - Могу я чем-либо вам помочь? – учтиво спрашивает он. Нельзя не заметить, что он спал до нашего прихода. Видимо на этом этаже довольно спокойно. Раз у него такой спокойный вид. Глупо не позволить ему продолжить свой отдых.         - Нет, офицер, - Пит отвечает более низким голосом, чем обычно.       Миротворец весьма охотно присаживается обратно в свое кресло, а мы решительно идем вперед, делая вид знающих, куда идти. Мы идем вперед по прямому коридору, пока не встречаем первый «перекресток», на котором мы сворачиваем влево, стараясь скрыться из поля видимости сторожа.         Как же эти коридоры похожи на тот, что я видела во сне. Меня охватывает чувство тревоги, и я стараюсь не отставать от Пита. Мы заглядываем в окна встречающихся дверей. Впрочем, в помещениях очень слабое освещение и разглядеть что-либо не удается.         - Думаю, что пора зайти куда-нибудь, - шепчет Пит. Я киваю, и он вставляет в картоприемник, распложенный на ближайшей двери наш пропуск.         Мы оказываемся внутри и обнаруживаем, что все двери коридора, по которому мы шли, являются входами в одно помещение, зал, заставленный сотнями рядов стеллажей с коробками. На торце каждого стеллажа – цифра, состоящая из 3 частей, разделенных точками. А вдоль общей с коридором стены расположены шкафы с квадратными выдвижными ящиками. Я навожу на них фонариком и вижу на каждом из них буквы “Ла-Лд”, “Ле-Ли”… Это картотека.         - Пит, - я шепотом зову его, показывая светом на ящики, - думаю, поиски следует начать отсюда.         Пит кивает и начинает светом своего фонарика водить по картотеке. Я пытаюсь решить, где начать искать компромат на Сноу, с какой буквы… И тут мне в голову приходит идея. Через какое-то время я нахожу папку, надпись на которой приводит мня в трепет. «Эвердин Примроуз». Слово «Китнисс» написано от руки маркером. Открыв ее, я с первых строк понимаю, что нашла весьма ценную информацию.         «Эвердин Примроуз – 12 лет, трибут от Дистрикта № 12, решение комитета от 30 апреля …… года». То есть судьбу моей сестры решал не жребий, а некий комитет за неделю до Жатвы. Им нужно было зрелище…  И победа какого-то их сильных Дистриктов. Я достаю фотоаппарат, который сам настраивает режим для съемки текста, и делаю фотографию обложки и первой страницы досье. Следующие страницы посвящены мне. Ничего интересного: общеизвестные факты моей биографии, выписка из моей медицинской карты и копия свидетельства о заключении брака. Не вдаваясь в подробности, я фотографирую все листы и закладываю папку на место. Затем я ищу папку Руты, но вдруг понимаю, что не знаю ее фамилии. Для подтверждения своей теории я отыскиваю дело Пита, Финника и Джоанны, где также обнаруживаю ссылку на некие решения комитетов. Но где искать подробную информацию о том, как же принимались эти решения? Я начинаю перебирать в уме возможные варианты названий нужных папок, пока свет моего фонарика не подает на ящики на букву «Г». И как мне сразу не пришло это в голову? Я довольно быстро нахожу папку с надписью «Голодные игры 74» и спешно перелистывая материалы, я нахожу документ, который я и не надеялась найти. Это список трибутов, датированный 30 апреля, то есть составленный за 8 дней до той самой Жатвы. В качестве девушки-трибута от Дистрикта 12 значится Прим. Внизу документа стоит две подписи и их можно распознать – они принадлежат Сенеке Крейну и Кариолану Сноу. Я вырываю этот лист из дела и сую его за пазуху.         В конце папки еще один список – «Павшие», в нем 22 имени. В верхнем правом углу ручкой написан номер 4.8.15.26.42. Запомнив его, я бросаюсь к стеллажам. Ряд 4.8.15 я нахожу почти сразу. 26 означает отсек, в поисках которого я ухожу вдоль стеллажа вглубь комнаты, на котором покоится огромное количество пыльных коробок и предметов различной формы, завернутых в серебристый полиэтилен. Сколько же всего остается после каждых Голодных игр. И вот, наконец, я в нужном месте. Отсек заставлен пронумерованными  коробками. Совсем небольшая 42-я коробка стоит на самой нижней полке. Я раздираю ее руками и обнаруживаю внутри небольшие пластиковые пакеты с именами трибутов. Это личные вещи, которые каждый из них взял из родного Дистрикта.  Я нахожу пакет с именем Руты и раскрываю его. Внутри ее ожерелье и деревянными звездами. Оно должно было защитить ее, но подвело. Я смотрю на ее оберег, и перед глазами появляется маленькая и хрупкая темноволосая девчушка, насвистывающую мелодию для соек. Меня охватывает смесь отчаяния и грусти. Как мерзко ощущать, что место, которое капитолийцы отвели погибшим детям, моим товарищам по несчастью, в пыльной архивной коробке, которую никогда больше не вскроют. Здесь они придумывали, как сделать наши смерти более изощренными, вдалбливая нам с малолетства «великую традицию», включающую пафосные правила, например о том, что трибут может взять с собой вещь из родного дистрикта, которая поможет ему выиграть. Только вот как ожерелье с деревянными звездами может уберечь 12-летнюю девочку от 18-летнего профессионального убийцы с копьем в руке? Или от переродка? Я сжимаю в руке эту милую моему сердцу вещицу, и в горле появляется ком...         — Вот ты где, - ко мне подходит Пит, - нам пора, я нашел кое-что, и нам нужно это проверить. Я смахиваю слезы, которые без спроса выступили из глаз, так, чтобы Пит не заметил, кладу в карман талисман Руты и ставлю ящик на место. Здесь не место для проявлений слабости. Я мечтаю покинуть это место, но глупо не выжать все из нашего визита сюда. Время взять себя в руки.         Перед тем, как покинуть архив и выйти в освещенный коридор, наводненный камерами, Пит рассказывает о том, что обнаружил:       - В лабораториях проводят опыты над людьми. И если верить этим файлам, - он указывает на картотеку, - нам нужно пройти в противоположный конец этого этажа.         Спустя несколько минут мы уже энергично шагаем по светлому коридору. Пит идет впереди, отыскивая нужный кабинет, я следую за ним. С каждым шагом на душе становится все тревожнее. Мало того, что мы встречаем по дороге несколько служащих, так еще мы все дальше удаляемся от лифта. Архив находился в трех минутах ходьбы от входа на этаж. Сюда же мы идем минут двадцать.         - Пришли, - наконец произносит Пит, указывая на металлическую дверь, в которой, в отличие от других дверей, нет стеклянного окошка. Он вставляет карту в замок, и он щелкает. Мой спутник тихо приоткрывает дверь. В нос бьет абсолютно невыносимый запах. Он похож на смрад тухлого мяса, который я иногда чувствовала в лесу, если натыкалась на мертвое животное. Когда мы попадаем внутрь, свет в помещении в радиусе 5 метров от нас включается автоматически. Мы идем вдоль металлических шкафов со стеклянными дверцами, наполненный пробирками, мензурками, баночками и прочим медицинским инвентарем, который я видела в больницах. С каждым шагом меня все больше охватывает чувство тревоги. Как же неприятно находиться в этом жутком месте. Побродив между рядами шкафов, мы углубляемся внутрь зала и натыкаемся на еще одну металлическую дверь. Она не закрыта и пропускает нас в огромный зал, острый запах в котором заставляет нас надеть защитные маски.         Перед нами открывается весьма странное зрелище, которое ни один уроженец Дистрикта 12 не предполагает увидеть даже в кошмарах. Внутри помещения размером с четыре спортивных зала стоят ряды овальных установок, очень напоминающих ванны. Над каждой из таких ванн установлен фонарь и своеобразная капельница, а на одном из бортиков прикреплен небольшой экран.         Мы с Питом подходим ближе, чтобы рассмотреть установку. Своеобразная ванна покрыта крышкой из толстого стекла, через которое едва проникает тусклый свет о фонаря, расположенного над установкой. Мы видим только черный фон и что-то похожее на водоросли. Пит достает свой фонарик и направляет луч внутрь, освещая черную жижу. Мы рассматриваем стебли водорослей, которые внезапно начинают шевелиться. Они просто прячутся от света открывая нам вид на… Увиденное заставляет меня отскочить от ванны, а Пита спешно выключить фонарь. Я срываю с себя маску:         - Ты видел это? – говорю я, слегка замедлив дыхание. Пит кивает головой и снимает с лица свою:       - Нам нужно еще раз взглянуть.         Воздух уже не кажется таким мерзким. Видимо к нему привыкаешь. Глубоко вздохнув, я слушаюсь Пита, и мы включаем небольшие фонарики и направляем внутрь установки два луча света. Водоросли «разбегаются» и мы можем разглядеть тело человека, лежащего внутри вместе с этими жуткими полуживыми водными растениями. На его лицо надета маска, через которую, судя по всему, поступает кислород. От долгого нахождения в жидкости кожа распухла и стала полупрозрачной. Зачем они держат его в этой капсуле? Я внимательно осматриваю тело, пытаясь понять, жив ли вообще несчастный, как вдруг замечаю на его шее странные надрезы, которые внезапно начинают вздыматься.         - Пит, это жабры. Они сделали из него рыбу…, - в шоке произношу я. Однако мой супруг подносит указательный палец к губам, и я замолкаю. На мгновение на его лице я читаю ужас, но он тут же мужественно стирает его. Своей стойкостью он подпитывает и меня. Я передаю Питу фонарик, чтобы сделать несколько фотографий этого человека, которого превратили в мутанта.         Мы отходим к следующей установке. Здесь вода мутная, но не настолько, как в предыдущее «ванне». Внутри нет водорослей и под светом фонарей мы находим женское тело, на голову также надета маска. В глаза бросается ее живот – она беременна, но живот просто неестественно большой. Надутый, он скрывает от нас почти все остальное тело женщины, начиная от колен и заканчивая грудью, и, кажется, живет отдельной от его несчастной обладательницы жизнью. Внутри него что-то шевелится, и я даже знать не хочу, что именно. Я отвожу взгляд на монитор, на который выводится сердечный ритм. В верхнем левом углу монитора меня привлекает небольшой красный зигзаг, такой же, какой я видела на карте арены очередных игр…. Переродки… Именно так они и выводятся… поэтому похожи на людей.  В животе женщины нечто начинает шевелиться, грубо растягивая тонкую кожу живота, отделяющего это чудовище от внешнего мира. Мне начинает просто невыносимо тошнить, и я мысленно благодарю себя, что не держала во рту ни крошки со вчерашнего вечера.         - Китнисс, просто возьми фонарики и закрой глаза, - тихо произносит Пит, видя в каком я состоянии, - я сам сделаю снимки.         Я так и поступаю, опускаю веки и, держа в руках источники света,  слушаю звук затвора фотоаппарата, пока не слышу от Пита «Готово». Я тут же делаю несколько шагов прочь от этой жуткой установки.         - Постой здесь, а я поищу, как здесь включить свет поярче. Съемка видео не получится качественной с таким освещением, - он кивает на фонари, - да и тебе не нужно смотреть на все эти ужасы. Тебе еще самой становиться матерью, - последние слова он говорит с какой-то невероятной мягкостью в голосе, и мне становится немного легче.         Пока я пытаюсь прийти в себя, Пит с фонарем в руках ищет выключатель света. У двери он обнаруживает единственный рубильник и опускает его вниз. То, что происходит в следующие мгновения, сразу приводят меня в чувство. Помещение оглушает звук серены, а освещение начинает мигать красным цветом.         - Кажется, это был не свет, - произносит Пит, хватая меня за руку, - нам пора уносить ноги.         Мы выбегаем вон из зала в помещение с металлическими шкафами и со всех ног спешим в коридор. Пробежав до ближайшего поворота, мы сталкиваемся с четырьмя бегущими в нашу сторону служащими. На их лицах маски, а в руках какие-то устройства, похожие на огнетушители. При виде нас, один из них приподнимает маску и кричит:         - Живо надевайте маски. Ваш золотой пропуск не спасет Вас от биосмесей, которые могут быть в воздухе. Капсулы разгермитизированы! – когда он отбегает от нас, то, прежде чем натянуть маску обратно, произносит, - ох уж эти капитолийцы, если бы не мы, они давно бы вымерли как вид…         Послушно натянув маски, мы спешим к выходу с этажа. Перед поворотом к пропускному пункту, мы притормаживаем, чтобы не вызвать подозрений у сторожа. Но некогда спавший миротворец, не обращает на нас внимания, пытаясь, как можно быстрее упаковаться в защитный костюм. Лифт опускает нас в гараж, где тоже раздается вой серены. Тут снуют работники и миротворцы. Кажется, гараж превратился в хаос. Неужели Пит действительно разгермитизировал все эти установки, вернее «капсулы». Или это был просто рубильник тревоги? Выяснять это нам некогда. Пока работники лаборатории не разобрались, что к чему, нам лучше уехать подальше. Разделяя общую суету и излучая крайнюю озабоченность, мы быстрым шагом ходим между грузовиками, пока не представляется возможность залезть в фургон, где нас ждет озабоченный происходящим Финник.         - Это вы натворили? – спрашивает он.       - Да, - коротко отвечает Пит.         Без лишних вопросов Оддейр трогается с места. Через несколько минут мы покидаем это проклятое место, увозя с собой жуткие доказательства бесчеловечности, которую Капитолий проявляет по отношению к своим собственным гражданам. Наши предки оставили нам разрушенную планету. Но боюсь, что Капитолий оставит нашим потомкам значительно более ужасное наследие…         --         Третье января заканчивается для меня на перроне в ожидании поезда из Капитолия в родной Двенадцатый Дистрикт. После нашего визита в лаборатории, мне пришлось посетить главный офис Голодных игр, поэтому я даже не успела заехать в квартиру за вещами.         - Я не опоздал? - слышу я голос Пита и оборачиваюсь к нему.       - Нет, еще десять минут, спасибо, что привез вещи, - я забираю свою сумку.       - Что сказал Плутарх?       - Моя академия теперь будет в здании Дома правосудия, пока крыло школы не починят. До конца каникул придется развернуть академию на новом месте.       - Они щедры, - ехидно произносит Пит, и продолжает, - пока мы нужны им…         Гудок поезда возвещает о трехминутной готовности к отбытию.       - Прости, - произношу я, - я не хотела тебя обидеть.       - Китнисс, я давно тебя простил, - произносит он и уходит прочь.       Я смотрю ему в след, понимая, что он больше не испытывает обиды… как не испытывает и чего-то другого…