Выбей из себя всю дурь

Светодиоды слепят глаза, бело-лунные пятна рассеиваются, и ему приходится усиленно тереть веки, чтобы не вписаться в очередной поворот бетонных идентичных стен. Куроо ведет затекшими плечами, прислушиваясь к собственным шагам и слегка сбитому дыханию, задумываясь о чем угодно, о прошедшем чужом бое, о холодной рыбе на ужин, о разбавленной выпивке с Бокуто поздней ночью, об оторванных руках и вытекших глазах. Нагружает мозг любой информацией, надеясь не впасть в приевшуюся стадию самокопания и жалости к себе. Лишь бы не испытывать обжигающей вины за очередной срыв. Он провел в кровати несколько суток, выныривая из кошмаров и вновь погружаясь в них, не успевая даже набрать воздуха в легкие. Куроо захлебывался, отплевывался и, кажется, вопил, моля заткнуть больной разум, но лишь сильнее гнулся под весом не отпускающих его ужасов прошлого. На шее, он уверен, все той же странгуляционной бороздой обвиваются синеватые пятна — попытки задушить себя не обвенчались успехом. Куроо свыкся с призраками прошлого, с назойливо маячащим в его кошмарах силуэтом, напоминающим ему о совершенном, но заткнуть мысли он не может. После особо тяжелых боев сваливается на койку, не в состоянии подняться с нее в ближайшие сутки. Приходя в себя, он вновь ощущает жизнь. Поганую, обреченную, протекающую в богом забытом месте, но жизнь. Окончательно не сойти с ума помогают люди с такой же помятой судьбой. Бокуто, сколько Куроо помнит себя в этих стенах, всегда рядом. Они смывали с рук друга друга въевшуюся в кожу кровь, обматывали бинтами открытые раны, держали за трясущиеся плечи в нервном срыве, делили на двоих одну сигарету и в плохие времена — один стакан. Тренировались до обморочного состояния, запираясь в зале, набивали синяки на телах, после травя наиглупейшие анекдоты в душевой под брызгами ледяной воды. Потом в их компании появился неприметный Акааши, и стал неотъемлемой ее частью. Им хреново, но, разделяя это дерьмо на троих, становится проще. Куроо помассировал пальцами виски, приводя в порядок разбегающиеся мысли. В ближайшие дни официальных боев не предвидится, но он обещал показать пару приемов мелкому рыжему. Куроо ухмыльнулся. Хината чем-то напоминает ему себя, когда тот был моложе. Отчаянный, глупый, самонадеянный, с неимоверной жаждой победы. Куроо ведет крупными плечами, ликуя собственному возвращению. Самодовольная мысль, но, улыбаясь ей, он осознает, что сохранил в себе прежний стержень и прогинаться под напоминающим о себе прошлом не собирается. Слишком резко повернув, Куроо едва не задевает полулежащее на полу нечто, шумно выругавшись и удержав себя на ногах. Он мрачно смотрит вниз. — Ты что здесь забыл? Ойкава втыкает лицом в пол, путая пальцы в грязных волосах. Куроо сглатывает, опускаясь на колени перед ним. Руки того представляют собой отвратное зрелище, не просто испачканные, а покрытые, без единого чистого места, кровью, они конвульсивно дергаются, но между тем его спина и плечи остаются статичны. — Ты меня слышишь? Мутные глаза слепо уставляются на него, голова слегка дергается в сторону, и Ойкава, прошептав нечленораздельные слова себе под нос, вновь отводит взгляд. Он не понимает, где находится. Куроо дергает рукой, пальцами впиваясь в подбородок Ойкавы и поднимая его голову. Капилляры, кажется, лопаются под напряжением, черные круги под глазами лежат негласным признаком бессонницы, сжатые узкие губы дрожат, на щеках, смешиваясь с кровавыми разводами, виднеются дорожки слез, над правой бровью бурой коркой запеклась рассеченная рана, чуть левее синеет гематома. Ойкава вновь открывает рот, проговаривая что-то сорвавшимся голосом. — Я тебя не понимаю, — Куроо второй рукой сжимает плечо Ойкавы, заставляя того простонать. — Говори отчетливее. Теперь уже в его плечо вцепляются пальцы, сильно, даже болезненно для того состояния, в котором пребывает Ойкава, сжимаясь на нем. Тоору открывает рот, из его глотки доносятся булькающие звуки, и в следующий момент тот резко отворачивается, отцепляясь от Куроо. Свернувшись над полом, он блюет, отчаянно хлюпая носом и конвульсивно дрожа всем телом. Его тошнит практически ничем, видимо, результат пустого желудка, по лицу стекает пот, а из глаз льются слезы, и Ойкава смаргивает их, цепляясь пальцами за собственные плечи. Куроо прикрывает рот ладонью, абстрагируясь от мерзких звуков, пока Ойкава не заканчивает, вновь обернувшись к нему. По его подбородку стекает слюна, и он проводит рукой по лицу, размазывая кровь со слезами и остатками блевотины. Ойкава как-то кривовато улыбается, но тут же вздергивает руку, обрушивая кулак себе на височную долю. Он трясется, обнимая себя и вжимаясь в стену. — Ойк... — Хината, — карие глаза впиваются в него, зрачки дергаются, словно разум того уже давно потерян, и само лицо выражает слишком много эмоций, и Куроо едва ли может прочесть всех их. — Я... Пощечина вышла громкой, достаточно отрезвляющей для сорвавшегося человека, но Тоору все еще не приходит в себя. — Успокойся. Ойкава отчаянно мотает головой, подтягивая колени к себе. Он жалобно скулит, пряча лицо в окровавленных ладонях. И, выпустив протяжный стон, шепчет севшим, едва различимым, голосом. — Я убил его. Потом он вновь срывается на вопль. *** Арена сомкнула пасть за их спинами, и все тонет в криках. Ойкава вертит головой, пытаясь найти в толпе знакомые лица, но все больше сомневаясь в том, что действительно хочет их видеть. На Хинату он не смотрит. Он слышит, как тот легко ступает босыми ногами по холодной поверхности арены, хрустит костяшками и глубоко дышит, и на физическом уровне ощущает его взгляд на себе, но сам не в состоянии опустить глаза на него. Ойкава не жалостлив к соперникам, не может, когда адреналин разрядами бушует в висках, и все тело жжет от желания разодрать костяшки до крови о чужое лицо. Но сейчас перед ним не игрок, не оппонент, о котором он не знает ничего, за исключением слабостей, предоставленных барменом. Хината его товарищ. Сейчас, когда Ойкава пересилил себя, опустив взгляд на Хинату, карие глаза сверкают враждебностью. Не теми искрами, осыпающимися после совместных тренировок, не той пеленой, застилающей его взор после хорошей выпивки, даже не тем смущением и стыдом, что Хината испытывал, отсасывая Ойкаве. Этот Шое другой, но Тоору остается прежним, и ему страшно. Он боится, что сорвется. Свисток. Все происходит быстро. Мгновение — и его грубо вписывают в землю ударом в челюсть и перехватом чуть ниже колен. Глухо ударившись, Ойкава сдавленно шипит, выставляя перед собой руки и упираясь ладонями в пол, но Хината тут же накидывается на него всем весом, ударяя кулаком промеж лопаток. Острые колени впиваются в бедра. Но сколько бы Хината ни тренировался, Ойкава значительно превосходит его в физической форме. Слегка провернувшись, он перекидывает вес тела на левую руку, правой стаскивая парня с себя и наконец отталкиваясь от земли. Пользуясь секундным замешательством Хинаты, он поднимается с колен, выставляя сжатые кулаки перед лицом. Ойкава хорошо помнит прием, который отрабатывал Шое. Он сам помогал ему улучшить растяжку и прыжок. Хината смотрит на него снизу вверх, не меняя положения, но напрягая руки и ноги, словно готовясь к атаке. Ойкава выжидает. Он собирается вымотать Хинату, изничтожив в ноль его выносливость, после чего прижать того к земле и заставить сдаться за неимением сил. Хината шумно выдыхает, бросаясь вперед и наваливаясь всем телом Ойкаве на грудь, заставляя того сделать шаг назад, после чего вновь отпрыгивает от него, вставая в стойку. Тоору едва успевает закрыться от удара, когда чужая нога вписывается ему в предплечья. Хината приземляется на обе ноги и тут же оббегает за того, вновь прыгая. Спину словно пронзает, когда тот ступней врезается в нее. Ойкава пошатывается и, пока он тратит время на восстановление выбитого дыхания, Хината вновь оказывается перед ним. План рушится. Выносливости тому не занимать. Задом отступая к краю арены, Ойкава сдавленно дышит, не зная, как подступить к Хинате. Тот ловко выскальзывает из его поля зрения, нанося удары, вновь появляется, выныривая из ниоткуда, и неумолимо бьет его сильными ногами. Ойкава выдыхает. "Успокойся. Думай. Действуй" Ему не нужно откусывать Хинате ухо. Не нужно вбивать того в землю до потери сознания. Просто довести его до предела, без сильных травм окончив бой, чтобы после, выйдя с арены, угостить его выпивкой и вновь засесть в компании за разговорами о нормальных людях. Ойкава улыбается этой мысли и вновь встает в стойку. Хината резко приближается справа, прыгая и занося ногу для удара, когда Ойкава, выгнувшись корпусом влево, перехватывает его голень, крепко сжимая на ней пальцы и буквально сталкивая Шое вниз. Тот падает с глухим стоном, и, не давая времени ему подняться, Ойкава садится поверх. — Отп-хпусти, — просипывает Хината, впиваясь озверевшим взглядом в него через плечо. — С чего бы? Ему врезают локтем в ребро, но Ойкава лишь сильнее придавливает того к полу. — С того, что победа мне нужнее, чем тебе. "Он не врет" Ойкава мотает головой, надавливая Хинате на лопатки и впечатывая того лицом в землю. — Мы в равном положении. И я хочу одолеть тебя не меньше. — Для чего? — Хината рвано дышит, пытаясь оторваться от пола и от липких прикосновений Ойкавы, но тот крепко удерживает его, не позволяя вырваться из захвата. "Для чего тебе победа, Ойкава?" Мысли сверлят мозги, выжигая дыру в голове, и Ойкава не может понять, почему с каждой секундой зуд в теле становится невыносимее. "Если хочешь поесть сегодня, придется сразиться, Тоору" Чужой голос пронизывается сквозь затихающее ликование толпы и сжатые фразы Хинаты. "Если хочешь поспать сегодня, придется сразиться, Тоору" Мерзкий звук нависает над этим сплетением, и он становится все насыщеннее, отчетливее и противнее. "Дерись, Тоору" Звон металла раздается выстрелом, и Ойкава едва не отбрасывается в сторону от испуга. Сердце с бешеной скоростью бьется о грудную клетку, и он пытается выровнять дыхание, но где-то на периферии сознания понимает, что утрачивает контроль. Он стискивает пальцы на шее Хинаты, не позволяя тому встать, свободной рукой ударяя о собственную голову, пытаясь избавиться от режущего металлического звука, но тот, кажется, проникает глубоко внутрь, оседал в мозгах, вместе с тем превозносится над ареной и впитывается в воздух. "Дерись, Тоору" Снова слышится лязг, словно цепью обвивая металлические прутья, и Ойкаве хочется вопить. Он отнимает руку от Хинаты, удерживая того тазом и ногами, и зажимает ладонями уши. Все тело пронизывает иглами, а лязганье и скрежет не унимаются. Невыносимо. "Дерись, Тоору" Он резко оборачивается, натыкаясь на взгляды возбужденной толпы, в тот момент, когда один из зрителей заносит над собой оторванный прут и с силой обрушивает его на железные стенки арены. Звон окатывает его, и Ойкава сдавленно кричит, закусывая губы. Мысли мешаются, перед глазами витают красные пятна, и все тело ломит до судорог, сводя каждую мышцу в невыносимых конвульсиях. И невесомо, утопая в переполнявшей его боли, призрачный облик протягивает к нему свои руки, сжимая их на шее и напевая в уши мелодичным завлекательным голосом. "Убей, или будь убитым" Вновь удар о прутья. И Ойкава перестает видеть перед собой что-то помимо черных пятен и мутных кровавых разводов. Он теряет себя в неконтролируемой агрессии. *** Пахнет сыростью и мочой. Ойкава сошкрябывает погнувшейся вилкой остатки еды с тарелки, жадно глотая холодный рис. Желудок режет от голода, и он бросает беглые взгляды на решетку, но пространство за ней пустует, а большего он увидеть не может. Серые стены давят на глаза, заставляя его щуриться или забиваться в угол, подальше от соседа, занимающего другую половину клетки. Ойкава посмотрел на согнувшегося человека. Он не встает уже третьи сутки, и Тоору начинает казаться, что тухлый запах, витающий в воздухе, не злая шутка его уставшего разума. Эхом расходятся чужие шаги. Ойкава застывает, не издавая ни звука. Человек, имени которого он не знает, вставил ключ в скважину, провернул его и открыл калитку. Не смотря на Ойкаву, он приближается к его соседу, пинает того в спину. Рука человека мертвым грузом падает на пол. Тоору отводит взгляд. Все-таки мертв. Значит, он трое суток изливал душу трупу. Ойкава подавляет улыбку. А ведь все эти дни ему казалось, что он ведет полноценные беседы с соседом, слышит его слова и сам отвечает на его вопросы. Он сходит с ума? Когда Ойкава очнулся от мыслей, соседа уже не было, как и того человека, пришедшего за ним. Тоору вновь остался один. По ощущениям прошло несколько суток, к нему явились чуть за полночь — в единственном грязном окне на противоположной от решетки стене висела непроглядная тьма — и подняли на ноги. Человека с крупным телосложением, вставшим перед ним, он знает. Это Хендлер*. Имя подстать роду деятельности, и Ойкава бы обязательно улыбнулся этой ироничной мысли, если бы не ноющее покалывание по всему телу от предвкушения боли. — Хочешь есть, Тоору? Ойкава кивает, ощущая режущую боль в желудке. Тело сваливается на холодный пол под гнетом слабости, и есть хочется до безумия сильно. — Тогда придется сразиться. Немного потерпеть, и боль утихнет. Переждать, и он сможет поесть. Сносить тяжесть, и он выберется отсюда. — Хорошо, — Ойкава не воспринимает собственный голос. Он кажется далеким и слишком тихим, словно он вовсе не умеет говорить и кто-то делает это за него. В клетку заводят человека. Щуплого и с затравленным взглядом, который с животным голодом блуждает по Ойкаве, и, если бы не наручники, сковывающие его руки за спиной, тот уже бы накинулся. Тоору поднимается, удерживая слабое тело на таких же ватных ногах, и прижимает кулаки к лицу. Сразится и сможет поесть. Поест и сможет уснуть. Уснет и сможет протянуть еще несколько суток. Решетку запирают. Ойкава не видит лиц зрителей, но ощущает их присутствие. Чувствует оценивающие взгляды на нем. Псов, вроде Ойкавы, изводят, морят голодом, травят, чтобы потом лицезреть всю бесчеловечность, что они готовы вытворить за кусок хлеба. Тоору не против. Он уже устал от этих мыслей. Ему просто хочется есть. Удар металлическим прутом о железную клетку, и голова становится пуста. Только перед глазами появляются черные пятна и мутные кровавые разводы, а в висках непрестанно разносится отрезвляющее лязганье цепи. Когда взор проясняется, Ойкава уже сгибается над тарелкой с едой, жадно заглатывая сухое мясо и мучаясь от подступающего рвотного позыва из-за металлического привкуса на губах. Еще ему омерзительны собственные руки. Они постоянно красные. И кровь с них уже не смывается. *** Кулаки бьются о что-то влажное и мягкое с хлюпающим звуком. Ойкава слепо смотрит перед собой, не чувствуя ни чужого захвата на плечах, ни сломанных пальцев, ни ломающегося от фантомной боли тела. Ощущения смешиваются в неразличимое ничто, и лишь в глотке оседает тошнотворный привкус крови. Его оттаскивают от Хинаты лишь тогда, когда Ойкава сам позволяет им это сделать. Сначала появляются звуки, потом он вновь обретает зрение, и он валится на спину, рвано дыша и сощурено смотря в потолок. Прожекторы жгут сетчатку, так что Ойкава отворачивается от них. Хината лежит рядом. Вернее то, что от него осталось. Руки, посиневшие от захватов и ударов, покоятся на полу, неестественно свисая вдоль бездыханного тела. Рыжие волосы, окрашенные в грязный бордовый мокрыми прядями, облепляют то, что когда-то было лицом. Теперь — кровавое месиво, с вбитым внутрь носом и разорванной губой, за которой выпирает ряд таких же красных зубов. Один глаз выкатился наружу, белым шаром нависая над вздувшимся веком, и каряя радужка померкла. Из ушей течет кровь, сливаясь воедино с той, что вязкими сгустками скатывается с лица, обрамляя обездвиженную фигуру. Ойкава переводит взгляд на собственные ладони. Белой кожи не видно. Лишь нескончаемое красное, бьющее под дых отвращением и врезающееся ненавистью и непониманием в голову. Желудок скручивает, и Тоору обвивает себя руками, вновь ощущая привычную режущую боль. Арена сужается до границ спертой, пропахшей сыростью и мочой клетки, и он вновь слышит мелодичный голос Хендлера. Ойкава поднимает глаза, перед затуманенным взором — неясный облик. Он не видит Мивы, вместо нее он ощущает присутствие утерянного в памяти, но вновь вернувшегося к нему человека. Тоору кривит губы и тянется окровавленными руками к своему спасителю. — Я заслужил еду, хозяин? Его вырубают ударом в висок. И очнувшись на чьих-то плечах посреди серых коридоров, он решает бежать. Пока очередной приступ не сбил его с ног и не свалил посреди лабиринтов Империи. *** Из очередного бреда его выводит мощный удар о стену, выбивший воздух из легких и отрезвивший до искр перед глазами. Ойкава непонимающе впивается взглядом в лицо перед собой. — Ты конченый ублюдок. Бокуто держит его крепко, стиснув мощный кулак на волосах и предплечьем второй руки подпирая о стену. Ойкава неподвижно висит в его захвате. Он не чувствует ничего, кроме всепоглощающей усталости, глаза закрываются непроизвольно, но стоит сомкнуть их, его вновь швыряют о стену, приводя в себя. — Он еще совсем ребенок! — Бокуто срывается на крик, и последнее слово звучит совсем жалостливо. — Зачем ты убил его? Затылок жжет от ударов, и грудь ноет под мощными толчками, но Ойкава не может проронить ни слова. Он лишь сдавленно сопит, глотая очередной скулеж, и позволяет Бокуто играться с ним, как с тряпичной куклой. Его резко отпускают, и Ойкава с глухим ударом и сопровождающим его стоном распластывается на холодном полу у чужих ног. — Бокуто, с него довольно, — Ойкава уже не видит говорящих, перед глазами — непроглядная плотная пелена. — Куроо, он убил Хинату, — сорванным голосом хрипит Бокуто, вбиваясь мощным кулаком в стену. — Парня, который мечтал о собаке и вечном солнце над головой. Он собственноручно раскрошил ему череп и продолжал вбивать его труп в землю. Хината до последнего упирался, но этот его словно не слышал, игнорируя все мольбы остановиться. Никто не прекратил бой, Куроо! Никто! Я... Я ничего не сделал. Бокуто падает на колени. Куроо осторожно опускается к нему. — Здесь нет твоей вины. И его тоже. Не нам его осуждать, Бокуто. Не после того, что мы сделали. — Нам пришлось, Куроо. У него был выбор. — Империя отравила его разум. Ты ведь видел, как он себя вел. И ты видел меня. В такие моменты, — Куроо сглатывает. — Ты перестаешь контролировать себя. — Хината был с нами еще вчера. Сидел с нами за одним столом. Смеялся с моих шуток и рассказывал о планах на жизнь. А теперь он мертв, и я боюсь, что в один день лишусь вас. Я не смогу жить без Акааши. Без тебя. Куроо хлопает его по плечу. — Ну ты чего, Бо. Никуда мы от тебя не денемся. Выберемся втроем отсюда и забудем об этом, как о страшном кошмаре. Я хоть раз нарушал свое обещание? Остатки разговора тонут в бреду, в который медленно погружается Ойкава. Он не слышит, как Куроо приобнимает Бокуто, поднимая того с колен. Не видит, как Куроо удаляется, выполняя просьбу друга оставить его одного. Но ощущает грубую хватку на волосах, когда его вновь приподнимают над землей. Ойкава разлепляет покрасневшие глаза. Бокуто смотрит на него опустевшим, лишенным эмоций взглядом. — Мой тебе совет, Ойкава. Поищи друзей в другом месте, — его тыкают лицом в пыльный пол. — Тебе здесь больше не рады. * хендлер — представитель этой профессии занимается подготовкой и показом собак на выставках или боях, раскрывая лучшие качества животных.