Маки

пейзаж был убогий то свалки то стройки вокруг них дорожные знаки то серый бетонный забор то вдруг красные маки везде вдоль дороги

— Тебе докуда? — А какой тут город ближе? Элиста? Олег удивленно вскинул брови. Он ворвался вот так — ярко, оглушающе, подступающе-летне — пах дорожной пылью и кислотой энергетиков, и южный свежий еще-не-загар лежал на его белой коже розовеющими пятнами. Весь в веснушках. — Да. Но я только мимо, — Олег ехал до Астрахани. Точнее до Вадика в его Линейном. Рыжий улыбнулся совсем очаровательно — Олег не отводил глаз от живого лица. Все случилось будто бы случайно — ехал себе, думал, заправиться на следующей или через, грустил, что сиги кончились, слушал Сплина, а потом — у нас аномальная зона, вы теперь в кинематографе двухтысячных — тут кислотные цвета, слова «клево» и «мобила» и еще вот, фиолетовая жвачка мелькает меж белых зубов и розовеющего языка. — За скока? Олег отмер, одергивая себя — чел, ты просто на родной, обкатанной за лето кучу раз шестидесятке. Тут не кино — тут просто рыжий парень в вырвиглазных шмотках ловит тачку до города, и ты такое видел кучу раз, проезжая мимо. Ну, почти такое. — А сколько дашь? Рыжий улыбнулся, распахивая дверь. Он залез на переднее — юрко и весело, кинул назад полупустой рюкзак. — Меня Серый зовут, — он всматривался внимательно и едко — салон наполнился его сладковатым запахом. — Олег, — Волков посмотрел наконец прямо в него — откуда он тут такой взялся? почему один? Солнце начинало опускаться и било в глаза, Олег опустил козырек. — А у тебя зарядка есть? — Нет. Серый опустил тяжело поддающееся стекло, высовываясь навстречу ветру — что бы еще такого этому Олегу сказать? У него загар местного — на предплечьях белеют шрамы, золотятся волоски. В груди было легко-радостно, будто Серому в руки упал счастливый билетик, но с чего вдруг и почему — он не знал. Приключение шло своим чередом, и этот Олег в него идеально вписывался — молчаливый и… Серый повернул голову, рассматривая своего водителя, не зная, какое еще подобрать слово. И кинематографичный — да. Вот бы за окнами пейзажи Техаса или скалистые Альпы. Но за окном, может, и лучше — красное море — цветут маки. — Смотрел фильм про Красную Шапочку? Советский? — Серому казалось, что он бормочет сам себе, от оглушающего шума ветра в ушах себя было не расслышать. Но Олег ухмыльнулся уголком губ — и Сережа тоже почувствовал, как улыбается в сгиб локтя. — Не смотрел. — Я один раз видел — там в общем она в маковом поле лежала. Шапочка. — Хочешь полежать? — Олег весело хмыкнул, не сводя глаз с пустующей дороги. Серый промолчал, всматриваясь в закатный горизонт — с этим неразговорчивым Олегом с носом с горбинкой что-то да получится в этом пути, и в сердце зацветало предвкушение знания. Вечером стояли у шашлычной — работаем до последнего клиента — лука навалили больше, чем мяса. Олег смотрел на своего неожиданного попутчика — тот обгладывал куски так, словно никогда не ел шашлык. — Че продукт переводишь? — Здесь жир, — рыжик отодвинул кусок подальше на белеющем пластике тарелки. В наступивших майских сумерках стало холоднее, и в свете из маленькой палатки Олег рассматривал, как подрагивают чужие пальцы, бегут мурашки по предплечьям. — Холодает, — задумчиво пробормотал Волков в итоге, утаскивая с чужой тарелки недоеденный кусок под смешливый удивленный взгляд. — Что? Я не брезгливый. — Это хорошо, — так же задумчиво ответил Серый, улыбаясь. Теперь можно было рассмотреть Олега внимательно — у него красивые ровные брови и щетина, и подвески олдовские, как в общем-то и шмотки — он выглядит как человек, у которого в багажнике валяются старые футболки с принтами волков. И бита. Было странно — одуряюще влюбленно от наступающего лета, чувства пустых карманов, красивого попутчика, юности. Молодая свобода билась во всем — Серый знал, что может себе позволить. И хотел, чтобы не только он. — Я из Питера. Олег сначала удивился, кажется, а потом вдруг засмеялся: — Зачем ты выдаешь о себе какую-то рандомную инфу раз в несколько часов? — и, вопросительно хмурясь, выпил лимонада Буратино. Здесь и не такое есть — Серый за импровизированным прилавком рассмотрел вишневый Блейзер. — Может, хочу тебя разболтать? — он наклонился вперед, опираясь на маленький столик. Олег всмотрелся в него второй раз за весь путь настолько внимательно — на белеющей шее неоном отсвечивали какие-то кукольные бусы, девчонки такие плели еще в детстве, из бисера. Он весь такой был — как нарядная поделка из того, что оказалось под рукой. Сделанный с любовью, вылепленный, украшенный. — Соблазняешь меня, наевшись лука? Рыжика это не смутило — он заулыбался снова, как там — на выезде несколько часов назад. — Ну, ты же не брезгливый. В машине сидели долго, не хотелось заводить и снова просто ехать — хотелось этот необычный вечер немного растянуть, хотелось своего попутчика еще немного порассматривать — прикоснуться к этому персонажу из ненаписанных книжек. Ну какой он, Питер, на ощупь? Олег гнал от себя всякий бред, типа — а может это судьба? — или типа — а может у него схема? Ну, потому что — хотелось в совсем другое верить. В — а, может, и правда с ним хотят поболтать? Рыжик надувал огромный пузырь из хуббы-буббы, не удержался — еще и скиттлс прихватил. Кислющий. Заиграл Сплин. — Я себя чувствую как будто в детстве мечты — жую за раз три жвачки, дружусь с пацаном, у которого есть машинка и нашел где-то неработающий телефон. Олег откинулся на сидение, запрещая себе ощущение падения в-. В недетскую, другую мечту, искрящуюся и летнюю — вот тебе роман, которого никогда не было, словно кто-то пишет эти глупые диалоги, вкладывает им в рты — посмотреть, посмеяться с нелепых человечков. — А я себя чувствую в каком-то фильме. Серый с хлопком лопнул свой пузырь. — Вошел в твою грешную жизнь? — он улыбнулся и провел рукой по волосам — те лежали спутанными прядями. — Я твоя Марла? Олег закатил глаза: — Пошлятина. Рыжий оживился: — Ого, — он быстро опустил стекло, выплевывая жвачку, видимо, решив, что сейчас начнется настоящий, а не ленивый разговор, — ну, тогда — я типа… Может, Олег реально не умеет с людьми непринужденные разговоры вести? Серый, обсудив всех «роковых женщин кинематографа», которых сумел вспомнить, быстро переключился на музыку, начав легко подпевать: — Издалека долго… Классная песня, только грустная. — Почему? — Никто не заметил, как исчезла машина. — Главное, как она ехала… — Олег чувствовал, как горит в груди — чем больше он на этого Серого смотрел, тем больше хотел еще. Приворожил, что ли? — Чего? — он вдруг напрягся. Блять, Олег, наверно, выглядит как конченый — молчит, пялится и еле говорит. — Ничего, — он сел ровнее, начиная заводить машину. — Чего ты так смотрел? Пальцы были холодными — рыжик коснулся, быстро и как-то опасливо, чужой руки, осекшись через мгновение. Может, он перегнул? Утомил? И вообще — может, он все не так понял. И этот Олег, ну... Обычный. Нормальный. — Сори, — Серый отвернулся к окну, — забыл уже, как быстро люди от меня устают. Олег осторожно глянул — лицо у рыжика было тоскливое ужасно. Он припал к стеклу, и уголок губ силился подняться в подобии не-грусти, едва подрагивая. — Я не устал. Повисла тишина. Заиграла «Лестница». — Как там Питер? Серый посмотрел с интересом. — Скучно. — Да ладно? — Олег удивленно вскинул брови. — А я думал, так только у нас. У вас вот — Серый снова отвернулся к окну — видно звезды. Серый не знал, зачем однажды сказал себе — я так больше не хочу. И взял академ, и свалил с этой общаги, и уволился из этой ебучей кофейни, и вообще — никто теперь и из ниоткуда, ищет судьбу. Хотелось столкнуться с чем-то, что раскроет внутри запертое, подберет ключик, подцепит острым ногтем, прошепчет в-: я тоже тут, давай вместе. Телефон не работал, звонить было некому, и ехать тоже — совсем неясно куда. С прошлой тачки вышел в середине дня с чувством, будто снова зажимают около подсобки в «Радуге» — с мерзким чувством. И вот он — принц на черной ниве. — А сколько еще ехать? — не хотелось навязываться снова. Серый впервые стал рассматривать наклейки на бардачке, чтобы не сталкиваться взглядами — король и шут, волк, совсем затертая — с какой-то девушкой. Это охладило — ты перегрелся тогда на трассе, ты придумал чувство, которое так желаешь пережить. — В час где-то приедем. — А тебе норм? Долго. — А у тебя права есть? — Нет. — Ну, значит, норм. Пейзаж менялся — мимо ползли деревни, лэпы, коровы, один раз была какая-то забытая остановка, в свете фар отливала советская мозаика. — Останови! — Серый вдруг оживленно припал к окну. Олег резко затормозил к обочине, оборачиваясь. — Что? — Красиво очень, — Серый посмотрел как-то совсем по-детски, в теплом свете глаза у него стали блестеть, словно стеклянные. — Поторчим тут немного? Я зарисую быстро. Он рисовал и правда быстро, краски осторожно касались друг друга прямо на листе, Олег заглядывал с интересом. Было прохладно, но, несмотря на это, из тьмы доносилось пение цикад — казалось, словно в мире и нет больше никого, и этот сверкающий горизонт — подсвеченный завод, зеленеющее над ним небо — всего лишь фон в симуляции. Они отвернутся, и не будет ничего снова. Только я и ты внутри этой коробочки. Олег прошелся вдоль дороги — жалко, тюльпаны уже отцвели, наверно, этот питерский рыжик и не видел такого — тюльпановое поле, дарю! — Держи. Серый поднял голову — Олег протягивал маленький букет уснувших алых бутонов. — Это маки?! Глаза у рыжика заблестели, и он, забирая цветы, скользнул неловко прохладными пальцами по олеговой ладони. Коробка красок лежала у него на коленях, вот-вот нырнет в какую-нибудь открытую локтем. — Нет, это горицвет. По-моему… — Спасибо, Олег. Красивые. Как и ты — Олег оставил себе, прикусив язык. Они через несколько часов расстанутся навсегда — пусть у этого Серого останется такое воспоминание — подарили горицветы напротив уранового завода. Это, конечно, вряд ли он зеленым горел, но Вадик так любое производство близ Калмыкии называл. Курили вкусно, у рыжика нашлась на дне рюкзака помятая, говорит — еще питерская. Питер на вкус прикольный. Разложили заднее — еле нашел гаечный на 17. Олег прикрыл глаза — вот бы представить, как это — жить в бетоне, холоде, белом небе — вкусно, конечно, но не то. — Тут ночью корсаки могут быть, — Олег чуть повернул голову — посмотреть, как у Серого профиль окутывает выдыхаемым дымом. Он тоже повернулся — легко и близко. — Ага, и волки, наверно? — Я не шучу. — И я, — он многозначительно кивнул куда-то Олегу на грудь, — укусишь за бочок? А. Хитрый лис. Олег неловко коснулся подвески под футболкой. Заметил. Он затушил бычок, неудобно вертясь — сталкивались локти и ноги. А потом так раз — соприкоснулись случайно ладони. И рук никто не убрал. — Чувствую себя пьяно, — пробормотал Серый. — Я уже ездил так, но… не вот так, — в голосе была тоскливая улыбка, и пальцы дрогнули. — Здесь классно. И с тобой… повезло. — Романтика дороги, — неожиданно тихо ответил Олег, будто боясь, что лопнет от звука едва затянувшееся между-. Сложно дрожала нить на ветру, на голосах, на странных фантазиях. Серый негромко посмеялся. — Сливаешь меня? Намек понят. Олег промолчал, и рыжик продолжил, уже в другом тоне. — Я просто шучу. Не думай, что я на тебя охочусь или типа того. Просто…шутки. — Да понял я. Понял. Олег высвободил ладонь из-под чужой — и сплелся с ней пальцами, слыша взволнованный выдох. Шутки так шутки — сценаристам виднее, а пока пусть вот — разговоры о кино, собаках, общагах, и  обмен неловкими — если честно, ты мне сразу понравился — и — если честно, ты мне сразу нет. — А у тебя бывает чувство, что все не с тобой, а ты просто почему-то это видишь со стороны? — Серый заговорился, и все вдруг пошло легко и с чувством — Олег слушал внимательно и отвечал глубоко. — Редко… скорее как будто, все вокруг декорация, а ты не знаешь слов. — Может так и есть? — Серый взволнованно повернулся на бок, поправляя накинутую олегову джинсовку из багажника, футболок с волками не оказалось. Заскрипела пружина — теперь Олег чувствовал легкое дыхание где-то у скулы. — Может, мы, как прописанные персонажи, попадаем в разные сценарии? А все сделано в них до нас? Олег затаил дыхание — это так близко было к его, к нему, к тому, что о нем. Словно кто-то разделил на мгновение этот стеклянный купол, из-под которого видится мир вокруг. — Обычно, чтоб дойти до таких разговоров, надо долго пить, — Олег повернулся тоже, смотря в чужую улыбку, — если ты прав, то у нас сейчас какой сценарий? — Пока ночь — романтическое роуд-муви. Возьмет квир-пальму в Каннах. — Точно? — пока ночь Олег глушит как данность — не надейся ни на что. Просто разговоры. — Если в конце поцелуемся красиво — то точно. Цикады пели, краски высыхали незакрытыми, ползли полоски света редких машин.