Мотив Падения в творчестве Джона Мильтона и Джона Толкина

Мифология Толкин Джон Р.Р. «Властелин колец» Толкин Джон Р.Р. «Арда и Средиземье» Толкин Джон Р. Р. «Хоббит, или Туда и обратно» Библия Толкин Джон Р.Р. «Сильмариллион» Толкин Джон Рональд Руэл «История Средиземья» Толкин Дж.Р.Р. «Книга утраченных сказаний»
Статья
Завершён
NC-17
Мотив Падения в творчестве Джона Мильтона и Джона Толкина
Balduin
автор
Описание
Как "Комос" и "Потерянный рай" Джона Мильтона повлияли на мотив Падения в творчестве Джона Толкина и какие религиозные мотивы и мифологические архетипы воспроизвелись в творчестве обоих авторов.
Примечания
Некоторые тезисы статьи могут не соответствовать нынешней позиции автора (особенно во второй и третьей части), устарели и нуждаются в переработке.
Поделиться
Содержание Вперед

2.1. Падение нолдор: сходства и различия с Мильтоном в вопросе о хюбрисе.

      О Падении людей из текстов Толкина известно мало достоверной информации, и сам сюжет о нем Толкином на протяжении его творчества подвергся ряду значительных видоизменений — от совращения большинства (не всех!) людей посланником Мэлько Фангли в «Книге Утраченных Сказаний» до «Легенды Аданэль», где все люди признают своим Богом Моргота, лично явившегося в Хильдориэн. Наоборот, сюжет о Падении нолдор (они же «(г)номы», «нолдоли»), в ключевых деталях неизменный, фигурирует ещё в ранних текстах («Книге Утраченных Сказаний»). Он одновременно и похож, и не похож на библейскую историю Адама и Евы, которую литературно изложил Мильтон.       Валинор как место, охраняемое Валар, «ангелами» толкиновского Легендариума, где эльфы живут в (правда, как показали дальнейшие события — очень относительной) безопасности, не может не напоминать охраняемый ангелами мильтоновский Эдем. Вот как мильтоновский Сатана описывает положение людей, живущих в Эдеме: «На радость бесподобный мир воздвиг, // Властителем Земли его нарек // И поселил на ней, а для услуг — // Крылатых Ангелов, — о, срамота! // И челядинцев пламенных прислал // Нести земную службу и стоять // На страже, при оружии» (and for him built // Magnificent this World, and Earth his seat, // Him Lord pronounc'd, and, O indignitie! // Subjected to his service Angel wings, // And flaming Ministers to watch and tend // Thir earthy Charge).       Мелькором в его действиях в Валиноре движет зависть к благополучной жизни эльфов, которую он намерен отравить: «В глубине души Мелькор более всего ненавидел эльдар, потому что были они прекрасны и радостны, и еще потому, что в них видел он причину выступления Валар и собственного низвержения». Мильтоновский Сатана ненавидит Адама и Еву в том числе потому, что они обладают блаженством, которого он сам лишен навсегда, и надеется заставить их страдать также, как страдает он сам:

— Мучительный и ненавистный вид!

В объятьях друг у друга, эти двое

Пьют райское блаженство, обретя

Все радости Эдема. Почему

Им — счастья полнота, мне — вечный Ад,

Где ни любви, ни радости, одно

Желанье жгучее, — из ваших мук

Не самое последнее, — томит

Без утоленья.

Sight hateful, sight tormenting! thus these two

Im paradis't in one anothers arms

The happier Eden, shall enjoy thir fill

Of bliss on bliss, while I to Hell am thrust,

Where neither joy nor love, but fierce desire,

Among our other torments not the least.

      Этот мильтоновский мотив присутствует и у Толкина — в эпизоде «Лэ о Лэйтиан» в тронном зале Ангбанда, где Моргот намеревается надругаться над Лютиэн:

А! Проклятье Богам! О неистовый голод,

О жажды слепой пожирающий холод!

Вы прекратитесь на миг потому,

Что эту добычу я ныне возьму!

A! curse the Gods! O hunger dire,

O blinding thirst"s unending fire!

One moment shall ye cease, and slake

your sting with morsel here I take!

      Любопытно, что Толкин трансформирует мильтоновский «половой» аспект Падения — если у Мильтона Сатана искушает Еву, которую Мильтон рисует как уступающую Адаму едва ли не во всех возможных отношениях[1], то, напротив, у Толкина Мелькор искушает нолдор, представителей «одареннейшего рода эльфов» (Письмо 131). Интересно и то, что искушению Мелькора у Толкина особо подвержены не «слабые» женщины, а, наоборот, «сильные» мужчины. Если мы возьмем, например, супружескую пару Феанора и Нерданэль, то жертвой манипуляций Мелькора, приведших его к трагическому концу, в ней становится именно мужчина, а не женщина. При этом толкиновская Нерданэль — персонаж, описанный автором прежде всего с точки зрения личностной характеристики и присущих ей талантов, а не физической привлекательности [2] (поэтому лично я очень жалею, что она у Толкина фигурирует лишь в нескольких эпизодах), в отличии от мильтоновской Евы, прекрасной как богиня, но глупой и легкомысленной.       У Мильтона причиной падения Евы становится стремление к независимости от мужа — сперва она, чтобы доказать ему, что устойчива к искушениям, блуждает одна по Эдему, где встречает Сатану, вселившегося в змея. Не случайно, съев яблоко, мильтоновская Ева думает о том, «Не лучше ль преимуществом познанья // Одной владеть и возместить изъян, // Присущий женщине, чтоб закрепить // Любовь Адама и сравняться с ним, // А может, кое в чем и превзойти // Не зареклась бы! Низший никогда // Свободным не бывает!" (But keep the odds of // Knowledge in my power // Without Copartner? so to add what wants // In Femal Sex, the more to draw his Love, // And render me more equal, and perhaps, // A thing not undesireable, somtime // Superior: for inferior who is free?). Мильтон пытается максимально «очистить» мотивы Адама при грехопадении, создав ещё более неблагоприятную для женского пола, чем в Книге Бытия, версию грехопадения — мол, он съел плод познания добра и зла исключительно из любви к жене, не видя жизни без неё:

Ежели Господь создаст

Вторую Еву и ребром вторым

Я поступлюсь, — возлюбленной утрата

Неугасимо будет сердце жечь!

Should God create another Eve, and I Another Rib afford, yet loss of thee Would never from my heart.

      У Толкина, напротив, независимость Нерданэль от мужа, которого она в конечном итоге покинула, отказавшись последовать с ним в Исход нолдор, позволяет ей избежать участия в событиях вроде резни в Альквалондэ. Нерданэль охарактеризована как умная и рассудительная женщина: «Мудростью своею она поначалу сдерживала Фэанора, если пламя его сердца разгоралось слишком жарко; но его поздние деяния опечалили ее, и они отстранились друг от друга» («Поздняя Квэнта Сильмариллион»). Образ Нерданэль у Толкина производит на меня более сильное (в положительном смысле), чем образ мильтоновской Евы, воплощающей сексистские стереотипы времен Мильтона.       Безусловно, соблазн, которым Мелькор подталкивает нолдор к уходу из Валинора и который лег в основу программы Феанора времен Исхода Нолдор, а позднее воспроизвелся в идее его внука Келебримбора сделать Средиземье прекрасным как Валинор, то есть идея, что нолдор смогут, обосновавшись в Средиземье, не подчиняясь Валар, наслаждаться таким же блаженством, которым они обладали в Валиноре, для Толкина как христианина в основе своей идентичен греху Адама и Евы — попытке найти независимое от Бога (или, в случае нолдор, от наместников Бога — Валар) благо, означающей стремление «познать [ = обрести] добро и зло» независимо от Бога.       Тот же грех, по мнению многих христиан, лежал в основе падения и самого дьявола: «Иные, богословы, как, например, Фома Аквинский, понимали дьявольскую гордыню иначе: они полагали, что дьявол, будучи существом более чем здравомыслящим, никак не мог желать полностью уподобиться Богу, так как не мог не осознавать утопичности подобного притязания. Дьявол хотел лишь свободы: он хотел получить собственное блаженство и собственное спасение своими силами, <хотел иметь это благодаря достоинствам своей природы (per virtutem suae naturae), а не благодаря Божьей помощи и с Божьего соизволения> (ФОМА АКВИНСКИЙ, СУММА ТЕОЛОГИИ, 1А: 63:3)»[3]. Этот мотив присутствует в «Потерянном Рае» — например, Сатана у Мильтона хвастливо заявляет, что он «в себе // Обрел свое пространство и создать // В себе из Рая — Ад и Рай из Ада // Он может» (The mind is its own place, and in it self Can make a Heav'n of Hell, a Hell of Heav'n). С другой стороны, Валар - не Бог, а лишь его наместники, и, таким образом, даже в христианской оптике бунт против них менее губителен, чем бунт против Бога; особенно с учетом ранних версий Толкина, где об ошибках Валар говорилось прямым текстом       Это, на мой взгляд, ключевое внутреннее противоречие «Сильмариллиона», в определенном смысле диалектическое. С одной стороны, восстание нолдор против Валар инспирировано «сатаной"-Морготом, обречено на неудачу и представляет из себя, по мысли автора, Падение данного народа (в том числе и нравственное — достаточно взять что резню в Альквалондэ, что другие неблаговидные дела Феанора и феанорингов в Средиземье вроде попытки узурпации власти в Нарготронде, нападения на Дориат и Гавани Сириона), а с другой стороны — исход из Валинора в Средиземье ведет их к героической, пусть и обреченной на поражение борьбе против Ангбанда, борьбе, которая навсегда обессмертит имя нолдор и их союзников. Как формулирует это ключевое противоречие видный современный исследователь творчества Толкина Томас Шиппи:       «Он сам писал о своих искушениях и был близок к тому, чтобы представить мятеж Нолдоров как felix culpa — «удачный грех»: все–таки сам Манвэ признал, что дела их будут жить в песнях и «в Эа придет красота, о какой раньше никто не помышлял»! По мысли Толкина, создание новых историй, поэзия, мастерство несут в себе свое собственное оправдание и суть у них одна»[4]. Сюжет о Падении нолдор сильно более амбивалентен, чем аналогичные сюжеты о Падении Айнур (превратившем Моргота и Саурона в безнадежных злодеев) или Падении людей (породившем чудовищный культ Моргота, отвратительный что в Первую, что во Вторую Эпоху). Мне кажется, что тут сказывается то, что эльфы в "народном христианстве", мотивы которого Толкин использовал для конструирования своего Легендариума, сильно более амбивалентные персонажи, чем что люди, что ангелы, предельно четко разделенные по критерию лояльности Богу. См. фигурирующие в легенде о Томасе Лермонте три дороги, из которых одна из которых ведет в Рай, другая — в Ад, а третья — в Страну Эльфов.       Вообще в творчестве Толкина, на мой взгляд, конфликтуют христианство автора и его любовь к языческому мифологическому материалу, который он пытается христианизировать — а ещё, отчасти, разное с Мильтоном восприятие некоторых категорий языческой культуры (скажем, героизма в античном смысле этого слова) в христианском контексте. Попытка нолдор самостоятельно, без помощи высших сил (более того — вопреки их пророчеству!), одолеть самое могущественное (не считая Эру Илуватара) существо в Арде, если не во всем Эа — по сути, высшее проявление того, что в традиции Древней Греции называлось «хюбрис», дерзости по отношению к богам и судьбе, присущей большинству героев языческой мифологии, начиная от Гильгамеша. Классический пример хюбриса — нарты, герои легенд народов Кавказа, восставшие против небожителей и выбирающие из предложенных Богом вечной жизни и вечной славы второе, что ведет к их гибели вследствие небесной кары. На фоне этого невероятно иронично то, что у Мильтона (по вполне понятным причинам) предельным выразителем того же хюбриса (в случае Мильтона, разумеется, однозначно осуждаемого) является Сатана — как он формулирует:

Мы подвиги великие свершим,

Чтоб испытать могущество Того,

Кто равен нам.

      Shall teach us highest deeds, by proof to try

Who is our equal.

      В этом плане не менее примечательна речь Вельзевула в Пандемониуме:

Однажды мы, решившись на войну,

Все потеряли. Мира не просил

Никто, да и никто не предлагал.

Какого мира вправе ждать рабы

Плененные? Оковы, да тюрьма,

Да кары произвольные. А мы

Что в силах предложить? Одну вражду,

И ненависть, и яростный отпор,

И месть, хоть медленную, но зато

Неутомимо ищущую средств

Убавить Триумфатору плоды

Его побед и радость отравить

От созерцанья наших мук.

Warr hath determin'd us, and foild with loss

Irreparable; tearms of peace yet none

Voutsaf't or sought; for what peace will be giv'n

To us enslav'd, but custody severe,

And stripes, and arbitrary punishment

Inflicted? and what peace can we return,

But to our power hostility and hate,

Untam'd reluctance, and revenge though slow,

Yet ever plotting how the Conqueror least

May reap his conquest, and may least rejoyce.

In doing what we most in suffering feel?

      Я уже говорил в предыдущей части, что толкиновский Моргот совершенно чужд подобному мотиву, будучи абсолютным трусом — бороться он способен лишь при твердой вере в собственное превосходство сил. С. В. Алексеев в своем исследовании, посвященном Толкину, справедливо отмечает по его поводу: «Мелько/Моргот во главе своего черного королевства у Толкина противостоит сначала «богам»/ангелам, затем эльфам и людям — но не Небесам, не Самому Богу. «Война в Небесах», «Восстание Ангелов» сводится во многом к фигуре речи, что не умаляет его значения, — это соперничество музыкальных тем перед престолом Бога. Никто физически Небеса не штурмует; более того, Моргот не осмеливается напрямую атаковать и Валинор»[5].       Кроме того, несмотря на свое первоначальное стремление творить без участия Эру, войдя в Арду, Мелькор-Моргот почти сразу перешел к примитивной жажде божественных почестей, власти и разрушения, реализуя своим modus operandi наиболее примитивную богословскую концепцию дьявола — дьявола как «обезьяны Бога», банально желающего занять место своего создателя в мире. Зато, что интересно, стремление творить без участия Эру сохраняется у Аулэ, создавшего по крайней мере тела гномов, позднее оживленных волей Эру. Показательно, что именно Аулэ, сам отчасти «падший» Вала, выступает в качестве покровителя народа нолдор и, в частности, наставника Феанора, а из всех эльфов гномы в наибольшей степени тянулись к нолдор; достаточно вспомнить дружбу основанного Келебримбором Эрегиона с гномьим царством Кхазад-Дум. В этой связи вновь процитирую Шиппи: «Аулэ — покровитель всех мастеров, включая тех, которые «сами ничего не делают, а только ищут понять уже существующее» — то есть, можно было бы сказать, и филологов в том числе; но он покровительствует также и корни — «делателям» и /aim — поэтам Толкин не мог не видеть в Феаноре и Сарумане отчасти и себя самого, постольку, поскольку разделял их стремление — в котором, возможно, нет ничего беззаконного — быть творцами Малого Творения».       Падение нолдор (в конечном итоге искупленное, но нанесшее огромный ущерб им как народу, уничтожившее его лучших представителей) с этой точки зрения носит промежуточный характер между Падениями ангелов (у Толкина - айнур) и людей: с одной стороны, нолдор восстали против Валар вследствие манипуляций Мелькора, но не напрямую (по его наущению — первоначально его интриги были разоблачены Валар), а косвенно (в силу его действия — убийства Древ Валинора и Финвэ), причем важную роль в этом падении сыграл уже намечавшийся ещё до начала деятельности Мелькора конфликт между разными ветвями дома Финвэ. Противоречивость образа нолдор вообще и Феанора в частности в том, что в сюжете о их Падении они выступают в качестве одновременно и пассивного (как искушаемые), и активного (мятежники против Валар — особенно в случае Феанора, убеждающего нолдор идти в Средиземье) начала.       Примечательно, что из всех эльфийских народов Мелькор решает искусить именно нолдор. Дело в том, что, как уже неоднократно обсуждалось, в толкиновском Легендариуме «курвэ» (в котором особых достижений достигают именно нолдор, и особенно Феанор), техника, носит откровенно «неблагой» или, по крайней мере, «сомнительный» характер[7]. Достаточно вспомнить прототип Маэглина из "Книги Утраченных Сказаний" - предателя-"гнома" (нолдо) Меглина, о котором "поговаривали, что есть в нем орочья кровь" и который предлагает Мэлько создать для нападения на Гондолин "стальных драконов". Да и созданные Аулэ гномы-дворфы (не путать с "гномами" как нолдор/"нолдоли") в сюжетах "Книги Утраченных Сказаний" почти всегда фигурируют как злодеи (но, что интересно, со временем "реабилитируются" автором и выступают как союзники нолдор - с другой стороны, дружащие с гномами нолдор и другие эльфы нередко показываются с не лучшей стороны, достаточно вспомнить Куруфина, Карантира и Эола, а дружащий с гномами Келебримбор становится жертвой манипуляций Саурона). Примечательна и любовь нолдор к такому металлу, как золото ("Квенди и Эльдар") - поскольку "Мощь Моргота рассеяна в Золоте, где бы оно ни находилось", "это был элемент Моргота в Материи" ("Преображенные Мифы"). Нолдор, наиболее одаренные среди эльфов, похожи на Мелькора ещё и в том, что Мелькор первоначально был наиболее одаренным и могущественным среди Валар - другой вопрос, что он, в отличии от нолдор, растратил все свои силы не на попытки создать нечто прекрасное, а на стремление контролировать других разумных существ.       Одним из мотивов Мелькора в Валиноре становится его зависть к эльфам. Однако нельзя не отметить, что точно так же одним из мотивов Исхода нолдор становится зависть к людям, подогретая тем же Мелькором: «Мелькор же тайно поведал эльдар о Смертных людях, видя, что умолчание Валар можно исказить и обратить во зло. Мало что знал он тогда о людях и сам, ибо, поглощенный собственной своей думой в Музыке, не обратил он внимания на Третью Тему Илуватара. Теперь же прошел слух среди эльфов, будто Манвэ держит их в плену для того, чтобы люди могли прийти и вытеснить их из королевств Средиземья, ибо Валар понимали: куда легче управлять этой слабой, недолго живущей расой, обманом лишая эльфов наследия Илуватара. Мало правды было в тех речах; мало преуспели Валар когда бы то ни было в том, чтобы подчинить себе волю людей; но многие нолдор поверили злобным наветам, до конца или отчасти». Тем самым на примере нолдор Мелькор отчасти (хотя и далеко не полностью) повторяет сценарий собственного падения.       Итак, мы видим, что толкиновский сюжет о Падении нолдор - самый сложный, неоднозначный (в хорошем смысле), многогранный из трех основных сюжетов о Падении в толкиновской вселенной. В этом сюжете, на мой взгляд, действительно реализованы (а не заявлены в качестве авторского постулата) слова, сказанные Эру во время Айнулиндалэ, что даже из зла родится великое благо - поскольку именно подвиги нолдор, при всей сомнительности поступков некоторых из них, на время уберегают эльфов Белерианда и немногих свободных людей от порабощения Морготом. В нем наиболее выражена, наряду с христианской, и языческая проблематика (тема хюбриса, причем хюбрис в данном случае маркирует положительных или, по крайней мере, неоднозначных персонажей, а не строго-отрицательных, как мильтоновский Сатана) - ср. с чисто-христианским по духу сюжетом о мятеже Мелькора в Айнулиндалэ или падения людей в Хильдориэне. В следующей части речь пойдет о Проклятии Мандоса и плавании Эарендиля в контексте мильтоновского (и в целом христианского) представления о последствиях Падения и о, на мой взгляд, уже куда менее удачных творческих решениях Толкина при проработке Легендариума. [1] Мильтоновский Сатана, наблюдая за Евой, рассуждает о ней следующим образом: Вот женщина; она — одна и всем Доступна искусам. Ее супруг, — Насколько я окрестность обозрел, — Находится не близко. Я страшусь Его мышленья высшего. The Woman, opportune to all attempts, Her Husband, for I view far round, not nigh, Whose higher intellectual more I shun. Причем такого мнения о Еве придерживается не только пристрастно-враждебный к людям в целом Сатана, но и наставляющий Адама архангел Рафаил: Чем лучше ты сумеешь овладеть Таким искусством, тем жена быстрей В тебе признает своего главу И мнимые уступят совершенства Достоинствам правдивым. of that skill the more thou know'st, The more she will acknowledge thee her Head, And to realities yield all her shows. В общем, приличных слов просто нет. [2] «Еще в ранней юности Фэанор женился на Нэрданэли, деве из нолдор; и многие дивились тому, ибо не отличалась она красотой среди дев своего народа. Но она была сильна, свободна разумом и жаждала знаний. В юности любила она бродить далеко от жилищ нолдор, по долгому берегу Моря или в холмах; там и встретилась она с Фэанором, и часто они странствовали вместе. Отец ее, Махтан, был искусным кузнецом, и Аулэ любил его больше других кузнецов нолдор. От Махтана Нэрданэль узнала многое о ремеслах, коими редко владели женщины нолдор: о работе с металлом и камнем. Она создавала изображения Валар в их видимом облике, а также скульптуры мужчин и женщин эльдар, столь похожие, что их друзья, не ведавшие об искусности Нэрданэли, заговаривали с ними. Но кроме того, создавала она многие творения, что существовали лишь в ее воображении, с резкими очертаниями и странные на вид, но прекрасные» («Поздняя Квента Сильмариллион»). Просто сравните это описание с приведенным выше описанием мильтоновской Евы - и почувствуйте всю разницу. [3] http://www.fedy-diary.ru/html/072009/demon01.html [4] https://www.litmir.me/br/?b=149574&p=81 [5] Можно вспомнить убийство Мелькором Древ Валинора, но даже там он, как и со Столпами Альмарена, действует по принципу «нагадить и убежать». [6] http://www.tolkien.spb.ru/Pal-65.pdf См. статью Екатерины Лебедевой «К вопросу о ранней истории персонажей: Феанор». [7] https://julia-monday.livejournal.com/45733.html? [8] https://ficbook.net/readfic/10513012/27052153
Вперед