правильный

В окна кафе бил приятный золотистый свет, а посетители мирно и дружно болтали между собой о чём-то, но Леон вовсе не обращал внимание на окружение. Ему не было интересно осматривать всё и всех вокруг, ведь его внимание было сконцентрировано на ложке с мороженым, которую он беспощадно крутил в руках, будучи неспособным доесть его и одном болтливом шахтёре, сидящем прямо напротив него. Парень без умолку рассказывал Леону про минералы и, непонятно как, постоянно переводил тему, подмечал какие-то детали из внешнего окружения и спрашивал про них у ящерки, терпеливо ожидая ответ. Хамелеон неторопливо отвечал, всё больше и больше задумываясь о том, что он испытывает чувство дежавю, подкреплявшееся видом того самого кафе, в котором он впервые услышал голос Карла и в котором он «окончательно» убедился, что Карл — последний неудачник. Если бы он знал, к чему это всё приведёт — его язык никогда не повернулся сказать таких слов, кровь из носу. Леон был рад. Рад тому, что Карл начал выходить на улицу чаще, практически не отказываясь от «свиданий» ящерки (как только Леон осознал, что действительно зовёт друга на свидания, он не мог успокоиться в течение получаса) и в последнее время даже сам начал предлагать парню погулять, хотя ему очевидно нужно было много усилий на это, судя по его нервным смешкам и дрожащему голосу. На этот раз Леон предложил сходить в кафе и после этого немного прогуляться по парку — уже слегка привычный сценарий. На удивление хамелеона, как только они зашли в светлое и просторное помещение, в котором приятно пахло чем-то сладким, Карл сразу же поздоровался с некоторыми лицами, с которыми он наверняка был знаком, но ничего более — он вновь возвращался к своему другу, уделяя ему всё своё внимание. Это было взаимно — Леон и не желал общаться с кем-то другим, даже о мелочах по типу погоды, пока Карл терпеливо ждал. Леон не желал проводить своё время с кем-либо другим, кроме Карла, ведь ему было в радость быть только с ним, с ним, и ни с кем больше… — Леон, ты меня слышишь? — шахтёр ловко вытаскивает хамелеона из собственных раздумий, в которые он погружался в последнее время чересчур часто. Геолог слегка наклоняется и поворачивает голову, пытаясь поймать взгляд задумавшегося парня, — Отзовись, я не пришёл заниматься фотограмметрией, — ящерка оживает, когда слышит знакомое на слух слово, значение которого он снова забыл, хотя Карл и объяснял ему его значение множество раз. Леон не рискнул переспрашивать и расплылся в глупой улыбке, оценив попытку шахтёра достучаться до него. — Прости, я задумался, — хамелеон подпёр голову рукой, зачерпывая слегка подтаявшее мороженое ложкой и неловко отправляя его в рот, хотя есть уже и не хотелось. Между тем геолог хмурится и выпрямляется, надув щёки — стандартный набор эмоции «обида» Карла. Ему разве что не хватало скрестить руки на груди и отвернуться, сжавшись в комочек. Подумав об этом, Леон с некоторым удивлением пришёл к выводу, что это выглядело бы мило. — Хотелось бы и мне знать, что за мыслительные процессы происходят в рамках твоего сознания, — Карл проговаривает с каким-то упрёком, хотя ящерка прекрасно знает, что шахтёр просто снова с ним играется. Сначала парень анализирует, что сказал ему геолог, затем, в попытке найти достойную ответку, просто поджимает губы и качает головой, намекая на то, что ему не стоит этого знать, — в любом случае, ради тебя я могу повторить: я поговорил с Джесси по поводу вагонетки, но она так ничего и не сказала. Скорее всего, её только в утиль, она же наверняка старее, чем Динамайк! Однако я предложил ей вытащить наиболее новые механизмы, — в этот момент Карл понижает тон и говорит как бы про себя, делая своеобразное лирическое отступление, — хотя они, по сути, старше, чем я… В любом случае, пока что это не имеет значения, ведь мы примемся за работу только в ближайшие дни и тогда определимся с её дальнейшей судьбой. Мне так не хочется прощаться со своей вагонеточкой, но, как говорится, «если любишь — отпусти»! — последние слова шахтёр проговорил со вздохом и грустной улыбкой, поникнув и потупив свой взгляд, уткнувшись в свою порцию мороженого. Леон почувствовал что-то вроде бабочек в животе, когда геолог сказал «ради тебя», но постепенно с каждым его новым словом восторг и радость улетучивались, сменяясь на неосознанную глубинную ревность. Он правда был рад, что Карл готов менять что-то в своей жизни, но его огорчало возможное сближение шахтёра с девушкой-механиком, ведь общее дело почти всегда сближает людей. Хамелеон пытался успокоить себя отрезвляющими мыслями о том, что этих двоих связывает лишь одна сломанная вагонетка, после этого они останутся лишь знакомыми. Почему это противное чувство терзает его? Леон тяжело вздыхает и отводит взгляд, как вдруг Карл восклицает, — Эй! Ты опять меня не слушал! — Почему же, слушал, — Леон не врёт, он правда слушал, хотя и не совсем хотел слышать этого, — я… очень рад за тебя. Правда. Ложка вновь зачерпывает клубничное мороженое и автоматом отправляется в рот, хотя перед этим Леон слегка промахивается, даже не обратив на это внимание. — Да? Тогда почему ты выглядишь таким расстроенным? — Карл недовольно хмыкает, резко приподнимается над столом, наклонившись всем корпусом, и неимоверно быстро приближается к Леону, не позволяя тому опомниться. Как только парню удаётся осмыслить резкое движение шахтёра, чужие пальцы тянутся к его лицу. Не давая возможности ящерке ни отстраниться, ни приблизиться, тёплая рука ловко стирает большим пальцем следы от мороженого возле губ. — Ты такой неряха, — в голосе Карла не слышно никакого упрёка, лишь какая-то игривая искра, от которой хочется зажмуриться и кричать в пустоту, борясь с подступавшими чувствами. Но Леон молча всматривается в янтарные глаза, будучи очарованным чужим прикосновением и взглядом, полным заботы и своеобразной безмятежности. Какая-то доля секунды — в голове проскакивает мысль о том, что всё это кажется таким знакомым и родным, но, как только хамелеон пытается за неё зацепиться, — она пропадает навсегда. Между тем Карл первый разрывает зрительный контакт, отстраняясь и возвращаясь на своё место с каким-то тихим вздохом, сразу же берёт салфетку и стирает следы преступления — казалось бы, обычной шалости; шалости, которая будет смущать Леона ещё долгое время, заставляя скрывать порозовевшие щёки. Но не сейчас. Хамелеон берёт себя в руки и убеждает себя в том, что проведёт этот вечер правильно и весело до самого конца, не спугнув геолога возраставшими изо дня в день чувствами. — Зато ты весь из себя порядочный, — ящер закидывает ногу на ногу, стараясь делать вид, что ничего не произошло, и слегка постукивает серебряной ложкой по стеклянной креманке, пытаясь сдерживать себя, — мне кажется, мы нашли друг друга неслучайно, — но всё же не сдерживается. В глазах Карла промелькнуло искреннее удивление. Брови слегка нахмурились, а лицо покраснело, пока взгляд бегал туда-сюда, будто бы парень пытался найти ответ где-то на столе. Леон ожидал, что тот скажет что-то в своем репертуаре, но в очередной раз ошибается в своих расчётах. Шахтёр громко вздохнул, пытаясь скрыть улыбку, хотя у него, как обычно, не выходило. — Возможно.

***

На этот раз он сказал Леону, что они должны встретиться возле его дома, на что ящер ничего не мог возразить, хотя место встречи показалось ему странным. Перебирая возможные причины, по которым Карл мог попросить хамелеона ждать его возле места его проживания, парень шагал по давным-давно изученным, знакомым и чересчур сильно ассоциирующимся с любимым занудой коридорам шахты. Он особо не торопился, поэтому не стеснялся изредка останавливаться и рассматривать ставшие до боли родными места. Леон не замечает, как добирается до этой странной и казавшейся холодной конструкции, до сих пор не придя к осознанию, как в такой вообще возможно жить. Может быть, хамелеону стоит предложить геологу съехать отсюда? Может быть, даже попробовать предложить переехать жить к нему. На первые пару секунд эта идея показалась ящерке чересчур приятной и соблазнительной, вспомнив даже о том, что совсем недавно его чересчур громкая сестра покинула родной дом, оставив Леона в одиночестве. Но, словно получив электрический разряд прямо в его мозг, парень испуганно отметает эту идею не только потому, что, вероятнее всего, Карл грубо откажет ему и упрекнёт в таких странных мыслях, но и потому, что он немного боялся за шахтёра. Инстинкты могли взять верх над хамелеоном в любой момент, напомнить о его животной природе и трудностях с построением отношений с другими людьми, навредить такому прекрасному солнышку, как Карл, потерять его. Леон уже никогда не забудет о той сцене во время их похода, ведь она преследовала его разум, сочетая в себе яркие и пьянящие чувства стыда и пылающей страсти. Он помнит её в мельчайших деталях, наверное, даже более мельчайших, чем в тот момент: кончики пальцев прикасаются к неясно по какой причине пылающему лицу шахтёра, его слегка приоткрытый рот и слабо дрожащие веки… В один день Леон внезапно осознаёт, что забыл какую-то важную деталь или, возможно, даже в ту звёздную ночь не заметил её. Возможно, это даже к лучшему. Леон некоторое время стоит прямо под дверью, даже не задумываясь о том, что его могут хорошо так ею стукнуть. Наконец, как только ему это опостылело, хамелеон захотел найти Карла как можно быстрее и, возможно, сделать ему таким образом сюрприз. Первое предположение, возникнувшее в голове парня — геолог находился в своей комнате. Поэтому тот незамедлительно открывает дверь и уверенно проходит в коридор, уже не чувствуя того смятения, как, например, в первый раз, когда он здесь оказался, однако, пересекая недлинное пространство и приближаясь к знакомой двери, ящер ловит себя на мысли, что немного нервничает. Шаг, второй — и Леон останавливается возле дверного проёма, протянув руку, чтобы её открыть, но быстро осекается и поднимает её выше, чтобы постучаться. Но и от этого действия он отказывается, услышав внутри комнаты два голоса. — Но я не знаю, что делать с этим! Это такая нетривиальная ситуация, я не знаю, что думать относительно неё, — Леон отчётливо слышит шепелявый голос, который невозможно спутать с чьим-либо другим. Парень слабо улыбается. — Ну, что-то ты обязательно о ней думаешь! — улыбка сразу же спадает с лица, расслышав звонкий девчачий голос. Хамелеон облокачивается на дверь, пытаясь максимально притихнуть, но никак не может скрыть сжавшихся кулаков и скрипа зубов. Там была Джесси. — Возможно… я не хочу думать об этом, — Карл тихо и неловко смеётся, — ладно, не желаю больше надоедать тебе, скорее всего, мне это просто приснилось. — Я так не думаю. У тебя же нет галлюцинаций, верно? Во-о-от, — видимо, шахтёр в этот момент отрицательно покачал головой, — поэтому, не спросишь — не узнаешь! Будь смелее. Леон невольно ухмыляется от этих слов. Смелость и Карл — вещи явно несовместимые. — Хорошо, я постараюсь. Спасибо, Джесс. — Удачи тебе с этим, я уверена, что ты справишься! — ящер слышит приближающиеся к выходу шаги и резко отдирается от двери, испуганно пытаясь сделать вид, что он только что пришёл и не слышал странного диалога. — Прощай, — Леон слышит ещё одни торопливые шаги, видимо, подскочившего шахтёра, готового выпроводить своего гостя. Проходит пару секунд — и дверь с тихим скрипом открывается, в первую очередь открывая обзор на грустно улыбавшегося геолога, а затем на девушку, которая была на полголовы его выше и заметившую ящера первее. — О, привет, Леон! Прости, нет уже времени поболтать с тобой, мне пора бежать! Скраппи, небось, уже умирает от голода, — девушка с ехидной улыбкой обходит парней и убегает вглубь коридора, в то время, как Леон смог только молча помахать ей. Не то, что он особо хотел общаться с ней, — пока, Карл! Дверь закрывается. — Леон… — Карл невольно искренне улыбается, наконец взглянув на своего друга. В груди потеплело, и ящерка не нашёл лучшего способа поприветствовать друга, как улыбнуться ему в ответ, — Проходи. Не проходит и пару секунд, как они вместе проходят в комнату и присаживаются на постель, уже зная, что они будут долгое время общаться ни о чём. Они могли провести так целый день, разве что изредка расхаживая по периметру комнаты и придумывая какие-то весёлые штуки, опомнившись лишь глубоким вечером, когда Джеки за стенкой начинала хлопотать и громко выражаться, тем самым напоминая ящерке о том, что ему пора возвращаться домой, ни о чём не жалея, ведь он провёл этот день именно так, как он этого хотел. — Прости за то, что заставил тебя ждать, — Карл трёт переносицу, слегка поправляя чересчур сильно надавливавшие очки, — я карл-кулировал, что беседа с Джесс не займёт у меня много времени, но, видимо, я немного не рассчитал, — шахтёр тихо смеётся, но всё же замечает, что Леон не смеётся вместе с ним. Леон почти смирился с тем, что Карл общается с девушкой-механиком, но никогда ранее он не слышал, чтобы темы их бесед касались чего-либо другого, кроме их совместной работы. По крайней мере, до сегодняшнего дня. Хамелеон никогда ранее не слышал, чтобы они общались подобным образом, особенно о чём-то, чего он не мог понять и от чего адская смесь в виде жрущей ревности и раздражающего любопытства начинала бурлить. — Что-то не так? — геолог смотрит на парня со взглядом, полным беспокойства и готовностью помочь, но даже это Леон проигнорировал, глубоко задумавшись. Стоит ли ему узнать, о чём они говорили? Стоит ли ему понять, что беспокоит Карла и что он, видимо, скрывает, рискнуть его доверием, или же не влезать в его личное пространство? Отвержение или неизвестность? К горлу подступает ком. Всё же, неизвестности он боится больше. — Я немного подслушал, о чём вы говорили с Джесси, — на лице геолога сразу же пропадает беспокойство, сменяясь испугом, который он так отчаянно пытался скрыть под маской упрека. Леон не чувствовал какого-то раскаяния или сожаления, в тот момент он был абсолютно уверен, что поступает правильно. — Леон, подслушивать чужие разговоры некрасиво! — Карл с трудом подобрал нужные слова, но, удивительно, это никак не разжалобило хамелеона. Движение руки — и в его руках оказалась каска, которую он отбирал обычно во время споров и игр, поэтому уголки губ шахтёра слегка поднимаются, посчитав, что это очередная забава. Но, как бы не хотелось его расстраивать, он вновь ошибался в своих карл-куляциях. — Пожалуйста, скажи мне, о чём вы говорили, — Леон пытается улыбнуться, но у него не выходит ничего, кроме оскала, хищного и пугающего. Геолог, начавший вот-вот тянуться за каской, слегка приблизившись к отобравшему его элемент рабочей формы парню, удивлённо спускается, не узнавая хамелеона в его словах и его эмоциях. — Я не могу… — Карл качает головой, притупив взгляд, поджав губы и невольно подминая под себя простынь слегка ослабшими руками. Теперь ему действительно становилось не по себе. — Пожалуйста. Тишина. Парни смотрят друг на друга, не двигаясь, будто хищник пытается помочь своей жертве, но естественные чувства и природные законы ставят всё на своё место, не позволяя первому даже заметить, что он снова причинил вред своему ближнему. В любом случае, Леон задумается об этом лишь потом, правда, он никогда не узнает, когда именно. — Мне кажется, меня начали беспокоить странные сновидения, — Карл скрещивает руки на груди, слегка покраснев и прикусив губу, впервые показывая себя настолько неуверенным, ведь обычно он мог быть хоть красным, как помидор, но всё ещё был способен отстоять свою позицию и даже выставить хамелеона виноватым в шуточной форме. Сейчас не было всего этого — Карл вынужденно подстроился под ситуацию, лишь защищая себя, предчувствовав некую опасность. Леон не мог поверить, что шахтёр пытался скрыть это переживание, предпочёл обсудить это с Джесси, а не со своим лучшим другом. Казалось естественным, что на парня накатит ещё большая злоба, но мышцы слегка расслабились и взгляд смягчился. Он почувствовал беспокойство, вину. — И ты молчал об этом? Когда это всё началось? — Леон осекается, лишь потом осознав, что его больше интересует, почему геолог интерпретирует их как «странные». Но, в любом случае, какая-либо информация лучше, чем ничего. Между тем Карл вовсе поник, опершись на свои колени локтями, и протер глаза, преждевременно избавившись от очков на пару секунд. Его лицо краснело сильнее и сильнее, это было видно даже со стороны, а его неровное дыхание наверняка было слышно даже в дальних уголках тихой комнаты, а прямо напротив него — и подавно. Наверняка именно из-за этого геолог стыдливо спрятал своё лицо руками, пытаясь избежать зрительного контакта. Почему он так нервничал? — Я полагаю, началось это всё тогда, когда мы были в походе, — Карл говорит всё тише и тише с каждым словом, уже вовсе не обращая внимания на хамелеона. Леон мгновенно напрягся. От этих слов он был смятён, невольно потерял счёт времени и, возможно, способность отдавать себе отчёт. Шахтёр, даже не зная этого, попал в его больную точку, навязав мысль о том, что всё во Вселенной неслучайно. Наконец, постепенно вернувшись в жестокую реальность, Леон отчаянно пытается сделать вид, что это вовсе не задело его и никак к нему не причастно, позволяя продолжить неторопливую речь геолога. Клыки на шее жертвы разжимаются, повышая её шанс на выживание, хотя та этого ещё не замечает, — я убеждён в том, что ты это помнишь. Вот… Карл замялся. Возможно, на этом стоило остановиться и перевести тему, больше не мучая парня, но хамелеоном двигали любопытство и страх. Ему нужны были ответы. Леон слегка приближается к шахтёру, опускает каску и кладёт освободившуюся руку на колено, пытаясь поддержать и успокоить, даже не подумав о том, что, вероятнее всего, это смелое действие подействует вовсе не так, как планировалось. Геолог не притрагивается к каске, но на чужое касание реагирует крайне ярко — лицо не заливается краской ещё сильнее, однако парень убирает руки и показывает свой смущённый и сбитый с толку облик и устанавливает зрительный контакт с ящеркой, которого было практически невозможно избежать. — Продолжай, я не кусаюсь, — Леон слабо улыбается от глупой шутки, разряжая обстановку всевозможными способами. На его удивление, эти попытки показывают какие-то положительные результаты, ведь шахтёр тоже подхватывает эту слабую и незаметную улыбку, — что тебе приснилось тогда? Вновь тишина. Взгляд Карла бегает, ни на чём не останавливаясь, лишь бы не смотреть на Леона. — Я не хочу об этом говорить, — этот ответ окончательно сбил с толку хамелеона, ведь он действительно ожидал, что геолог не скроет от него того, что скрыл от Джесси. Леон не знает, что делать, поэтому единолично решает закрыть тему, подумав, что больше ничего из Карла не выудит. Тихий вздох — парень резко обхватывает шахтёра, вовлекая в свои объятия, будучи угрызаемым муками совести, в надежде таким образом искупить свой очередной косяк. — Прости, — ящер не находит ничего более остроумного, поэтому выдаёт то, что первое приходит в голову. Он чувствует, как чужая голова неторопливо ложится на его плечо, а пальцы неаккуратно зарываются в неплотную ткань кофты, сопровождая всё это тяжёлым вздохом. Он понимает, что действует правильно, поэтому смело продолжает, невзирая на то, что всё это кажется таким знакомым, — я не хотел наседать на тебя и влезать в твоё личное пространство. — Верю. Но это в последний раз! — Леон чувствует, как шахтёр говорит прямо в его плечо, от чего по всему телу пробежали наглые мурашки, однако это не помешало парню лучезарно улыбнуться от своеобразного ультиматума Карла. Жертва сорвалась, хищник остался с носом. — Я тебя понял. Тишина. Она стала верной спутницей хамелеона во время посиделок с Карлом, и он не был особо против, думая о том, что готов променять все звуки мира на то, чтобы просто быть рядом с ним. Наверное, лишь ощущение чужого сердцебиения и дыхания в унисон нарушало идиллию, своеобразным путём дополняя её. Не нужны были Леону ответы, Леону нужен был он. — Знаешь, я не особо хорошо помню, что мне тогда приснилось, — Карл внезапно продолжает говорить в плечо с какой-то странной интонацией и слегка дрожащим голосом, прервав молчание, — я помню лишь, как видел тебя… да, тогда, когда мы уже лежали в спальных мешках, потом прикосновения и… мне было очень тепло, — ботаник глупо усмехается, будто бы в пустоту, затем пытается произнести что-то ещё, но слишком резко прерывает себя, — д-да, это всё, что я помню. Надеюсь, ты утолил своё любопытство? Конечности становятся словно ватными, а все прикосновения сразу же потеряли вес, став практически неосязаемыми, блокируя и игнорируя даже мысль о том, что Карл чего-то недоговаривает. Осознание, как волна, накатила на Леона, беспощадно смыв его. — Да… Теперь Леон знает, какую деталь упустил в ту звёздную ночь. Пылающее лицо, приоткрытый рот, дрожащие веки… Игра переменилась, теперь не мышка бегала от кошки, а наоборот, с единственным условием, что это была игра не двух парней, а лишь одного, отчаянно убегавшего от своего разума, но всё же не успевшего спрятаться в самый важный момент. Он не спал тогда. — Вот и отлично… — тихо выговаривает шахтёр, будто бы выставив логическую точку, завершающую этот неловкий разговор. Он всё видел. Он всё знает. Хамелеон прижимает Карла поближе к себе, вцепившись в него, насколько это вообще возможно, не встретив никакого сопротивления. Леон не знал, как смотреть ему в глаза, поэтому хотел, чтобы этот момент длился вечно.

***

Леон шипит и выругивается под нос, замечая, что на карманных часах уже как пять минут пробило пять вечера. Он сильно опаздывал, по крайней мере, по мнению Карла. Хамелеон почти никогда не опаздывал и приходил вовремя, но он всегда позволял эту оплошность своим знакомым и родным, чего не скажешь о шахтёре. Тот всегда приходил заранее и всегда подмечал, что человек соизволил опоздать, хотя никак не отчитывал за это, пытаясь скрыть нежную улыбку и притворяясь, что очень этим недоволен. Или, возможно, это касалось только Леона? Своеобразная очередная правильность Карла, которую он показывал только ящерке. Но факт оставался фактом — Леон опаздывал, и ему стоило поторопиться. Парень резко срывается на бег, рассекая постепенно наполнявшийся людьми парк, всё это сопровождается каким-то необычно и мимолётно лёгким ощущением, будто сейчас ящерка способен на всё, а под ногами оставался огненный след. Рука покрепче сжимает подарок для Карла, чтобы не растрясти его и не испортить эстетический вид. Леон знал, что геолог не очень сильно любит такое, но парень не смог удержаться, как только ему в голову взбрела эта мысль. Взгляд радуют знакомые места, с которыми ассоциируются их долгие посиделки с лучшим другом, места, в которых они провели кучу часов, болтая ни о чём, места, в которых Леон сказал много незначительных глупостей, получив на это лишь ехидный, но такой милый смешок шахтёра и шуточное клеймо «дурак», места, в которых они не хотели расставаться, стоя возле друг друга и переводя темы, пытаясь наговориться, как приговорённый к казни пытается надышаться воздухом перед отправкой в последний путь. Аллея парка сменяется на другую, не менее неизведанную и облазанную двумя за один из весенних или летних вечерков. Знакомый и почти что незаметный переулочек, поворот налево, небольшая пробежка — и через негустые озеленения открывается вид на место, кажущееся наиболее родным. Оно было постоянным и вечным в сознании хамелеона, он даже не помнит, когда и при каких условиях они с Карлом нашли его, и именно по этой причине Леон считал его самым лучшим в этом парке. Уединённое и безлюдное местечко, в котором открывался вид на небольшое озеро, для лучшего обзора было установлено пару миловидных лавочек. В этом месте Леону больше всего нравилось сидеть вместе с геологом, обсуждать какую-то ерунду, иногда прерываясь на простое молчание, слушать пение птиц, которое в этом месте было слышно лучше всего, и наблюдать за рутиной уточек. На самом деле, ящерка любил природу и считал её просто неотъемлемой частью жизни, вечной и постоянной, но лишь сейчас он начал замечать её мельчайшие детали и её красоту. Собственно, парню казалось, что только сейчас он понял, что такое для него красота. В один момент Леон осознал, что хотел бы признаться в любви именно здесь. Сказать эти слова так уверенно, смотря прямо в глаза, получить на это широкую улыбку и осознать, что это взаимно. Интересно, с каких пор он стал таким меланхоличным и сентиментальным? Но Леон не спешил с этим, зная, какой его геолог неторопливый, тем самым пытаясь скрыть от себя, что он просто боится это сделать. Возможно, из-за страха отказа, может, по какой-то другой причине, но, скорее всего, они накладывались друг на друга, образуя неприятный шум в голове и категоричный отказ от действий. Поэтому он просто делал то, что ему подсказывало сердце, искренне радуясь от того, что это смущает и радует Карла. На этот раз Леон приготовил своеобразный подарок, светло размышляя о том, как на него отреагирует парень. Дыхание затаилось само по себе, а руки начали невольно потеть и дрожать. Казалось, сердце вот-вот покинет грудную клетку, оставив один на один в жестокой борьбе с чувствами. Лишь спустя некоторое время хамелеон опомнился и спрятал подарок за спину, вцепившись пальцами в бумажную упаковку. Ему нужно было срочно собраться, выглядеть не так глупо. Ведь прямо посреди переулка стоял он. Леон не сдерживает себя, быстрым шагом идя прямо навстречу, затем сорвавшись на бег, пытаясь игнорировать сердце, вопреки всему бившееся ещё чаще и сильнее. Он стоит возле лавочки в слегка замкнутой позе по какой-то неясной причине; хотя у ящерки не было достаточно времени и внимания, чтобы думать, тот предположил, что геолог немного нервничает, собственно, как и он сам. Чем-то походило на первое свидание, такое невинное и интимное, хотя и волнительное. Ящерка запинается, путается в своих ногах буквально в десяти шагах от него, пытается подставить руки, но сдерживается, посчитав, что будет лучше, если он упадёт, шахтёр испугается, подбежит к опозоренному парню, обругает, но заботливо поможет встать и осмотрит, нежели такой исход, в котором Карл узнает о подарке раньше, чем следует. К счастью, удача на стороне ящерки, поэтому тот удерживается на ногах, замедляет шаг, переходит на полубег и наконец замечает яркую улыбку на лице геолога, которую тот даже не пытается скрыть. Что-то в груди вновь очарованно затрепетало, но, собрав всю свою волю в кулак, Леон набирается смелости, чтобы произнести хоть что-нибудь с какой-либо каплей уверенности. — Карл! Привет! — парень пытается отдышаться, чтобы это было незаметно, но у него плохо выходит: Леон слегка нагнулся, прикоснувшись свободной рукой к коленям, всё так же не убирая со спины другую. Наверное, не хватало сказать ещё «я так рад встрече с тобой», чтобы окончательно убедиться, что они вовсе не лучшие друзья, а лишь какие-то знакомые, ну, или, по крайней мере, у них такая своеобразная и нестандартная дружба. — Л-леон, здравствуй! — шахтёр заметно сглатывает, прежде чем начать говорить, но это особо не помогает от лёгкой запинки. От слов парня и его улыбки Леон начинает постепенно успокаиваться, будто бы убедив себя в том, что ничего страшного не происходит, заметив, как тот заинтересованно пытается заглянуть ему за спину, хотя и не подаёт виду, отдав предпочтение тому, чтобы отчитать ящерку сначала, — Опаздываешь… Но хамелеон без слов перебивает Карла, тем самым пресекая всю дальнейшую лекцию. Парень робко протягивает букет цветов. — Это тебе… — сейчас Леон звучит, как школьник, который впервые заговорил со своим объектом симпатии. Его план и подробная тактика того, что он должен говорить и делать, уже полетела к чертям, из-за чего ящер теряет уверенность в геометрической прогрессии и думает, что этот подарок — самая тупая идея на свете, от чего ещё сильнее хотелось провалиться под землю от стыда. Карл подходит поближе с моськой непонимания, резко сменившейся на приятное и искренне удивление. — Ах, боже! — его руки, покрытые перчатками, тянутся то ли к бумажной шершавой обёртке букета, то ли к чужим рукам, невольно дрожавшим от волнения. Леон замирает в томительном ожидании, то рассматривая свой подарок, не слишком ли он испортился, пока он его нёс, то высматривая хоть какую-то реакцию на лице шахтёра. В руках терпеливо покоился букет с суккулентами, занимавшими всё пространство и, являвшиеся гвоздём программы, небольшими цветами — литопсами, напоминавшие маленькие серые камешки. Наверное, если не приглядеться, незаострённый человеческий разум подумал бы, что это и есть идеальные и неострые камни булыжника, но скромные жёлтые цветы, выраставшие прямо из середины «горной породы», намекали на то, что это не просто мёртвые и безмолвные камни, показывали и наводили на мысль, что природа удивительна и, по сути, вездесуща. Маленькие пёстрые цветочки подальше от центра букета, как фейерверк в звёздном небе, завершал его и придавал свою изюминку, делая букет причудливым и особенным. Лично Роза собрала его для Леона по просьбе оформить его теми цветами, которые ассоциируются у неё с Карлом. Девушка охотно принялась за этот заказ, кинув только какой-то косой взгляд на хамелеона, но не задавая лишних вопросов. И, очевидно, Роза постаралась на славу, обернув изящную композицию в бумажную обёртку и перевязав всё нетолстой серой верёвкой, — ведь букет был великолепен и явно понравился шахтёру, который был равнодушен к флористике, да и ботанике в целом. Но это не имело значения, потому что, постояв ещё немного, ловкие руки Карла обхватывают шею, вынуждая увести подарок куда подальше и слегка наклониться, чтобы геолог не повиснул на чужом теле из-за их разницы в росте. Леон заключает парня в объятия необдуманно, почти на автомате, воспринимая этот жест уже как что-то дружеское и обыденное, не считая больше это настоящим праздником и победой эмоцио над рацио, хотя он продолжал вздрагивать от чужих прикосновений и его дыхание перехватывало от таких многозначительных смешков на долю секунды. Но разве дарить букеты — дружеский жест? Ящер не задумывался об этом, а затем и вовсе отложил эту мысль на дальнюю полку, когда геолог задал вопрос куда-то в район между плечом и ключицами, успевая при этом играться пальцами с делавшими кофту такой уникальной причудливыми элементами капюшона хамелеона, — А по какому поводу? Сегодня какой-то праздник? — Нет, — Леон жмурится и нелепо улыбается, пока свободная рука незаметно скользит ближе к талии парня, пытаясь прижать его ближе к себе. Мысленно хамелеон клянётся, что не забудет об этом моменте, но в то же самое время молится всем богам мира, чтобы геолог ничего не понял и не прервал это короткое мгновение наслаждения. Он напрочь забыл о том, что даже не придумал какую-либо разумную причину для того, чтобы дарить цветы своему лучшему другу, а эти объятия и вовсе выбили из равновесия, поэтому ящерке приходится ловко импровизировать, — мне просто захотелось… сделать тебе приятно. — Я тебя понял, — Карл усмехается и ненамеренно растягивает слова, слегка расслабив руки и намереваясь разорвать объятия. Возможно, он о чём-то догадывается, — спасибо, Леон, — геолог неторопливо отстраняется, показывая свою милую улыбку, и забирает букет, прикоснувшись к чужим рукам на долю секунды, не скрывая своей радости. В любом случае, если Карл счастлив — то хамелеон счастлив вдвойне. Некоторое время они просто стоят и неловко смотрят друг на друга, не решаясь прерывать прекрасный момент какими-либо разговорами или действиями, изредка оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что никто и ничто им не помешает. Лёгкий и приятный, но всё же последний на сегодня вечерний свет освещает лицо шахтёра, играясь с его волосами и создавая удивительные блики, отсвечивая каждую складку на его одежде, каждую неровность на его почти что нездорово бледной коже, и отражаясь от стёкол его очков, не позволяя увидеть его взгляд. Леон осознаёт, что очень сильно хочет поцеловать его прямо сейчас. Тишина, лишь пение хвастливых скворцов и ехидных зябликов. Но ящерка не сдвинется с места, он просто не простит себе, если всё испортит прямо сейчас. Проходит некоторое время — может, пару минут, а может, целая вечность — как они вспоминают (по крайней мере, Карл), что стоят прямо возле скамейки, и геолог, негромко кашлянув, расположился на ней, пытаясь держать букет как-то покрасивее, всё ещё удивлённо и неловко рассматривая его. Второй парень широко усмехается, осознав свою глупость, и садится следом, как можно ближе к Карлу, но не чересчур, чтобы не смутить его, наконец начинавшего размышлять над тем, что вообще сейчас произошло. Собственно, ничего не изменилось: солнце продолжило светить, правда, постепенно ретируясь в попытке скрыться за горизонтом, птицы продолжали петь, только всё внимание ящерки было зафиксировано на раскрасневшемся шахтёре, который произвольно закинул ногу на ногу и скрестил руки на груди, откинувшись на спинку лавочки. Леон тихо хихикнул, решив, что не будет мешать его мыслительным процессам, просто наслаждаясь компанией. — Знаешь, необычный способ сделать мне приятно, — наконец выдаёт геолог, перефразировав слова, сказанные ранее ящеркой, устремив свой взгляд прямо на него с какой-то игривостью, чем на секунду сбил с толку. Леон вопросительно смотрит, требуя объяснений, — я бы не так сильно удивился, если бы ты принёс мне что-то сладкое, — Карл громко смеётся, довольно прикрыв глаза. Крайне странная просьба, ведь шахтёр не самый главный любитель сладкого, оно скорее индифферентно ему. На что он намекает? — Исправимо, — возражает хамелеон и, недолго думая, достаёт изо рта небольшую конфету на палочке, которой осталось от силы десять минут, постепенно начиная разражаться смехом. Реакция парня, которому сделали это странное предложение, очевидна — тот хмурит брови и вскоре лицо его сморщивается в отвращении. — Фу, это негигиенично и не соответствует моим санитарным нормам! — Карл тычет на конфету указательным пальцем, но, заметив улыбку на лице ящера, закатывает глаза и сжаливается, поддаваясь этому позитиву. Леон мысленно проранивает «жаль» и возвращает конфету на место, быстро решив, как он может искупить свою вину. — Я пошутил, прости, — шахтёр вновь скрещивает руки на груди и произносит едва слышимое «дурак», на что хамелеон не может не поддакивать и не улыбаться ещё шире, параллельно выискивая что-то в своих карманах. Нащупав нужную вещь, ящерка торопливо достаёт её и протягивает геологу. Этим предметом оказалось не что иное, как другая конфета, естественно, упакованная и нетронутая, — не обижайся. Недавно расслабившийся Карл вновь краснеет, возмущённый, в попытке определить, к чему выгоднее придраться — к словам Леона или его действиям. Но, тяжело выдохнув и проведя свободной рукой по непослушным волосам, потупив недовольный, но всё же смущённый взгляд, ботаник забирает конфету, спрятав её в карман своего комбинезона. Руки его скользят наверх и поправляют фирменный галстук-бабочку, преждевременно расположив букет где-то между ног. — Мне кажется, ты меня слишком сильно балуешь, — Карл говорит это чересчур волнительно, явно намекая на красиво оформленный букет и прочие подарочки, которые ящерка приносил ранее. — Да ладно, ты этого заслужил, ты же мой друг! — Леон пытается бороться с болезненным, как шипы розы, желанием выпалить напоследок «а, ну, ещё потому, что я люблю тебя». К счастью, пока что у него это удаётся.

***

У каждого своя трактовка плохой погоды. Для кого-то плохая погода — это просто дождливая погода, для кого-то — день, полный негативных воспоминаний и печальных событий. Для Леона это всё сразу, ведь в обычной ситуации ящерка бы не расстроился от обычного проливного дождя, скорее наоборот — охотно вышел на улицу и попрыгал по лужам, радуясь дарам природы, будто бы в последний раз. Иногда в воображении его проскакивали картинки, как он мог веселиться прямо сейчас вместе с геологом, но крайне сомневался в том, что это вообще реально, вспоминая его скептическое отношение к подобному. После этого несколько раз они по воле случая попадали с Карлом под дождь, и шахтёр сначала будто бы не понимал, что делает хамелеон, отговаривал его, недовольно бурчал, пытался подсунуть свой зонт и, замечая, что это бесполезно, предупреждал, что не будет лечить ящерку от простуды, но вскоре совершенно незаметно он поймал волну и веселился вместе с парнем, кружась под каплями воды и разговаривая о всяких глупостях, прямо как настоящие дети. Мечты начали сбываться, и Леон был счастлив, ассоциируя ненастную погоду с его любимым шахтёром. Однако именно этот день отличался не только погодой, но и настроением. Состояние Леона вполне себе соответствовало погоде: такое же пасмурное и тоскливое. Он планировал сидеть целый день дома, высматривая в окне спешащих по своим делам людей, не желавших задерживаться ни на единую секунду под ливнем, или листая ленту в социальных сетях, уже изначально зная, что ничего интересного он там не найдёт. В голове ежесекундно возникал образ Карла и его прекрасная улыбка, но мозг раздражала тревожащая мысль о том, что сегодня они явно уже не свидятся, от чего становилось ещё тоскливее. Как же его не хватало прямо сейчас. Хамелеон лежит на своей постели, придерживая телефон на расстоянии половины вытянутой руки, листая очередную социальную сеть. Чертовски скучно. В таком случае Леон шёл по стандартному сценарию: проверял все мессенджеры ещё раз, отправлялся на кухню, чтобы приготовить себе что-нибудь поесть, и шёл спать в надежде пропустить столь надоедливые часы скуки. Но что-то не давало ему сдвинуться с места, пересматривая одни и те же странички из раза в раз, надеясь на то, что какое-то уведомление резко вытащит ящера из раздумий и скуки, резко изменив весь остаток дня. И, на великое удивление Леона, его мечта резко стала материальной, вынудив его встрепенуться и занервничать, не предоставляя достаточно времени, чтобы погрезить о тысяче долларов. Телефон негромко завибрировал, заставляя зрение ящерки сфокусироваться и глянуть на самый верх экрана смартфона, пытаясь понять, что ему написали. Сердце бьётся чаще, вырываясь из груди. На уведомлении большими буквами шрифтом с засечками было написано «Карл». Имя человека, о котором так много думал хамелеон сегодня, и к которому, по удивительнейшему совпадению, намеренно было пририсовано три симметричных и правильных по форме виртуальных сердечка. Леон первое время очень боялся реакции шахтёра на данные смайлики, считая их равносильными настоящему признанию в любви, но, как только геолог частично мошенническим путём отобрал у парня телефон и глянул, как он подписан, тихо усмехнулся и вернул телефон, размышляя о чём-то своём. Хамелеон так и не понял, что значил этот многозначительный задумчивый взгляд, но решил этого не уточнять, побоявшись негативной реакции. Из-за своих раздумий Леон пропускает содержание уведомления, лишь успев осознать, от кого пришло данное сообщение. Бабочки в животе порхали, а все внутренние органы непроизвольно встрепенулись. Дрожащие пальцы открывают длиной в бесконечность диалог с шахтёром, невзирая даже на то, что они оба предпочитали общение вживую. Глаза читают короткое сообщение, вникая в контекст и смысл каждого слова. «Приди ко мне, пожалуйста. Это важно — 14:26» Адская смесь в виде будоражащей радости и тревожащего беспокойства выплескивается наружу, вытаскивая хамелеона из постели и вынуждая искать где-то среди творческого беспорядка излюбленную зелёную кофту, без которой он бы явно не вышел ни при хорошей, ни при плохой погоде. Он был чертовски рад увидеть шахтёра и таким образом скрасить не только свой, но и его пасмурный день, но сильно беспокоило само содержание сообщения, написанного непривычной для Карла манерой. Что-то важное? Обычно геолог не раскидывался важной информацией налево и направо и не предупреждал о ней, предпочитая обсудить важные для него вопросы в спокойной атмосфере во время дружеского разговора, уж такой был правильный Карл. Именно это выбило Леона из равновесия, заставило его растеряться и двигаться ещё быстрее, выискивая на одной из полок с обувью подходящую, чтобы преждевременно не промочить ноги. Наконец, обувшись и напрочь забыв о своих планах до сообщения шахтёра и еде в том числе, Леон каким-то чудом вспоминает о том, что не ответил парню, поэтому мчится к беззаботно лежавшему на постели телефону и быстро печатает на всё ещё непогасшем экране: «ок, лечу ;) — 14:29» Парень мигом вылетает из своей комнаты, прихватив для внеплановой прогулки, которую хамелеон уже успел представить, зонт, чтобы на всякий случай предложить его геологу, торжествуя невесть чему. Во всём позитивном потоке проскакивало лишь несколько тревожных мыслей и предположений, о чём хотел сообщить Карл.

***

Леон не чувствовал своих ног, но довольно хорошо чувствовал, что они всё-таки немного промокли. Но он не особо беспокоился об этом, представ перед шахтой, казавшейся такой сухой и чересчур неизменной по сравнению со всем остальным миром. Ловко и умело обогнув пару конструкций, своим видом не рекомендовавших всяким зевакам заходить внутрь, хамелеон погружается в темноту, на пару секунд даже удивившись тому факту, что чем дальше он пробегает вглубь шахты, тем слабее звук дождя. Парень вновь срывается на бег, глянув на часы — он бежал к месту проживания Карла тринадцать минут — это его рекорд, но всё ещё чертовски долго. В любом случае, ему осталось лишь пробежать пару десятков метров и столкнуться с причиной его с шахтёром внеплановой встречи лицом к лицу. Леон увлекается, начинает смотреть под ноги — и врезается в кого-то. Не то, что у него было особо много вариантов, с кем он мог столкнуться, но резко сорвавшееся «бля, смотри под ноги» ставит всё на места. Хамелеон хочет сказать, что именно это он и делал, но всё-таки воздерживается, поднимает взгляд и смотрит на крайне недовольную, казалось бы, от этого столкновения, Джеки, выражение лица которой на долю секунды неискренне проясняется. — А, это ты, ящер, припёрся-таки, — шахтёрка отстраняется от Леона и отряхивает руки от каменной пыли, ненамеренно (а может и намеренно) задев парня. Тот не успевает реагировать, как выражение лица девушки резко меняется, сменяясь на ярое раздражение, — успокой задрота, сил уже нет! Он всё время ноет и не работает. Леон сбит с толку окончательно. Пораскинув мозгами, ящер быстро пришёл к осознанию, про какого задрота говорила Джеки, но всё ещё не мог поверить в то, что она про него рассказала. Может, Карл и был способен «ныть», как это воспринимает вечно разгорячённая и пылкая девушка, но тот факт, что шахтёр не работал никак не укладывался в голове хамелеона. Отказ от работы и Карл — вещи буквально несовместимые! Парень продолжает развивать мысль. Леон резко вспоминает о том, что Джеки буквально никогда не врёт, хотя они не так уж много и общались. Шахтёрка всегда преподносила информацию, несомненно, в грубой форме, но правдиво. Что-то не так. Значит, ситуация «пятьдесят на пятьдесят»: либо девушка врёт и с геологом всё хорошо, но тогда Леон не видел смысла в срочной просьбе парня, что не состыковывалось в связи с тем, что ему не свойственно разводить панику и драму из ничего; либо она сказала сущую правду в собственной манере и теперь причина просьбы была вполне объяснима, хотя ящер всё ещё отчаянно пытался отложить эту мысль на дальнюю полку, отказаться от неё. Но, всё же, не обладая способностью избегать своего сознания, хамелеон признаётся себе, что больше верит во второй исход, искренне желая того, чтобы с шахтёром всё было хорошо. К горлу подступает неприятный ком. — И тебе привет… что случилось с Карлом? — Леон отчаянно пытается докопаться до правды и узнать больше информации о том, с чем он собирается вот-вот столкнуться. Но он знал, что Джеки очень маловероятно скажет что-то ещё трезвое не только потому, что девушка не особо вникала в дела шахтёра, но и потому, что сам шахтёр не рассказывал ей об этом по вполне очевидным причинам. Тем не менее, она хотя бы в курсе, что с ним что-то не так, и в её словах прослеживалось своеобразное переживание. Есть всё-таки в ней что-то хорошее. — Я ебу? Как-никак, это твой парень, ты и разбирайся, — на этот раз грязная и не совсем уместная шутка Джеки никак не задела, произнеся которую она молча обошла хамелеона, кинув напоследок что-то вроде «бывай». Хотя она и не была особо заинтересована в этом, когда Джеки заставала двоих парней за их обычным времяпрепровождением, та пыталась подколоть и задеть их, обозвать их парочкой или что-то вроде того. Это всегда работало лишь наполовину, ведь только Карл лез в жёсткую конфронтацию, отвлекаясь от разговора с Леоном и пытаясь доказать шахтёрке, что они не пара, а всего лишь друзья, пока та начинала его материть и слать куда подальше, будто бы это она стала жертвой нападений; другому парню же вовсе не были эти шутки противны или обидны, даже наоборот, льстили и казались приятными, но ему всё ещё нужно было держать себя в руках, поэтому, притворяясь, что его тоже задевают эти шутки, он некоторое время наблюдал за мило злившимся геологом, а потом сам вмешивался в спор в попытке разнять коллег и сожителей по совместительству. Но на этот раз шутка никак не задела… вполне вероятно, из-за того, что здесь не было Карла собственной персоной, являвшегося причиной возникновения всех этих шуток, от которых какое-то приятное влюблённое чувство расцветало в груди, но от нереальности и саркастичности которых иногда хотелось разрыдаться. Парень не обращает внимание на оставшуюся позади шахтёрку и ускоряет шаг, мгновенно срываясь на бег. Всего лишь пару десятков метров. Дверь тревожно скрипит. Леон никогда раньше не замечал этого характерного звука, издаваемого дверью, такого страшного и тяжелого, но разум пытается хвататься за каждую мельчайшую деталь, пытаясь избежать момента истины, момента, с которым он так боялся столкнуться. Сознание коварно вырисовывает жуткие картины, ждавшие его за этим проёмом, хотя парень даже не имел чёткого представления, чего ему ждать. Абсолютная тишина. Тяжёлое дыхание. — Карл? — хамелеон даже не удосуживается постучаться, просто бесцеремонно проходит внутрь. Он знает, что геолог в обычной ситуации обязательно бы это отметил и отчитал, но сейчас обстоятельства были крайне нестандартные. Леон произносит имя ещё раз, на тон ниже, будто бы пытаясь убедиться в том, что Карл здесь, он слышит своё имя… и, вообще, что такой парень, как Карл, существует. Карл сидит за столом, поникнув и не реагируя на звуки. Его руки прикрывали лицо, делая образ его таким потерянным и печальным. Тяжёлые вздохи и всхлипы раздаются по всей комнате негромким эхо, намекая то, что совсем недавно шахтёр плакал. Леон в ступоре. — Ах, Леон, ты всё-таки пришёл, — шахтёр, наконец, отреагировав на слова ящера, печально смеётся, будто бы выдавливая последний воздух из своих лёгких, затем разражаясь лёгким кашлем. Он убрал руки, но лишь на секунду, вынуждая страх, как груз на плечах хамелеона, увеличиться ещё в пару раз больше, — я удивлён, — напоследок произносит Карл, ещё раз всхлипнув. Леон не знает, что делать. Он сталкивается с таким впервые, ведь у него не было таких хороших друзей, как Карл, ранее. С ним не делились горестями или, по крайней мере, не просили прийти, когда плохо, поэтому сгорбленный и ревущий шахтёр ввёл в ступор, поражая все чувства и мысли наглухо. Нужно было что-то делать, начинать двигаться прямо сейчас, от этого зависело всё, поэтому Леон преодолевает своё смятение и делает пару шагов в сторону Карла. — Почему ты считаешь, что я мог не прийти? — ящер подаёт слегка дрожащий и неуверенный голос, делая пару шагов в сторону геолога. Ему казалось, что он вот-вот упадёт, — Я же твой друг! — Карл отстраняется и отворачивается ещё сильнее. Сердце пропускает удар, голову моментально посещает неприятная и прожигающая все органы до атомов мысль, от которой хотелось тут же избавиться любой ценой. Он соврал. Ситуация накаляется. — Да-да, я уже понял, — геолог шипит через руки, слегка покачав головой и всхлипнув ещё сильнее, но быстро повышает голос, пытаясь скрыть свои эмоции и будто бы обороняясь от человека, которому был так дорог, даже не задумываясь о том, каково ему. В любом случае, эмоциональное состояние Леона было далеко не первостепенным, — я устал от этого. Леон подходит чересчур близко, достигая своей цели без какого-либо сопротивления. Ладонь довольно-таки легко располагается на спинке стула, который тихо скрипнул от этого взаимодействия, создавая некоторую опору, чтобы наклониться поближе к Карлу. Парень не понимает, что делает и о чём ему стоит думать. Рука тянется к чужому заплаканному лицу, пытаясь избавиться от преград в виде тёплых ладоней. Страшно? Очень. — О чём ты говоришь? — удивительно, ящерке везёт — ладони свободно располагаются на поверхности стола, и рука парня обхватывает горячее от эмоций лицо, пытаясь взглянуть на Карла хоть на секунду. Леону не потребовалось много усилий, чтобы понять, что геолог сам поддался и пошёл навстречу действиям парня. Но как только они мимолётно встречаются взглядами, Карл резко вздрагивает и пытается отстраниться, прикрикнув. — Нет-нет-нет, подожди! — длинные пальцы шахтёра обхватывают запястье хамелеона, но не сжимают и не пытаются убрать чужую руку. Карл застывает, как картина, и ящер, наконец, может оценить его состояние: каска набекрень, влажное лицо, ужаснейшие синяки под глазами, намекавшие на то, что он не спал сегодня, и, самое главное, уставший и тусклый взгляд, который, вроде бы, смотрел на Леона, а вроде бы и в никуда, олицетворявший настоящее безумие и отчаяние. Не было в этом ничего правильного или прекрасного. Дыхание перехватило, а сердце ушло в пятки, просто отрицая всё происходящее. Леон не узнал своего Карла. Хамелеон будто бы проваливается в пропасть, ощущая себя так, будто весь мир вокруг него разрушился. Но это длилось лишь пару секунд. Пару секунд — и шахтёр, вздыхая, ретируется и немного успокаивается, пытаясь просто отвести взгляд, — Я… я просто не хочу находиться здесь. Это странное ощущение пропадает навсегда, уйдя в небытие. Леон обязательно подумает об этом, но как-нибудь позже, ведь сейчас он должен был сделать хоть что-то, что могло бы помочь Карлу, поэтому принимает самое тупое решение. Парень виновато отстраняется и ловко протягивает сидевшему шахтёру зонтик, о котором он уже успел забыть. Леон ещё не знал, что он делает, но был уверен в том, что так будет лучше. — Пошли со мной, прогуляемся.

***

Леон плохо помнит, как они дошли до его квартиры, которую он покинул ещё полчаса назад в приподнятом настроении, не зная, что за трагедия его ждала. Теперь ящер считал себя полнейшим дураком — дураком, потому что не догадался, что Карлу плохо, дураком, потому что не знал, что делать, дураком, потому что притащил парня в самое последнее место, в котором он наверняка хотел бы быть, сопровождая его под руку через все эти противные лужи, грязные вывески, тупые рожи и абсолютное молчание, аккомпанировавшееся лишь глупой и некрасивой мелодией дождя. Всё было противно, и именно от этого сегодня была плохая погода. Леон плохо помнит, как разувал и вёл за собой промокшего от проливного дождя шахтёра, который даже в своём подавленном состоянии отнекивался и говорил, что сделает всё сам, хотя ему так и не предоставили эту возможность, окружив парня заботой настолько, насколько Леон вообще умел заботиться о ком-либо. Наверное, в обычной ситуации геолог обязательно бы огрызнулся и избежал внимания со стороны хамелеона своеобразным способом, но в тот момент на его лице не читалось никакого сопротивления, вредности или смущения. Карл спокойно позволил довести себя до комнаты ящерки в абсолютной чертовски напрягающей тишине. Хамелеон не позволит себе соврать, ему показалось, что на долю секунды он видел слабую и измученную улыбку на лице геолога. От этого на душе стало гораздо легче, ещё не подозревая о том, что совсем скоро ей вновь придётся столкнуться с суровой и такой твёрдой реальностью и разбиться насмерть. Но Леон позволяет себе летать и жить моментом, пока он может. Он и живёт моментом, пытаясь запихнуть каждую секунду куда поглубже в закрома своих воспоминаний. Уютное шуршание покрывала на мягкой и слегка скрипящей постели, на которой расположились оба парня, свешенные с кровати ноги Леона, какая-то аномальная лёгкость, две кружки чая, стоявшие на тумбочке неподалёку, которые хамелеон чудеснейшим образом успел заварить, пытаясь на скорую руку вспомнить, какой чай вообще любит Карл, рука, зарывшаяся в белокурые, удивительно мягкие и приятные на ощупь волосы, тёплая и греющая душу близость к чужому телу, из-за которой можно было услышать слегка учащённое сердцебиение и тихое сопение, скрытое лицо геолога, уткнувшееся куда-то в грудь хамелеона, оставаясь неподвижным. Каска, очки и перчатки — атрибуты, определявшие род деятельности Карла, — сейчас находились чёрт знает где благодаря усилиям геолога, который неторопливо сквозь негромкие всхлипы снял их по собственной воле, даже не объяснив этого действия. Да это и не волновало Леона, ведь это создало ощущение некого развеяния тайны… будто бы парень наконец вывернул свою душу наизнанку и безмолвно показал настоящего себя, терпеливо и судорожно выдыхая в чужую грудь, словно показав своё безразличие к тому, как ко всему этому отнесётся хамелеон. Ладонь аккуратно прикасается к запястью длинной, но приспособленной к работе в шахте руки Карла, потянув её поближе к себе. Кисти больше не были прикрыты плотными перчатками, отчего у ящера возникла возможность впервые их рассмотреть, ведь в обычной ситуации шахтёр возмущался и отдёргивал их, в очередной раз озвучивая просьбу больше так не делать. Чёрт его дернул сделать это. Зрачки сужаются, а губа невольно прикусывается в немом звуке ощущения всей этой боли, чем-то напоминающим шипение. Пальцы осторожно оттягивают рукав рубашки, пытаясь увидеть больше. Всё запястье было украшено редкими белыми шрамами разной толщины и разного происхождения, на вид большинству из них было уже больше полугода, а всем оставшимся — ещё больше. Лишь один свежий красный порез выделялся из всего этого, как свой среди чужих, происхождение которого, видимо, обладатель так и не заметил. Хамелеон не до конца уверен, по какой причине возникли все эти шрамы, но он убеждён в том, что все они косвенно или напрямую связаны с тяжёлой работой парня. Леон со вздохом делает себе мысленную заметку — не забыть приклеить пластырь на свежую рану, о которой скорее всего быстро забудет. Возможно, Леон даже предпочёл бы сидеть так целую вечность, но тревожное ощущение, как тяжёлая буря, гнетёт его душу, вынуждая терпеливо ждать, когда Карл даст хоть какой-нибудь знак. Так тихо, лишь дождь за окном напоминает о себе, но в этот раз не придаёт никакого чувства комфорта и тепла. Парень прижимает геолога сильнее, будто бы в попытке согреться или спрятать его от окружающего их мира поближе к себе. — Я так устал… — Карл повторяет это вновь очень виноватым и в какой-то степени извиняющимся голосом, хотя расплывчатая фраза была едва слышна из-за невнятного говора и неплотной ткани кофты, сквозь которую уже ощущалось два мокрых пятна. Леон тяжело вздыхает и поглаживает шахтёра по голове, пытаясь утешить его хоть как-нибудь, ведь в голове нет какого-либо представления о том, что говорил парень, и подходящих слов поддержки соответственно. Хамелеон предполагал, что он может услышать эти слова от кого угодно, но не от Карла — вечно энергичного, трудолюбивого, вежливого, позитивного и, казалось, не имевшего каких-либо изъянов от слова совсем. И ящер сталкивается с суровой реальностью — он не понимает, о чём ему говорит геолог, так же, как и раньше, когда они мало что знали друг о друге и не обладали той близостью, которой они обладают сейчас. И самое ужасное в этой реальности, из-за которой кровь стыла в жилах, заключалось в том, что Леон не мог просто спросить значения незнакомого его слова, попросить объяснить какое-то явление и, слегка возмутив и выбесив геолога, получить свой ответ с наигранным ворчанием и явно не наигранной улыбкой. Сейчас в этом просто не было смысла, это казалось таким глупым и неправильным, будто бы на этот раз геолог лишь холодно отстранится и убежит, покинув комнату Леона, а затем и его жизнь, попутно собирая свои вещи, брошенные по всему пространству комнаты и их общему жизненному пути, и лишь потому, что хамелеон не смог понять его чувства, когда он открылся. Сердце сжимается, как только в подсознании парня созревает эта ужасная картина, но, к сожалению, Леон никогда не думает, прежде чем делает. Парень пытается добиться объяснения. — Почему? — вопрос кажется слишком глупым, но хамелеон считает, что это лучше, чем ничего. Возможно, прямо сейчас их дружбе придёт конец. От этой мысли Леон необдуманно заключает и так вялого геолога в крепкие объятия, преждевременно обхватив его свободной рукой где-то на уровне его груди, а жест этот скорее напоминает со стороны животную мёртвую хватку. Карл молчит, не издаёт ни единого звука, но напоминает о себе мелкими и слегка дрожащими телодвижениями — видимо, ему не совсем была удобна эта позиция. Согнутые в коленях ноги слегка скользят назад по шероховатой поверхности покрывала, от чего под воздействием силы тяготения всё так же зарытое в чужую кофту лицо медленно сползает вниз, а недавно крепко обхватившие пояс хамелеона руки, так и не дрогнувшие, чтобы разомкнуться, направились заодно с ним. Ящер ловит себя на мысли, что шахтёр явно не позволил бы себе такого в обычной ситуации, и именно от этого вся эта ситуация казалась особенной. Данное осознание вынуждает парня немного расслабиться и даже повеселеть, ненароком убеждая себя в том, что всё обойдётся и наладится прямо сейчас. Молчание теперь казалось ужасно томительным. Наконец, шахтёр тяжело вздыхает. — Мне кажется, вы с Джеки были правы. Я просто… задрот, который не вылезает из шахты, — слово из лексикона Джеки, никогда ранее не употребляемое вежливым шахтёром и дрожащий с каждым новым словом всё сильнее и сильнее голос, намекающий на то, что Карла вот-вот накроет снова, разбивают все ожидания хамелеона вдребезги. Ящера вновь смывает волной противного и липкого страха. Хотелось что-то сказать, перебить шахтёра, успокоить его, сделать хоть что-нибудь, но Леон остаётся неподвижным, будто его что-то заставляет сидеть на месте, панически вцепившись в комбинезон и волосы геолога, на что другой парень вовсе не реагировал. Адреналин бушевал в крови, сердце было готово покинуть грудную клетку, но Леон молчал, позволяя Карлу продолжить изливать душу, не совсем зная, чего вообще стоит ожидать, — как-то ты у меня спросил, по какой причине я так много работаю, но я нагрубил тебе тогда, потому что сам до конца не знаю ответа! — громкость и тон голоса бешено и неравномерно скачут, прерываясь лишь на тяжёлые и леденящие душу всхлипы, стало ясно, что геолог просто не в себе. Леон не может в это поверить, он просто не верит во всё происходящее, будто это просто странный и противный сон. Он никогда не мог представить, что шахтёр вообще может чувствовать себя так, и именно поэтому было до безумия страшно. Леон продолжает молчать, — это всё началось очень-очень давно… я считал нужным много работать, ни о чём не думать, ни в ком не нуждаться! Я считал Джеки своей лучшей подругой, ведь друзей у меня больше не было, — геолог сопровождает эти слова отчаянным и хриплым смешком, — и раньше это меня вполне устраивало, — парень чувствует, как Карл сам путается в собственных мыслях, неожиданно замолкнув и не закончив предложение. Это всё казалось слишком странным и неправильным, особенно когда геолог издал тихий и печальный смешок сквозь всхлипы. Теперь хамелеона держал на месте не только страх, но и дикое любопытство, возникнувшее, как снег в конце апреля, порождая в голове предположения о том, что парень скажет дальше. Тишина. Пару секунд — и сила тяжести вместе с какими-то неведомыми мыслями шахтёра делают своё дело. Хамелеон даже не замечает, как Карл ловко двигается, разжимает руки и, слегка повернувшись, так беззаботно кладёт голову на колени парня, устремив свой взгляд прямо на него, хотя, как они оба знают, практически ничего не видит в связи с испорченным зрением. Не потребовалось много времени, как тело Леона отреагировало на данное прикосновение своеобразно — какое-то приятное чувство пробежалось мурашками по всему телу, дыхание перехватило, сердце ушло в пятки, руки развелись в стороны сами по себе, будто бы в неведении, куда им лучше всего лечь. Тем не менее, внутреннее состояние ящерки особо сильно не изменилось: к коктейлю всех эмоций, которые он испытывал прямо сейчас, прибавилось лишь лёгкое беспокойство, от которого кончики пальцев слегка покалывали. Ситуация становилась сумбурнее и непонятнее с каждой секундой и, как бы хамелеон не хотел этого признавать, он уже не знает, что творится в голове у геолога. Не то, чтобы он знал это раньше. Наконец, Карл тихо откашливается и продолжает свою речь на куда более спокойных тонах, — пока не познакомился с тобой. И, вроде бы, ничего не изменилось в моей жизни, я продолжал работать и заниматься тем, что мне нравится, но постепенно ты начал заполнять все мои мысли, вытесняя геологические камни и мою жизненную мотивацию в целом, — парень, застопорившись, вдыхает побольше воздуха и завершает предложение на тяжёлом выдохе, — Леон… ты стал для меня важнее, чем всё это. Леон в ступоре. Он смотрит на Карла, проговорившего последние слова с полуоткрытыми глазами, с такой искренней нежностью, на лице которого была неширокая улыбка, но голос его был абсолютно серьёзен и по щекам продолжали скатываться слёзы. Леон не знает, что делать. Парень шарится по уголкам своего сознания в попытке просто проанализировать то, что сказал геолог. Рука аккуратно прикасается к горячему лицу, смахивая солёные капли большим пальцем, пока вторая вновь зарывается в непослушные волосы. Хватает лишь одной секунды. Осознание, как ток, поражает мозг хамелеона. Каждый удар сердца отдаёт каким-то чувством, вбивающим в дрожь всё тело. О чём говорит Карл? Это то, о чём он думает? Что ж, не проверишь — не узнаешь. — Подожди, Карл… — ящер слегка наклоняется, пытаясь что-то сказать, но его жестоко и резко перебивают. — Я правда не знаю, что с этим делать, — шахтёр неуместно и так отчаянно хохочет, каждый смешок явно пропитан усталостью и некой бренностью, ловко прикрытой наигранной радостью, которую невозможно различить сначала. Леон поджимает губы в то время, как шахтёр, наконец, тяжело выдыхает и с лживой улыбкой прикрывает глаза, пытаясь скрыть очередной поток слёз, — мне жаль. — Нет, Карл, послушай, — голос становится суровее, а расстояние между их лицами всё меньше и меньше. Леон готов был сделать что угодно, лишь бы не слышать этих извинений и это обречённое самоунижение. — Прости, за то, что это я… я же просто неудачник! Это всё так глупо, прости… не понимаю, почему ты позволил мне просто быть рядом с тобой, я вовсе этого не заслужил, — фразы становятся чересчур расплывчатыми и не связанными по смыслу, по крайней мере, с точки зрения хамелеона. Карл действительно выглядит жалко, но это волновало только его одного. По щекам всё ещё катятся солёные капли, но на этот раз он пытается их скрыть, спрятав лицо рукой, предоставляя обзору лишь приподнятые и дрожащие уголки губ, — н-наверное, мне стоит уйти… да… — произносит он, судорожно всхлипнув, и дёргается в попытке встать и, наконец, ретироваться, сбежать от Леона раз и навсегда, сказав всё то, что у него было на душе. Счёт идёт на секунды, сейчас или никогда. Леон не может дышать. Руки бездумно прижимают Карла и держат его на том же месте, не позволяя встать. Не встретив соответствующего отпора, одна из освободившихся рук аккуратно убирает чужую кисть куда подальше, просто для того, чтобы взглянуть ему в глаза. Их взгляды встречаются, такие уставшие, но взвинченные и смущённые из-за всего происходящего. Грудь шахтёра легко, но прерывисто вздымается. Между ними осталось чересчур мало расстояния. — Карл, я люблю тебя. Выражение лица резко меняется, как по щелчку: брови поднялись вверх, рот слегка приоткрывается, а в янтарных глазах читается искреннее и неподкупное удивление. Хамелеон озвучил бы, что Карл кажется милым прямо сейчас, но животный испуг, скребущий его спину, вынудил щёлкнуть чему-то в голове, накрыть его каким-то странным чувством, которое ящер не испытывал ранее. Запоздалое осознание, от которого зрачки сузились и осенило напрочь. Он действительно сказал это. Взгляд панически бегает по всему лицу шахтёра, пытаясь уловить хоть какую-нибудь реакцию, но оно вовсе не менялось, выражая лишь изумление и в какой-то степени испуг. В любом случае, терять уже нечего? Леон вздыхает и измученно ухмыляется, постепенно размышляя над тем, какую ошибку он совершил. Пальцы ловко скользят по щеке Карла, наконец ухватившись за подбородок, пока другая рука аккуратно расположилась под головой, слегка приподнимая шахтёра. В любом случае, пути назад уже нет, и если он вот-вот потеряет всё, ему уже ничего не мешает сделать то, о чём так мечтал. Хамелеон испытывал ноющее чувство дежавю от всего этого, но почему же всё это казалось соблазнительно приятным? Наконец, Карл заторможено реагирует на все эти действия, резко дернувшись по направлению движения дрожащих рук ящерки и крепко ухватился за чужие плечи, тем самым ещё сильнее сократив расстояние между их лицами. — Леон, я… — геолог пытается сказать что-то, слегка нахмурив брови и приоткрыв рот в немом ожидании, кажется, запнувшись на полуслове, уставившись прямо в глаза хамелеона. Но никакие слова уже не остановят Леона и то, что он задумал. Парень впивается в губы геолога, так безрассудно и так отчаянно. В голове фейерверки, а в груди так тесно из-за бешеного биения сердца и сбивчивого дыхания, ставшего последствием попытки вдохнуть побольше воздуха и насладиться происходящим по максимуму. Полная уверенность в том, что после этого его ждёт жестокое отвержение и кромешная пустота, неприятно скребётся где-то в пределах черепной коробки, но является далеко не первостепенной мыслью, посетившей голову Леона. Все неловкие действия ящерки сопровождаются громким обрывистым дыханием и отчасти неприличным причмокивающим звуком. Оказалось, что Леон вовсе не знает, что делать в такой ситуации, но на фоне вовсе находившегося в ступоре геолога хамелеон казался крайне опытным, совершая какие-то беспорядочные движения. Хотя и всё оказалось не совсем так, как представлял это Леон, вырисовывая страстные картины в своих возбуждённых фантазиях, ощущалось это всё в разы круче, словно первые наркотики, выключавшие мозг и порождавшие приятные до дрожи ощущения где-то в области живота, сразу же накрывавшие волной всё оставшееся тело. Хотелось находиться в данном состоянии вечно, чувствуя лишь пальцы, вцепившиеся в плечи с неистовой силой и тяжёлое прерывистое дыхание под собой, казавшееся истинной формой сладкого наслаждения. Однако в сознании ящера внезапно возникает расстроенный и заплаканный облик разочарованного парня, не ожидавшего и наверняка не желавшего всего этого. Всё тело захватывает грызущее чувство вины. Нет, нужно прекратить это. Это неправильно. В любом случае всё хорошее рано или поздно кончается, какое бы чувство эйфории не следовало после этого, вынуждая эти ощущения неимоверно быстро гаснуть. Леон осторожно прерывает поцелуй, всё так же придерживая Карла, не сразу осмелившись посмотреть в его глаза. Он с мысленной истерикой осознаёт, что не хочет закончить дружбу на такой, казалось бы, приятной, но в то же самое время отвратительной ноте. Нужно что-то сделать. Как только хамелеон пытается что-то придумать, чтобы хоть немного улучшить своё и так паршивое положение, и оправдать себя, парень устремляет свой виноватый взгляд в сторону геолога. Абсолютно красное лицо, изо рта шла маленькая и тонкая нить густой слюны, завершающаяся как раз на губах ящера, а в глазах был какой-то прекрасный блеск, который Леон никогда не видел ранее. Он так очарователен, эта мысль слишком болезненная. Шахтёр тяжело дышал, а взгляд его бегал, но всё же не отрывался от хамелеона. Ящер с досадой вздохнул, вот-вот намереваясь произнести слова извинения, однако слова застревают в горле, краем глаза замечая, как Карл хмурится, опускает свой взгляд, облизнув губы, и, наконец, тихо выругивается себе под нос. Парню не потребовалось много времени, чтобы понять, что значили эти жесты — чужие пальцы вцепляются в плечи пуще прежнего, притягивая уже обмякшее тело Леона и, слегка промахнувшись сначала, шахтёр вовлекает его в новый поцелуй. Искра задевает недавно потухший костёр, отчего тот разгорается в разы сильнее и интенсивнее. Хамелеон в ступоре, он теряет контроль и не знает, что вообще происходит, и сомневается в том, что всё, что происходит, — реально, но ловит себя на мысли, что хочет продолжить наслаждаться моментом, пока у него есть эта возможность, не желая больше медлить. Тёплые руки бегло скользят вдоль плеч и обхватывают шею Леона, буквально повиснув на ней, хотя парень совершенно не был против, ведь сейчас он был сконцентрирован на совершенно другом. Вторая попытка явно была лучше первой — сейчас поцелуй был полон взаимности, нежности, аккуратности, но всё же был пылающе страстным. Как ящер себе и представлял, Карл был совершенно неопытен, собственно, как и хамелеон, хотя он оценил попытку шахтёра, пытаясь в то же самое время придерживаться какого-то выдуманного ритма и не сбиваться. Леон был уверен в том, что не почувствует ничего лучше, чем первый поцелуй, но всё-таки ошибся, ведь второй был стократно чувствительнее и приятнее, словно невесомость и американские горки одновременно. В языке бесконечное множество слов, но ни одно не подойдёт для того, чтобы описать то, что сейчас было на уме у Леона. Ощущений было слишком много, они были готовы вот-вот выплеснуться наружу, заключив парня на короткое время в ловушку желания большего. Ящер ничего не видит, но чувствует, как руки геолога сначала тянут его в свою сторону, а затем слегка соскальзывают вниз вдоль спины. На его коленях внезапно возникает лишний вес, поэтому быстро созревает предположение, что Карл расположился там. Соответствующей реакции не требовалось ждать долго. Леон вздрагивает и издаёт тихий стон в поцелуй, не отрываясь от чужих губ, то ли в попытке подавить лёгкое возбуждение, то ли показывая геологу, что ему это нравится. Тем не менее, не зная, как парень расценил этот звук, хамелеон слышит тихий смешок с его стороны, от наивности и простоты которого сердце ушло в пятки. Свободная ладонь, не лежавшая на лице шахтёра, спокойно спускается вдоль его тела, остановившись где-то на уровне пояса, так легко и беззаботно обхватив его, от чего парень, который ликовал ещё секунду назад, мычит и несильно хлопает хамелеона по спине, но поцелуй всё же не разрывает. Это окончательно срывает башню. Руки вцепляются в чужое тело ещё сильнее и, уже не руководствуясь подсказками своего сознания, парень углубляет поцелуй, любопытно изучая чужую ротовую полость и приобретя наконец какую-то животную уверенность в своих действиях. Почти что моментально раздаётся тихий и удивлённый вздох, который наверняка должен был прозвучать как что-то, похожее на внезапно вырвавшееся «ой», ну или же негодующее «что ты себе позволяешь?». Леон чертовски хотел продолжить, испытать Карла, прочувствовать его реакцию до последней капельки, поэтому в самый последний момент замечает, что начинает задыхаться. К сожалению, физиологические потребности превыше инстинктивных и развратных желаний. Парень с тоской отстраняется от геолога, чмокнув его в губы напоследок, отвлекаясь на попытки восстановить дыхание, собственно, как и Карл. Наконец, ящерка осмеливается медленно открыть глаза, и первое, что он видит — очаровательный, но в то же самое время недовольный взгляд шахтёра. — Я, конечно, всё понимаю, — геолог внезапно подаёт свой голос, прерываясь на то, чтобы отдышаться и наконец найти свои очки, которые где-то посеял, хотя у него это особо не выходило, продолжая сидеть на том же самом месте, — но иногда я завидую твоей наглости! — Да? — Леон невольно улыбается от таких заявлений парня, подавляя назойливую мысль о том, что он ожидал услышать что угодно, но не упрёк шахтёра, ненароком зацепившись взглядом за один интересный факт. Карл продолжал сидеть на его коленях. Чёрт возьми. Пытаясь бороться с ноющим и так легко не сдававшимся чувством покалывания в области живота, хамелеон оглядывается и, схватив очки, которые по какой-то причине валялись в самом углу кровати, протягивает необходимый объект незрячему геологу и слышит тихое «спасибо». Слова вновь летят быстрее, чем мысли, поэтому Леон ненароком отвечает так же нагло и игриво, — посмотри на себя, зайка. — Не называй меня зайкой, — Карл, игнорируя покрасневшее сильнее обычного лицо, хмурит брови и скрещивает руки на груди, обидевшись на данное прозвище очевидно наигранно. Хамелеон широко улыбается, эмоции, руководствуясь гормонами, резко сменяются, словно по щелчку. Парень был счастлив по какой-то неведомой причине, и никак не мог этого скрыть, заразив этим позитивом Карла, улыбка на всё ещё утомлённом лице которого казалась для Леона настоящей наградой. — Да ладно тебе! — хамелеон наклоняется поближе к геологу, но не нарушая его личного пространства (хотя какая речь шла о личном пространстве после только что произошедшего), параллельно обхватывая его пояс двумя руками, удерживая и так никуда не рыпающегося парня на своих коленях. Осознание того, что ящерка наконец-то признался в любви объекту своей симпатии и дважды поцеловал его, причём во второй раз не только по своей инициативе, всё ещё не пришло в голову, заполняя разум постепенно и по кусочкам, поэтому Леон вёл себя так, будто ничего не произошло. Его мозг приготавливал подушку безопасности на случай, если всё это окажется иллюзией или простой ошибкой. Тем не менее, парень всё ещё мог позволить себе веселиться и раздражать Карла, и он намеревался пользоваться этой возможностью до конца, — Я же знаю, тебе понравилось. — Возможно, — Карл вздыхает и приобнимает хамелеона в ответ, всё ещё дуясь на него. Тишина, лишь уже успевшее выровняться дыхание двоих парней и редкое пошмыгивание со стороны шахтёра сопровождало её, оглушая пение первых птиц за окном, уже вовсю радовавшихся прекращению дождя. На языке постепенно тает и растворяется в памяти необычный вкус чужих губ. Наконец, парень помладше тихо вздыхает и говорит гораздо тише прежнего, беззаботно расположив голову на груди Леона, — спасибо. — За что? — ящерка гладит геолога по спине, наконец постигнув ту безмятежность и абсолютное спокойствие, даже сердцебиение приняло эту гармонию, отбивая размеренный ритм. Стало аномально спокойно, наверное, даже спокойнее, чем в утробе матери, хотя сравнить эти два состояния спокойствия было невозможно. Леон ощутил слабую сонливость, но был уверен в том, что ни в коем случае не покинет шахтёра до тех пор, пока он рядом, чего бы это ему не стоило. Все непонятные и сводящие с ума вопросы обо всём происходящем мигом покинули голову хамелеона, который наконец-то мог сконцентрировать всё своё внимание только на Карле и его прикосновениях. Всё это напоминало рай — цель, достигнутую спустя огромное количество переживаний и вопросов. Но всё, что было актуально раньше теперь не имело никакого значения, эталон смирения и успокоения. Кажется, парень, устроившийся на коленях Леона и сжавшийся, как комочек, подхватил это настроение и больше не ворчал тихо под нос, лишь негромкое сопение раздавалось где-то в области груди ящерки. В голове возникло сладкое и невинное желание уткнуться в макушку шахтёра, и хамелеон не мог отказать себе в этом. Лицо приятно щекочут слегка кудрявые волосы, но парень зарывается в них всё сильнее и сильнее, ощущая лишь безмятежный комфорт. Нос улавливает приятный травянистый аромат — облепиха и кедр. Леон вдыхает побольше этого дурманящего запаха, пытаясь запечатлеть в своей памяти каждую травянистую нотку и не забыть её больше никогда. Карл больше всего напоминал настоящий рай. — Ты сделал то, о чём я мог только мечтать, — тихий шепелявый голос, наконец, раздаётся посреди долгой и в какой-то степени торжественной тишины, в нём слышны нотки мечтательности и долгожданного успокоения, но они не оказывают ожидаемый эффект на ящерку. Сердце пропустило удар, а глаза удивлённо расширились от осознания, завершавшего всю картину. Наконец, дошло. — То есть, мои чувства взаимны? — парень резко отстраняется от ещё не отреагировавшего и недоумевающего шахтёра, который слегка грустно уставился в глазки из-за прерванных объятий. Леон же, в свою очередь, не разрывал зрительного контакта, высматривая хоть какую-нибудь реакцию, отблескивающую на янтарных глазах. Парень чувствовал восторг, удивление, сомнение и бушующую влюблённость в одно и то же время, поэтому он вовсе не знал, что делать и о чём думать прямо сейчас. Вопрос вырвался из уст сам по себе, словно просьба подтвердить все мысли, созревшие в его разуме. Будто тревожные секунды перед громким и торжественным салютом. Наконец, Карл хмурится и выпрямляется, опираясь руками на чужие плечи и слегка надавливая на них. Однако на лице его сияла дружелюбная и располагающая к себе улыбка. — У меня возникло предположение, что некоторые геофизические факторы повлияли на тебя на раннем эволюционном этапе, иначе никак нельзя объяснить твои специфические когнитивные функции, — Карл хмыкает и без особого промедления упрекает ящера в настолько привычной манере, что парень расплывается в слабой улыбке, получив наконец гарантию в том, что перед ним сидит тот же старый добрый шахтёр, вечно умничающий геолог и дорогой друг в одном лице. Но всё же это не окончательный ответ, и это чувствуют оба. Через некоторое время притворно суровый взгляд смягчается — и перед Леоном предстаёт какой-то другой Карл, с которым тот ещё не успел поладить, хотя его образ уже изредка встречался во время их беззаботных посиделок и посещал сладкие сны, которого хамелеон рассматривал в своих потаённых мечтах не как друга, а свою искреннюю любовь. Однако парень всегда считал, что это слишком далёкая и недостижимая цель, эта иллюзия преследовала его даже сейчас, в, казалось бы, переломный момент. Они молча смотрят друг на друга, выжидая чего-то, но геолог сдаётся первый, тихо произнеся последние слова на выдохе, словно приговор, — я тоже тебя люблю, дурачок. Тишина. Взгляд Леона бегает туда-сюда, ни на чём не концентрируясь и продолжая сомневаться в том, что это всё вообще реально. Воображение вырисовывало ранее картины, как парни страстно и пылко признаются в любви, а затем влюблённо рассматривают друг друга, ни о чём не заботясь. Собственно, всё было так же идеально, как и в его фантазиях, но ящер никак не мог представить, что будет чувствовать себя так глупо и слабо в этот прекрасный момент, которого он так трепетно ждал. Это действительно было взаимно. Леон просто в это не верил, хотя и был убеждён, что у них была крайне неординарная дружба. Можно ли считать, что их дружба действительно окончена? Рот приоткрывается, чтобы что-то сказать, но затем хамелеон разражается тихим смехом, который удалось слегка утихомирить только после того, как парень прикрывается и судорожно откашливается. — Карл, мы такие дураки, — с трудом произносит ящерка, расположив освободившуюся руку на ногах шахтёра и наклонившись к нему, захохотав гораздо слабее и тише. Смех не был искренним, но Леону было правда смешно от того, что они оба питали какие-то чувства друг к другу и прикрывались лишь этой глупой дружбой. Если смотреть на всё то, что было раньше в этот момент, то все слова, неосторожно брошенные во время их длинных разговоров ни о чём, и робкие, не имеющие логического объяснения поступки вполне легко могли выдать чувства как Леона, так и Карла. Не правда ли, такие дураки? Интересно, смеялся ли бы так хамелеон, если чувства оказались невзаимными и геолог, оскорблённый и неприятно смущённый, гневно оттолкнул, бросил на произвол судьбы? Наверное, нет. Карл скептически поднимает бровь, услышав эти слова, и, практически невесомо проведя руками по всей спине ящерки, неохотно убирает их, вновь скрещивая на груди. — Говори за себя! — громкое возражение шахтёра, которое, возможно, в альтернативной вселенной звучало бы как оскорбление, никак не задевает хамелеона, уже научившегося различать тонкую грань между лёгкими упрёками и ехидными замечаниями, а лишь успокаивает и заземляет. Геолог самодовольно прикрывает глаза и ехидно пожимает плечами, так привычно показывая своё превосходство, от чего Леон лишь скромно улыбается, даже не сомневаясь в том, что его Карл самый лучший, хотя в голове ненавязчиво возникает одна интересная идейка, — А я просто был аккуратен. — Ладно, я понял, не буду спорить, — ящерка ловко подсаживает шахтёра поближе к себе, насколько это вообще было возможно, сместив точку опоры двумя руками на талию парня, от чего тот негромко ахнул и покраснел. Левая рука так спокойно и уверенно располагается на его лице, нежно прикоснувшись к гладкой и бледной коже. Во взгляде появляются хитрые нотки, а на лице красуется ехидная улыбка, которая явно говорила о готовности перевернуть игру и обыграть и так смущённого Карла всего лишь одним словом, — зайка. Леон прикрывает глаза, создавая образ милого и невинного котика, и это явно добивает Карла, разбивая его эго вдребезги. Услышав какие-то недовольные звуки, парень чувствует, как геолог слегка отстраняется и размыкает объятия, а затем ощущает лёгкие и частые похлопывания по плечам и, не размыкая век, тот быстро прикинул, что это что-то вроде ударов. Тихо хихикнув, Леон взглянул на абсолютно красного и даже разъярённого шахтёра, который бурчал под нос своеобразные заумные ругательства и даже слегка приподнялся на месте, довольно-таки ловко расположив согнутые в коленях ноги прямо по сторонам ног хамелеона, заключив их между своими, поэтому казался гораздо выше. Сначала даже не осознав, почему ящерка видит перед собой галстук-бабочку Карла, а не его лицо, парень направил свой взгляд чуть ниже и оценил обстановку. В голове что-то щёлкает — по всему телу прошлась мимолетная волна покалывающего и такого соблазняющего возбуждения. Леон, мысленно пискнув от удивления, быстро начал подавлять навязчивые и липкие мыслишки, хотя всё-таки пришёл к выводу, что нужно утихомирить геолога, в противном случае это всё приведёт невесть к чему. Протянув руки, Леон обхватывает талию шахтёра и ловко давит на бёдра, вынуждая негодовавшего, но всё же не особо сопротивлявшегося парня сесть обратно на колени, хотя и уже в немного другой позиции. Пару раз произнеся «всё-всё, тихо, больше так не буду», словно пытаясь достучаться до мило злившегося Карла, ящер обнимает его и прижимает поближе к себе, ощутив ещё пару «ударов» напоследок и, наконец, голову на плече, так быстро сменившую почти что неосязаемый кулак и просто пустое пространство. Всё это сопровождается тяжелым вздохом и клеймом «дурак», произнесённым полушёпотом. Интересно, сколько раз он услышит это слово за этот день? Как-никак, этот день был особенным, так неаккуратно перевернув сознание и всю жизнь Леона, поэтому он намеревался сделать так, чтобы этот день стал особенным многими вещами и стёрся из его памяти с меньшей вероятностью, позволяя зацепиться хотя бы за одну мелкую деталь и вспомнить этот день и его ярчайшие краски вновь и вновь. По крайней мере, он попытается. Леон слышит спокойное дыхание и ровное сердцебиение, казалось бы, ещё недавно злившегося геолога. Хотелось бы сидеть так целую вечность, лишь они вдвоём. Словно в открытом космосе, без забот и целей, лишь гравитация и крепкие объятия мешали вовсе забыться и уйти в отрыв, отключив все мысли в своей голове. Лишь они вдвоём, и никакой работы, одиночества, переживаний, окружающего мира. Когда хамелеон предполагал, что Карл стал катарсисом его негативных эмоций, он никак не мог знать, что шахтёр станет также хорошим способом уйти от людей и, возможно, даже самого себя. Карл был слишком хорошим, слишком идеальным, слишком правильным. Это слово врезается в голову и зарывается чересчур глубоко, перерывая все воспоминания. Всё слишком сильно изменилось с момента их знакомства. Короткие минуты диалога по делу сменились часовыми разговорами ни о чём, после тяжёлой и пыльной шахты открылось бесконечное, не имевшее границ небо, прикосновения становились приятнее и желаннее, взгляды дольше, да и появилась в них такая особенная искра, что заставляла сердце трепетать, но просто застыть на месте, зная наперёд, что от этого никак не скрыться. Наконец, так медленно, но так верно, брезгливое отвращение преобразилось в пылкую и вездесущую любовь. Лишь одно осталось неизменным — Карл казался слишком правильным, как и в тот момент, когда Леон смотрел на него издалека с ядовитым презрением, так и сейчас, когда его обмякшее тело было заключено в крепкие объятия и его совсем нескоро собирались отпускать, пытаясь с любовью насладиться каждой секундой. И именно это Леон считал правильным. — Знаешь, мы так долго общаемся, и меня всегда интересовала одна вещь, — Карл отстраняется, но не разрывает объятий, убрав лишь голову с плеча, от чего хамелеон тихо недовольно хмыкнул. Шахтёр смотрит с искренним любопытством, которое даже слегка смущает парня напротив, который вовсе не догадывался, к чему Карл обронил эти слова. Губы непроизвольно раскрылись, чтобы задать соответствующий вопрос, но парень просто не успевает его задать. Лёгкая рука геолога опирается на левое плечо ящерки, пока освободившаяся тянется к его лицу, так осторожно, словно в надежде не спугнуть дикое животное. Удивительно, именно так Леон почувствовал себя на долю секунды, особенно в тот момент, когда игриво блуждающие пальцы несдержанно обхватывают уплотнённую ткань капюшона. Ящерка вздрагивает и мысленно пытается что-либо сделать, но остаётся на месте, будучи терзаемым ехидной мыслью о том, что ему слишком сильно нравится то, как геолог ёрзает на коленях, пытаясь разузнать как можно больше. Хамелеон предпочтёт просто наблюдать за ним, не рискуя даже шелохнуться и спугнуть этого настырного, любопытного, хитрого, соблазняющего… парнишку. Леон несильно прикусывает губу, вновь поймав себя на этих странных и похотливых мыслях, которые так легко отвлекли, в то время, как Карл, что-то тихо промычав, неловко стянул капюшон, обличая то, что его, очевидно, интересовало. Ящер часто моргает, словно его ослепили ярким светом, и смущённо избегает взгляда шахтёра, уставившегося на него с неким удивлением. А он смотрит прямо в глаза. Хотелось обратно надеть капюшон и вернуться в привычную зону комфорта, ведь Леон чувствовал себя голым. Хотя, наверное, находиться действительно голым перед любимым парнем, которому так доверяешь, было бы гораздо легче и менее стыдно. Даже не пытаясь понять, откуда берутся эти мысли, краем глаза хамелеон замечает, как взгляд шахтёра смягчается, и ощущает на своей щеке тёплую ладонь. Ящерка между тем неизвестным способом провёл странную параллель между светлыми чувствами и теорией Большого Взрыва. Карл незаметно приближается и говорит полушёпотом, так уверенно и так успокаивающе, — Леон, у тебя красивые глаза. Он делает ещё рывок и через долю секунды легко целует хамелеона в щёку, возможно, слегка задержавшись на одном месте и обжигая чувствительную кожу разгорячённым дыханием. Чувства переполняли Леона, а неординарно наглое поведение парня вовсе сбило его с толку. Однако эта близость и интимное доверие даже в какой-то степени очаровала его рассудок, приятно дразнила его и несильно била током. Что сподвигло Карла сделать это? Хамелеон незаметно закатывает глаза, вздрагивает и зарывается пальцами в комбинезон, сопровождая всё это тихим вздохом, когда шахтёр располагает ещё один нежный поцелуй поблизости и, слегка отстранившись, с любопытством смотрит прямо в глаза, высматривая реакцию. Хитрый. — Разве ты не видел меня без капюшона раньше? — ящерка изо всех сил пытается выглядеть непринуждённо, цепляясь за последнюю веточку в виде воспоминаний о том, что он находился в таком «обнажённом» состоянии не в первый раз, хотя и по случайности; однако до того, чтобы решить эту проблему гораздо проще и усмирить геолога, всё-таки не додумывается, да и попросту не желает этого делать. Парень подмечает, что с каждой секундой у него постепенно улетучивается назойливое желание вцепиться руками в капюшон и тут же его надеть, скрыться от пытливого и такого ехидного взгляда Карла. Тот же, в свою очередь, своеобразно хмыкает и выпрямляется, видимо, больше не предпринимая попыток раззадорить Леона. Так легко сработало. — Видел, но наконец-то у меня появилась возможность рассмотреть детальнее! — шахтёр вновь самодовольно прикрывает глазки, словно котик, и тихонько смеётся себе под нос. Он выглядел чертовски мило. Наконец, обменявшись улыбками, оба успокаиваются и затихают, очарованно и влюблённо разглядывая друг друга. Леон до сих пор не мог поверить, что всё так крупно поменялось всего лишь из-за неосторожно брошенных слов и простого тыка в небо, отчаянной надежды на взаимность, которая чудесным образом оправдала себя. В голове до сих пор не устаканилась мысль о том, что ничего больше не будет прежним. Да он и не хотел, чтобы всё было прежним. Некая точка невозврата, о которой так мечтал Леон, но считал её просто нереальной. Ящер был готов благодарить всё на свете за то, что его мечты исполнились и у него больше нет необходимости скрывать свои истинные чувства и намерения под маской заботливого и отзывчивого друга. Сердце слегка неприятно сжимается от абсурдного осознания, что буквально за полчаса забыл, каково это — притворяться другом. Чувства вырвались слишком быстро и, не получив сопротивления, затмили мозг хамелеона, на короткое время отбили память, словно запретив вырисовывать в голове те чувства, которые тот испытывал, когда в очередной раз оправдывал себя словами «ты же мой друг». Интересно, как Карл чувствовал себя, когда слышал эти слова? Леон тихо вздыхает и ненароком замечает, как геолог чуть-чуть подался корпусом вперёд, но продолжал молчать, не поднимая взгляда, словно выискивал ответ где-то на кофте ящерки. Шахтёр немного нервничал, кажется, он пытался сказать что-то. Парень неподвижно, но так нетерпеливо смотрит на эту простенькую сцену, как вдруг Карл поднимает взгляд и так невинно произносит слова слегка дрожащим голосом, которые приятно шокируют, — М-могу ли я поцеловать тебя ещё раз? Леон облизывает губы. Невозможно было поверить в то, что шахтёр задаёт этот вопрос напрямую, хотя и приложив к этому некоторые усилия. Он серьёзно спросил это напрямую, не избегая зрительного контакта и, удивительно, не уворачиваясь от простых и вездесущих прикосновений. Он действительно стал смелее. Уголки губ ползут вверх и щёки слегка румянеют, хотя сразу же Леон ловит себя на слегка позорной мысли, что выглядит как смущённая школьница. Он действительно имел в виду то, что говорил. Он хочет поцеловать Леона. Чёрт возьми, Леон хочет этого не меньше. — Разве это соответствует твоим санитарным нормам? — по совершенной случайности хамелеон вспоминает обрывки слов шахтёра, позволяя себе маленькую погрешность, которые тот произнёс, вроде бы, не так уж и давно, но теперь это ощущалось так, словно в последний раз ящерка слышал эти слова примерно одну вечность назад. Конечно, желания желаниями, а подколоть Карла — бесценно. Цель, как и всегда, оправдывает средства — геолог, будучи пойманным в эту ловушку, сформированную из его собственных слов, мрачнеет и, насуплившись, отворачивается, показывая, что, собственно, его никак это не задело, и вообще, он возвращает все слова обратно. Как только он собирался озвучить это и вновь начать доказывать своё превосходство, Леон опережает его, для надёжности даже вцепившись в его комбинезон руками, чтобы тот случаем не убежал, — Всё-всё, я понял, прости, — хамелеон сглатывает накопившуюся слюну, словно приготавливаясь. Да, он больше не хотел медлить. Осталось лишь сказать об этом, — я не против. Карл недовольно цокает, но лик его счастливо проясняется. Только вот чего-то не хватает. Леон мысленно кивает сам себе, когда слышит «дурак» со стороны геолога, словив себя на мысли, что таким образом скоро научится читать его мысли. Теперь всё правильно. Ладонь, всё ещё спокойно лежавшая на щеке ящера ловко обхватывает подбородок и тянет к себе. Что ж, такой инициативности и смелости можно только позавидовать. Всё остальное, как в тумане — Леон помнит лишь множество страстных и горячих поцелуев, которые всё же казались такими невинными и прелестными, изнемождённо скрипевшую от прикладываемого на неё веса кровать, неловкие прикосновения, изучавшие тело даже любопытнее, чем профессиональный геолог новую для него горную породу, скоро ставшие гораздо увереннее и норовившиеся забраться под одежду, по случайности постепенно стягивая её, но не с целью осквернить, а просто быть ближе к своему любимому человеку, чувствуя его тепло… однако всё же сопровождаемые лёгким и вскруживающим голову возбуждением. Леон помнит глупые смешки и удивлённые вздохи — как-никак, но игра чувств была настоящим рогом изобилия, которым хамелеон хотел пользоваться вечно, затем наслаждение друг другом и абсолютной тишиной, так незаметно сменившейся любовными разговоры ни о чём, внеплановым и практически незаметным походом на кухню и постепенно вечереющим небом, на которое они смотрели вдвоём, не отрываясь от объятий. Вся ночь была впереди, и она принадлежала только им двоим, но вскоре парни неизбежно погрузились в сон под её влиянием, невзирая на острое нежелание прощаться друг с другом даже на пару часов. К сожалению, чай успел остыть.

***

Яркие лучи солнца, просочившиеся сквозь полупрозрачные шторы с неистовой силой, пробивая себе дальнейший путь, падают на привычно скомканное постельное бельё, играясь с ним, как маленькие дети на площадке. Солнечные зайчики хитро и так наивно заигрывали с мирно расположившемся на постели спящим телом, наконец проскользив и остановившись на лице Леона в попытке защекотать его нематериальными лапками, но всё-таки пробудив его. Сильно зажмурившись и полежав ещё немного с закрытыми глазами и пустой головой, хамелеон наконец невольно приходит к осознанию, что ему пора просыпаться. Первым делом, особо не двигаясь, парень осматривает свою комнату беглым взглядом в такой привычной манере, ведь более хорошего способа разбудить мозг он не знал. Взгляд слегка раздражают мелкие пылинки, безмятежно витавшие в воздухе, которые так ловко обличал солнечный свет, затем глаза пробегаются по столь знакомой мебели, стоявшей неизменно, некоторым элементам одежды и просто вещам, которые казались нужными Леону, создававшие «творческий беспорядок». Да, ему стоило бы прибраться. Хамелеон ловит себя на мысли, что обязательно займётся этим сегодня, если не поленится или Карл не захочет встретиться с ним. Хотя кого он обманывает, он явно поленится. Между тем, когда в голове всплывает образ возлюбленного шахтёра, острый глаз ящерки подмечает, что по всей комнате валялось гораздо меньше «нужных вещей», чем вчера. От этого замечания Леон сразу же быстро пробуждается и пытается схватить в полусознательном состоянии ещё больше деталей, перебирая в голове варианты, что могло произойти. Может, его ограбили? Нет, исключено; несмотря даже на то, что ящер проживал у чёрта на куличиках, он всё ещё беспокоился о своей безопасности и безопасности сестры ранее. Точно, Нита. В голове щёлкает мысль, но сразу же тухнет. Даже при условии, что его сестрёнка могла наведаться в крайне неожиданный момент, она бы явно не стала воровать у родного человека, уж больно хорошо он её знает. Внезапно Леон замечает, что некоторые предметы вовсе никуда и не пропали, просто находились на местах, которые казались «злоумышленнику» правильными для них. Подозрения останавливаются лишь на одном человеке, который мог так сделать. На лице появляется широкая улыбка. Хамелеон слегка поворачивает голову и обнаруживает окончательное и бесповоротное доказательство — на спинке его стула покорно висела белая рубашка и синий комбинезон, видимо, хозяин одежды так и не нашёл для неё лучшего места среди всего этого хаоса. Леон тихо хихикает и зарывается рукой в свои волосы. Теперь всё стало ясно. Внимание отвлекает негромкий хлопок дверью. Парень невольно приподнимается на постели и слегка туповатым и не до конца проснувшимся взглядом рассматривает фигуру внезапно, но так иронично вовремя возникнувшего Карла, который тоже слегка замер на момент. В руках его было две кружки. — Ах, Леон, доброе утро! — геолог сдаётся первым, так добродушно и мило приветствуя ящерку. Тот явно пытался не выдать ехидного смешка, видимо, возникнувшего от лицезрения лохматого и только что пробудившегося облика Леона, хотя это особо и не интересовало плохо соображавшего парня, ведь взор фокусируется на деталях гораздо интереснее. Карл выглядел действительно опрятно и собранно, собственно, как и обычно, но в контексте нынешней ситуации это казалось странным и необычным. Видимо, парень бодрствует уже долгое время, в отличие от Леона. Интересно, какой сейчас вообще час? Тем не менее, самым главным было то, что прямо сейчас на шахтёре была одежда ящерки, а, если быть точнее, серая футболка, которая была на пару размеров больше и выглядела просто как огроменный мешок, однако с целью прикрывать тело и все его изящные и самые интересные черты справлялась отлично. В голове проскакивают воспоминания о прошедшей ночи, когда Леон предложил геологу переодеться в свою одежду перед сном, а тот с очевидным нежеланием спать в своей рабочей–повседневной согласился на данную авантюру, его смущённое лицо и отчасти возмущённые просьбы не смотреть на то, как он переодевается, вызванные игривостью и любопытством хамелеона. Он смотрел, хотя, к сожалению, мало что увидел. Хотелось бы увидеть всё и сразу, и чтобы Карл сам позволил это. Возможно, он действительно обнаглел и прыгает выше своей головы. Леон принимает вертикальное положение и опускает взгляд, рассматривая складки на постельном белье, ощущая вовсе не лёгкий румянец на щеках. Парень вспомнил, как этой ночью укладывал спать непослушного и привередливого геолога, который лишь делал вид, что недоволен тем, что они лежат так близко друг к другу. Господи, они спали прямо здесь. Вместе. У Леона была не совсем просторная кровать, поэтому нельзя было отнять того, что они наверняка спали в обнимку, прижавшись друг к другу, насколько это было возможно, а постепенно восстанавливавшаяся память немногословно подтвердила это. Ему наверняка придётся обдумать это, но как-нибудь позже, может, когда Карл уйдёт из поля зрения, как сильно бы он этого не хотел. Ящер прикрывает расплывшееся в приятной улыбке лицо рукой, пытаясь скрыть и подавить внезапно нагрянувшее на него смущение, хотя шахтёр реагирует на этот жест крайне своеобразно, слегка покраснев и даже притопнув ножкой, видимо, воспринимая его, как усмешку, — Эй! Не смейся надо мной, я просто не успел переодеться! — Нет, не в этом дело. Меня всё вполне устраивает, — парень хитро зыркнул, плавно обхватив колени руками. Слова геолога слегка заземлили и позволили забыть о неловкости, в благодарность же ящерка сразу решил смутить его своим искренним мнением, которое вполне можно расценивать, как комплимент. Тем не менее, он никак не мог смеяться с Карла, ведь уже давным-давно убедил себя в том, что прямо сейчас явно выглядит гораздо смешнее. Леон видит привычную картину — геолог явно возмущён, но, на его удивление, не произносит ни одного слова и не парирует с целью поставить выскочку ящера на место, как делал это раньше. Может, он просто не хотел этого делать? Парень вряд ли когда-либо узнает, но у него возникают некоторые догадки, которые он пока что решил игнорировать, продолжая наблюдать за слегка продвигавшимся мимо Леона шахтёром, внезапно решив задать один из интересовавших его не до конца соображавший разум вопрос, — ты давно не спишь? — Достаточно, — Карл ловко ставит на тумбочку чашку с чаем, но в руках продолжает держать вторую; запах, резко задевший вкусовые рецепторы, слегка раззадорив, с лёгкостью намекнул, что шахтёр предпочёл заварить себе свежий кофе. Только сейчас в голове у ящерки возникли логические несостыковки, причиной для которых стало непонимание, почему геолог вообще уходил и откуда у него взялись эти напитки — ответ на эту дилемму, казалось бы, очевиден, но далеко не для сонного Леона. Между тем шахтёр ловко присаживается на подобие табуретки прямо у окна, позволяя солнечным зайчикам играться с его растрёпанными волосами, уставившись на хамелеона, который, наконец, начал незаметно зевать, — пока ты спал, я слегка прибрал твои признаки деорганизации и ушёл, чтобы тебя не будить, — Карл ловко подчеркнул необходимые слова, упрекнув Леона в его беспорядке. Так вот где затесалось это парирование. Хамелеон слабо улыбается, понимая, что его снова подкололи, но следующие слова шахтёра, которые тот произнёс после того, как коротко зевнул вслед за ящеркой, немного сбивают с толку и даже удивляют, — надеюсь, в этом не было ничего плохого? — Нет-нет, ты что! — Леон резко поворачивается и, слегка поёрзав, располагается на краю кровати, свесив ноги и тем самым сев прямо напротив расслабившегося геолога. Слова, которые произнёс хамелеон, пока менял своё местоположение, проявляют на лице Карла слабую, но такую ехидную улыбку, которую парень едва заметил. Вот хитрец. Всегда на шаг впереди, всегда всё предугадывает. Но всё же в этой черте было что-то привлекательное, поэтому Леон лишь нежно улыбается, хотя и мысленно, и продолжает необдуманно оправдываться, краем глаза изучая чашку чая, которую геолог принёс очевидно ему, — Это ты извини меня за то, что привёл в такой срачельник, — ящерка тихо смеётся, хотя прекрасно чувствует, как противное чувство стыда постепенно прожигает его насквозь. Наверное, только Леон смог бы притащить чистоплотного парня в свои неприбранные хоромы лишь под воздействием сильных чувств, напрочь забыв об этом важном нюансе. Но нельзя отрицать того, что вчера из-за этих сильных чувств они оба сотворили много компульсивных и необдуманных действий, вынуждавших кровь кипеть, а сердце биться быстрее, которые привели к тому, к чему привели. До сих пор поверить трудно. Между тем Карл лишь закатил глаза, либо из-за не совсем красиво подобранного слова, либо вновь и вновь изумляясь поведению хамелеона, невзирая даже на то, что общаются они уже долгое время и он к такому должен был привыкнуть. Удивительно, но эта вещь тоже осталась неизменной, пока что ящер не мог расценить, хорошо ли это или плохо. Сопровождая всё это протяжным вздохом, шахтёр немного сутулится и задумчиво уставляется в одну точку, наконец приступив к распитию пробуждающего кофе. Сопротивляясь желанию разузнать, о чём тот задумался, Леон считает нужным проверить время, изначально вслепую пытаясь найти на тумбочке свой телефон, но, слегка недоумевая от того, почему у него это не выходит, наконец подключает своё зрение. Теперь ящерка справляется с этой задачей легко — пальцы ловко нажимают на экран дважды, от чего тот неярко загорается, высвечивая огромный циферблат и пару уведомлений, сразу же показавшихся парню пустыми и ненужными, ведь они явно были не от Карла. Как только Леон пытается понять, который сейчас вообще час, он невольно пугается и вздрагивает, нервно выдохнув от цифры, которую показывало никогда не лгущее табло. На часах было одиннадцать с лишним часов. Хамелеон был ранней пташкой, поэтому ему было свойственно просыпаться раньше всех и, осознавая, что рабочий день начнётся ещё не скоро, наслаждаться природой, умиротворённой и ещё не потревоженной человеческой ежедневной бытовухой. Но, на удивление, это не первая мысль, которая возникает в голове парня, и даже не заставлявшие тосковать раздумия об испорченном режиме сна не терзают. Первое, о чём он думает — Карл проспал свою смену. Возможно, и не проспал, но в таком случае он явно не должен был находиться здесь, он должен был собрать все свои немногочисленные вещи и убежать от спящего красавца, сверкая пятками. Поджав губы, ящер виновато смотрит на шахтёра, который теперь казался менее бодрым, нежели минутой ранее, и задаёт соответствующий вопрос, уже перебирая множество вариантов ответа, — Карл, тебе не влетит за то, что ты не на смене? — Спасибо, что поинтересовался, — Карл широко и ярко улыбается, не пошевелив и пальцем от таких громких заявлений хамелеона, от чего тот лишь озадачился ещё сильнее. Вытянутые и бледные руки ловко отставляют чашку с кофе рядом с чашкой, предназначенной Леону, и скрещиваются на груди. Геолог сутулится ещё сильнее и смотрит на парня будто бы снизу-вверх, но всё же в упор и с некой искоркой. Прямо сейчас Карл кажется вновь таким другим — слегка утомлённым и недовольным, но улыбающимся до ушей, таким занятным и любимым. Возможно, простая смена внешнего вида так сильно повлияла на его восприятие, но ящерка сильно сомневается в том, что всё так просто, — к сожалению, начальство ещё не в курсе, но я обязательно придумаю что-то максимально эффективное, чтобы у них не возникло лишних вопросов! В противном случае, Карл не был бы Карлом, — геолог громко хихикает, слабо жестикулируя, и выговаривает своё имя так осторожно, пытаясь скрыть некоторые свои проблемы с выговариванием слов. Леон хорошо помнит, что шахтёр нехило так комплексует из-за поразительного комбо в виде почти что незаметной картавости и чертовски заметной шепелявости, Леон прекрасно помнит, как он избегал трудных слов, извинялся за это, жаловался и называл это настоящим проклятием. Изменилось ли бы хоть что-нибудь, если бы тот узнал, насколько ящерка считает милой и невинной эту особенность? Леон ловит себя на мысли, что обязательно как-нибудь даст Карлу об этом знать, — вероятнее всего, мне выдадут больничный, невзирая на то, как начальство скупо на данные светлые и спокойные деньки. Я полностью уверен в своих карл-куляциях! — он говорит действительно уверенно, что подтверждала его гордая стойка и непоколебимая улыбка. Своей невозмутимостью геолог чуть ли не отвлёк внимание хамелеона от того факта, что он слишком близко приблизился к Леону, продолжая прожигать выискивающим взглядом. Парень же опережает шахтёра, вытянувшись навстречу и обхватив его лицо двумя руками, на котором сразу же возникли нотки смущения и непонимания. — Я и не сомневался в тебе, — ящер робко целует Карла в лоб и быстро отстраняется, наблюдая за его реакцией с едва дрожащей улыбкой. Взгляд геолога судорожно бегает, щёки неизбежно краснеют, а изо рта через пару секунд своеобразной паники вылетает неуверенное «да ну тебя», хотя всё же парень расплывается в прелестной улыбке, невольно признавая своё поражение. Карл прикрыл лицо руками и вовсе отвернулся в сторону подоконника, наивно пытаясь скрыть смущение. Леон улыбается ещё шире в ответ на данную реакцию и мысленно радуется тому, что теперь он может сделать что-то подобное без какого-либо страха, наслаждаясь каждым оттенком красного лица шахтёра и каждой секундой его ворчания. Это значит лишь одно — Леон должен насладиться реакцией геолога до конца, просмаковав его фыркания и смущённое дрожание в голосе до последней нотки. Ящерка не отказывает себе в этом желании — он, слегка напрягшись, беззвучно приподнялся с кровати, удачливо избежав её недовольного скрипа и параллельно благодаря богов за то, что сегодня они на его стороне, и ловко обошёл сидевшего на месте шахтёра, который уже успел убрать руки с лица и что-то любопытно рассматривал на подоконнике. А рассматривать там было что, ведь это был непровозглашённый второй рабочий стол Леона, на котором копилось больше всего «нужных» вещей. Хамелеон ловко избежал вновь подступавшего чувства стыда за такой беспорядок, поэтому ему оставалось только молча удивляться тому, как Карл не заметил его резкую смену местоположения и не застукал хитрого ящера, у которого созрел не менее хитрый план, основывавшийся лишь на его удаче. Звучит, конечно, красиво и круто, но на деле всё оказалось куда прозаичнее. С наглой улыбкой ящерка пристраивается к шахтёру сзади, показательно вытягивая руки и, пошевелив всеми пальцами, предвкушает то, что произойдёт прямо сейчас. Леон наклоняется и мгновенно располагает кисти рук на плечах парня. — Бу! — хамелеон выкрикивает прямо над ухом, располагаясь к тому, чтобы начать мысленно наслаждаться всеми красками бурной реакции геолога. Результат наглого действия, как свойственно Карлу, возникает не сразу, задержавшись на долю секунды. Но как только пугающее прикосновение пересекает этот временный рубеж, парень сильно вздрагивает и коротко вскрикивает, показавшись ящерке таким смешным и нелепым в этот момент. Геолог судорожно выдыхает, израсходовав весь свой испуг, однако, как только слышит глупые хихиканья где-то над ухом, оборачивается, показывая своё недовольное и нахмуренное личико. — Леон!!! — шахтёр рявкает крайне сердито, но его злобного голоса хватило только на имя своего возлюбленного. Его яростный лик сразу же недоумённо смягчился, обнаружив, как хамелеон весело смеялся над естественной реакцией, хотя отступать от своей агрессивной позиции, судя по всё ещё нахмуренным бровям, явно не намеревался. Карл смотрит прямо в глаза виновника, затем взгляд на короткий промежуток времени опускается и возвращается обратно, обличая всё негодование, — дурак! — шахтёр раздосадовано фыркает, заметив, что от его ругательств наглая улыбка на лице ящерки становится лишь шире и шире. Негромко шмыгнув, геолог всё же отступает и поворачивается обратно, думая то ли о том, с каким дураком ему доводилось возиться, то ли о своём обременительном проигрыше. Леон явно никак не мог знать этого, но такой поворот событий его не совсем устроил, ведь в голове быстро возникло параноидальное предположение, что Карл испугался слишком сильно и теперь расстроен из-за этого. Руки, всё ещё покоившиеся на угловатых плечах, необдуманно проскальзывают вниз и обнимают парня за талию, тем самым прижавшись к нему ещё сильнее. Леон кладёт голову на плечо и слегка успокаивается, когда в голову взбредает мысль о том, что теперь он может исподтишка видеть лицо геолога и слышать даже самые тихие ворчания и сопения, технично игнорируя тот факт, что ему немного неудобно обнимать сидевшего парня в стоячей позиции. Тем не менее, без ворчаний не обошлось — шахтёр что-то недовольно мычал себе под нос, но затем, словно в попытке примириться, немного откидывает голову назад, опираясь на плечо хамелеона и подавая свой слегка расстроенный и, кажется, виноватый голос, — Прости, я просто не заметил. Я… — Карл пытается сказать что-то ещё оправдывающее, но Леон больше не хочет ничего слышать. Шахтёр тихо ахает, когда парень целует его в щёку, медленно, растягивая этот прекрасный момент, так легко, нежно, так любяще, заменяя все слова извинения как со своей стороны, так и попытки защититься со стороны Карла. Кажется, они поняли друг друга. Кажется, извинения приняты. С тихим вздохом геолог тянет руку и с некоторым трудом достигает головы Леона, бережно трепля его волосы. Ящер же тоже решил не терять время, с нежной улыбкой сжимая объятия и исследуя тело шахтёра сквозь ткань футболки, которая с лёгкостью позволяла сделать это, в отличие от плотного комбинезона и не менее плотной рубашки. Карл такой худой, чуть ли до нездорового состояния. Леон приметил это ещё вчера, но легко проигнорировал это, позволяя страстным и полоумным мыслишкам одержать верх. Сейчас же, ощутив тёплую кожу, впалый живот (хамелеон сначала понадеялся, что это естественная реакция парня на изучающие прикосновения) и несильно выпирающие рёбра, парень немного забеспокоился, но сразу же перебил свой поток мыслей, вспоминая, что это телосложение вполне легко можно оправдать постоянными физическими нагрузками шахтёра, его стрессами и занятостью. Со вздохом Леон думает о том, что от вчерашнего признания ничего магическим образом не изменилось и проблемы, терзавшие геолога раньше, будут терзать его дальше. Но Леон постарается побыть защитником для него, возможно, даже спасителем. Он знает, что хорош в этом, поэтому он правда попытается. Но это всё потом. Хамелеон утыкается в плечо вновь увлёкшегося подоконником парня, который лишь издавал своеобразные довольные или возмущённые вздохи на каждое робкое прикосновение, таким образом намекая Леону на то, что хорошо, а что плохо. Он не хотел портить эту идиллию своими раздумьями. Однако кое-что успевает вырваться наружу, что давно уже беспокоило и крутилось в голове. — Может, переедешь жить ко мне? — ящерка говорит это так наивно, но так задумчиво прямо в плечо Карла. Он сразу же жалеет об этом, но в любом случае уже выдал этот нелепый вопрос, поэтому остаётся лишь притворяться дураком. Удивлённо похлопав глазками, видимо, осмысливая вопрос, геолог поворачивается в сторону парня, насколько это вообще возможно, и ловко отвечает с привычным наигранным возмущением. — Если будешь меня так пугать и разводить такие беспорядки — ни в коем случае, — Карл слабо улыбается, но голос его абсолютно серьёзен. Осмысливая каждое слово, Леон несильно вздрагивает, будто бы поражённым электрическим током от такого интересного ультиматума шахтёра. Значит ли это то, что у него есть какие-то шансы? Даже если это не так, и парень лишь неловко пошутил, поставив ещё недавно насмехавшегося ящера на место, уже поздно отступать, поэтому тот идёт напролом, поддаваясь каким-то сомнительным и внезапно возникнувшим мыслям и намереваясь одержать победу. — Ну-у, — Леон скулит и тянет тело геолога поближе к себе, немного потершись своей щекой об чужую и наконец зарывшись в тонкую шею, разгорячённо выдыхая на это чувствительное место. Парень слышит, как перехватывает дыхание Карла, но рука, зарывшаяся в его волосы, не оттягивает хамелеона, даже наоборот, придерживает его. Через пару секунд осмысления, Леон ехидно делает вывод, что маленькому шахтёру это нравится, поэтому, не найдя объяснения своему внезапно переменившемуся настроению, продолжает своё дело, оставляя на шее короткие и пылкие поцелуи под негромкие вздохи парня. Оказывается, иногда нужный рычаг находится так легко, но, пока ящерка держит себя в руках, тот решил оставить истинные цели, ради которых можно использовать это, на потом, и хитро воспользоваться уязвимым состоянием парнишки. Он говорит тихо, удивительным способом выговаривая каждое слово таким опьяняюще глубоким тоном, — я буду хорошо себя вести… я буду хорошим мальчиком. — Х-хорошо-хорошо! Я подумаю! — Карл чуть ли не выкрикивает каждое слово в попытке подавить протяжный стон, готовый вот-вот вырваться от таких проницательных и до чёртиков приятных прикосновений хамелеона, видимо, даже не подозревая о том, насколько это всё заметно. Леон мысленно хихикает от очередной смущённой мордашки шахтёра и его отчаянно бегавшего взгляда, засчитывая себе очередную победу, — П-просто уберись. Парень не совсем понял, подразумевает ли Карл то, что тот должен прибраться дома или просто прекратить свои сокрушающие действия, поэтому воспринимает эти слова, как второе. По просьбе ящер нехотя отстраняется и выпрямляется, снова расположив руки на плечах шахтёра, пытаясь оценить его состояние. Хоть большинства его лица и не было видно, тот явно съёжился и пытался спрятаться, что, как бы, уже изначально предвещало неудачу. Да, он был сильно смущён, и восклик «дурак!», наконец вырвавшийся из уст Карла, подтвердил это. День только начался, а Леон уже дважды дурак. Значит, день прожит не зря! — А что такое? — казалось бы, Леон получил всё, что хотел, даже больше, нечаянно проронив слова и озвучив свою заветную мечту, но он продолжает идти вперёд, позволяя своей бестолковой наглости и самоуверенности опережать свои собственные мысли. Ладони ритмично сжимают и разжимают плечи, пытаясь инстинктивно расслабить геолога, который, в свою очередь, сжался и как-то даже сердито потирал переносицу, преждевременно стянув очки на лоб одним ловким и привычным ему движением, — Тебе понравилось? Хочешь, я могу сделать так ещё раз, — ящерка удачно борется с желанием вернуть голову на нагретое местечко, даже не дождавшись ответа, но всё же нагнетает обстановку, постепенно приближаясь к донельзя красному лицу сходившего с ума Карла и произнося каждое слово всё более и более соблазняющим голосом, пытаясь не сбиться. Где он вообще такому научился? — Нет, ни в коем случае! — шахтёр с криком и зажмуренными глазами отвечает то ли на один из, то ли на два вопроса сразу, но Леон никак не может воспринимать серьёзно этот отчаянный ответ. В голове мимолётно пробегает мысль о том, что Карл легко может встать и отойти, его никто не держит. Карл заметно сглатывает и отворачивается от ящерки. Почему же он только избегает взгляда, но не уходит? — П-по крайней мере, без предупреждения. А, вот оно что. Теперь Леон утихомиривается и сбавляет обороты, наверное, в самый логически неподходящий для этого момент, ведь он получил кое-что получше — он вновь приставил парня к стене (отчасти не только в переносном смысле), вынудил признаться в сокровенных мыслях с диким смущением и стыдом. Неужели у них настолько своеобразные отношения, если хамелеон радуется таким вещам, как маленький ребёнок? — Хорошо, я понял, — ящер искренне улыбается и, переждав немного, робко целует Карла в макушку, но не для того, чтобы чего-то добиться, а просто так, потому что хочет и может. Ещё сутки назад Леон не смог бы поверить в то, что так легко сможет поцеловать своего друга, наслаждаясь этим процессом до последней капли и, самое главное, получив в ответ никакого протеста и лишь тихое одобряющее сопение. И от этого становится так легко. Хамелеон зарывается в пшеничные волосы так озорно и любопытно, словно в первый раз. Наверное, он готов был простоять так вечность, но внезапное замечание шахтёра отвлекает его от приятных чувств и глубинных мыслей. — О, это кристалл бингемита, который я отдавал тебе? — Карл указывает пальцем на, наверное, единственную нужную вещицу среди других «нужных» предметов, выволакивая ящера из астрала и наслаждения чужим теплом. Леон поднимает взгляд и смотрит на полупрозрачный кварц правильной формы и нервно сглатывает, наблюдая за тем, с каким интересом геолог рассматривает его. Получается, вспомнил. Мысленно хамелеон заряжает себе мощнейшую оплеуху. Мало того, что не прибрался, так ещё и оставил самую дорогую для него вещь, напоминавшую о шахтёре, в таком заметном месте! Леон чувствует себя опозоренным и уже готовится увидеть косой взгляд или услышать звонкую насмешку. Как он того и ожидал, у парня возник вопрос, почему камень находился в комнате у Леона, а не у его сестры… где бы то ни было. Однако вопрос прямо в лоб приукрашивается задорным и даже немного успокаивающим голосом, тем не менее, с какой-то хитрецой, — А он Ните не понадобился? Или просто не приглянулся? Сотворил глупость — разгребай. Не желая наговаривать на свою родственницу, ящер глубоко выдыхает и, особо не размышляя, говорит чистую правду в попытке не потерять связь с реальностью, а, точнее, с плечами геолога. — Он и не был нужен Ните, — хорошее начало, от которого Карл слегка удивлённо поворачивается, бережно придерживая в руках минерал, который давным-давно не видел. Хамелеон прикусывает губу и продолжает, предчувствуя, что совсем скоро провалится под землю из-за стыда за действие старого себя, уже питавшего какие-то глубокие чувства к своему другу, но не готового переступать через себя и признаваться в этом. Нет, серьёзно, этот поступок был действительно чертовски странным, став настоящим олицетворением бестолковой хитрости и эгоизма, но Леон никак не ожидал, что ему придётся за него оправдываться, особенно сейчас, когда он только-только проснулся и уже ощутил это прекрасное чувство влюблённости, по которому сильно изголодался за всё время их дружбы, — я хотел его для себя, не знаю, любоваться им, наверное, но я не знал, как сказать тебе об этом. Серьёзно, извини! Парень виновато жмурится, проговорив слова чересчур быстро, но затем от невыносимой тишины приоткрывает глаза, отслеживая реакцию Карла. Взгляд шахтёра удивлённо бегает, то рассматривая лицо провинившегося снизу-вверх, то осматривая красивый минерал. На короткий промежуток времени геолог задумчиво приставляет руку к своему подбородку, но затем разражается тихим, но звонким смехом. — Миленько. Леон хлопает глазками, находясь в ступоре. Он только что буквально признался в своей неловкости и глупости, а вместо победоносной насмешки или поговорки а-ля «я и так знал, что ты дурак» он слышит только то, что это «миленько»? Ящерка смотрит прямо в глаза ухмылявшегося шахтёра с некоторым недоверием. — Ты уверен? Ты правда так считаешь? И даже дураком не назовёшь? Хамелеон мысленно плюётся от такой неуверенности и робости, учитывая то, что ещё минуту назад был готов буквально задавить своей решимостью, но всё же позволяет себе слабую улыбку в ответ, уже забив на какой-либо подвох. Кажется, геолог этим потоком вопросов вовсе не был смущён. — Странные у тебя, конечно, желания! — Карл вновь язвит в самый неожиданный момент, и, удивительно, ящер только расслабляется от этого. Геолог показательно цокает, видимо, показывая, как поражён «странными желаниями», но всё же других вопросов не избегает, ответив и на них, — Да, мне кажется это миленьким. И ты миленький, — геолог крутится в полоборота и свободной рукой тыкает Леона в грудь, обличая милую улыбку и покрасневшее лицо полностью. Хамелеон невольно вздрагивает от такого внезапного комплимента, игнорируя мурашки, пробежавшиеся по всему телу. Он даже не мог представить, что так быстро поменяется местами с Карлом и теперь он будет стоять, словно мелкая школьница, весь раскрасневшийся и смущённый. Он даже и не ожидал, что получать комплименты, даже такие простые, от своего любимого человека будет так приятно. Карл хитро улыбается от такой бурной реакции, наверное, делая себе какие-то мысленные заметки, ведь ничего другого от такого изворотливого и изобретательного парнишки ожидать даже не стоит. Однако, сделав слегка удивлённую гримасу и приоткрыв рот, геолог прерывает тишину, не разрывая короткого зрительного контакта с хамелеоном, — а знаешь, почему? Самое забавное, что буквально за пару дней до нашего знакомства я занялся его огранкой, — Карл слегка поднимает минерал, придерживая его со своеобразной нежностью, будто бы показывая его Леону, — в качестве эксперимента, конечно! Благо, его свойства крайне подходящие для этого, форма великолепная, да и спайность отсутствует, в общем, землетрясительная прелесть! — глаза шахтёра блестят, в то время, как тот окончательно повернулся и сел напротив хамелеона, продолжал крутить в руке свою «прелесть», иногда поглядывая на зависшего от раздумий ящера. Он никогда не подозревал, что Карл занимался не только изучением, но и обработкой минералов. Интересно, как это вообще происходит? Хотя, возможно, это был единственный опыт геолога, судя по его слегка сомневающемуся возражению, что это был лишь эксперимент. Леон мысленно вздыхает, осознавая, что ему нет смысла лезть в это, это просто его, чисто геммологическое. Тем не менее, разум затмевает ошеломляющее и ещё никогда ранее не посещавшее голову осмысление того, что идеальный и правильный минерал всего лишь дело рук Карла, а не какое-то удивительное и выходящее из рамок вон творение природы. Это вовсе не разочаровывало, наоборот, в очередной раз подтвердило, что всё, окружавшее геолога и связанное с ним было правильным, собственно, как и он сам. Наверное, только Леон выбивался из этого ассоциативного ряда, если его можно было назвать тем, что окружало парня. Шахтёр наконец замечает заторможенность во взгляде ящерки и останавливает себя, видимо, подловив, что вновь говорит на слишком сложном для хамелеона языке, — Говоря примитивным языком — я обработал бингемит. И, не буду таить, хотел по глупости подарить его Джеки, зная, что мои геологические камни с её точки зрения проявляют субоптимальную эффективность, — в этот момент шахтёр издаёт стыдливый смешок, отведя взгляд. Леон, слегка нахмурившись, неосознанно убирает руку с плеча и тянет её к лицу Карла, дабы утешить, но парень ловко перехватывает её своей, заключая в скромненький замочек. Дыхание хамелеона непроизвольно перехватило. Геолог продолжает говорить на полтона ниже, гораздо тише и спокойнее. Взгляд его полон влюблённого обожания и полного успокоения, напоминая миллионы и миллиарды прекрасных звёзд, — пока мне на голову не свалился ты. Простояв пару секунд в немом ожидании какого-то чуда, высматривая какие-то искорки в чужих янтарных глазах, Леон тихо выдохнул и опустился на корточки, игнорируя назревавшую ненавязчивую боль в коленях. Он не знал, зачем делает всё это, он просто поддался потребности быть на одном уровне с Карлом, приблизившись к нему настолько, насколько это вообще возможно. Геолог же в свою очередь удивлённо и смущенно наблюдал за этой сценой с приоткрытым ртом, видимо, так и не найдя подходящих слов, и тем самым безмолвно передал инициативу раззадорившемуся ящеру. Вторая рука удачно располагается на тёплом лице шахтёра, из-за чего парень стыдливо опускает взгляд. Нахмуренные брови, приоткрытый рот, мягкие губы, янтарные глаза. Всё это кажется уже знакомым, но всё ещё родным и любимым. В голове роется столько мыслей и вопросов, но Леон задаёт всего лишь один, наверное, самый тупой, какой у него был. — Надеюсь, не больно свалился? — хамелеон слабо улыбается, игнорируя своё слишком сильно участившееся дыхание. Большой палец нежно поглаживает бархатную кожу, с заботой поглядывая на Карла, такого смущённого, но всё ещё пытающегося выглядеть невозмутимо и независимо, невзирая на то, что он вовсе не такой. Это лишь психологический конструкт, глупая маска, ненадёжная защита, которая крушится в самый неподходящий момент. Леон больше не хотел видеть его таким, притворяясь, что острые колючки вовсе не ранят, что уже давно привык к этому. Нет, не привык. Пусть целый мир думает о них что угодно, Леон хочет видеть его именно таким, каким видел его вчера в своих крепких объятиях перед сном, таким невинным и ранимым, тихо сопящим и беззаботно шепчущим слова любви. Хотелось поцеловать его прямо сейчас. Собственно, что останавливает? Больше ничего. — Дурак, — единственное, что выдавливает из себя геолог, почти что незаметно прикусив губу. Хамелеон тихо хихикает и резко подаётся вперёд, будучи сопровождаемым растерянным взглядом. Действительно, больше ничего на свете не останавливает его. — Знаю, я тоже люблю тебя, — Леон прикрывает глаза с облегчённым вздохом. Он чувствует, как чужие руки, сдавшись, обхватывают его шею, и их губы робко соприкасаются. Он чувствует, как опора исчезает из-под его ног, всё-таки потеряв связь с реальностью. Он счастлив.

***

Леон проводил Карла с непосильным трудом и великой неохотой, не желая отрываться от его мягких губ и разрывать таких милых и тёплых объятий, казавшихся лучше, чем рай. Кажется, геолог чувствовал то же самое, но всё же первый отстранился с тяжелым вздохом и грустными глазками, сообщив, что ему пора и добив неопровержимым аргументом в виде позднего времени. Шахтёр исчез из квартиры действительно быстро, переодевшись в свою ежедневную одежду и утратив тот прелестный и невинный облик, а также отказавшись от завтрака и какого-либо сопровождения. Лишь на пороге парень слегка приторомзил, окинув хамелеона таким влюблённым взглядом, замявшись, так и не подобрав подходящих слов. Леон и не нуждался в них — ладони ловко обхватывают чужие, и ящер вовлекает геолога в короткий и невинный поцелуй, преисполненный скромной нежностью и влюблённой взаимностью, однако поразивший всё тело безболезненным током, обжигая пальцы и губы. Несколько секунд наслаждения, тихий смешок, слова прощания — хлопок двери. Невзирая даже на то, что ему очень хотелось остановить Карла, попросить остаться, он так легко отпустил его. Иногда Леону кажется, что он просто не успевает за временем. Дом опустел. Леон унёс пустые кружки из своей комнаты в гробовой тишине, и, обойдя весь периметр места проживания множество раз, нервно позволял различным мыслям терзать свой разум. Возможно, Карлу просто нужен был перерыв, чтобы обдумать всё то, что произошло за эти сутки. Как никак, эти события не были простой глупой выходкой, они перевернули наизнанку сознание, восприятие многих вещей и своих чувств в том числе, они поделили жизнь на «до» и «после», однако разум злодейски держал на месте, не позволяя осознать весь масштаб сейчас и сразу. Как никак, потаённые в самой глубокой яме безумного сознания чувства вырвались наружу. Как никак, это уже никак нельзя было исправить и притвориться, что этого не было. Да и стоило ли это всё исправлять? Леону тоже нужно было всё это обдумать. Грудь насквозь обжигает пылающее и противоречивое чувство, однако голова полна лишь глупыми и бестолковыми вопросами. Чёрт на плече шепчет взяться за телефон и написать недавно сбежавшему геологу всё, о чём он думал прямо сейчас, со страхом ожидая ответа. Парень слегка дрожащими руками хватает телефон, но застывает, так и не разблокировав его. А чего вообще Леон ожидает от этого ответа? Все проблемы, которые преследовали его до вчерашнего дня, теперь казались такими пустыми, он видит перед собой лишь облик Карла, его слёзы, отчаянно скрытые рукой, его до чертиков бледные фаланги пальцев, его дрожащую улыбку, сменившуюся застывшим удивлением и испугом после трёх заветных слов, его тепло, его милую и нахмуренную мордашку от мягких и безобидных прикосновений, его идеальность и изящность даже в эти переломные моменты, его любовь. Он просто не хотел, чтобы такой человек, как Карл, ушёл из его жизни. Слово застревает в горле, оставшись где-то в дыхательных путях, фантомно придушив метающийся рассудок, отдавая поражающей волной и теряя способность мыслить здраво. Любовь. Леон судорожно выдыхает и опирается двумя руками на подоконник в зале, выглядывая в окно в попытке найти мимолётный образ любимого геолога среди десятков других, казавшихся теперь пустыми и неприглядными. Естественно, у него не выходит — Карл ушёл давно. Ящер не испытывает никакой грусти или ярости, лишь информационный шум затмил его голову, не позволяя увидеть что-либо по сторонам. Однако этот поток мыслей незаметно рассосался, когда Леон случайно взглянул ниже, на подоконник. Переживания просто испарились, сменяясь на приятный шок, а на лице возникла неширокая, но такая проницательная улыбка. Теперь всё стало предельно ясно. Вот оно, олицетворение колючего, но неустойчивого характера шахтёра, пытающегося вечно защищаться, и никогда не поддаваться теплому вниманию. Сейчас же оно выглядело совершенно иначе, как и парень вчера, весь съёжившийся и заплаканный. Вот он, символ пылкой, но тайной любви. Сейчас же он выглядел совершенно иначе, раскрывшись с другой стороны, показывая все свои прелести, сделав тайное явным. Красуясь нежно белоснежными лепестками, пеларгония расцвела. Любуясь этой девственно чистой красотой в шокированном молчании, Леон не сразу замечает на телефоне короткое сообщение от Карла, но, прочитав его, невольно застывает, ощущая, как в уголках глаз скапливаются слёзы счастья. Нет, никуда он не ушёл. «Я дома, люблю тебя! — 13:37»

***

Идеальность — понятие субъективное. Для кого-то куча дерьма кажется горкой золота, а для кого-то горка золота кажется ничем не лучше кучи дерьма. С людьми это работает точно так же — в процессе долгих коммуникационных процессов черты характера могут преобразиться либо в просто противную ложную оболочку, либо в пришествие чего-то идеального и прекрасного, в настоящее спасение человеческой души. Для одного человека подозреваемый в идеальности кажется ничем большим, как помехой и раздражителем, для другого — чем-то важным, тёплым и любимым, ради которого можно закрыть глаза на все огрехи. Тем не менее, от этого он не переставал быть правильным. Возможно, на нём не всегда можно увидеть идеально выглаженную рубашку, причудливый синий комбинезон и красный галстук-бабочку, но замена в виде огромной мятой футболки и невинно обнажённых частей тела радует глаз не меньше. Возможно, при нём не всегда можно увидеть блестяще отполированную кирку, но он всегда обладает куда более стоящим инструментом — способностью осчастливить лишь одним своим присутствием. Возможно, на нём не всегда можно увидеть дотошно симметрично надетую каску и очки на резинке, но сердце всегда бешено трепещет от возможности зарыться в мягкие пшеничные волосы и подолгу смотреть в умные и проницательные янтарные глаза, невзирая на все возражения. Возможно, не всегда можно увидеть его блестящую улыбку, но, если уголки его губ неизбежно ползут вверх, это значит только одно — он действительно и искренне счастлив. Возможно, он не всегда открыт, предпочитая параноидально скрывать свои слабости и переживания, не всегда осторожен и обходителен, позволяя себе злиться и показывать свои зубы, иногда может грубить как в шуточной форме, так и абсолютно серьёзно, хотя рано или поздно всё же пытается найти примирение. Но все эти недостатки заглаживают мимолётные и не очень свидания, нежные и любящие поцелуи и тёплые объятия перед сном, сопровождаемые мечтательными разговорами ни о чём, которые наверняка рано или поздно сделают ему лучше, излечат его. И, соображая, сколько всего им придётся пройти вместе с этим неидеально правильным, но всё же прекрасным парнем, Леон смиренно приходит к выводу, что с каждым днём влюбляется в него всё сильнее и сильнее.