Ours Poetica

Кофейня Киноко располагалась между Сабвеем и банком CITI на окраине исторического района их города. Киноко была волшебным уголком в окружающем их шумном мире; маленькая кофейня с выкрашенной в жёлтый цвет дверью, которая излучала тепло даже когда была закрыта, с её крыши свисали гирлянды, она была усеяна огоньками, которые отбрасывали мягкий свет на веранду. Небольшая дорожка из красного кирпича была усеяна кустами ирисов и лаванды, примостившимися между фарфоровых фигурок грибов и горшков с суккулентами, словно мазок краски среди палитры тротуарной плитки. Любому наблюдателю кофейня казалась обычной фантазией в стиле cottage-core, созданной предпринимателями-миллениалами, но люди с острым взглядом замечали спрятанные секреты: среди кустов и в уголках крыши были расставлены статуи гномов, все с тщательно нарисованными улыбками или нахмуренными бровями, и они всегда делали что-то необычное. Какие-то из них боролись друг с другом, другие танцевали джигу между собой, и некоторые (те, которые были для Томми любимыми) с красной краской на своей одежде точили пластиковые ножи. Вот это уже было пиздец как круто. Но больше всего Томми любил сад у входной двери. Когда поэтические практики затягивались и он не мог больше ни секунды сидеть и обсуждать схемы рифм, сад становился его местом для передышки. Он присаживался на корточки рядом с гортензиями и смотрел, как мотыльки кружат над гирляндами наверху, словно хищники, привлечённые добычей, их тонкие крылышки заслоняли свет, танцующий внизу на тротуаре; казалось, что не существовало ничего кроме него и урагана насекомых, парящих над его головой, будто он был единственным наследником маленькой вселенной, созданной лишь для его наблюдений. Это – причудливая кофейня с её садом и маленькими тайнами – было местом, где он мог наконец передохнуть от хаоса жизни. (Иногда казалось, что это было единственное место, где он мог дышать) Томми толкнул жёлтую дверь и услышал над собой хихиканье дверного колокольчика, уведомляющего владельцев заведения о новом посетителе. Его мгновенно окутал аромат свежемолотого кофе и вспенившегося молока, снимая напряжение в плечах после поездки сюда на машине. Боже, он любил это место. Он ухмыльнулся, встретившись взглядом с владельцем через всю комнату, помахал ему рукой и зашаркал внутрь. – Эй! Ти-Мэн! Приятно снова тебя видеть, – обрадовался брюнет, его большие бифокальные очки угрожали соскользнуть с носа, когда он буквально запрыгнул на стойку, чтобы поприветствовать его. Если бы Томми пришлось одним словом описать Карла Джейкобса, владельца и лучшего бариста Кофейни Киноко, он бы сказал ‘своеобразный’. Честное слово, этот человек был одним из самых чокнутых людей, которых встречал Томми (а он дружил с Таббо, ради всего святого); он был смесью неуклюжих рук и бессвязных предложений, слова всегда ускользали от него, когда он болтал с покупателем или рассказывал сказки о невозможных местах и ещё более невозможных людях. Когда он не болтал без умолку, его голова витала в облаках, уставившись в необычные места и бормоча себе под нос о книгах и доппельгангерах. Это было странно, но никто не обращал ни капли внимания на странности Карла – их хватало на всю жизнь. (Например, никто особо не знал, откуда взялся этот чел. Будто однажды заведение просто появилось с владельцем в придачу, заменяя собой милый ресторан морской кухни, успевший полюбиться городу. Никакого объяснения, никакого предисловия, просто новая магическая искра, устроившаяся среди городских зданий, как светлячок на траве – скромно) – Привет, Карл! Как жених поживает? – Томми прислонился к стойке, искренне интересуясь, как дела у Сапнапа; он попал в какой-то инцидент с фейерверками (которые точно не были незаконными, парень вовсе не был пироманом или кем-то ещё) на заднем дворе Дрима. – Я слышал, ожоги были не слишком серьёзными? Карл хмыкнул, уже устроив суматоху из чашек и чайных пакетиков, когда он начал готовить Томми его обычный заказ. – Он в порядке, просто немного раздражён тем, что мы с Джорджем запретили ему заниматься незаконной деятельностью в ближайшем будущем. Сводит его с ума от скуки. Томми сочувственно поморщился и серьёзно кивнул. – Ах, да, агония скуки. Куда больнее, чем ожог второй степени, – он наблюдал за тем, как Карл налил его чай в чашку с тёплым молоком, аккуратно перемешивая их, будто пропуская нить через ткацкий станок. Навыки бариста Карла сами по себе были искусством – каким бы забывчивым ни был парень, он никогда, никогда не ошибался в заказе. – До свадьбы заживёт? – О, конечно. Мы думали отложить её на пару месяцев, но он сказал, что шрамы от ожогов будут выглядеть ‘чертовски круто’, – протянул Карл, сморщив нос от собственной имитации слов Сапнапа, прежде чем расплыться в улыбке, – но дата всё ещё назначена на июль. Ты придёшь? Позади него раздался звук колокольчика, и Томми решительно проигнорировал шаркающий звук трёх пар ног. – Да, должен! Я всё ещё думаю над тем, что надеть – но мистер Сэм сказал, что отвезёт меня на шоппинг за костюмом. – Кто отвезёт тебя на шоппинг за костюмом, приятель? – голос отца прозвучал у него за плечом, и Томми сдержал насыщенную гримасу. Точно. Его отец не знал ни о свадьбе (ни о Карле в целом, бесполезно нашёптывал ему голос, и точно не о твоих отношениях с мистером Сэмом), ни о том, что Томми нужен был костюм, чтобы на неё пойти. Честно говоря, он даже не планировал рассказывать отцу, ему хватало денег с дней рождения и праздников, чтобы самому заплатить за костюм, и он был уверен, что мистер Сэм поможет ему разобраться с галстуком и со всем остальным. Плюс, мужчина уже пообещал, что подвезёт Томми и его плюс один в этот вечер. Это работа отца, он нахмурился, отец должен научить тебя завязывать галстук и вставлять запонки в отверстия для пуговиц. – Для чего тебе костюм, Томс? – вмешался Уилбур, проскользнув в пространство справа от Томми и небрежно положив локоть на его плечо, и наклонил голову к Карлу. Томми напрягся от прикосновения. – Что, хочешь пойти на какие-то модные школьные танцы? Карл открыл рот, чтобы ответить, но Томми прервал его быстрым “не твоё дело”. Его старший брат моргнул с совиным удивлением, когда Томми отстранился от его касания, сжав губы в тонкую линию. Томми попытался проигнорировать острую боль в груди от такой реакции, вкладывая помятые долларовые купюры в руку Карла, чтобы заплатить за свой напиток; почему его должно волновать, расстроил он Уилбура или нет? Конечно, он был немного более холоден по отношению к старшему, чем это было необходимо (нет, не холоден, его гнев и обида обжигали), но поездка на машине в кафе была похожа на хождение по яичной скорлупе... если бы яичная скорлупа была сделана из стекла и горела, да. Уилбур пытался завести непринуждённый разговор о том, какие занятия он хочет посещать в следующем году и о том, нервничает ли он перед выпускным классом, пока Техно не делал ничего, кроме колких замечаний об одежде Томми (– Вижу, ты всё ещё носишь ту же футболку и джинсы, что и в средней школе, – голос Техно был слишком сухим для юмора), его волосах, выражении лица, придираясь ко всему, что касалось его, пока он не покраснел от глаз на своей коже. Теперь, когда Карл передал ему его обычный заказ – Лондонский туман, большой, с двумя дополнительными ложками сахара, его тепло обжигало подушечки пальцев, – он понял, что его братья практически ничего о нём не знали. Не совсем. Они знали его возраст, что он всё ещё любит видеоигры и презирает физические упражнения, но они не знали его. Они не знали, что он всё ещё помнил, как играть пару песен из подслушанных старых уроков Уилла по игре на пианино, что он заново запоминал таблицу Менделеева и свойства всех элементов каждый год, только чтобы он мог понять ночные бредни Таббо в сообщениях, что он всё ещё боялся темноты и ходить домой в одиночку (что он всё равно делал это, когда наступала ночь), или что он проводил каждые выходные в окружении поэтов, некоторые старше его почти на десять лет, и каждый такой же блестящий, как предыдущий. (Он боялся, что они узнают, что они узнают его таким, какой он есть. Будут ли они скучать по ребёнку, которого оставили позади? Винить его за то, что он покончил с плаксивым мальчишкой с большими голубыми глазами и неровными зубами?) И это было правдой, не так ли? Не делом Уилбура было следить за поведением Томми, спрашивать, куда он собирался и зачем, – он отказался от этой обязанности, когда переехал в Лондон. То же самое касалось и Техно; вундеркинд отказался от каких-либо требований к хорошему отношению Томми, когда он сел на самолёт, направляясь в свою дохера престижную школу в Массачусетсе, и никогда не оглядывался назад. Это Большие Мысли, сказал бы Таббо, и иногда тебе стоит оставлять Большие Мысли для листка, чел. Остальные из нас не поспевают. Верно. Таббо и Ранбу; он должен был найти, где им сесть, наверное, за достаточно большим столом на случай, если Ранбу решит принести материалы для его предстоящего летнего турнира по дебатам (фу, ну и ботан, заниматься академическими внеклассными занятиями летом?), или если Таббо осенит вдохновение, и он захочет набросать свои чертежи по робототехнике на уголке салфеки. Боже, оба его друга были настоящими гиками, постоянно болтающими друг с другом о последних достижениях в области технологий и программирования. Ну, он предполагал, что он тоже ‘гик’, раз проводил свой обеденный перерыв, показывая двум другим свои аннотации и заметки к практике, цитируя строки посреди разговора, если это уместно (несмотря на протесты Таббо о том, что “отсылки к Перси Биши Шелли никогда не уместны, никогда”). – Увидимся, Карл, – он улыбнулся, радость в его голосе теперь была менее приторной и более искренней, когда он сделал глоток своего напитка. Идеально, как и всегда, – передавай Сапнапу привет. Позади него его семья беспокойно колебалась, явно не на своём месте, молчаливая, когда бариста в очках помахал им и слабо улыбнулся. – Увидимся, когда придёшь за добавкой, здоровяк. Просто убедись, что не превысишь лимит, который Паффи установила для тебя на этой неделе, или она оторвёт мне голову. В ответ на это что-то тёплое замерцало в пустоте его живота, и он сомневался, что это был напиток, который он пил. Независимо от того, как сильно он изображал своё недовольство по этому поводу, знать, что Паффи тщательно следит за его потреблением кофеина... заставляло чувствовать себя хорошо. – Точно, понял, мистер Джейкобс, – он насмешливо ухмыльнулся и вернулся к своей задаче, проскакивая между своих сбитых с толку родственников. Изначальное волнение от того, что он покажет своим друзьям кафе, его безопасное место, вернулось с полной силой; он хотел, чтобы они любили его так же, как он, хотел, чтобы они тоже нашли здесь дом, среди садовых гномов и мягко освящённых анклавов из растянувшихся книжных полок и кресел-мешков. В груди у него затрепетало, и его улыбка стала шире, когда он уселся за большим, рассчитанными на троих круглым столом, окружённым стульями с бархатной обивкой. Не нужно нервничать; всё будет идеально.

***

Нельзя сказать, что Таббо нервничал, скорее, он просто волновался. Он волновался не о том, хорошо ли проведёт время со своими лучшими друзьями, или о том, понравится ли ему нитро-кофе в этом милом заведении, в которое их привёл Томми (и, он должен был признать, оно было довольно очаровательным) – он волновался о Томми. Само по себе это не было чем-то необычным: Таббо проводил больше времени, чем было необходимо, беспокоясь о своём лучшем друге, будь то его предварительная оценка или шалости, которые вытворял младший в период сдачи экзаменов, Таббо всегда пристально следил за блондином. (Ранбу любил дразнить его наседкой, или говорить, что он слишком много нянчится с Томми, но Таббо был не против. Если ему придётся порой играть роль Друга-Мамочки, чтобы убедиться в том, что его лучший друг в порядке, он сделает это без колебаний) Поэтому, конечно, Таббо заволновался, когда в групповом чате появилось сообщение от Томми, в котором говорилось, что отец подбросит его. Несмотря на то, что они двое дружили уже почти четыре года, разделяя бесчисленные часы смеха, втиснутые между учебными занятиями в дискорде и курсовыми работами, Томми никогда особо не говорил о своей семье. Тем не менее, Таббо знал, что отношения его лучшего друга с отцом были натянутыми в лучшем случае и безразличными в худшем; намёки на это были в неудачных шутках и необдуманных комментариях, в том, как плечи Томми поднимались до ушей, когда он пожимал ими, говоря: “мой отец поздно вернётся домой, так что ему будет всё равно, если я уйду”, как он постоянно проверял свои оценки онлайн, чтобы отслеживать малейшие изменения, в его практически пустых ланч-боксах с вредной едой, из-за которых Ранбу и Таббо тайком подкладывали полезные снэки в рюкзак подростка на протяжении учебного дня. И, конечно, Таббо видел строки, бесконечные наброски стихов на полях бумаги Томми или на стикерах, которые намекали на горькую картинку с пустым домом и одиноким мальчиком. (И потом была Та Ночь, когда Томми взял трубку после пятого пропущенного звонка, хриплым от рыданий голосом прося, нет – умоляя Таббо сказать ему, почему все его бросили. Таббо не мог ответить на такой невозможный вопрос, не мог сделать ничего, кроме как сидеть на своей кухонной стойке до 3 часов утра, болтая ногами, пока он называл Томми все причины, по которым он стоит того, чтобы остаться) Да. Можно с уверенностью сказать, что когда Таббо получил это сообщение, он был довольно ‘взволнован’. Теперь, подходя к столу Томми с нитро-кофе в руке и осторожно нарисованной улыбкой на его лице, он почувствовал, как нервы начали таять, когда Томми одарил своих друзей улыбкой ярче, чем всё, что мог бы запечатлеть телескоп Хаббл. В Томми было что-то такое, что дестабилизировало кислород в воздухе, заставляло чувствовать всё наэлектризованным и воспламеняющимся. Может, дело было в том, как его смех эхом раздавался даже в самой маленькой комнате, как он мог вытащить даже Ранбу из их скорлупы, как стихи Томми вливались в повседневный разговор, нежные слова неожиданно обнажали чувствительную, вдумчивую сторону его друга, которую он никогда раньше не видел, – что бы это ни было, это заставляло Таббо чувствовать, будто воздух загорелся. – Табсо! Ранбуб! Слава Богу, вы наконец пришли, я уже почти допил свой напиток, изнывая от скуки! Пришлось купить маффин, чтобы он составил мне компанию! – блондин развалился поперёк бархатного кресла, в котором сидел, прижав тыльную сторону ладони ко лбу, словно дама, потерявшая сознание. Таббо закатил глаза, тяжело опускаясь на стул, отломил кусочек упомянутого маффина и отправил его в рот под крики Томми. – Эй, мудила! – Тебе не могло быть настолько скучно, – сказал Ранбу, криво улыбаясь и кивая на кусочки бумаги, лежавшие на столе, покрытые рисунками персонажей Диснея (в основном из Вверх) и кривыми строфами. Таббо фыркнул, видя растущее смущение Томми и то, как он выпрямился и капризно, словно ребёнок, скрестил руки на груди. – Ну, такой Здоровяк, как я, может найти способы интеллектуально стимулировать свой разум. Просто, ребят, это ваша вина, вы так опоздали, что мне пришлось проявить творческий подход. – Томми, мы буквально пришли вовремя, просто ты приехал раньше- – Оправдания! – прокукарекал он в идеальной интерпретации их учителя по химии со второго курса, вызвав у всех троих приступ хохота. Таббо уже чувствовал, как тяжёлый вес беспокойства в его животе ослабевает, и он обнаружил, что на его лице расплылась улыбка, когда он шутил со своими лучшими друзьями. В мире не было ничего похожего на то, когда тебя окружали два человека, которые делали жизнь чуть более сносной, чуть более яркой. Но в воздухе всё ещё витал стойкий привкус дискомфорта, смешавшийся с насыщенным ароматом молотого кофе. Глаза Томми метались куда-то поверх плеч Таббо, постоянно поблескивая чем-то неприметным, когда он смотрел на то, что его беспокоило (и у Таббо было смутное подозрение, что он знал, на что, а точнее на кого, смотрел Томми). Неважно. Таббо будет волноваться об этом позже; ради Томми, который взволнованно болтал об укромных уголках кофейни, он пропустит это мимо ушей. – Ой! Ранбу! Как прошёл последний турнир? – спросил Томми, когда Ранбу протянул руку, чтобы отломить кусочек черничного маффина, который они делили. Таббо вырвал кусочек из руки Ранбу, который лишь вздохнул, когда Таббо начал самодовольно жевать. (В комнате был очевидный слон, и все это знали. Томми продолжал смотреть в сторону, Ранбу беспокойно стучал ногтями по деревянному столу, а Таббо... он просто пытался не дать миру развалиться) – Я занял пятое место из семидесяти в Импровизированном Выступлении, так что я этим, в принципе, доволен. Тренер был не слишком рад нашему месту в Дуэтах, но... эм, Пёрплд был не в настроении на этой неделе. Хотя не могу его винить, было где-то 7 утра. – Что насчёт Драматической Интерпретации Ханны? Я знаю, что Томми давал ей советы по разделу чтения стихов? – Таббо сделал глоток своего холодного нитро-кофе и обнаружил, что он закончился. Он разочарованно сглотнул. – Ага, мы немного поработали над этим, у неё были проблемы с интонацией. Ну, Шекспира бывает трудно прочувствовать, – промычал Томми. – Оу! Эм, хорошо, вроде бы? Я не очень разбираюсь в Драматургии, но мне кажется, что всё прошло хорошо. Вообще, она, эм, хотела когда-нибудь побольше поговорить с тобой об исполнительной поэзии? – на это Томми просиял, пустившись в пространственную речь о потенциале Ханны Роуз стать слэм-поэтессой, о своей команде и о том, как он мог ввести её в курс информации Паффи, чтобы познакомить её со сценой. Таббо вполне естественно кивал; честно говоря, он не был в восторге от всей этой поэзии, в которую ввязался Томми, не мог смириться с мыслью о том, чтобы добровольно тратить своё время на чтение претенциозной херни ради удовольствия, но он знал, что Томми это нравится. И потому он улыбался и выслушивал идеи Томми о Романтизме, смеясь над ловкими замечаниями о любовных стихах и задавая ему вопросы о жаргоне слэм-поэзии. Мой мозг не создан для метафор и красивых выражений, думал он, но всё равно чувствовал тепло в животе, когда Томми показывал ему свою любимую поэму, или присылал строфу, которая особенно напоминала ему о Таббо. Это, всплеск волнения в его груди, когда его друг вслух читал свои работы, порой заставляло Таббо желать, чтобы он мог делать то, что делал Томми. Нет, это была не зависть, это было что-то другое, что-то, что сворачивалось у него в животе и вцеплялось в диафрагму. Я не создан для поэзии, смеялся он, и делал вид, что его это не беспокоило. И на самом деле так и было; он не боялся, что Томми бросит его ради другого друга, который умел превращать язык в искусство так, как это делал блондин, который мог понимать все сравнения и не запинался во время чтения из-за того, что слова не лежали на месте. Он не боялся, что это новое убежище, которое нашёл Томми, кофейня с миленькой эстетикой и персоналом, который знал его заказ наизусть, было острием разлучавшего их клина. Окей, может, это его лишь капельку беспокоило. Таббо крепче сжал свой напиток. Нет, ничто их не разлучало, Таббо просто драматизировал. Он позволил этой знакомой неполноценности, от которой он так отчаянно пытался избавиться с каждым турниром Научной Олимпиады и продвинутыми курсами, которые он посещал, овладеть им. Томми не бросит его из-за его дислексии. Он никогда не относился к Таббо по-другому из-за его трудности в обучении – вместо того, чтобы шутить над ним, мальчик добродушно смеялся над каждым острым ‘завали ебало я не умею читать’, которое Таббо бросал в его сторону, никогда не нянчился с ним, никогда не недооценивал его – и он всегда следил за тем, чтобы Таббо знал, что он такой же способный, как остальные, независимо от того, что у него уходило больше времени на домашнее задание по литре. Так что да, Таббо по несколько минут слушал, как его друг болтает о поэзии. Несмотря ни на что, это он мог сделать – дать Томми возможность быть самой настоящей версией себя рядом с Таббо и Ранбу. Потому что, будь это всё, что он мог сделать, он бы сделал это без единого возражения. (Потому что Томми сделал то же самое, и Таббо никогда этого не забудет) – Так, как прошла поездка за братьями? – Ранбу был первым, кто затронул тему, которую решительно заметали под ковёр с каждым остроумным замечанием и взрывом смеха. Судя по гримасе, исказившей черты лица Томми, это была нежелательная смена темы. – Видимо, не очень хорошо. Томми пожал плечами, помешивая последние капли Лондонского тумана в своей кружке и избегая взглядов остальных. – Это было... неловко. И чертовски рано. Мне пришлось сесть сзади с Уилбуром и Техно, что было, эм, это было нормально. Самым тяжёлым были их тупые вопросы, – его голос повысился, нос сморщился, когда он насмешливо сказал, – о, Томми! Как дела в старшей школе? Ты всё ещё тратишь всё своё время на видеоигры? Будто... будто они даже не хотят признавать, что я не говорил ни с одним из них годами! Все эти дурацкие светские разговоры и ‘навёрстывание упущенного’ – это не моё. Сердце Таббо болезненно сжалось, и он слабо улыбнулся Томми. – Похоже, они хотят восстановить с тобой связь! Это не так уж плохо, – Ранбу быстро кивнул, промычав что-то в знак согласия с Таббо, когда тот продолжил, – это просто трудности роста, знаешь? Период адаптации. Младший снова пожал плечами, хмурая гримаса искривила его губы, когда его взгляд переместился в сторону, остановившись на чём-то, чего не мог увидеть Таббо. – Наверное, так и есть, просто это всё было похоже на... знаешь, как когда ты на семейном празднике, или ужине, или что-то такое? И там этот один родственник, которого ты всегда видишь на задворках вечеринки, и единственный раз, когда они к тебе подходят, – это чтобы поговорить о том, как сильно ты вырос с вашей последней встречи? И они такие знакомые, будто ты их знаешь, они подходят к тебе каждый раз, и ты знаешь, что будет, но в конце концов это просто незнакомец, у которого с тобой одна фамилия? Было похоже на это, будто со мной на заднем сиденье сидели два незнакомца. После этого не осталось ничего, кроме тишины. И что можно было сказать в ответ на это признание, какое утешение мог бы дать Таббо? – Томми... – Я просто- всё в порядке. Я не хочу... Это просто Большие Мысли, не так ли? – Томми криво улыбнулся, будто эти слова были дружеской шуткой, а не высвобождением. В этом была особенность Томми: он всегда пытался облечь свои эмоции в понятный ему язык, всегда пытался украсить свои мысли так, чтобы они были настолько далеки от раны, что это был лишь остаток того, что было. Таббо кое-что понимал; он был учёным, он верил, что всё было лишь данными для анализа и применения, каждый человек – скопление различных клеток, которые строились друг на друге в хорошо отлаженные системы, но особенность систем в том, что они требуют поддержки. Если его друг не поддерживал свою ‘эмоциональную систему’, гарантируя, что его нейроны будут работать адекватно и регулярно... Таббо не был склонен к метафорам, но он был человеком науки, и он знал, что происходит во время сбоя системы. Но всё, что он мог сделать перед лицом неудачи, – это попытаться оттянуть катастрофу и сделать всё возможное, чтобы подготовиться к последствиям. И это, подумал он, наблюдая, как Ранбу втягивает Томми в очередную дискуссию о новейшей игровой механике Mortal Kombat, он мог сделать.

***

Раньше, чем ему хотелось бы, Таббо и Ранбу пришлось уйти (– К сожалению, практика дебатов ждать не станет, – извиняющимся тоном усмехнулся Ранбу, и Томми похлопал их по плечу), и Томми вновь оказался на заднем сиденье отцовской машины по дороге домой. Верные своему слову, остальные члены семьи Уотсон не приближались к троице подростков на протяжении завтрака, издалека наблюдая за тем, как трое колебались между взрывными препирательствами (в основном Томми выкрикивал ругательства в адрес Ранбу за его существование) и тихими, напряжёнными моментами, когда Томми чувствовал ком в горле и наворачивающиеся на глаза слёзы. Когда они попрощались быстрыми объятиями и последними шутками, Таббо отвёл его в сторону и строго с ним поговорил. Хотя бы попытайся дать своим братьям шанс, хорошо? Невысокий брюнет слегка нахмурился, пока Томми избегал его взгляда, но продолжил, Я понимаю, что это... тяжело, но я думаю, что они действительно хотят сблизиться с тобой. И я думаю, что ты тоже этого хочешь. Просто... попытайся, ладно? Ради меня? (Томми лишь кринжанул, но ему удалось слегка кивнуть в ответ на мольбу своего лучшего друга, да и как он мог поступить иначе? Лицо Таббо озарилось такой непрочной надеждой, что Томми испугался, как бы падающая дождевая капля не разбила её полностью) Томми съёжился на том месте, где он был зажат между двумя старшими братьями. Слева от него Техно давно вырубился, когда путешествие на самолёте наконец сделало своё дело, его рот был открыт в храпе, а голова прислонена к окну, мягко покачиваясь на каждой выбоине, которую Фил всеми силами пытался объехать, но всё равно задевал. Справа от него с тяжёлыми мешками под глазами, устало моргая в попытке настроить свои внутренние часы на западное побережье, Уилбур заткнул уши наушниками и подпевал тому, что играло в них, наблюдая за проносящимся за окном миром. Томми не мог не смотреть на своего брата, впервые за восемь лет полностью оценивая его внешность – мало что изменилось, у него по-прежнему были нелепо уложенные волосы, которые облаком падали на лоб, и очки в серебряной оправе – но его лицо вытянулось, с него исчезло детское сияние, и теперь у уголков его рта были морщинки от улыбки, а между бровями – тревожная складка. Его брат постарел, и это осознание удерживало его в плену одышки; его брат был здесь, по-настоящему здесь, спустя восемь лет, и он стал взрослым. Мужчиной. В глазах Уилбура промелькнуло что-то неприметное, пока он смотрел в окно, и он повернулся, чтобы встретиться взглядом с Томми. Они просидели так мгновение, вечность, один удар сердца, не сводя друг с друга глаз, будто кто-то из них вот-вот растворится в тумане. Затем, когда мир вокруг них погрузился в анабиоз, а храп Техно сменился тихими вздохами, Уилбур достал свой правый наушник и протянул его младшему брату. Томми не пошевелился. (Я думаю, что они действительно хотят сблизиться с тобой... Просто... попытайся, ладно? Ради меня?) Он протянул руку за наушником и осторожно вставил его в ухо. Уилбур одарил его лёгкой улыбкой, и Томми откинулся на спинку сиденья, наслаждаясь нежным бренчанием гитары и низким напеванием в ухе, пока они ехали в машине, дрожащей от выбоин и лежачих полицейских, а послеполуденное солнце поднималось всё выше и выше в небо, пока не послало лучи света сквозь ветровое стекло, заливая трёх братьев теплом. И вот так они и сидели, едва соприкасаясь плечами, но соединённые тонким белым проводом и какой-то музыкой, которая звучала в наушниках, этот маленький мостик был так близок к тому, чтобы распасться в ничто, но всё же удерживал их. Глаза Уилбура закрылись и, несмотря на все усилия старшего брата, его дыхание выровнялось с наступлением сна – Томми почувствовал, как уголки его губ тронула улыбка. (И я думаю, что ты тоже этого хочешь) Его телефон зажужжал, и сначала он не хотел его проверять, боясь разрушить этот момент, который казался таким же хрупким, как лепесток цветка под его большим пальцем, но глаза Уилбура всё ещё были закрыты, и ответ на сообщение не изменит этого факта, и потому он взглянул на светодиодный экран. Страх скрутил его желудок при виде чёрного текста перед ним: НАПОМИНАНИЕ - ЧТ. ОТКРЫТЫЙ МИКРОФОН С ДРИМОМ 9 ВЕЧЕРА!!!ГРУППОВАЯ ПОЭМА!!! НАЙДИ КТО ПОДВЕЗЁТ!