Пэйринг и персонажи
Метки
Описание
А на что готовы пойти вы ради золотой медали?
II
11 марта 2022, 03:43
Неподвижно фигуристы просидели до тех пор, пока Арсению не надо было выходить на лёд. Он лишь бросил озлобленный взгляд в сторону Матвиенко и успокаивающе кивнул Антону. Сам Сережа раза три падал за время короткой программы, вдобавок и Антону подсолил.
— Ты ноги чего вперёд себя выпячиваешь? Тебя кто так кататься учил? — бранился Стас. — Где плавность в движениях, ты что, дрова из леса тащишь? Движения рук должны быть нерезкими – ты словно паришь, а не, мать твою, камнями кидаешься в голубей!
Встав перед тренером и крепко держа его за руки, Попов приготовился слушать.
— Чего это с ним? — Серёжа присел рядом с Антоном, сбрасывая арсовы вещи на пол. — Поссорились?
— Да нет, — Антон растеряно пожал плечами. — После той тренировки он сам не свой. Просто волнуется, наверное...
Движения рук и ног – всё выглядело так легко и понятно любому зрителю, а музыка лишь дополняла образ Попова. Фигурист безмятежно передвигался по льду, чувствуя каждую ноту мелодии, артистично взмахивал руками и выкладывал... хотелось бы сказать, всего себя, но это не так. Элементы были настолько разнообразны и сложны, что каждый раз, когда Попов выполнял очередной прыжок, дыхание Антона замирало. Шастун так переживал, что один резкий, неверный толчок ногой, и парень тут же повалится на лёд, но нет. Все на первый взгляд выглядело гладко. Особенно если смотреть глазами непрофессионала.
Шеминов следил за прокатом, прикусив губу. Какой-то малейшей детали все же не хватало тренеру для полноценной, чисто прокатанной программы: здесь не докрутит, там оступится, не в такт музыки взмахнет рукой... А баллы всё утекают безвозвратно. Стас никогда не мог предугадать оценки судей, даже зная наизусть способности ученика. Но здесь все было очевидно – на первое место не тянет.
Вращаясь под финальные аккорды, Арсений замер в позе и внимательно посмотрел на судей, часто дыша.
Кланяясь публике, он знал, что способен на большее. Чтобы сделать чистый аксель, ему вовсе не понадобятся недели тренировок – он и так всё умеет. Арсений просто хочет любоваться золотой медалью лишь тогда, когда та висит на шее Антона. Там её место, там она смотрится намного лучше.
— Вращения слабые, прыжки хилые, что с тобой сегодня? — Шеминов приобнял фигуриста за плечи. Позади стоял Антон, склонив голову. Складывалось такое ощущение, будто золотую птицу упустил он, а не Попов.
— Arseniy Popov earned for the short program one hundred thirty nine points. He is currently in second place.
Арсений растеряно пожал плечами. Сейчас было вовсе не до объяснений "почему да как?" Антону выходить на лёд через одного, и сейчас он нуждается в поддержке парня как никогда раньше.
Антон неподдельно боялся, будто его приглашали не на лёд, а в львиную пасть. Арсовы руки стиснули его плечи крепче, чем хоть раз держал тренер. Слова парня вселяли надежду большую, чем ту, что давали фанаты. Вера Попова была сильнее, чем вера родной матери.
— Ради себя и ради меня, держись. Не давай панике заслонить свой разум!
Внутри все перевернулось. Окутавший внезапно страх не давал выйти на лёд. Но пути назад нет – неуверенными шагами он ступил за бортик. Он все ещё ощущал собственную дрожь и отчаяние, но для судей он просто счастливый, беззаботный, жизнерадостный Антон. Вытянув руки, он поприветствовал зрителей.
— The final skater representing Russia – Anton Shastoon!
Арсений выдохнул в надежде, что уступил первое место именно Антону, а не фигуристу вовсе из другой страны.
— Гладкого льда, Антош, — шепнул он, когда парень замер на середине в ожидании первых аккордов.
Несмотря на слабую боль, сковывающую лодыжку, Антон скользил настолько тихо и легко, что, казалось, словно он парит в воздухе. А это ведь был всего лишь разогрев перед кульминацией. Плавные взмахи руками, мелодичные движения и совершенно невесомые прыжки – все наполняло программу и делало ее по-настоящему необыкновенно волшебной. Не было слышно даже скрежета коньков об лед: настолько Антон владел скольжением.
Он слишком вжился в роль, чувствуя всю гамму эмоций. Зелёные глаза то тускнели, то блестели, губы то улыбались, то – нет, щёки краснели попеременно. А зал и вовсе замер, предвкушая финальные аккорды завораживающего номера. Так, как передавал парень эмоции, никто не смог до этого передать.
В глазах Арсения Антон был проворен как лис: грациозные движения, совершенно неслышные приземления на лед, отточенная до идеала фигура в пестром красно-черном костюме и самое притягательное – яркие изумрудные глаза, смотря в которые, ты будто попадаешь под сильный гипноз.
Делая финальные вращения, Шастун наконец по-настоящему осознал, что сейчас происходят едва ли не самые важные события жизни. Он на Олимпиаде. Представляет страну и себя самого.
— Anton Shastoon earned for the short program one hundred fifty seven points. He currently occupies the leading position!
Арсений повис на шее победителя короткой программы, стоило лишь тому выйти из зоны kiss&cry.
— Ты смог! — закричал он над самым ухом, заставив Антона зажмуриться от неожиданности. — А я так и знал! — И убавив громкость, чуть слышно зашептал, и последняя реплика была услышана лишь Антоном: — Ты. Мой. Чемпион.
Он прижал Антона к груди и лишил себя блаженства увидеть, как его милое лицо расцвело радостью и тишиной восторга. Слышалось пение безвыходно замершего от счастья сердца.
— Ну-у, оставьте эти телячьи нежности! — всплеснул руками Добровольский. — Поехали! Нам всем надо отдохнуть. А вечером предлагаю куда-нибудь сгонять, а? Отпраздновать, так сказать, победу. — Он небрежно потрепал золотистые волосы Антона.
***
Серёжа нервно пнул снековый автомат, что наотрез отказывался выдавать батончик. Внутри парня разворачивался ураган. Он стоял, потупив глаза, и неизвестное чувство незаслуженного оскорбления и гнева волновало грудь. Матвиенко будто бы дрожал от возмущения, злобы. Хотел говорить слова, полные огня, слова, острые, как ножи, горящие, точно факелы… Он не хотел, но всё же с отвращением принимал тот факт, что Антон – та самая птица редкого вида, способная взмыть ввысь со сломанным крылом. А рождённый ползать летать не сможет. — Правильно сказал Булгаков, что самый страшный гнев – гнев бессилия. — Арсению стоило нажать одну единственную кнопку, и автомат сразу выдал желаемый снек. — Аппарат не виноват в том, что ты баклан... — Слышь, графиня, съебись, а? — Чу, Матвиенко! Не бухти... Внезапно Арсений толкнул парня, и тот впился лопатками в дверь. Брюнет навис сверху, расставив руки по обе стороны от головы Серёжи. Внимание концентрировалось лишь на пытливых глазах напротив. — Золота захотелось? Хочешь попробовать победу на вкус? Пока тебе по зубам лишь шоколадная медаль... — Ты че, блять, вытворяешь? — Серёжа толкнул брюнета в грудь, но тот и не думал отступать. — Как только твой картонный мозг додумался до такого... Или это была не твоя идея? У тебя есть сообщники? Говори! — О чем ты, черт возьми?! — сквозь зубы прорычал Матвиенко. — О, не делай вид, будто не знаешь, о чем я! — Хохотнул Арсений. — Радуйся своему шестому месту, а на пьедестал даже не засматривайся. Он занят. Матвиенко смог вздохнуть полной грудью, стоило брюнету отступить. — А ты что своего Антона озолотил? Прыгаешь вполсилы, а ему всё самое лучшее по итогу достаётся. — Сергуль, ты себя слышишь вообще? — Попов, усмехнувшись, повернулся к собеседнику спиной. — Несёшь бред сумасшедшего.***
Дима, пытаясь сконцентрироваться на музыке в наушниках и хоть чуточку расслабиться, прослеживал перемещение друга по номеру. Серёжа наворачивал, кажется, сотый круг возле кровати. — Нечестно! Это всё нечестно! — только и твердил он. — Дебил, научись проигрывать! — буркнул Позов и прибавил громкость песни, но через музыкальные волны до сих пор доносился голос Матвиенко: — Я чему-нибудь новому научусь, а? Проигрываю я просто на ура. Могу мастер–класс провести, хочешь? — Честно? Не особо... — Дима нырнул головой под подушку, надеясь, что хоть там найдёт спасение от обезумевшего Серёжи. — Ещё этот Попов мозг выебал... Ему Шастуна мало, что ли? — Серёжа стянул с друга одеяло, под которым тот тщетно пытался спрятаться. — Скажи, это ты ему распиздел про лезвие? — Больно надо... Матвиенко прорычал сквозь зубы и стремглав вылетел в коридор, не забыв, конечно, громко хлопнуть дверью. Вены под кожей будто бы превращались в раскаленные проволки, а из ушей стал сочиться пар. Злость, словно приятный яд, разливалась по венам. Это была нездоровая злость, но именно она каждый раз давала смачный пинок. Скрючившись, пальцы ногтями вонзились в плоть. Парня затрясло от возмущения, когда рука сдвинулась в сторону, оставляя свежие царапины на чистой коже. Матвиенко невольно всхлипнул. — Что мне делать?! — он стиснул голову чуть ли не до хруста черепа. — Как отобрать золото... За эти минуты он сделался нравственной калекой: одна половина души не существовала: она высохла, испарилась, умерла, он её отрезал и бросил – тогда как другая из последних сил шевелилась. — Когда творишь зло – твори его до конца... — парень сжал пальцы в кулаки, готовый отвесить кому угодно хорошенькую оплеуху. — Интересно, какого это, уничтожить кумира? В своём поступке он увидел жажду самовыражения. Серёжа потерял власть над воображением, что ему дотоле удавалось держать в узде, ведь оно препятствовало бы работе. Номер отеля представлял собой просторное помещение с красивым видом на площадь перед аэропортом. Он был убран с тем искусством, с которым готовится разве что театральная постановка. Свет повсюду был приглушен, горела лишь большая лампа. Её мягкое сияние заливало номер золотым свечением. Прямо с порога было понятно, что здесь временно остановились фигуристы: на полке с обувью затесались и те самые коньки с полуживым лезвием, а на ручке шкафа висела спортивная кофта с надписью "Russia" во всю спину. Серёжа медленно переступал с ноги на ногу. Тишина в номере угнетала. Может, здесь вообще никого нет. Тогда почему свет горит? Он прошёлся по крохотной прихожей и заглянул за угол: Антон в номере был по-видимому один. Он сидел на плетенном кресле спиной к двери и отбивал ритм ногой – скорее всего в наушниках играла какая-то песня. Момент чрезвычайно выигрышный – бери да повторяй преступление Раскольникова, да только Серёжа на вряд ли сейчас незаметно выудит у кого-то топор. Он бросил кроткий взгляд в зеркало: на бледном лице фосфорически блестят два чёрных глаза, зрачки которых как желток растеклись по всей радужке; волосы чуть ли не встали дыбом, а всё тело, кажется, потеряло тонус. Сердце билось где-то в пятках, а лучше бы оно не билось совсем – тогда б на одного дебила в мире стало меньше. Того и глядишь, государственный строй в сторону людей бы повернулся. — Нет! Не могу! — Матвиенко бросился к двери, уже наплевав на то, что Антон может его услышать. Но тут внимание привлекли злосчастные коньки: — Фигурное катание все же погубит тебя, Тошенька... Он ловко расшнуровал конек. Шнурок довольно длинный, им легко будет обвить лебединую шею Шастуна в несколько оборотов. Серёжа и сам не помнит, как оказался за спинкой кресла. Время тянулось вязким туманом, сон и явь перемешались, невозможно было различить, что происходит. На смену дрожи пришел жар. Свет. Темень. Снова белый свет. В памяти сохранились лишь мутно–зеленые слезящиеся глаза и то, как Антон пытался вырваться: барахтал ногами в воздухе и хватался за шнурок, – да тот был неширокий, и зацепиться за него, когда картинка начала заваливаться на бок, оказалось через чур трудно. А Матвиенко и не думал отпускать и лишь сильнее затягивал петлю. Шастун уже серьезно разошёлся в кашле и ощутил невыносимые приступы удушья. Он почувствовал себя физически связанным, безголовым, безруким существом, что находится там, внизу. Антон стиснул зубы и из последних сил тяжело задышал через рот, лишённый способности что-либо выговорить. Ощущение неотвратимой гибели мертвенно-ледяной хваткой сковало дыхание. Антон сделал последний рывок, он получился настолько резким, что Серёже показалось, будто бы его самого сейчас задушат одной левой. Голова низко опустилась, а спина согнулась, точно тяжесть легла на нее. Парень вздохнул вполсилы, и его тело обмякло.***
В номере подозрительно тихо, веет холодом. Арсений сбрасывает куртку и, как всегда, вешает её на ручку шкафа. Заглядывает в ванную и пытается согреть руки в горячей воде. — Тош, ты спишь? В ответ всё та же напрягающая тишина. Брюнет нащупывает выключатель. На полу, возле кровати, тускнеет звёздочка. Та, что станет самой яркой на небе и самой любимой для Арсения, который застал её на земле ещё светящейся. Теперь эта звездочка на расстоянии нескольких километров, но их любовь определённо больше. Она сильнее, чем какой-то ингалятор, от которого зависит жизнь. — Ша-аст! — во всю глотку вопит Попов и целует, целует ледяные щеки того, кто больше не сделает ни единого вздоха. Его трясло изнутри. Арсений пытался успокоиться, но становилось только хуже: руки не слушались и дрожали. Он не мог сидеть на одном месте, но и совершенно не знал, что теперь делать. Крепко зажмурившись и скривившись от головной боли, брюнет не выдержал и заплакал, по-настоящему, как плачут дети. Солёные капли текли за шиворот, падали на колени... Он давился своими же слезами и зашелся в кашле. Арсений верил, что то, что гаснет здесь, вновь зажигается там. Слезы все текли, а тело трясло – ни от жара, ни от холода – и так больно было в груди, будто сердце сжала чья-то сильная, холодная рука. Крики, слезы и понимание что никогда, никогда ты не увидишь любимые зелёные глаза... — Кто с тобой это сделал?..***
Произвольную программу перенесли на неделю. И на этот раз золото было уступать некому. Арсений с особой тяжестью вздохнул и, оттолкнувшись коньком от гладкой поверхности, вышел на лёд. Зрители с восхищением наблюдали за тем, как фигурист выбросил свободную ногу вперед, сгруппировался в воздухе и приземлился на маховую ногу, сделав еще пару вращений для красоты и полноты картины. Попов не собирался останавливаться. Вслед пошёл сальхов, переходящий в двойной тулуп. Голубые глаза были затуманены, а мозг невольно подмечал все ошибки: здесь опорная нога согнута, тут плечи слегка зажаты. Арсений знал, что нельзя зацикливаться на недочётах, но ничего не мог с собой поделать и искренне пытался хвалить себя. Брюнет опустил взгляд, мысленно коря себя, он решил прокатать последние минуты превосходно, насколько это возможно. За секунду все изменилось. Картина была совершенно другой. Зрители не могли не оценить его артистизм, легкость, с которой он начал подстраиваться под музыку, его яркость. Под конец программы он провёл вдоль всего тела руками и максимально выгнулся, приковав к себе очарованные взгляды. Опустив руки на коленки, он попытался отдышаться, но и это далось с трудом. Зал ликует. Его сопровождают бурные рукоплескания. Собрав последние силы в кулак, Арсений отталкивается и на трясущихся ногах едет к бортику. — Это победа, мой алмаз! — Шеминов встретил своего фигуриста с распростёртыми объятиями. — Это не моя победа... — буркнул Попов и поплелся к диванчику в зоне kiss&cry. — The scores please... — промурчал женский мелодичный голосок. — Arseniy Popov earned for the free program two hundred thirty points. And he is a new Olympic champion in men single event!***
Темнота накрывала большой и шумный город, становилось не то что прохладно, а совсем холодно. Арсений поежился, в этот тихий вечер он стал новым олимпийским чемпионом. В груди томилась непривычная пустота, она сжимала легкие и сковывала движения. Не хотелось ничего делать. Не было желания радоваться, улыбаться. Парень наконец поднялся на вершину Олимпа. Он покорил пик, до подножия которого некоторые даже не доходят. Но Арсений чувствует тяжесть золотой медали на своей тонкой шее. Он был открыт как книга, он впервые ничего не скрывал. Кажется, что его обокрали, причём не буквально, а метафорически – в сердце ещё более пусто, чем в двушке. Было чертовски больно, парня будто сломали пополам и выкинули. В тот день для Арсения наступил конец света. В его планету врезался метеорит, который, несмотря на меньшие габариты, обладал силой, превосходящей его собственную, врезался и раздробил на части. Все, что сейчас осталось, – это застывшие в невесомости осколки того, что парень строил долгие годы.