В зелени Корнуолла

Как ни велик был соблазн наведаться к госпоже Сцилле, владевшей оборотничеством в достаточной степени, долг службы всё-таки вынуждал епископа завести разговор с тем, кто в последний год был главной угрозой для объединенённых войск Гесфорда и Сезара. В прошлом дракон по достоинству оценил ловкость и изощрённость океанского командира, но только из уважения отдавать победу непримиримому врагу, разумеется, не собирался. С Моораном они встречались лицом к лицу в решающем сражении, на берегах быстроводной, пенной Фирры, укрытых вековыми лесами. Если бы тем вечером, надоумлённый шёпотом священных дерев, Шакти, взбалмошный подчинённый и опальный разведчик Сезара, не подоспел в битву со своими отрядами, нарушив приказ, Собратья бы вышли из неё проигравшими. Словом, казначей не мог бы сказать, что последняя встреча была приятной. А раз так, то перед сотрудничеством разногласия следовало разрешить немедля или хотя бы притушить до времени. Душою епископ больше склонялся к последнему способу, но, зная непримиримость царственных особ не понаслышке, готовился к изматывающему и жаркому спору. Удивление легонько тронуло матёрого переговорщика, когда подле Сциллы он обнаружил высокого и худого мужчину, облачённого в красную охотничью куртку. Тот, по странности, обладал почти что мертвецкой бледностью в лице. Только рваное ухо, превратившееся в какой-то несуразный обрубок, слегка портило правильные черты дворянина. Прибой обдавал солёными брызгами его высокие сапоги с наездничьими шпорами, но морской дженерале намеренно не замечал этого. За широким, замысловато расшитым, как на восточный манер, поясом, под тонкими лепестками литых цветов в ножнах у Моорана покоился изогнутый кинжал. Гесфорд краем уха слышал что-то о символах непереходимой власти и первородства, заключённых в цветах оружия, но не помнил, что значит алая рукоять. Впрочем, у драконов человеческое оружие значило лишь одно: хозяин клинка любит время от времени пустить золотую пыль в глаза и дурманить чужие умы. Зубы, что крепче дамасской и толедской стали, изогнутые когти да бесценный дар Огня — ничего более не надо для священного поединка ящеров. Всё людское издревле служило скорее украшению, нежели делу. По крайней мере, на медно-чёрной земле. Гесфорд, тесней приблизившись к будущим гостям двора, смог неделикатно, зато незаметно разглядеть лицо командира. Лёгкий бриз трепал каштановые, вьющиеся волосы дженерале, что бросали узкую полоску теней на три продольных шрама. Раны были свежими, и проходили через зеленеющий малахитом глаз генерала Моорана, чудом не повредив драконье око. — Не ожидал, господа, что вы владеете нелёгким искусством иллюзий, — с глубоким поклоном промолвил епископ, перебросив трость из руки в руку. — Позвольте представиться: Грегори Гесфорд Рейнар, казначей его величества Коммода, можно просто Гесфорд. Мне поручено представить вас ко двору, и если вы имеете какие-то вопросы, то я не противлюсь разговору. — Господин Гесфорд… Значит, это вы вели наступление сквозь леса друидов, рискуя сойтись в схватке с моей подмогой? — молвил Мооран, и в голове его зашевелились сонмы воспоминаний. Необычный выговор подводного дворянина разительно отличался от диалектов суши. Тихий, шипящий и с придыханием, голос Моорана напоминал позабытый язык Мёртвых ящеров, память о которых хранили разве что египетские легенды. — Не совсем, — с лёгкой досадой ответствовал Гесфорд, — я, по поручению его величества, командовал основными силами и имел честь испытать судьбу в поединке с вами. — А, понятно. Ваши когти крепки, господин Гесфорд, впрочем, как и решимость ваших людей. Я восхищён, поверьте. И всё же, если это возможно, могу я узнать имя того, кто привёл подмогу? — Разумеется, — услужливо пробормотал епископ, втайне всё более озлоблясь на кое-кого. — Лесным отрядом управлял Шакти Матхабрехта. — Он сейчас здесь? — Увы, господин Шакти имеет более важные дела, чем переговоры. При желании, я могу вас представить. Чуть позже, — превозмогая себя, выцедил казначей. — Благодарю вас. Не могу не сказать, что ваши люди, господин Гесфорд, на берегах Фирры проявили себя наилучшим образом. То была поразительная слаженность, которой в пору восхищаться, — почуяв перемену чужого тона, оправил свою речь Мооран, однако епископа такими мелочами было не смутить. — Как и я — безупречной тактикой вод. Это возвышало нашу борьбу до древнего мастерства. Вам не кажется, здесь несколько неудобное место для беседы? — внезапно спросил дракон; и все трое, считая молчаливую деву океанов, покинули узкий отлог, начинавший уходить в пучину. Обосновавшись меж скалистых уступов так, чтобы изворотливые камни защищали их от ветра и, заодно, от любопытных глаз и ушей, драконы продолжили прерванный разговор. — Итак, мастерство, полагаете вы? Война — вообще своего рода вышивка на ткани мироздания. Узор суши, на сей раз, оказался искуснее, — прошипел всё тем же удивительным голосом дженерале. — О, вы умеете проигрывать достойно и с изяществом. При Мерцающем дворе Собратьев это ценят. Однако я позволю себе не согласиться с вашими стройными рассуждениями. Война могла бы быть красива на устах бардов, но в жизни она лишена и капли той поэзии, которой её зачем-то наделяют. Драконам известны три страсти: драгоценности, власть и познание. Поединок, воспетый древними, был да и остаётся беспорядочным клубком схлестнувшихся страстей и целей тех, кто втянут во вражду, но узором… Нет. — Пожалуй, и так. Но вы заблуждаетесь в одном, господин Гесфорд: расчёт, тактика и бой складываются в определённой последовательности, признаёте вы то, или нет. Как бы вам объяснить? Бороться — равно что держать руку на пульсирующем сердце мира и содрогаться в ним в такт, это будто азарт священной охоты на Самайн, дурманящей голову. И вы, однажды познав его, забудете всё на свете, и тогда откроются врата в иные края, и они станут манить в медвяные чертоги. Если в горячке жестокой схватки славным воинам удаётся войти в раж, мы считаем борьбу ненапрасной. Люди, может статься, зовут это безумием берсерков, но первыми всё же изменять сознание научились мы. — Занятно, — хмыкнул казначей, прислонившись спиной к чёрным камням. Он бросил скорый взгляд на небо, Луну и тонкую черточку, делившую воздух и море, не дававшую рыбам и утлым яликам перемешаться со стаями крикливых чаек. Наверняка посланники океана молча, с тоской в сердцах прощались с переменчивым берегом и пучиной, что безотрадно предала своих детей. Что ж, такова жизнь. Vae victis, не правда ли? — Тогда что вы скажете о поражениях, господин Мооран? Или лес у Фирры был… несколько неудачен для вышивки? — не удержался от язвительного замечания епископ. Пускай морские помучаются неизвестностью, им не стоит так рано знать планы суши. Вопреки ожиданию, генерал океана блеснул дворцовой выучкой и чувств не выказал, только чуть поморщился, поудобнее устраиваясь на изогнутом отроге: — Вы так непримиримы, господин Гесфорд, а между тем противостояние наших королей окончено. Поражения, говорите вы? Беда в том, что узоры периодичны. Имея свойство повторяться, они становятся предсказуемы и уязвимы. Вы, с земли, умеете неведомым мне образом гадать о будущем по кровавым следам. Потому и вы, и господин Шакти сумели одолеть мою армию. Я утолил ваше любопытство? — Вполне, — развёл руками епископ, — разве что я не представлен вашей очаровательной спутнице. — Думаю, вы о ней уже знаете. Госпожа Сцилла, дочь великого князя Океанов, — тихо вздохнул генерал, поведя рукой в сторону. Темноокая девица, впавшая в немилость Минатри, была одета в длинное платье с раструбами рукавов и плетёным из шёлковых лент пояском, что перехватывал узкую талию. Сукно одежд Сциллы отливало таким бриллиантовым цветом, что воздушные перья коростелей, отмеченные природой, меркли пред небывалым нарядом. Услышав своё имя, девушка повернулась, подставив овал лица под блёклые лучи светила. В каждом жесте Сциллы читалась и горделивость, и мягкая леность, и грация павы, что Гесфорд, к ужасу своему, невольно залюбовался. Обратиться в человека, прошептав пару заклятий, было делом простым, но выбирать свою внешность магия, увы, не давала: всё случалось по воле ветреного случая. Удача мухлевала и благоволила драконше. Струящиеся пряди мягких волос, спадавших на покатые оголённые плечи, большие влажные глаза юной сирены и дурман тоски в изящных, царственных чертах Афродиты — Сцилла была хороша, так, что прежние спесь и предубеждения улетучились разом, ушли в никуда по тесной тропинке. Девой Океанов нынче владела печаль, только украшая её: будто чародейка Лорелея, оплакавшая возлюбленного рыцаря, она готовилась пропасть в клубящихся течениях старого Рейна. Совладав с наваждением, казначей подхватил смуглую миниатюрную ладонь, ему протянутую, и без лицемерия поцеловал её. — Для меня, как и для всех Собратьев, будет не только честью, но и удовольствием видеть вас при Мерцающем дворе. Вы будете его жемчужиной, госпожа. Тень улыбки ящеркой пробежала по алым губам изгнанной наследницы и тут же растаяла, словно речной туман по утру. Отчаянно хотелось успокоить, бережливо приласкать это дивное создание, но порывов епископа всё одно никто бы не понял. А сам он не больно верил собственным словам: отдать Коммоду право быть в диковинном обществе? Черта-с-два, морские расположатся в поместье Гесфорда, что бы там себе не думал его величество. Однако коварные измышления переговорщика бесцеремонно прервал Мооран: — Могу я спросить вас, господин Гесфорд? — поинтересовался генерал и, как заведённый, вновь коснулся рубца на глазу. — Конечно, — с готовностью встрепенулся епископ. — За этим меня и прислали сюда. — Нет, не лукавьте. Не надо нарочно облегчать то, что до жути запутанно. Каков мотив ваших поступков? Зачем господину Коммоду видеть у себя на родине тех, кто прежде был его врагом? Гесфорд натяжно улыбнулся: прямота драконов была им нелюбима. Народу змей почти что невозможно было лгать — вранье они чувствуют кожей так же ясно, как и шершавую землю под когтями, как и буйный ветер под крылом. Лазейки оставались: уводить тему прочь, недоговаривать, — словом, изворачиваться на все лады. Посвящать генерала Моорана в миролюбивые планы его светлость не желал как отчаянный. — Боюсь, что я не смогу ответить вам за его величество, но готов поручиться: никаких показательных жертвоприношений и прочих кровавых ужасов приглашение не таит. — Ручаетесь? — Ручаюсь кровью предков, господин Мооран; мы не кровожадны, нисколько. — Значит, вы можете гарантировать, что моих братьев и сестёр не потревожат более бандитские вылазки побережья? Поскольку, к моему сожалению, они не прекращались до нынешней ночи, — внезапно вмешалась Сцилла, и голос её был слаще пения русалок. Она стояла к мужчинам вполоборота, не отрывая глаз от ночного светила. С лукавым блеском в суженных, как от опиума, зрачках, казначей прогнулся в танцевальном поклоне: — Я обещаю, леди, что вы больше не услышите об этом варварстве. — Не услышу…ха! Чудесно! А Магри? А генерал Мооран? Господин Гесфорд, это не обещание, это даже не гарантия, — всё с той же внеземной холодностью прошептала принцесса Жемчуга и атласа Океанов. Казначей замолчал, настороженно глядя на Сциллу. Резвые ребята Ирема совершали дерзкие выходки на свой страх и риск, солидно пополняя богатство земли. — Я постараюсь сделать всё, что в моих силах, чтобы предотвратить сию чудовищную несправедливость. Простите мне размытость слов — этот корень непонимания всегда был моим недостатком. — Спасибо вам, господин Гесфорд, — устало отозвалась драконша, поискав взглядом прддержки дженерале. Мооран тут же заметил нервный жест девушки и быстро передал Сцилле небольшой флакон с чем-то живым и сапфирово-синим. Пару раз вдохнув пары, она возвратила молодому человеку заключённое в стекло лекарство, что сотворили на магии. — Послушайте, мы могли бы отправиться в путь чуть раньше, — озабоченно предложил епископ, отметив отнюдь не лучшее состояние обоих переговорщиков. — За вашей свитой и вещами я оставлю приглядывать Саарентино. — Нет-нет, вы не так поняли. Это не усталость, это воздух. Первое время не слишком приятно, — сбивчиво отозвался Мооран, взявший на себя роль защитника прекрасной дамы. — Вам требуется вода? Командир смерил ироничным взглядом бывшего противника и дёрнул плечом: — Знаете, было бы неплохо. Ну разумеется нужна, и не реже, чем раз в день. На заклятых парах мы долго не продержимся. Я думал, вы учли это, выдвигая свои требования. Гесфорд хотел разразиться гневной тирадой в ответ. Какого же чёрта ему и слова не сказали об этом при заключении преремирия? Почему послы земель готовы сотрудничать, а послы океанов намеренно таят всё важное? И тут наконец его посетило озарение. Вот почему свита задерживается, вот почему Минатри поспешила скрыться, не простившись с Моораном. О, то была неимоверная подлость: раз бывший командир войск всё равно погибнет, так пусть опала коснётся и его головы! Пусть напоследок по гадкому сговору в дороге потеряются вещи дракона, а наземные станут пособничать мерзкому и медленному убийству. Когда ярость отхлынула от сердца, позволив размышлять трезво, его светлость стал раздумывать. Коммод дураком не был, и в палачи записываться не собирался. По этим двум причинам при Мерцающем дворе не так давно возвели купели. Собратья не думали, что они будут необходимостью, но позаботились, на всякий случай, об удобстве гостей. Как же причудлива судьба, и как же благосклонна! Прескверное бы вышло дельце, не подумай его величество о воде. Противоречивые чувства боролись друг с другом, и победило, по странной прихоти души, сочувствие. Ответственность? Пускай она ложится на плечи неподъемным грузом, но столь нагло подставлять изгнанников Гесфорд не станет. — Мы отложим перелёт, если в том есть нужда. Войдите в море, вернётесь вместе с вашей прислугой. — вдохнув, позволил епископ. — Верю на слово. В любом случае, у нас есть сеть подводных пещер и солёные озера поблизости. Все они поступят в вашу власть по прибытии.