Пастух филина

Зима была мягкой. Но очень снежной. И пока снег был ещё липким, Рейнир восторженно занялся сооружением снеговиков для местной детворы — или для самого себя. А Сигрюн не менее восторженно схватилась за лопату. Наконец хоть какая-то разминка! И полезное дело вдобавок. Как Сигрюн втянула в это Миккеля, было ясно. Как сумела припахать ещё и Лалли — оставалось загадкой. Тем не менее, она договорилась с хозяйкой гостиницы, что каждый день будет бесплатно расчищать снег на территории в обмен на разрешение позаимствовать эти прекрасные лопаты, чтобы порасчищать снег ещё в чьих-нибудь дворах, на сей раз за мзду. Впрочем, весьма скромную: в первую очередь Сигрюн интересовали не деньги и даже не возможность получить комнату получше, а сам процесс. Это было вполне в её духе. Эмиль умудрился простыть — о чём вскорости узнала вся гостиница, так страдальчески он чихал, кашлял и жаловался. К счастью, всего через пару дней он встал на ноги — во многом благодаря заботам хозяйки гостиницы и особенно Лалли. И всё-таки Эмиль до сих пор был единственным, кто в такую тёплую (по зимним меркам) погоду наматывал на шею шарф. И почти никогда не расставался с кружкой горячего чая, заваренного на местных травах. А Онни... Онни был холоднее, чем сама зима. *** Было на редкость тепло, даже река ещё не полностью сковалась льдом, утки вальяжно плавали в полыньях. Плохо. Лучше бы ударил мороз — и убил как можно больше троллей. Онни не особо доверял сплетням, они редко бывали правдивы (у шведов всё-таки оказалось не по четыре пальца на ногах...). Но сейчас был вынужден прислушиваться и к ним: любая информация лучше, чем ничего. Прислушивался он и к тёмным голосам тварей в мире снов. Всматривался — и своими глазами, и глазами отправляемого на разведку луонто. Услышанное и увиденное не радовало: несмотря на объединённые усилия финских магов и шведских чистильщиков, могучий тролль, притаившийся ниже по течению реки, мог быть ещё жив. Возможно, он не погиб, а отступил, спрятался, залёг на дно в ожидании тепла. Узнать наверняка можно было только весной. А пока оставалось лишь ждать. Бездействие нагоняло тоску. Зима была самым спокойным временем года — но теперь Онни с трудом её терпел. В голову лезли мрачные мысли, которые были ничуть не лучше, чем голоса троллей. Может, даже хуже: их нельзя было отогнать магией, и они приходили не извне, а изнутри. В их семье передавались не только иммунность к Болезни и сродство к магии, но и одиночество. Бабушка никогда не была ничьей женой; двоюродная прабабушка Кайно, настолько Онни помнил по фамильному древу, тоже; даже Тару — пусть она была не Хотакайнен, а Холлола, но всё же родственница... Что ж, по крайней мере, у Лалли было всё хорошо — он даже ввязался в эту дурацкую затею по расчистке снега. И общество Сигрюн с Миккелем, не говоря уж об Эмиле, явно не было ему неприятно — даже наоборот. Лалли научился общаться и ладить с людьми. Экспедиция в Тихий мир за пару месяцев дала ему больше, чем Онни смог дать за одиннадцать лет. Год назад первым порывом Онни, увидевшего Лалли в своём пространстве сна после многих дней опасной разлуки, было подбежать и крепко обнять его. Лалли тогда отстранился. Сейчас Онни не стал бы и пытаться: Лалли это было давно не нужно. *** Запустить снежком в Онни казалось отличной идеей: тихой меланхолии как не бывало, вон как эмоционально среагировал! Затем Рейнир подумал ещё немного. И мысленно назвал себя дураком. Смотреть на печального Онни было невыносимо — но зачем же делать ему хуже? Однако дурацкие идеи на этом не кончились. Всё сильнее одолевало желание хоть одним глазком глянуть на пространство сна Онни — вдруг там уже нет стены деревьев, которой тот отгородился ото всех? Если посмотреть издалека — не приближаясь, не входя, то Онни ведь не заметит, правда? Особенно если попросить фюльгью не лаять — а в идеале вообще остаться в пространстве Рейнира. Издалека посмотреть не вышло. Потому что едва выйдя за пределы своего пространства сна, Рейнир испытал давнее, но так хорошо знакомое ощущение — пространство сна Онни было в двух шагах. Буквально: их разделяло два шага по мелководью, больше напоминавшему маленькую лужу, настолько оно было светлым и неглубоким. Его даже не умеющий ходить по воде финский маг сумел бы перейти не замочив ног. Или вовсе перепрыгнуть. Ничего себе! Это потому что они теперь живут в одном доме, да? Ну-ка, тогда и пространство сна Лалли должно быть поблизости... ...Но оно не было. Мир снов не совпадает с миром яви по физическим расстояниям, считать метры и километры в нём бессмысленно. Рейнир считал шаги — и насчитал немало, прежде чем почувствовал, что Лалли где-то рядом. Похоже, его пространство было на том же расстоянии от пространства Рейнира, что и прежде. Странно. Почему так? Может быть, Онни знает? Наверняка знает! Рейнир уцепился за эту мысль, превратил её в веское основание сделать то, что ему давно хотелось, — войти к Онни. Он уже морально приготовился звать через стену деревьев — но стены не оказалось. Неощутимая завеса тумана, согревающее чувство близости цели — и Рейнир увидел Онни. А Онни увидел его. — Что случилось? — оптимистичен, как всегда. Хотя учитывая, как давно они не виделись во сне, у Онни имелись кой-какие основания заподозрить экстренные обстоятельства. — Ничего, я просто... зашёл посоветоваться. — Мог бы постучать в дверь комнаты, — Онни нахмурился. Видимо, перспектива быть разбуженным посреди ночи казалась ему куда меньшим нарушением покоя, чем визит во сне. — Тут словами не опишешь — видеть надо! — замотал головой Рейнир. — Вот, посмотрите! Онни, всё ещё насупленно-настороженный, подошёл — прямо по цветам. Земля в его пространстве сна, как и наяву, была укрыта белым покрывалом. Но отведя взгляд от Онни и посмотрев под ноги, Рейнир увидел, что это не снег, а пышный белый клевер*. И что в одном пространстве смешалось сразу несколько времён года, будто сон — или его хозяин — всё никак не мог определиться: деревья, за исключением елей, стояли голыми — но озеро не было покрыто льдом, сквозь мох проглядывали оранжевые шляпки грибов, а по соседству с белым клевером желтели одуванчики и зеленел папоротник*. Рейнир схватил Онни за руку и потащил к границе пространства сна. Выглянув за пределы, Онни отдёрнул руку. Отшатнулся. Он не понял, что происходит? Или, наоборот, понял слишком хорошо — лучше, чем Рейнир?.. — Это потому что мы теперь живём в одном доме? — озвучил Рейнир свою догадку, уже не казавшуюся столь проницательной. — Нет. ...да. Тебе лучше уйти, — закончил Онни вообще невпопад. — Но... — Уходи! — лицо Онни исказилось. Не совсем как в тот раз — но да, лучше было уйти. Как можно скорее. Рейнир шагнул в своё пространство, к своим зелёным холмам, белым овцам и дружелюбной рыжей фюльгье. Сейчас фюльгья выглядела грустной — как и он сам. Подошла к опустившемуся на землю Рейниру, едва заметно вильнула хвостом, поставила передние лапы на его ногу, уткнулась холодным носом ему в руку. — Да что с ним такое?! — воскликнул Рейнир, не надеясь ни на чей ответ. Фюльгья посмотрела на него печальными умными глазами и ничего не сказала. *** Это было уже слишком. Слишком близко. Слишком опасно. Онни давно не испытывал страх — но сейчас он боялся. Что Рейнир сложит два и два, поймёт или догадается. И тогда Онни его потеряет. Хотя как можно потерять то, чего не имеешь, отдалиться от того, с кем вы не близки? И с каких пор вообще Онни думает о Рейнире так? И с каких пор их пространства сна почти соприкасаются? Кто к кому подтянулся? И как? Нельзя намеренно изменить расположение своего пространства в мире снов — по крайней мере, Онни никогда о подобном не слышал. Люди, соединённые кровными узами, естественным образом оказываются во сне ближе друг к другу, чем посторонние; но стоит кому-то из родственников уехать далеко, особенно в другую страну — и его пространство сна тоже отдаляется, тут уж ничего не поделаешь. Чтобы оказаться рядом во сне, недостаточно быть рядом наяву — нужно быть связанными: кровью, или ближайшим будущим, или... Надо проверить. Сейчас Лалли был рядом. На дворе была зима; тролли (во всяком случае, большинство из них) спали; каде было побеждено. Было достаточно безопасно — безопаснее, чем когда-либо за последние годы. Поколебавшись ещё немного, Онни решился. Финским магам путешествия по миру снов даются не так легко, как исландским — которые шастают туда-сюда прямо по воде и не замечая преград, почти играючи. Но всё же Онни был опытным магом — и хорошо знал своего кузена. Перекинувшись в филина и осмотрев безбрежные просторы с высоты, он нашёл пространство Лалли. Оно было примерно на том же расстоянии от его собственного, что обычно. Не дальше, не ближе. Значило ли это, что переместилось не пространство Онни, а пространство Рейнира? Но с чего вдруг? Помимо очередного непостижимого взбрыка исландской магии (данную вероятность нельзя было исключать) существовало, пожалуй, лишь одно простое объяснение. И одновременно очень сложное. Онни решил присмотреться. В дальнейшем, когда им доводилось пересечься, Рейнир был таким же, как всегда. Разве что за ужином, когда их взгляды случайно встретились, не улыбнулся по своему обыкновению и не попытался завязать разговор, а молча уткнулся в тарелку, будто рагу завладело его вниманием безраздельно. Что это значило? И значило ли вообще хоть что-нибудь? Онни не любил неопределённость, она выматывала душу и отравляла существование. Любой ответ был лучше, чем отсутствие ответа. Онни пообещал себе, что если (когда?) Рейнир снова придёт к нему, он рискнёт. Он узнает. *** Рейнир ничего не понимал. Сначала Онни гневно выгнал его из своего сна, теперь всматривался в него наяву — уж как минимум один раз точно, Рейнир поймал его взгляд! Но будто воды в рот набрал. Ну и что всё это значило? По Лалли тоже редко удавалось понять, что у него на уме. Однако Эмиль как-то приноровился расшифровывать, угадывать — как минимум в четырёх случаях из пяти. Может быть, загадочность — фамильная черта Хотакайненов? Но Туури такой не была, она была общительной, охотно отвечала, ничего не скрывала. ...Хотя нет. Вспомнилось, как Туури просила не рассказывать Онни про то, что её ранил тролль. Скрыла от родного брата по-настоящему серьёзную — критически важную! — информацию. Потому что не хотела, чтобы он волновался: «Онни не любит неопределённость», — кажется, так она сказала? Только он всё равно обо всём узнал. И с тех пор уже не был прежним. Не то чтобы Рейнир много знал о «прежнем» Онни. Да и о «нынешнем» тоже, честно говоря. Но он хотел узнать. Хотел понять, что значат его слова и его молчание, его отворачивания и его взгляд, близость его пространства сна и изгнание Рейнира оттуда. Может, подкараулить его и устроить разговор по душам? Да нет, глупая идея: Онни попросту уйдёт. Как ушёл тогда, в Исландии. Рейнир всё ещё не понимал Онни. Но понимал одно: он не хочет его терять. И закрывая глаза перед сном, Рейнир вновь думал о нём. «Вуф!» — прозвучало не весело, а требовательно, будто фюльгья хотела привлечь его внимание. Рейнир вопросительно уставился на свою собаку-хранителя: — Что? Хочешь мне что-то показать? Фюльгья опять не ответила. Зато побежала куда-то. Остановилась, выжидательно оглянулась на Рейнира: ну что, ты идёшь или нет? Конечно же, он пошёл за ней. Прямо к границе своего пространства сна. К короткому переходу, отделявшему его от Онни. *** Рейнир пришёл. Онни загадывал это, почти ждал этого — и всё же не был уверен, что с этим делать. — Привет! Моя фюльгья... Эй, а где она? — Рейнир удивлённо завертелся, озираясь, — как человек, у которого что-то исчезло прямо из-под носа. Возможно, так оно и было. Убедившись, что никакой фюльгьи тут нет, Рейнир постарался объяснить: — Я думал, она хотела мне что-то показать, она так делает иногда. Ну и исчезает тоже. Иногда. Но дорогу к тебе я знаю и без неё, так что с чего бы ей... — тут он запнулся. — Обычно фюльгьи приводят людей туда, где те очень хотят оказаться, — задумчиво откликнулся Онни. — Примерно так было с той заброшенной церковью, верно? — Да! — облегчённо подхватил Рейнир, радуясь тому, что теперь говорит не он один и ситуация становится похожа на беседу. Затем до него дошёл полный смысл слов Онни. Вот сейчас он смутится окончательно, воскликнет: «Нет!», а может, просто молча уйдёт. Однако Рейнир был уже не тем неопытным юнцом, который сам до конца не верил, что он маг и что может что-то изменить. — Да, — повторил Рейнир, глядя Онни прямо в глаза. — Я хотел прийти сюда. Вы ведь так и не рассказали, что случилось с нашими пространствами сна. — Они сблизились, очевидно, — Онни сам не заметил, как сжал губы. Зато Рейнир заметил: — Это плохо? Онни помолчал, взвешивая каждое своё слово. Да или нет? — Не знаю, — ответил он настолько честно, насколько мог. — А как узнать? — Рейнир шагнул к Онни, ни на мгновенье не отрывая взгляда. «Не смотри в глаза!» — первейшая заповедь финских магов, помогающая им уберечься от злого колдовства. Посмотришь — пропадёшь, уже не будешь принадлежать себе, изменишься навсегда. Рейнир не был ни финским магом, ни финским каде. И всё же глядя ему в глаза, Онни почувствовал, что тонет. И он решился. Нырять — так до самого дна. — Проверить, — Онни сам шагнул навстречу Рейниру. — Близость снов означает близость людей, — обхватил, притянул к себе. — Да или нет? — отчаянно вжался губами в его губы. Рейнир не двигался. Не отстранялся, не прижимался. Не отвечал ни на объятия, ни на поцелуй. Онни оторвался от его губ, отстранился сам, чтобы увидеть ответ. Лицо Рейнира было даже не побледневшим — оно было прозрачным. Краски и контуры исчезали, плотность оборачивалась эфемерностью, и лишь одно оставалось неизменным — абсолютно ошарашенное выражение лица. Рейнир истаял в руках Онни — исчез из мира снов, очнулся наяву. Что ж, видимо, это «нет». *** Не может быть. Это нереально, это всё ему только приснилось!.. От окружающих Рейнир с детства знал, что во сне человек может увидеть что угодно, даже самый немыслимый бред. Однако недавно он узнал больше: у магов иначе, и то, что они видят во сне, не является причудами спящего мозга — это такая же реальность, как и явь. То, что произошло между ним и Онни, случилось на самом деле. Эта простая короткая мысль никак не желала укладываться в голове, как Рейнир её ни утрамбовывал. Онни обнял его. И поцеловал! Но он же... они же... как он только раньше не догадался?! Это было как с магией: Рейнир даже не подозревал, что она в нём есть, пока не окунулся в неё с головой. Вот и тут: Рейнир не знал, что хочет целовать Онни, пока Онни не поцеловал его сам. Рейнир не был уверен, что всё понял — и что понял правильно. Зато был уверен, что хочет повторить. Хочет продолжить. Эту мысль уже не надо было утрамбовывать — она распустилась внутри сама собой, как цветок из бутона. Казалось, она давным-давно там была и только ждала нужного момента, чтобы явить себя во всей полноте, во всей очевидности. Утром Рейнир встретит Онни и скажет ему, что... Что? Ну ничего, что-нибудь да придумает! Или лучше вернуться в мир снов и сказать сейчас? ...это оказалось не так-то просто. Рейнир весь извертелся на своей маленькой кровати, пристраиваясь то так, да эдак, но сон никак ни шёл, всё мешало и отвлекало (даже коса! Обычно Рейнир и не замечал её, а тут и на подушке сворачивал, и с постели свешивал, и под одеяло убирал — и всё было неудобно), взбудораженность кипела в крови. Вдруг Рейнир почувствовал, что не надо ждать утра. Надо одеваться и выходить на улицу — прямо сейчас. Но ведь ещё ночь?.. «Ну и что? — ответило чувствование нетерпеливым голосом, подозрительно похожим на голос фюльгьи. — Пора!» Предчувствиям следует доверять — особенно если вы маг. Да и Онни, если задуматься, иногда ускользал куда-то ещё до завтрака. Рейнир скатился с постели и в темноте принялся спешно натягивать на себя штаны, тунику, сапоги... На улице Онни не было. Зато там были чьи-то свежие следы на не менее свежем снегу. Рейнир, не задерживаясь более, поспешил по следу. Вот впереди показалось какое-то тёмное пятно. Человек? Онни? — Онни! — окликнул его Рейнир, наплевав на всё. Силуэт замер. Но не повернулся. Даже когда Рейнир догнал его, Онни всё ещё смотрел куда-то вдаль, а не на него. Итак, наконец можно ему сказать... да что же?! А может быть, ничего. Может быть, слова здесь были лишними. Рейнир обогнул Онни, чтобы встать прямо перед ним, лицом к лицу. Не смог перехватить его отрешённый взгляд — да и не пытался. Вместо этого приблизился к Онни, обнял его, наклонился к нему, вдохнул пар его дыхания. Ещё ближе! Прикрыл глаза, мягко коснулся губами его губ — и почувствовал, как рот Онни приоткрывается, а руки обнимают в ответ. К завтраку они опоздали. За обедом сидели так далеко друг от друга и были так молчаливы, что Эмиль решил, они поссорились. А ужина не стали дожидаться — им скорее нужно было заснуть. Что ещё делать зимой, когда ночи так длинны, темны и холодны, как не погружаться в сон — один на двоих? * Согласно финскому фольклору, увидеть во сне белый клевер — к приближению любви. Папоротник помогает увидеть во сне будущее; одуванчик символизирует оптимизм, целеустремлённость и радость.