Малой кровью

– Мне нужно больше алчности, – сказал демон. – Иначе его никак не сдержать. Или нарушь свои табу, или он тобой овладеет. Выбирать тебе. Опять выбирать. Курето катастрофически устал принимать решения. А в последнее время это приходилось делать быстро. На то, чтобы умерить звон в голове и привести мысли в подобие порядка, ушла целая вечность. На то, чтобы выпрямиться – ещё одна. Искушение. Искушение. Поддаться искушению. Какому? Скольким? Какой ценой? – Эй, Раймейки. Что это должно быть? Чего тебе будет достаточно? Надтреснутый от напряжения смешок отдался мурашками. – Если я подскажу, ты мне не доверишься. И правильно сделаешь: я назову то, что непременно позволит мне подчинить твою волю. Так что… не знаю. У тебя их полно, границ этих. Ломай, какую хочешь. Ты слишком много себе запрещал. Слишком много. Слишком много. Слишком много нужно сделать. – Что нужно сделать? – пробормотал Курето, взъерошивая волосы. – Что же я должен сделать?.. Он чувствовал на себе встревоженный взгляд Аой, чувствовал тяжесть очередного выбора на плечах. В любой ситуации есть путь наименьшего сопротивления. Торг с самим собой установит цену, которая устроит обе стороны. Среднее арифметическое – что-то между «отпустить контроль» и «устоять на ногах». Что-то, что не жалко… – Выдвигаемся. – Выдвигаемся?.. – встрепенулась Аой. – В Синдзюку, – Курето поднялся с земли. – Планы требуют корректировки. * * * Сейширо этого ждал. С момента, как громоздкая дверь намертво вросла в проём, он каждый день ждал, что за ним придут. Правда, мысленно он рисовал неприметную фигуру безымянного солдата, посланника от отца, по чьему приказу его наконец вытащат из проклятой камеры. Чего он не ждал – так это увидеть в контражуре того, кто имел наглость заточить его сюда. Едва Курето переступил порог, стальная створка за его спиной с гулким стуком обрубила внешнему миру просунутую лучом света руку. Трижды щёлкнул замок. Это… мало походило на амнистию. – Ага, притащился-таки! – вместо приветствия бросил Сейширо, не трудясь вставать с койки. Разве что отлип от стены, на которую опирался. Подался вперёд для внушительности. – Я надеюсь, ты подготовил исчерпывающие объяснения своим выходкам, – продолжил он, пользуясь ответным молчанием. – Потому что простых извинений будет недостаточно. Ты нарушил прямой приказ и… Но тут он запнулся, потому что Курето поднял на него глаза – и от тяжести его взгляда всё внутри словно размазало в кашу. В горле мгновенно пересохло, и Сейширо с трудом заставил себя вдохнуть. На него смотрел кто угодно, только не брат. Да и держался этот кто-то не уверенно ровно, а чуть согнувшись, словно под невидимым грузом. В густой темноте его полуприкрытых глаз вязко клокотала угроза. Не ярость и не ненависть. Разрушительная, неумолимая сила. – Я рад, что тебе хватило ума заткнуться самому, – Курето ронял слова неторопливо, словно камни под ноги заключённому. – Не хотелось начинать семейное воссоединение с отрезания твоего языка. Он сделал несколько шагов навстречу, и чем ближе он подходил, тем сильнее Сейширо хотелось вжаться обратно в стену. А ещё лучше и вовсе врасти в неё – только бы уйти от душащей ауры, расползавшейся во все стороны от того, что пряталось под личиной его брата. – П-почему дверь опять заперли? – нетвёрдо выдавил он, силясь сохранить напускную злость. – Ты разве не пришёл освободить меня? Отец наверняка устроил тебе знатную головомойку – и поделом!.. – Отец, – перебил его Курето, – передал мне главенство над родом Хиираги. Вместе с этим я наследую армию. И, вероятно, тебя. От этих слов Сейширо окончательно смешался. Каждая следующая фраза только добавляла вопросов. И ужаса, предательски расцветающего в груди. – Что… т-ты несёшь? – упавшим голосом проговорил он. – Далековато ты зашёл со своими шуточками. – А где ты видишь шутку? – невозмутимо переспросил Курето. – Ты добровольно избрал себе положение вещи в руках отца, генерала Имперской Демонической Армии Японии, – звание он озвучил, нарочито копируя благоговейные интонации брата. – Таким образом, теперь распоряжаться тобой будет новый генерал. Он стоит прямо перед тобой, к слову. Тебе следовало хотя бы подняться в знак почтения. Или оковы тяжеловаты? Он склонил голову вбок, бросив презрительный взгляд на кандалы, скрепившие запястья Сейширо. Ещё одна цепь тянулась от стены к его ноге. Курето прекрасно знал, как задевала брата эта унизительная «превентивная мера». Унизительная. Именно так. Он пришёл сюда, чтобы насладиться чужим унижением. Напоить им демона сполна. – Я тебя не понимаю, Курето, – процедил Сейширо, зябко передёрнув плечами под его пристальным взором. – Что это значит? Что случилось с отцом?! Курето промолчал. Его улыбка – едва заметная, самыми уголками губ, – казалась страшнее гримасы гнева. При взгляде на неё Сейширо похолодел. – Что ты сделал с отцом?! – вскричал он, вскочив на ноги. Как следует замахнуться ему помешали оковы, и Курето легко перехватил его вскинутые руки. – Я убил его, Сейширо, – отчеканил он. Сухо. Непринуждённо. – Я убил его. Кровь с шумом ударила в уши. На мгновение Курето потерял контроль над дыханием. Именно так. Он пришёл сюда, чтобы насладиться чужой смертью. Напоить ей демона сполна. – И ты… – голос поддался не сразу, прозвучал неестественно глухо, отчего, должно быть, Сейширо пробрал мороз, – будешь следующим. Если не перестанешь вести себя, как последний болван. Видишь, я даже надеюсь на тебя. Под конец с тоном удалось совладать, доведя его до человеческого. Может, эти метания подействовали на Сейширо ещё сильнее: он отшатнулся, болезненно бледный, и чуть не запнулся об угол койки. Губы его дрожали, дрожали пальцы вытянутых в защитном жесте рук. – Что… ты такое? – выдохнул он, не сводя с брата глаз. – Н-наманари? Не подходи ко мне! Курето только повёл плечом. От чужого страха кружилась голова. Он чувствовал себя пьяным, чувствовал, как искушение вливалось в его тело с каждым вздохом, с каждым взглядом на избранную жертву. Что ему следовало сделать? Переломить ей хрупкую гордость или хребет? Желание накатывало горячими волнами, где-то внутри стучало ритмичное неистовое «давай, давай, давай». Раймейки скреблась в его сердце от предвкушения. Стало быть, ей хватит. Хватит любого из двух. Чёрт возьми, неужели, опять выбирать? – Я не наманари, – сказал наконец Курето. – Но вот-вот стану кое-чем похуже. На меня пало проклятие, которое наш род несёт на себе не одно поколение. Поддаваться ему я не намерен. И поэтому я дарю тебе шанс в кои-то веки побыть полезным. И даже больше: я позволю тебе самому выбрать, как именно. – Я не верю ни единому твоему слову! – похоже, оцепенение спало, и Сейширо перешёл в наступление. Или активную оборону. – Не приближайся! Демон ты или человек, я не подпущу тебя! – Уймись, – выдохнул Курето. И обнажил меч. Лезвие легко рассекло разделявшее их расстояние, замерло у самого горла. Ещё только рывок… один короткий рывок… Курето упрямо удержал руку на месте. Ты тоже уймись, демон. Даже если искажённое паникой лицо брата вызывало такое удовольствие. Даже если вопреки безупречному самообладанию всегда подмывало дать сдачи. Даже если стоило невероятных усилий терпеть это отродье все прошедшие годы подле себя. – Слушай меня внимательно, – с расстановкой произнёс Курето. – Ты станешь катализатором для моего демона. Использовав тебя, я позволю ей получить столько силы, сколько нужно, чтобы подавить проклятие. Тебе я даю право определить свою судьбу. Я собираюсь убить тебя. Или запятнать позором, от которого ты не отмоешься. Мне всю жизнь равно хотелось как снести тебе голову, так и сбить с тебя спесь. Так что решай: дать мне овладеть тобой или расстаться с жизнью быстро и почти достойно. На Сейширо было приятно смотреть. Беспомощный, жалкий – как и всегда, но теперь настолько явственно, – он и впрямь вызывал тёмные, глубокие чувства. Курето и забыть успел, как ощущается лишённый контроля резонанс с демоном. Как много лет прошло в броне собственных запретов?.. – К-курето… – одними губами прошептал Сейширо, но тот оборвал его, сдвинув лезвие ближе к шее: – Выбирай. В камере было темно, и всё же он сумел разглядеть, как влажно заблестели широко распахнутые глаза. Если бы отчаяние можно было собрать в человеческую фигуру, оно наверняка выглядело бы так же. Отчаяние сквозило в прерывистых выдохах, пронизывало сжавшееся от напряжения и дрожи тело. Отчаяние, горькое и бледное, источали через силу выдавленные слова. – Я… не хочу умирать… Курето улыбнулся. Разумеется. Он зря тешил себя надеждой на иной ответ. – Я даже не сомневался, – сказал он, не торопясь убирать меч. – Такой мусор, как ты, не найдёт в себе сил воспользоваться, возможно, единственным шансом умереть с честью. Ну… – он одним шагом приблизился к Сейширо, сместил лезвие, продолжая держать его опасно близко. И, схватив за отворот мундира, дёрнул к себе. Он не почувствовал прикосновения к губам. Он вообще перестал на мгновение чувствовать что бы то ни было снаружи. Внутри у него точно разорвался снаряд – хохот Раймейки потонул в треске молний. «Ещё, ещё, ещё», – грохотало в груди. Ещё… Курето вернул меч в ножны, подхватил Сейширо под затылок и притянул ближе. Разомкнуть чужие губы вышло легко: эффект неожиданности работал исправно. Только спустя несколько секунд он ощутил, как зубы царапнули по его языку. Со сдавленным воем Сейширо оттолкнул его и зажал рот ладонью. В глазах его растерянность мешалась с омерзением. – Отвратительно! – выкрикнул он, давясь словами. – П-прекрати это! Курето, ты спятил?! – Не возникай, – тот попытался ухватить его за плечо, но Сейширо вывернулся, загородился руками. – Нет! Не смей! – забормотал он. – Ты не можешь… ты… И задохнулся, переломленный пополам ударом в живот. Вцепившаяся в волосы ладонь не позволила осесть на пол, рывком заставила разогнуться. Курето ударил ещё раз – наотмашь по лицу. Процедил: – Забываешься. И толкнул его вниз. Сейширо рухнул как побитый, стукнулся лопатками о стену, но даже не почувствовал. Курето подступил вплотную, склонился к нему, упершись коленом в край койки между его ног. С кандалами сладить было легче – цепь дважды обернулась вкруг его кулака, и пленник потерял возможность обороняться. Схватить его за горло, сдавить побольнее уже не составило труда. – Хоть раз веди себя, как подобает, – негромко приказал Курето. – Выбор ты уже сделал. Малодушный, постыдный выбор. Так сноси последствия хотя бы с подобием достоинства. Он знал, что Сейширо не выдержит. Знал, что горечь позора выжжет его изнутри, что он потратит не одну лихорадочную бессонную ночь на попытку заглушить воспоминания. Если бы Курето действительно верил в оставшиеся в нём отголоски достоинства, он бы предположил, что тот покончит с собой. Но Сейширо не хватит и на это. В нём поселится непреодолимый страх перед братом, который вытравит даже помыслы вести себя вызывающе. При Курето он станет незаметнее тени. Каким и должен быть. Давно пора было поставить его на место – и прибить гвоздями. – Лицом к стене. Курето отступил на шаг, позволил ему подняться. Схватив за плечо, развернул спиной к себе и уткнул в стену, заставив опуститься на койку коленями. Злорадная мысль мелькнула в сознании: как иронично, что на Сейширо именно форма. Унижение пропитает и её. Предмет гордости превратится в клеймо позора. Запустив руку под откинутый отворот мундира, Курето нащупал фамильную эмблему. С усмешкой сжал её в кулаке. Что там говорил отец про рождённых под именем Хиираги, кому нет нужды смешиваться с другими? Забавная вышла интерпретация. Ремень поддался легко, кожа под пальцами покрылась мурашками. Сквозь перчатки Курето этого не чувствовал – просто знал. Ах да, перчатки… Разок можно было и поступиться принципами, дать братцу почувствовать прямое прикосновение. Эдакий утешительный приз. – Смотри не кусайся, – предупредил Курето, обнажая одну руку. – Зубы тебе, я думаю, ещё нужны. Сейширо хотел было обернуться, но ответ опередил вопрос: чужая ладонь прижалась к его губам. Красноречивее некуда. Рефлекторная попытка отстраниться не увенчалась успехом – Курето удержал его голову и сумел протолкнуть пальцы по костяшки. Больше он не приказывал, вообще ни слова не говорил. Но Сейширо с отвращением догадывался, что от него хотели. Стало быть, жалеть его не будут. Если смерть оказалась бы лёгкой и мгновенной, то жизнь выкупать приходилось высокой ценой. Мучительно медленной будет расплата. Мучительно медленно пальцы скользили по языку, то толкаясь глубже в глотку, то проходясь по самым губам. Мучительно медленно стиралось горьковатое послевкусие. Мучительно медленно Курето стягивал с него одежду. Мучительно медленно… Пришлось вжаться лбом в холодный камень, чтобы хоть как-то отвлечься. Но камень быстро теплел – быстро теплели внутри влажные пальцы. Хуже всего было от этого тепла, тошнотворного тепла чужого тела. И не в боли было дело – в движении. В упругом, неспешном, неотвратимом. Сейширо почувствовал, как его начало мутить, и со всей силы прикусил свою ладонь. К двум пальцам добавился третий. Нет, цена не такая уж высокая. Если подумать, жизнь всё равно дороже получаса жестокого кошмара. Это можно терпеть. С этим можно справиться. Бывают вещи и хуже. И следом четвёртый. Об этом никто не узнает. Курето не станет вредить самому себе. Это слишком даже для него. А если между ними – то не страшно. Если между ними, то удастся забыть. Удастся жить дальше. Лишь бы жить... Повыше лопаток вонзились острые края металлического полумесяца. Вонзилась в тело острая рвущая боль. Хриплый выдох резанул по горлу. На раскушенных губах выступила кровь, но стон удалось сдержать. Кровь – это тоже невысокая цена. Не жалко искусать язык, щёки в мясо, если это поможет справляться с голосом. Не жалко превратить следы от зубов на руке в синяки. Только бы не дать брату насладиться властью до конца. Крепкая рука вцепилась в торчащие пряди, натянула так, что пришлось запрокинуть голову. Не прекращая коротких глубоких движений, Курето наклонился к нему. – Надо же, – шепнул он с издёвкой, – ты умеешь быть тихим? Не думал, что ты заткнёшься именно теперь, когда твой голос в кои-то веки был бы уместен. Сейширо промолчал. Из упрямства. И потому что с каждым толчком держаться становилось всё труднее. Колени начинали саднить, и даже ткань брюк не облегчала трение о жёсткую койку. Цепи тянули вниз, руки ныли, и пальцы соскальзывали со стёсанных камней. Кулак в волосах делу не помогал. Должно быть, Курето об этом догадывался, потому как вдруг дёрнул пряди на себя и вместе с тем рывком вошёл до упора. Сейширо выгнулся, простреленный болью насквозь, и сдавленный всхлип всё-таки сорвался с его губ. – Знаешь, а мне даже нравится, – коротко рассмеялся Курето. – Можешь расплакаться – героической стойкостью ты лучше себе не сделаешь. – Заткнись! – выкрикнул Сейширо и уронил голову. Слёзы и правда душили его, жгли глаза и угрожали потечь по щекам. От них злоба, вложенная в слова до последней капли, притупилась и прозвучала горечью на грани с обидой. Нет, как бы он ни старался бороться хотя бы внутренне, его ломали – и ломали нещадно. Брат как всегда добивался своего. Брат всегда добивался своего. И теперь добился. Чужие руки сместились с бёдер и крест-накрест легли ему на грудь. Курето прижал его к стене, дважды толкнулся и замер, уткнувшись лбом ему в затылок. Крупная дрожь передалась между телами как по цепи. Запоздало, заторможенно Сейширо вслушался в глухие надрывные выдохи – и понял: это его. И всхлипы тоже его. И слёзы бессилия – тоже… – Будь ты проклят!.. – горячо прошептал он, пряча пылающее лицо в ладони. Тихий смешок раздался над его ухом. Курето легонько мазнул щекой по его виску и выдохнул: – Я проклят. Камеру затопила тишина. Не хотелось нарушать её ни единым звуком, потому Курето приводил себя в порядок молча, с особой осторожностью – чтобы ткань не шуршала, чтобы пряжка не звякала. Монотонный шум в голове стих, Раймейки угомонилась, и отзвуки постороннего голоса, эхом разносившиеся по сознанию, больше не терзали его. Значит, такова была обратная сторона отпущенного контроля? Зависть к Ичиносэ стала чуточку сильнее. Штиль после шторма был упоительным, незнакомым ощущением. Чугунные оковы одержимости спали, тело казалось непривычно свободным, почти невесомым. ...всегда ли он дышал так легко? Всегда ли он дышал? – Ты довольна, Раймейки? – спросил он на всякий случай. – Этого хватит? Ответом ему была волна удовлетворённого смеха. Ох, она никогда не думала, что ей доведётся испытать такой мощный всплеск необузданной алчности. Не с Курето. Но выходит, даже железный командир был способен поддаваться соблазнам... – Замолчи, – беззлобно бросил он. – Это всё только ради большего контроля. Делай свою работу. – Значит, это правда... Слабый смешок раздался у него за спиной. Курето обернулся. Сейширо полулежал, откинувшись на стену. Почти та же поза, в которой он встречал посетителя. Разве что теперь он был больше похож на разбитый манекен, чем на зверя в клетке. – Ты использовал меня, чтобы накормить демона, – он снова надломленно рассмеялся. – Я тебе так и сказал, – бесстрастно отозвался Курето. – Что ещё делать с инструментом, как не использовать его? – Ты теперь главный, да? – Сейширо поймал его взгляд: глаза Курето были карими – как прежде. Спокойные карие глаза. Ни искры, ни тени. – Я. – Стало быть, – Сейширо окинул взором камеру, – я здесь надолго. Инструменты ты хранишь на складах. – Нет, – задумчиво произнёс Курето. – Нет смысла держать тебя здесь. Если не будешь мешаться, я дам тебе свободу и сохраню звание. – Так просто? После того, что ты сделал? Курето даже усмехнулся от неожиданности. Неужели эта пыль ещё смела думать, что представляет угрозу? Или... нет, это был блеф. Причём, для себя самого в большей степени. – Разумеется, – сказал Курето. – Будем считать это твоей присягой. И, не добавив больше ни слова, он покинул камеру. Аой наверняка уже ждала его с рапортом, а Гурен и Шинья должны были выдвинуться ему навстречу. Свержение отца являлось никак не концом всех бед, а только началом больших. Вряд ли искушение было такого порядка, чтобы полностью избавиться от проклятия. Значит, времени было в обрез. И не на болтовню с арестантами его следовало тратить.