Укент

???

Хмельная дрёма, алкогольное отравление, наркотический сон — пары спиртного окутали Хальвара Ульсена незримым, зловонным облаком перегара, отсекающим мужчину от более не существующей вокруг реальности. Он не слышал хруста дерева, когда оконная рама поддалась нажиму. Не почувствовал весенней прохлады, проникнувшей в гостинную, пол которой мужчина выбрал своим спальным местом. Ступни его гостя лавировали между разбросанной стеклотары с естественной ловкостью, пока, вскоре, шаги незнакомца не стихли где-то наверху. Окно он за собой прикрыл. Когда Хальвар разлепил веки и пошевелил шершавым языком, силясь хоть немного увлажнить пересохший рот, прошло не меньше сорока минут. Мужчина, напоминающий сутулого бородатого великана, тяжело поднялся с пола, не забыв при этом, почти традиционно, запутаться в собственном мусоре. Застучали разлетевшиеся от неосторожного удара бутылки, зазвенело стекло, отзываясь эхом в черепной коробе мужчины. Хальвар чертыхнулся и поморщился из-за устроенного концерта. А затем взял в руки телефон. Он положил школьную тетрадь обратно на стол, когда услышал звон бутылок внизу. Взгляд скользнул по конспектам, развешенным по стенам, уткнулся в кровать, занимающую большую часть небольшой комнаты. Логово. Вырванный из тетради лист, исписанный несколькими символами, остался лежать на покрывале девушки. Что испытывает отец, когда узнаёт, что его ребёнок найден целым и невредимым? Что он хочет сделать в первую очередь? Родительский инстинкт толкает его к тому, чтобы быстрее встретиться со своим чадом, ощутить присутствие своего ребёнка физически, осознать его реальность, почувствовать его объятья. Хальвар не был исключением. Сколько пропущенных из больницы… Робкая улыбка неверия и облегчения. Он слегка засуетился, пытаясь собраться с мыслями и, вместе с тем, собрать пустые бутылки. Зашуршали мусорные мешки, закипела небрежная работа. Остатки выпивки отправились прямиком в рот для того, чтобы ослабить последствия от приёма куда большего её количества. Великан прошёл ко по коридору в тот самый момент, когда над его головой снова небрежно и естественно по лестнице начала спускаться тень незнакомца. Зашумела вода в душе. Быстро вспенить шампунь на голове, быстро смыть с себя остатки сумбурной ночи и припомнить, отправлял ли он в стирку ту синюю кофту? Словно в музее, он стоял на лестнице и рассматривал фотографии. Вот этот здоровяк с девочкой, вот они снова — катаются на лыжах. Вот она задувает свечи на праздничном торте. Вместе. Он хорошо её знает. Он рядом. Пахнущий мылом, а не перегаром, Хальвар натянул, наконец, ту синюю кофту. Он вышел из душа, выпуская скопившееся там тепло. Голову мужчина поднял не сразу, ибо хватал в руки мешок с мусором. Однако стоило ему распрямиться, нетерпение и суетливость на бородатом лице сменились недоумением. — Вы? Что… что вы здесь делаете? Гость, стоящий в коридоре между хозяином дома и выходом, ничего не ответил. Только улыбнулся ему почти снисходительно и махнул рукой, призывая следовать за собой в соседнее помещение. — Моя дочь нашлась. Вы поэтому здесь? Я…я как раз собирался ехать за ней. Они прошли на небольшую кухню и гость выдвинул один из ящиков. За ним другой, третий… — Что вы ищете? Он выставил палец, призывая хозяина помещения подождать. Затем с его стороны раздалось короткое «м-хм», после чего он махнул мужчине, призывая того подойти ближе и заглянуть. Хальвар подошёл и слегка наклонился. Он и без того был сутулым… Кожа разошлась так, словно давно должна была лопнуть. Одно единственное изящное, широкое и лёгкое движение. Почти никакого сопротивления перед лезвием кинжала. Кровавый воротник появился сначала на шее, а затем распространился на ткань синей кофты. Хальвар вытаращил глаза и схватился обеими руками за горло. Его взгляд был уставлен в ящик с ножами, из которого гость, прямо на его глазах, достал один и протянул мужчине. Булькнув что-то, Ульсен поднял слезящиеся глаза на своего убийцу и выхватил у него предложенное оружие. Один неуклюжий замах, но гость ускользнул, сделав ловкий и тихий прыжок назад. Хальвар снова чуть не споткнулся, кровь заливала пол. Его движения становились всё более неуклюжими, второй замах вышел неловким и слабым. Кровь хлынула изо рта с свистящим кашлем, бульканье усугубилось. Он не мог вдохнуть. Ноги великана подкосились и он рухнул на пол, задыхаясь, словно рыба, выброшенная на сушу. Свет в его глазах медленно темнел, судорожные движения становились всё слабее. Осторожно, чтобы не вступить в багряную лужу, гость снова приблизился и, наклонившись, вытер лезвие отчасти изящного, а отчасти грубого кинжала о кофту Хальвара. Отец Сигри скончался на кухне с перерезанной глоткой и ножом, зажатым в пальцах. Мешок с мусором так и остался стоять в коридоре.

Лукас Дале.

У Аниты сегодня было на порядок больше уроков, чем у Тины, что, в свете последних событий, значило только одно — за дочерью заедет папа. Он ждал её на парковке у школы, когда девочка слегка ссутулившись преодолела расстояние от здания до машины и молча просочилась в транспортное средство. — Привет. Как дела в школе? — Нормально, — отозвалась она с напускным равнодушием и начала пристёгиваться, едва взглянув на отца. — Всё в порядке? — Угу. Социальный работник опустил взгляд и, помедлив немного, всё же отвернулся, снимая машину с ручника. Они неспешно выехали на дорогу. — Мне нужно набрать шишек, веток и мха для проекта. Можем подъехать к лесу? Отчего-то при мысли о том, чтобы подвезти свою дочь туда, где совсем недавно при странных обстоятельствах пропала школьница, ему сделалось неспокойно. С другой стороны, пусть уж лучше он будет с ней, чем она решит делать это в одиночку. Но о чём только учителя думают? — Окей. Девочка даже не повернулась к нему, предпочитая то экран телефона, то виды за окном. — Слушай, — начал Дале негромко, спустя некоторое время, — касательно Сигри… Извини. Тина, мне жаль, что так вышло, правда. — Он взглянул на неё мельком, отвлекаясь от дороги. Она не посмотрела на него в ответ, но, хотя бы, глядела перед собой, куда-то за лобовое стекло. Почти приглашение к разговору. — Я не мог просто так взять и вывалить на тебя эту новость, я… Не хотел. И сам не знал, как реагировать, если быть до конца честным… — Я же всё равно узнала в школе! — вспыхнула она и посмотрела на него глазами, полными обиды и гнева. — Только самой последней! — Я знаю, знаю. Прости. Но я… хотел защитить тебя от этого. Хоть немного. — Пап, мне не три года! — Я знаю. — И я всё равно узнала бы! — Это я тоже знаю. Но мне хотелось продлить это ещё…ещё немного. Чтобы ты думала о своей кофте для матча по хоккею и завтраке, а не о пропаже Сигри. Может быть я поступил так просто потому, что мы с тобой теперь редко проводим утро вместе, и я не хотел портить тот редкий случай, когда это произошло. Пожалуй, это действительно было…эгоистично с моей стороны. Они молчали некоторое время. Теперь и Лукас тоже не смотрел в сторону дочери. В салоне повисло напряжение, стыд и неловкость, и все они были пропитаны грустью. — Давай свернём здесь, — вздохнула девочка и кивнула на поворот чуть поодаль. — Там есть пруд с лавочками. И вокруг как раз деревья. Дале покосился на дочь и согласно кивнул. Кажется, перемирие было достигнуто. Отчасти потому, что Тине больше совсем не хотелось выспрашивать подробности случившегося и с Сигри, и с Теей. Хватило на сегодня расспросов. Они битый час передвигались по пролеску вприсядку, ковыряя иголки и листву в поисках искомых Тиной компонентов. Солнце то выходило из-за облаков для того, чтобы осветить им поле работы, то снова скрывалось за серыми тучами. Пруд, который был окружен этим подобием парка, медленно переходящим в лес, сегодня был по особому тихим. На скамейках, воткнутых вдоль окружающей водоём дорожки, не было ни души. — А правда, что мох растёт только с северной стороны? — поинтересовалась Тина, соскребая упомянутое выше растение со ствола дерева в пластиковый пакет. — Не знаю, — отозвался Дале, сидя рядом и держа этот самый пакет. Ботинки мужчины уже промокли, но он и не думал жаловаться — только время от времени тяжело выдыхал бледные облачка пара. — Кто-то говорил, кажется, что это очень ненадёжный ориентир. Хм… У меня буквально вчера появился один знакомый — спасатель. Могу спросить у него, если тебе интересно. — Свенн Торсен? — Э-э-эм… — О нём сегодня все говорят. Только называют Уитни… — Потому что он пел Хьюстон, — закончил мужчина за неё. — Как… — Инстаграм. — О-о-о… — Погоди, ты был там с ним? — Э-э-э… — От этой информации меня уберегать не надо! — Ну… Виноватая улыбка и смех послужили ей ответом. — Ну класс! Она толкнула его плечом, обозначая окончание не только разговора, но и сбора. Перерыв они решили сделать тут же, и расположились на одной из скамеек вдоль дорожки. Взгляды отца и дочери были устремлены на воду. Здесь было очень тихо. Только птицы заливались как-то по-особенному, по-весеннему. Лукас и Тина молчали довольно долго, слушая пернатых и шуршащие на лёгком ветру пакеты с собранным шишками и ветками, которых вокруг было в достатке. — Пап? — М? — Что бы ты сделал…если бы… — Что? Она говорила это так неуверенно, так осторожно, что Дале не смог подавить беспокойство, поднявшееся в груди. Спокойнее, главное не давить — иначе так робко приоткрывшаяся дверь тут же захлопнется. — Что бы ты сделал, если бы узнал, что близкий тебе человек совершил какую-то глупость? И теперь и ему, и тем, кто вокруг него, приходится расхлёбывать последствия этой глупости? Потому что его действия, ну… они могли повлиять не только на него. И это была ошибка, и… он поступил неправильно. Понимаешь? Ему пришлось сделать один глубокий вдох для того, чтобы утихомирить собственный родительский инстинкт. Но спустя один вздох, соц.работник всё же кивнул и сделал понятливое «мхм». — Так что бы ты сделал? Совершенно внезапно, тревога сменилась абсолютным покоем. И когда мужчина всё же ответил, в его словах не было ничего, кроме мягкой уверенности. Потому что, кажется, он понимал, о каком человеке идёт речь. — Ну… я сделал бы всё, что угодно, чтобы помочь ему. Сразу после того, как тот найдёт в себе силы для того, чтобы рассказать об этой ошибке. Когда он будет готов и когда захочет это сделать. Она подняла на него взгляд таких же тёмных глаз и замерла, вглядываясь в отцовское лицо. Он тепло улыбнулся ей, не размыкая губ. Скорее поджал те и адресовал взгляд, полный любви и нежности по отношению к его ребёнку. Что-то внутри Тины дрогнуло. Дрогнул и её подбородок, а глаза предательски заблестели. Она поджала губы, борясь с подступающими слезами, однако борьба эта была безуспешной. Растроганная, девочка нырнула в объятья отца, который мгновенно раскрыл перед ней руки, а затем прижал к себе. Птицы, радующиеся пришедшей весне, продолжали заливаться в кустах и на ветках деревьев. Снова подул лёгкий порыв сырого, пропахшего талой водой ветра. Запах уходящей зимы и тающего снега. Где-то далеко позади зашуршали шины машины. Лукас подождал, пока Тина немного успокоится. Он уткнулся подбородком в её макушку и гладил по длинным тёмным волосам, думая только об одном: как жаль, что у него нет возможности защитить её от целого мира. От людей, от её собственных ошибок, от грусти, от злости, от боли. Некоторые битвы приходится выигрывать в одиночку, и всё, что он может сделать со своей стороны — подставить плечо и наблюдать. Плечо отца, который уже не живёт рядом с ней. Почему это ощущалось так, будто он её бросил? — Ребёнок, иногда у меня к тебе столько вопросов…- пробормотал Дале спустя некоторое время. — У меня к тебе тоже, — глухо отозвалась Тина, прижимаясь щекой к его груди. — Ты… хочешь задать какие-то сегодня? — Не-е-е-ет, — протянула девочка напрягшись. — А… ты? — Боже упаси! — громко и слишком нервно запротестовал он и усмехнулся. Она в ответ рассмеялась и шмыгнула носом, а девичьи пальцы крепче вцепились в отцовскую куртку, заменяя тысячи «я люблю тебя».

Сигри Ульсен.

На очередном обходе врач едва не дёрнулся, когда увидел, что Сигри не лежала привычно в койке, а стояла около распахнутого окна и выглядывала наружу. Больничная одежда лежала комком на кровати, её сменило то самое розовое платье, в котором девушку нашли в лесу. Разумеется, постиранное и отглаженное в больнице. — Что ж, вижу… Самочувствие уже получше, — усмехнулся он, и Ульсен резко развернулась на звук голоса. На её лице расцвела широкая улыбка. Пропала болезненная бледность. Румянец на её щеках был явно ярче её платья. — Определённо! — Что ж, да… — доктор прочистил горло и опустил взгляд на бумаги в руках. — Думаю, ты можешь пойти домой сегодня. — Уже не терпится на волю. Не в обиду, доктор, тут уютно, — она в извинении подняла перед собой руки и негромко усмехнулась. — Да… — врач качнул головой. Он явно что-то хотел сказать, но раздумывал над формулировкой. Или над тем, стоят ли слова того, чтобы быть сказанными. — Что-то не так? Полиция? Ещё проблемы? — Твой папа. Мы позвонили ему в день, когда ты нашлась. — Доктор покачал головой и присел на край койки. Сообщать плохие новости — часть работы, но одно дело, когда ты влияешь на их исход. И совсем другое, когда такой возможности у тебя нет. — Он обещал приехать ещё тогда. Мы звонили ему неоднократно после этого, и… Телефон либо разрядился, либо он его отключил. Не думаю, что он заберёт тебя из больницы. — Эм… Да, понятно, — немного смутившись, Ульсен охватила себя руками. Конечно, она была раздосадована. Но вместе с тем чувствовалась неловкость, если не лёгкий стыд или смущение за поведение собственного отца. Слухи слухами. Но это Укент. — Мы вызовем тебе такси до дома. — Помолчав, произнёс доктор. Конечно, это Укент. Теперь её не отправят гулять по городу одну. — На самом деле, я не только из-за приказа Аре тебя подвожу. Ну, чтобы ты знала. Такси уже второй день не работает. Олаф утёр пот со лба тыльной стороной ладони и сделал ещё пару глотков из бутылки воды, стоящей в подстаканнике у водительского кресла. — Почему так? — Понятия не имею. Я-то их услугами не пользуюсь. Но в участке есть те, кто не обзавелся машинами. Ходят теперь пешком. — А ты почему не пользуешься? — Я живу в соседнем доме. Ещё какое-то время они говорили о малозначащих мелочах, и Сигри прислушивалась. Олаф не ждал от неё диалога, но разговорить его оказалось очень просто. Несколько суток он дежурил у палаты, заходить в которую не рекомендовалось, и парнем двигал хотя бы интерес: на что он так потратил время? Оказывалось, что всего лишь на девчонку, которая сбежала из дома и подняла столько пустого шума. Весна чувствовалась в воздухе. К моменту, как они доехали до дома Ульсенов, Олаф приоткрыл окна. Но, кажется, не только из-за того, что солнце припекало. Молодой коп был бледен и то и дело тянулся к бутылке воды. Без глотка свежего воздуха было бы совсем плохо. — У тебя есть ключи? — спросил он, уже отстегнувшись и вместе с Сигри шагая к дверям дома девушки. — Нет. Они в рюкзаке должны быть. — А рюкзак сейчас в участке… Понятно. — Олаф кивнул и постучался. — Герр Ульсен! Это полиция, я привёз вашу дочь. Тишина была им ответом. Парень постучал ещё пару раз под ожидающим взглядом школьницы. Где-то клекотали птицы и гудели машины — Что он там, спит, что ли… — бормотнул Матисен мысли вслух и тут же мысленно постучал себе по голове. — Я могу залезть через окно и открыть изнутри. — Сигри сделала вид, что не слышала презрительных ноток в голосе молодого копа. — Но я должен сдать тебя с рук на руки, так что… — коп замялся, зачем-то проверил щель для писем, но махнул рукой. — Давай. Подсадить тебя? Тяжелые ботинки школьницы оставляли в сырой земле такие же глубокие следы, как и берцы Олафа. Обойдя дом, оба остановились перед окном в гостиную. Матиас приподнял девушку за талию, задаваясь про себя вопросом — ей действительно не холодно в одном только платье? Она ухватилась за подоконник и подцепила оконную раму. Та на удивление легко поддалась. Коп сзади подтолкнул, помогая ужом пролезть через окно. Не успела она встать на ноги, как закашлялась. Запах стоял такой, словно Хальвар решил пройтись по всему дому и вымыть полы тряпкой, которая до того пару месяцев плесневела во влажном ведре. Но то был запах не плесени, а именно испарившейся затхлой воды. «Гниль». Задержав дыхание, Ульсен побыстрее прошагала к двери, бросила взгляд на пакеты мусора, стоящие прямо у выхода. Щёлкнули засовы, дверные замки, и свежий воздух потоком хлынул в дом. В свою очередь, запах гнили ударил Олафу в нос. Но он хотя бы сдержался, хоть и скривился. — Чёрт… — Да знаю, знаю, — бросила Сигри и отошла вглубь, позволяя копу войти. Едва он оказался внутри, она ухватила пакеты и вышла наружу, чтобы отнести те до мусорных баков. — Герр Ульсен! — крикнул Олаф, прикрывая нос рукавом. Его начинала напрягать и раздражать эта тишина. Коп не стал вытирать ноги о коврик — запах к тому не располагал. Мельком бросив взгляд в гостиную, где было открыто окно, он шагнул на кухню. И в тот же момент всё раздражение пропало. — Сигри, оставайся снаружи! — крикнул Олаф уже младшей Ульсен и выдёрнул из кобуры пистолет. Конечно, он видел трупы. Каждый раз, как кто-то в Укенте умирал, требовалось присутствие полиции для исключения насильственной смерти. Но то были трупы бабушек и дедушек, и обычно рядом была команда врачей и других копов. И трупы не пахли так. Гнилым мясом и затхлой водой, пропитавшей стены. Олаф быстрым шагом попятился из кухни, остановился, чтобы бросить взгляд через дверь — Сигри остановилась на полпути к бакам, мешки в руках, удивление на лице. — Не заходи! — рявкнул Олаф ещё раз и резко отвернулся. Держа пистолет перед собой, он начал подниматься по лестнице. Кража? Кража с убийством? Надо было крикнуть, чтобы она бежала в машину и вызвала подкрепление, но чёрт… Он и сам не сообразил. Его начинало мутить от запаха, и тошнота, что мучала последние пару дней, снова подступала к горлу.

Лукас Дале.

Та же скорая, которая с трудом взбиралась в гору для того, чтобы спасти её. Те же люди, выпрыгивающие из задних дверей и выкатывающие следом носилки. Аре, чуть более бледный, чем обычно, и раздающий указания. Красные и синие пятна света, медленно плывущие по деревянным стенам, отражающиеся в окнах, освещающие встревоженные, сосредоточенные, печальные лица. Фигуры соседей и знакомых, столпившиеся чуть поодаль. Женщины, прикрывающие рты дрожащими ладонями, мужчины, взирающие на происходящее мрачным, исступленным взглядом. Были ли эти реакции вызваны скорбью по Хальвару Ульсену, или тем, что на Укент за последние несколько дней бед выпало больше, чем этот город заслуживал? На Сигри Ульсен выпало больше, чем она заслуживала? Мелькали тени в соседских окнах — не все любопытствующие могли покинуть собственный дом, ввиду ухудшающегося самочувствия. Кто-то в толпе согнулся и выплюнул на асфальт съеденный пару часов назад завтрак — то ли от волнения, то ли от того же недуга, который свалил половину города. Олаф так никого и не нашёл в доме. Лине, принимающая от него сообщение, то и дело слышала одну и ту же фразу, которую он бросал куда-то в сторону: «Не заходи!» Он повторял это снова и снова, словно это распоряжение было тем единственным якорем, который удерживал парня в позиции представителя правопорядка. «Не пускай на место преступления гражданских» — твердил мозг мантру, заученную ещё во время учёбы. Какой-то островок знания, хотя бы лёгкий шлейф привычного образа жизни и мысли. «Не заходи» — соблазнительная мысль, с которой приходилось бороться. Аре прибыл на место первым. Патрульная машина встала у тротуара, вышедшие полицейские оцепили территорию, не подпуская любопытствующих. Не все сегодня вышли на смену, но прибывших хватило. Лоб ленсмна был покрыт испариной. Мужчина то и дело делала паузы в словах, но когда снова заговаривал — сквозил решительностью и целеустремлённостью. Гончая, которой не способно помешать какое-то несварение… Сигри усадили в полицейскую машину, чтобы девушка могла хоть в чём-то найти опору. Бледная тень на фоне темнеющих пассажирских кресел, покинувшая белоснежную больничную палату для того, чтобы дом встретил её черным мешком для трупов. В воздухе застыли капельки влаги. Сырость, пронимающая до костей, пушащая волосы, оседающая конденсатом на куртках и автомобилях, вырывающаяся облачками пара из раскрывающихся ртов. «Мне жаль, что это случилось с тобой» «О боже, детка…» «Да увезите вы её отсюда!» Голоса смешивались, вспыхивали и затухали словно сигнальные огни, беззвучно вращающиеся на макушках спецсредств. Взгляды — полные сочувствия, подозрения, недоумения, любопытства — они принадлежали тем же людям, тому же сообществу, что было приковано к телевизорам с общим вопросом на устах: «нашли ли Сигри Ульсен?». Это ладонь уже знакомого Олафсена легла на плечо школьницы, осторожно пожав то крепкими пальцами в ободряющем жесте прежде, чем отвести её к машине. Это взгляд Гунххиль, проникнутый скорбью и жалостью, был обращён к ней, когда они с молодым фельдшером скрылись в дверях скромного дома. Это Олафу снова выпало стоять неподалёку от неё, пряча глаза потому, что парень не знал, что сказать. Вскоре показался фольксваген Лукаса. Машина тихо подъехала и остановилась чуть поодаль — там, где проезду не мешали собравшиеся люди и спецсредства. Социальный работник вышел из автомобиля и скользнул встревоженным взглядом по затылкам собравшихся. Торопливо, он сорвался с места и пошёл вперёд, протискиваясь сквозь зевак. Он увидел её довольно скоро. Эта бледная тень без капли крови — словно последней на сегодня было достаточно. «Мы нашли не только Сигри, но еще и чьи-то останки. Аре опознал их как кости подростка. И теперь дело об исчезновении дополнилось делом о возможном убийстве». — Где Ос? — спросил вместо приветствия увидевший его, а потому пошедший навстречу Аре. — Не может приехать, плохо себя чувствует. — Ясно, — тяжело вздохнул ленсман и, положив руки на бёдра, кивнул на полицейскую машину, стоящую поодаль. — Забирай её. Нельзя ей это видеть. — Аре, видеть что? Что там случилось??? — Лукас, у меня сейчас забот выше крыши. Сейчас мне нужно, чтобы вы, ребята из соц.служб, сделали своё дело и дали девчонке крышу над головой. Я не могу держать её в полицейском участке — да и не хочу — так что ей нужно найти место для ночлега. С тем, чтобы за ней ещё и присмотрели. Ну ты понимаешь. Во всех смыслах. — Конечно, — кивнул Дале. — Она… — Что? — Аре… Почему это происходит… с ней? Вопрос повис в сыром весеннем воздухе. Почему? Почему столько всего выпало на плечи этой девушки? Мужчины опустили взгляды. Аре шмыгнул носом и повёл плечом, пряча глаза, в которых мелькнула тень сочувствия, пробившегося всего-лишь на мгновение сквозь суровую решимость. — Когда определитесь, где разместите её — дайте знать адрес. — Разумеется. — Расступитесь! Эй! Носилки снова показались в дверях и те полицейские, что могли, кинулись сопровождать массивное тело, упакованное в черный мешок. Лукас с тяжёлым сердцем приблизился к полицейской машине и взглянул на Сигри. Что-то в нём болезненно защемило при взгляде на единственную оставшуюся Ульсен. Как часто она сидела вот так, одна, но теперь…теперь она была по-настоящему одинока. Не так они должны были встретиться. Ни он с ней, ни она с собственным отцом.— Не стоит тебе этого видеть, Сигри, — проговорил Дале тихо, своим мягким голосом. Ему хотелось обнять её. Спрятать, как не так давно хотелось защитить собственную дочь. «Как жаль, что у него нет возможности защитить её от целого мира» Многочисленные свидетели наблюдали за тем, как каталку подвозят к карете скорой помощи. «От грусти» В глазах Гунхилль стояли слёзы. «От злости» Аре рявкнул на како-то мужчину, бойко бросившегося на молодого фельдшера с расспросами. «От боли». — Нам пора уезжать.

Сигри Ульсен.

Она медленно наклонилась, согнулась, упираясь локтями в бедра и пряча лицо в ладони. Застыли напряженно выступившие из-под тонкой ткани лопатки, белые пряди завесили её лицо ширмой. Не вынесет. Здесь так много испуга. Напряжения, сочувствия, жалости, и их инфекция распространяется, обременяет, отягощает. И хуже всего, что она с таким трудом разделяет, где и х испуг, а где ее собственный. Идущий изнутри, сворачивающий всё внутри в тошнотворно узкую петлю. Она его даже не увидела. Ульсен согнулась пополам, вздрагивая, сдерживая рвотные позывы. Кто-то в толпе сделал так же, и ему стало легче, но ей легче не становилось. Сигри охватила себя руками и откинулась на спинку кресла. Она зажмурилась, сжалась, дыша резко и часто, пытаясь хотя бы телом спрятаться от окружающих. Дале приехал, когда она уже была в полусознательном состоянии. Точнее сказать, она была в сознании, но не в состоянии это сознание признать. Взгляд устремлен перед собой, руки лежат безвольно, плечи опущены. Слова звучат белым шумом и одновременно слишком резко. Слишком чётко. Слишком по-настоящему. — Не стоило тебе этого видеть. — Я… Я и не видела ничего. Сигри произнесла эти слова почти шепотом. Голос просто отказывался функционировать. Как? Как она что-то сказала? Разве время не застыло, а всё происходящее здесь — не картинка, которую она смотрит от скуки вечером, дома, в уюте, пока папа дремлет на диване? Она медленно повернула голову к Лукасу. Немного наклонила голову, не понимая: он вообще услышал её? — Лукас? Ей не нужно было видеть Дале, чтобы знать, что тот не отойдет, чтобы чувствовать, что он здесь ради неё, а не ради слияния с толпой зевак или ради очередной беседы. Он поднял её и начал вести к фольксвагену раньше, чем она успела внезапно расплакаться прямо здесь, на задних сиденьях полицейской машины, скорчившись от боли и от холода. Она шла, едва перебирая ногами, потупив глаза в землю. С длинного носа на землю закапали слёзы вместе с мелкими каплями воды. Сигри села на переднее сиденье, ухватила ремень, на автомате нащупала металлический выступ застежки. Даже тонкой преграды в виде лобового стекла, уже покрывшегося рябью моросящих капель, хватало, чтобы немного абстрагироваться от наружного мира. Не успел соцработник достать ключи, как девушка заговорила. — Т-ты можешь спросить у них, что произошло? — севшим, немного хрипящим голосом из-за стоящих в горле слёз спросила Ульсен. Она не поднимала взгляда от коробки передач, склонив голову к Дале. — Пожалуйста. Почему? Это из-за меня?

Лукас Дале.

Теперь эти глаза, полные скорби и непонимания, боли и какой-то глухого, затаённого мучения, были обращены к нему. В такие, пробирающие до глубины моменты, социальный работник сомневался: что вообще способен сделать человек для того, чтобы помочь кому-то справиться с такой ношей? Мгновения вроде этих сеяли в нём сомнения касательно того, что есть возможность вообще хоть что-то поменять. Ты не обратишь вспять время для того, чтобы душа ребёнка вдруг перестала быть травмированной. Сигри предстоит нести это с собой всю свою жизнь. — Идём, — негромко произнёс мужчина и помог школьнице выбраться из машины. Под ненасытными взглядами любопытствующих, они преодолели путь до фольксвагена и скрылись в автомобиле Дале так, словно это было последним из возможных убежищ для девочки, лишившийся родного дома по мановению полицейской ленты. Казалось, прошла вечность прежде, чем Лукас выпустил её из рук и передал в объятья ещё тёплого салона. Они не успели уехать, когда тихий стук капель о крышу автомобиля был дополнен таким же, едва различимым шелестом голоса Ульсен. — Что? Нет-нет-нет, Сигри, ни в коем случае. Не говори так. Ты здесь не при чём. «А что тогда? — Взгляд Аре, направленный в землю, снова мелькнул перед глазами. — Почему это происходит с ней?» Ладонь, лёгшая было на руль, осторожно коснулась плеча девушки. Дале поймал её взгляд и повторил то, что закладывал в уже прозвучавшие слова: — Ты ни в чём не виновата. И ничем этого не заслужила. Никто такого не заслуживает. Сигри, им ещё предстоит разобраться в том, что случилось. А тебе пока… тебе нужно хоть немного прийти в себя. Я… Телефон на приборной панели снова настойчиво сверкнул диодом. Это повторилось уже не впервые с тех пор, как они сели в машину. — Чёрт бы их… прости, это может быть что-то срочное, — с досадой, извиняясь пробормотал Лукас и взял смартфон в руки. Чёрные глаза пробежались по содержанию сообщения, а взгляд социального работника стал чуть более озадаченным и сосредоточенным. — Сигри, мне нужно знать: ты точно не заходила домой? В свою комнату? «Этого здесь не было, когда мы осматривали её спальню, расследуя исчезновение» — написал ленсман помимо всего прочего, приложив фотографию находки. Дале нажал на фото и показал то девушке. — Может быть ты запуталась из-за шока? Это точно не твоё? Бумажка, исписанная непонятными символами, говорила с тем, что было Сигри Ульсен на своём языке. «Я тоже этого хочу. Хочу то, что есть у тебя. Другие придут тоже. И тебя они тоже захотят. И я дам тебя им, если они выяснят, что ты теперь непослушная человеческая девочка. Но пока я дарю тебе подарок. Он тебя уже не узнает. Будь среди них, научись у них. У тех другие планы, но я хочу иного. Я приду, и ты поможешь мне, как я помог тебе. Как они проголодались… Ты стала первой.»

Сигри Ульсен.

— Чёрт бы их… прости, это может быть что-то срочное. Сигри только и кивнула еле заметно. Она опустила веки и позволила себе не так много — всего секунду, в которую застывшие на ресницах слёзы капнули на щёки. Секунду, потраченную на глубокий вдох и выдох настолько долгий, что, казалось, лёгкие вжались в позвоночник. Из-за влажности снаружи всё лицо девушки было мокрым. И не было заметно, что пролёгшие от глаз до уголков бледных губ солёные дорожки уже начинали высыхать. Кому-то снаружи, может быть, стало легче — она забрала столько, сколько смогла. И потому уже устала. Не открывая глаз и не шевелясь, Сигри потянулась к Дале, прозрачные пальцы легли на плечи, белые губы втянули воздух рядом с соцработником. От него тянуло напряжением, но под сухой коркой было искреннее беспокойство за подопечную. Ещё чуть-чуть. Чуть-чуть, Дале, ей так холодно без… — Сигри, мне нужно знать: ты точно не заходила домой? В свою комнату? Ульсен тихо вопросительно мыкнула, заставляя себя разлепить глаза и взять в руки телефон. Голова слегка склонилась набок, светлые глаза замерли, смотря в одну точку. Пиксели на экране телефона дрогнули, искажая картинку, но не для глаз Лукаса была эта трансформация. Сигри, кажется, и дыхание затаила. На доли секунды вдруг размылась граница между и без того блёклой радужкой и глазным яблоком, превращая глаза в бездонные белые омуты, но вот снова миг — и она смаргивает слёзы, в которых всего лишь бликнул яркий свет экрана. Олень поводит носом. Мелкие капли влаги застыли на короткой шерсти. Неподвижные влажные, глубокие глаза застыли, уши слегка подрагивают, улавливая малейшие звуки. Холодный влажный туман стелется по чёрной земле Хандаргевидда. Где-то в самом сердце тумана возникает сияние. Сначала блёклое, будто просыпаются светлячки. Но оно становится ярче и ярче. В следующую секунду зверь уже резко отскакивает в сторону одним грациозным движением и несётся прочь, оставляя за собой оглушительный в ночной темноте леса треск веток. Свет не вспыхивает, он гаснет так же медленно, как и вышел из-под земли. Утром холодные светлые лучи уже не пригреют молодую поросль на этом месте — незримая злость к тому, кто украл е г о добычу по праву, химическим запахом выжгла всё живое. И это тоже был не подарок. Это кража. Кража чего-то, чего у неё — у них — никогда и не было. Она не станет убегать. Она взяла своё по праву. Они могут приходить. Но она не отдаст ничего. Больше никого в этом городе она не отдаст. Пальцы школьницы дрогнули, роняя телефон на колени. Сигри снаружи казалась задумавшейся на мгновение. — Впервые вижу. Аккуратно подняв телефон из складок розовой ткани, она отдала его Дале и вытерла глаза тыльной стороной ладони. После чего подняла взгляд на соцработника. На её лице читалась только усталость и своего рода опустошенность. У неё уже просто не было сил противиться новым проблемам. И то ли мольба, то ли надежда, обращенная на Лукаса. Он всегда помогал, разве он и в этот раз не спасет её от самой себя? — Куда мы едем?

***

На мгновение он решил, что она упадёт следом за мобильником. Захотелось обхватить её руками для того, чтобы поддержать, когда школьница, не выдержав прошедших событий, наконец, свалится без чувств. Дале слегка дёрнулся, но упал только телефон, да и тот только для того, чтобы быть вновь поднятым и переданным владельцу. Мужчина осторожно перенял смартфон у Сигри и положил тот обратно на приборную панель, отправив Аре в ответ короткое «это не её». Тихо заурчал двигатель. Хватит с них на сегодня. С неё хватит. Лукас решительно переключил передачу и осмотрелся, начав выезжать на дорогу. Он твёрдо решил увезти её подальше от этого места, тщетно тешась надеждой, что как только то окажется далеко позади, ей станет легче. — Ко мне. Мы едем ко мне, Сигри. Ты поживёшь там… Сколько? Чёрт возьми, сколько? До каких пор? И что будет дальше? Ты можешь внести хоть немного определённости в ту разруху, в которую превратилась её жизнь? — Madre de tu dios, — выдохнул он. — Некоторое время. Не будем загадывать наперёд. — Дале замолчал и поморщился, глядя сквозь лобовое стекло, активно марающееся дождевыми каплями, на полупустую дорогу. Как и многих в городе, его слегка мутило ещё со вчерашнего дня. Однако не только это стало причиной для несколько болезненной, виноватой гримасы. Во взгляде, обращенном к Лукасу, читалась робкая надежда. Трудно обрадоваться, когда тебе молчат о том, что вряд ли в ближайшее время ты сможешь вернуться в какой-никакой, хороший или плохой, но родной дом. — Прости, что я не смог прийти в больницу. Я не думал, что тебя выпишут так рано — хотя я, безусловно, рад, что это случилось — а последняя пара дней… Словом, было много всего. Мужчина хмыкнул, а затем перевёл взгляд на Ульсен. Его уколола вина: много всего? Посиделки с Торсеном в баре, например? Или время, проведённое с дочерью за сбором шишек? — Может, оно к лучшему. Мне было немного не до гостей тогда. Не из-за самочувствия, а знаешь… — та же заминка, на которой Лукас, не найдя ответа, помянул Господа. А Сигри слегка пожала плечами и прерывисто выдохнула. — Я могу связаться с Теей, если хочешь. В такое время никто бы не отказался от друга, да? Если ты, конечно, не хочешь побыть одна. Он смотрел на неё с искренним участием, и был так поглощён заботой об этой девушке, что пропустил смену света. Позади Фольксвагена раздался отрезвляющий гудок, вынудив Лукаса снова обратить внимание на дорогу и дать газу. Сигри слегка приоткрыла губы, будто собираясь задать вопрос, но Дале сам себя резво перебил. Девушка только склонила голову. — Я не знаю. Столько всего сразу вместилось в эти короткие три слова. Невооруженным глазом было видно, что Ульсен настолько в смятении, что не может дать ответа даже самой себе, не то что Лукасу. Она пребывала в том состоянии, где легче отмахнуться и вымученно, немного неловко улыбнуться, не найдя нужных слов, потому что сейчас куда лучше без них. Она прислонилась виском к прохладному стеклу и вдруг поняла, что от слёз становится жарко. — Что бы ты делал? — внезапно негромко спросила Ульсен, нарочно или не очень смотря в боковое зеркало, а не в глаза Дале. Кажется, он поступал так из вины — она чувствовала её отголосок, лежащий на сердце мужчины неорганическим предметом. Оборотная сторона бессильного, выматывающего сочувствия. — Я… Я просто не знаю, что делать. Я бы пошла сейчас в школу, но там… Они тоже не знают, что делать. Будет ещё хуже. Но одной… Я просто… «Не вынесу, если останусь с этим один на один» — прозвучало в слегка дрогнувших под конец интонациях и сглатывании комка в горле. — Если бы существовал Falck, только для таких случаев, как этот, — внезапно ссутуленные плечи Сигри слегка дрогнули, и против её воли губы расплылись в улыбке. Совсем невесёлой улыбке, возникшей в противовес всему тому отчаянию, в котором она уже начинала захлебываться. Но продолжала барахтаться. Сухой отрывистый смешок — будто поперхнулась чем-то, захлёстывающим изнутри. В Дале вдруг проснулась твёрдая решимость дать ей почву под ногами. Её нужда в чём-то подобном окончательно расставила всё на свои места и переполнила социального работника уверенностью. — Сделаем так, — прочистил он горло и взглянул на Сигри. Любой намёк на растерянность вдруг окончательно испарился из его мягкого голоса. — Сейчас мы займёмся обустройством твоей комнаты. Тебе нельзя брать ничего из того, что осталось дома, но я уверен, у меня в коробках найдётся что-нибудь типа канцелярии, зарядки для телефона… Чёрт, при необходимости, я уверен, можно докопаться и до резинок для волос. Наверняка завалилось что-то из вещей Тины… — Он начал активно жестикулировать левой рукой и бодро продолжил рассуждение, параллельно тому, как выкрутил руль и повёл машину в горку. — Одежду, я думаю, тоже смогу тебе найти. Это вариант временный и, конечно, не идеальный, но всё это только на первое время. Пара флисовых рубашек и дело в шляпе — никто и не заметит разницы, такое сейчас, вроде как, в моде. Разберём коробки, подыщем тебе вещи, я что-нибудь приготовлю на ужин или, если хочешь, можем заехать в магазин и накупить каких-нибудь полуфабрикатов. А потом, когда тебе надоест компания человека, который только недавно разобрался в том, как в Инстаграме добавлять истории, мы можем обратиться к Тее. Но ты точно, — добавил он, как отрезал, — определённо, слышишь меня? не будешь одна. Выдав этот развёрнутый пересказ плана действий, мужчина перевёл взгляд на школьницу, сидящую рядом, и приподнял брови так, будто места для споров попросту не оставалось. И это была не настойчивость человека, решившего, что всё будет так, как он скажет — вовсе нет. То было простое и решительное следование к одной единственной цели: позаботиться о Сигри. Разница выражалась всего-лишь теплом во взгляде чёрных глаз. — Надеюсь тебе этот план нравится также, как и мне. Он улыбнулся ей, приподняв уголок губ и оголив половину зубов. За своими мыслями и описанием грядущего, Лукас даже и не подумал о том, что, по сути, открыто заявил Ульсен о переезде — о чём в принципе семья Дале решила пока не распространяться. Ну и бог бы с ним. В конце концов, ей вот-вот предстояло увидеть всё своими глазами. Он не собирался делать из этого трагедию. Слишком много их было в последнее время и без его семейной истории.