А ты умеешь хранить секреты?

1. Конечно, у меня есть секреты. Еще бы! У каждого имеется хоть парочка секретов. Совершенно нормальное явление. Уверен, что у меня их не больше, чем у любого другого. Я имею в виду не глобальные, эпохальные секреты. Не типа того «президент-задумал-бомбить-Японию-и-только-Уилл-Смит-способен-спасти-мир». Всего лишь обычные, банальные, маленькие секреты. Вроде тех, что я могу перечислить с ходу и наугад, не слишком копаясь в памяти: 1. Моя сумочка от Кейт Спейд — подделка. 2. Я люблю сладкий херес — самый отстойный напиток во Вселенной. 3. Понятия не имею, за что ратует НАТО. И вообще что это такое. 4. Мой вес 59 килограмм, а не 52, как считает мой бойфренд Юнги. 5. Я всегда считал, что Юнги чем-то смахивает на Кена. Того самого, приятеля Барби. 6. Иногда, прямо в момент страсти в постели, меня так и подмывает рассмеяться. 7. Я лишился девственности с Ким Намджуном в спальне для гостей, пока мама и папа внизу смотрели по телевизору «Бен Гура». 8. Я уже выпил вино, которое отец велел мне хранить двадцать лет. 9. Сэмми, золотая рыбка моих родителей, совсем не та самая золотая рыбка, за которой папа и мама просили меня присмотреть, когда уезжали в Египет. 10. Когда моя сослуживица Артемис доводит меня до белого каления, я порчу ее растение апельсиновым соком (то есть фактически каждый день). 11. Однажды мне приснился совершенно бредовый эротический сон насчет Тэхена, мой сосед по квартире. 12. Мои стринги врезаются в кожу. 13. В глубине души я всегда свято верил, что отличаюсь от окружающих, что не такой, как все, и что вот-вот, прямо за углом, меня ждет новая, волнующая жизнь. 14. Понятия не имею, о чем распространяется этот тип в сером костюме. 15. И вообще напрочь забыл его имя. А ведь впервые я увидел его всего десять минут назад. — Мы верим в созидательные союзы, построенные по законам логистики, — дребезжит он гнусавым, монотонным голосом, — и стараемся не отступать от них. — Да, конечно, — жизнерадостно киваю я, словно призывая всех и каждого поддержать оратора. «Логистика». Это еще что за штука? О Боже! Что, если меня спросят? Не дури, Чимин. С чего это они вдруг потребуют объяснить, что означает слово «логистика», меня, такого же специалиста по маркетингу? Да я просто по определению обязан знать подобные вещи. Но если в разговоре еще раз всплывет это слово, я тут же сменю тему. Или скажу, что я лучше разбираюсь в постлогике, или придумаю еще что-нибудь в этом роде. Сейчас самое главное выглядеть уверенно и деловито. Уж это я смогу. Раз мне выпал такой редкий шанс, я его не профукаю. Я сижу в офисе штаб-квартиры «Глен ойл» в Глазго и любуюсь своим отражением в оконном стекле. Выгляжу я классно — просто топ-бизнесмен. Волосы распрямлены, в ушах скромные серьги, в точности как советуют носить в статьях «Как-получить-престижную-работу», и еще на мне шикарный новый костюм. (Вернее, практически новый. Я купил его в благотворительном магазине, пришил пуговицу взамен потерянной, так что ни в жизнь не отличить!) Здесь я представляю «Пэнтер корпорейшн», то есть фирму, где работаю. Это совещание должно окончательно узаконить соглашение о продвижении на рынок нового клюквенного энергетического напитка «Пэнтер прайм» между нашей фирмой и «Глен ойл», и я только сегодня специально прилетел из Лондона, за счет компании, конечно. Как только я появился, маркетинговые типы из «Глен ойл» затеяли одну из своих длинных выпендрежных «кто-путешествовал-больше» бесед о воздушных милях и новом ночном рейсе в Вашингтон. Я тоже принялся врать, и, по-моему, вполне убедительно, если не считать того, что заявил, будто летал в Оттаву на «конкорде». Прозвучало это солидно, хотя позже оказалось, что «конкорд» не летает в Оттаву. Но, по правде говоря, мне впервые пришлось путешествовать куда-то по делам. О’кей. Если уж совсем честно, это первая сделка, в которой я участвую. Точка. Одиннадцать месяцев я проработал в «Пэнтер корпорейшн» стажером службы маркетинга, и до этих пор мне всего-навсего милостиво позволяли распечатывать копии документов, оповещать других сотрудников о совещаниях, сгонять за сандвичами и брать вещи босса из химчистки. Так что сегодняшнее задание — что-то вроде большого прорыва. Я питаю крохотную тайную надежду, что, если все пройдет хорошо, меня, возможно, и повысят. Объявление насчет моей вакансии гласило: «Возможность повышения по истечении года», а в понедельник у меня ежегодная аттестация, которую обычно проводит мой босс Хосок. Я просмотрел раздел «Аттестации» в руководстве для служащих компании, и там было сказано, что это «идеальная возможность для обсуждения вероятных перспектив карьерного роста». Карьерный рост! При мысли об этом я ощущаю в груди знакомый укол самолюбия. Все же покажу отцу, что я не совсем уже конченый неудачник. И маме. И Лиззи. Представляете, заявляюсь я домой и этак небрежно бросаю: «Кстати, меня повысили. Теперь я полноправный специалист по маркетингу». Пак Чимин, руководитель службы маркетинга. Пак Чимин, старший вице-президент, служба маркетинга. Если сегодня все пройдет как надо. Хосок сказал, что условия сделки обговорены, все улажено и мне остается только кивать, пожимать руки, а на такое способна даже я. И пока, похоже, волноваться нет причин. Конечно, я действительно не врубаюсь в смысл их рассуждений, то есть не понимаю примерно девяносто процентов того, что здесь говорится. Впрочем, я не понимал ровно столько же французских слов на устном выпускном экзамене в школе и все же получил В. — Смена марки… анализ… рентабельность… Мужчина в сером костюме все еще нудит по поводу неизвестно чего. Я, по возможности незаметно, подвигаю ноготком его визитку и вытягиваю шею. Дуг Гамильтон. Ну да, верно. О’кей, это я вполне могу запомнить. Дуг. Дуга. Легко. Я представляю тонкую дужку сережки. Вместе с «гам». Шум-гам… который утонул в… или… и… Нет, лучше просто записать. Я записываю в блокноте: «Смена марки», «Дуг Гамильтон» — и неловко ерзаю на стуле. Господи, до чего же трусики неудобные! Черт, стринги даже в лучшем случае нельзя назвать слишком удобными, но эти просто кошмар. Вообще-то это вполне естественно, ведь они на два размера меньше, чем нужно. Их же покупал Юнги. Он и сказал продавщице, что я вешу 52 килограмма. Вот она и решила, что у меня должен быть 40 размер. 40! (Лично я считаю, что это она от злости. Должно быть, догадалась, что я приврал.) Представьте: сочельник, мы обмениваемся подарками, я разворачиваю свой и вижу шикарные светло-розовые шелковые трусики. 40 размера. И у меня, в сущности, два выхода. 1. Честно признаться: «Видишь ли, они мне малы. У меня скорее 44. И кстати: я, в общем, вешу не 52 килограмма». Или… 2. Втиснуть себя в трусики. Впрочем, последнее оказалось не так уж и трудно. Красные рубцы на коже почти не были видны… потом. И это означало одно: придется быстренько срезать с одежды все этикетки, чтобы Юнги ни о чем не пронюхал. Стоит ли говорить, что после этого я почти не носил его роскошный подарок. Но стоит мне увидеть стринги в комоде, такие шикарные и дорогие, как я думаю: «Да брось, не могут же они быть такими уж тесными», — и каким-то образом впихиваюсь в них. Сегодня утром, в очередной раз проделав эту процедуру, я даже решил, что, должно быть, похудел, поскольку особого неудобства не ощутил. Уж такой я оптимистичный кретин. — …к сожалению, поскольку сменамарки… иная концепция… новый подход… переоценка политики… чувствуем, что нам необходимо рассмотреть альтернативную деятельность… До этой минуты я только сидел и кивал. воображая, что все идет как по маслу. Плевое дело эти бизнес-совещания. Но голос Дуга Гамильтона постепенно начинал проникать в подсознание. Что он там бормочет? — …два совершенно различных продукта… становятся несовместимыми… Что там насчет несовместимости? Что там насчет переоценки политики? И тут мне становится как-то тревожно. А вдруг это не просто треп? Может, он на самом деле что-то дельное говорит? Быстро, быстро, слушай. — Мы ценим функциональное и продуктивное партнерство, так много давшее в прошлом и «Пэнтер», и «Глен ойл», — продолжает Дуг Гамильтон. — Но все мы согласны с тем неоспоримым фактом, что последнее время фирмы избрали различные направления. Различные направления? Так он об этом толковал все время? У меня в желудке что-то сжимается. Потом дергается. Не может же он… Неужели он пытается уклониться от сделки? — Простите, Дуг, — вмешиваюсь я с самым непринужденным видом. — Поверьте, я крайне внимательно следил за ходом вашей мысли… — Следует дружелюбная «мы-профессионалы-должны-держаться-вместе» улыбка. — …но не могли бы вы… еще раз изложить ситуацию, для большей ясности? «Только на обычном английском», — мысленно умоляю его я. Дуг Гамильтон и второй тип переглядываются. — Видите ли, нам не слишком нравится ваша ориентация. — Моя ориентация? — в панике переспрашиваю я. — Ориентация марки продукта, — поясняет он, взирая на меня с несколько странным видом. — Как я уже объяснял, мы в «Глен ойл» изменяем марку и видим наш новый имидж другим. Продукт, который мы продвигаем, должен быть «ухаживающим за машиной», можно сказать, должен беречь ее. Я, конечно, имею в виду бензин. Этому и соответствует наш новый логотип с нарциссами. И мы считаем, что «Пэнтер прайм», с его упором на спорт и элемент состязательности, чересчур агрессивен. — Агрессивен? — Я просто ошарашен. — Но… но это фруктовая вода. Что за чушь? «Глен ойл» производит вонючий, быстро испаряющийся, портящий экологию бензин. А «Пэнтер прайм» — невинный напиток с клюквенным вкусом. Как он может быть чересчур агрессивным? — Имеются в виду ценности, которые с его помощью проповедуются. — Дуг тычет пальцем в рекламные брошюры на столе. — Драйв. Элитарность. Мужественность. Да и сам слоган «Не останавливайся!» кажется несколько устаревшим. — Гамильтон пожимает плечами. — Мы, видите ли, не думаем, что совместная акция возможна. Нет. Нет. Это происходит не со мной. Немыслимо. Он не может дать задний ход! Все в офисе решат, что это моя вина. Подумают, будто я все провалил, а значит, я полное дерьмо. Мое сердце готово выскочить из груди. Щеки горят. Я не могу допустить провала. Но что сказать? Я вообще не готовилась к этому совещанию. Хосок твердил, что все улажено и мне останется только всем пожать руки. — Прежде чем принять окончательное решение, мы, несомненно, все обсудим еще раз, — заявляет Дуг, сдержанно мне улыбаясь. — И, как уже было сказано, мы хотели бы продолжить сотрудничество с «Пэнтер корпорейшн», так что в любом случае это была полезная встреча. Он отодвигает стул. Я не могу позволить ему ускользнуть! Нужно попробовать убедить их! Склонить на свою сторону. Закрыть сделку. То есть, я хотел сказать, завершить сделку. — Погодите! — слышу я собственный голос. — Минутку. Я еще не высказался. Хотелось бы привести вам кое-какие аргументы. О чем это я? Нет у меня никаких аргументов. На столе стоит банка «Пэнтер прайм», и я хватаюсь за нее в поисках вдохновения. Пытаясь выиграть время, встаю, выхожу на середину комнаты и поднимаю банку повыше, чтобы все ее видели: — «Пэнтер прайм»… напиток для спортсменов. Я запинаюсь. Все вежливо молчат. Мое лицо покалывают сотни иголочек. Просто нервный зуд какой-то. — Я… э… он очень… О Господи! Что я делаю? Давай, Чимин, Думай. Думай… «Пэнтер прайм»… Думай. «Пэнтер-кола»… Думай… Думай!.. Да! Конечно! Отлично, все сначала. — С самого появления напитка «Пэнтер-кола» в конце восьмидесятых продукция «Пэнтер» стала символом энергии, энтузиазма и совершенства! — выпаливаю я. Слава Богу! Это стандартная рекламная аннотация «Пэнтер-колы». Я печатал ее столько миллиардов раз, что могу повторить даже во сне. — Напитки «Пэнтер» — это маркетинговый феномен, — продолжаю я. — Эмблема «Пэнтер» — одна из наиболее узнаваемых во всем мире, а классический слоган «Не останавливайся!» даже попал в словари. И теперь мы предлагаем компании «Глен ойл» уникальную возможность выступить вместе с этой первоклассной, всемирно известной маркой. По мере того как растет уверенность, я начинаю расхаживать по комнате, размахивая банкой. — Покупая тонизирующий напиток «Пэнтер», потребитель тем самым демонстрирует окружающим, что выбирает самое лучшее. — Я резко хлопаю ладонью по банке. — И следовательно, в свою очередь, ожидает лучшего от своего энергетического напитка, лучшего от бензина и лучшего от самого себя! Я парю! Я фантастичен! Потрясающен! Если бы Хосок видел меня в эту минуту, он тут же повысил бы меня в должности! Я подступаю к столу и смотрю Дугу Гамильтону прямо в глаза: — Открывая эту банку, потребитель делает выбор, говорящий всему миру, кто он есть на самом деле. И я прошу «Глен ойл» сделать такой же выбор. С этими словами я ставлю банку в центр стола, тянусь к колечку и с хладнокровной улыбкой дергаю за него. Это очень похоже на извержение вулкана. Шипучий клюквенный напиток с шумом вырывается из банки, разливается по столу, окрашивая документы и бумаги в ярко-красный цвет, и… нет, пожалуйста, только не это… фонтаном бьет в лицо Дугу Гамильтону. — Мать твою! — ахаю я. — Ой, мне, конечно, очень жаль… — Иисусе, — раздраженно цедит Дуг Гамильтон, поднимаясь и доставая из кармана платок, — Эта штука оставляет пятна? — Э… — беспомощно бормочу я, вцепившись в банку, — не знаю. — Сейчас принесу салфетку! — восклицает другой тип, поспешно вскакивая. Дверь за ним закрывается, и воцаряется тишина, прерываемая только стуком капель клюквенного напитка, медленно падаюших на пол. Я таращусь на Дуга Гамильтона. Лицо пылает, в ушах стучит кровь. — Пожалуйста, — выдавливаю я хрипло и откашливаюсь, — не говорите моему боссу. Вот и все. Я провалил дело. Едва волоча ноги по вестибюлю аэропорта Глазго, я чувствую себя совершенно опустошеным. Правда, под конец Дуг Гамильтон был настоящим лапочкой. Сказал, мол, совершенно уверен, что пятно отойдет, и пообещал не выдавать меня Хосоку. К сожалению, насчет сделки он не передумал. Мое первое серьезное задание. Первый серьезный шанс — и вот как вышло. Мне хочется все бросить. Позвонить в офис и сказать: «Это все. Конец. Я больше никогда не вернусь, и, кстати, на этот раз именно я сломал ксерокс». Но я не могу. Это мое третье место за четыре года. Должно же хоть на этот раз получиться! Это важно для самооценки. Для моего самоуважения. И ещё потому, что Я должна моему па четыре штуки. — Итак, что вам принести? — спрашивает бармен, по виду австралиец, и я непонимающе смотрю на него. Я приехал в аэропорт на час раньше и сразу же отправился в бар. — Гм… — В голове пустота. — М-м… белого вина. Нет, лучше водки с тоником. Спасибо. Едва он отходит, я снова оседаю на табурет. Подходит стюардесса с заплетенной по-французски косой и садится через два табурета от меня. Улыбается мне, и я слабо улыбаюсь в ответ. Не представляю, как другие ухитряются делать карьеру. Я не из таких. Взять хотя бы моего лучшего друга Тэхена. Он всегда знал, что хочет стать адвокатом, и теперь — трам-пам-пам! Он барристер, ведущий дела, связанные с разными там махинациями. Но я окончил колледж, абсолютно не зная, куда потом податься. Сначала я работал в агентстве недвижимости, и пошел туда только потому, что всегда любил рассматривать обстановку чужих домов, да еще встретил на ярмарке вакансий женщину с потрясающими ярко-красными ногтями, которая рассказывала, будто сколотила такое состояние, что к сорока годам смогла отойти от дел. Но я возненавидел это занятие с первой же минуты. Возненавидел всех остальных агентов-стажеров. И невзлюбил некоторые профессиональные приемчики. Например, если кто-то говорил, что может позволить себе дом за триста тысяч, нам полагалось немедленно подсовывать ему описания домов не меньше чем за четыреста и при этом драть нос с видом, мол, как, у тебя всего триста тысяч? Ну, дорогой, да ты просто неудачник! Поэтому через полгода я объявил, что меняю профессию и собираюсь стать фотографом. Это был фантастический момент! Точно как к кино или что-то в этом роде. Па одолжил мне денег на курсы фотографии и камеру, и я собирался начать потрясающую творческую карьеру. И это должно было стать началом моей новой жизни… Да только все вышло не совсем так. Ну, для начала: вы имеете хоть какое-то представление, сколько платят ассистенту фотографа? Ничего. Совсем ничего! При этом, заметьте, я не стал бы возражать, предложи мне кто-нибудь на самом деле должность ассистента фотографа. Я испускаю тяжкий вздох и смотрю на свое несчастное лицо в зеркале за стойкой бара. В довершение несчастий мои волосы, старательно выпрямленные сывороткой сегодня утром, уже успели скрутиться в мелкие колечки. Чего и следовало ожидать. Что ж, по крайней мере не я один ничего не добился. Из восьми студентов моей группы один тут же стал знаменитым и теперь делает снимки для «Вог» и еще кучи модных журналов, один стал свадебным фотографом, одна завела роман с преподавателем, один отправился путешествовать, одна родила ребенка, один работает в «Снэппи Снэпс», а последний — в «Морган Стенли». А я тем временем все больше и больше влез в долги и принялся подрабатывать в разных местах и одновременно искать фирму, где бы действительно платили. Так одиннадцать месяцев назад я стал референтом службы маркетинга в «Пэнтер корпорейшн». Бармен ставит передо мной водку с тоником и окидывает любопытным взглядом. — Выше нос! — советует он. — Не так уж все плохо. — Спасибо, — благодарно выдыхаю я и делаю первый глоток. Сразу становится немного легче. На втором глотке звонит мой мобильник. Желудок делает нервное сальто. Если это из офиса, притворюсь, что не слышала. Но нет — на маленьком дисплее мигает мой домашний номер. — Привет, — говорю я, нажимая зеленую кнопку. — При-и-иветик, — слышится голос Тэхена. — Это всего лишь я! Ну, как все прошло? Тэхен— мой сосед по квартире, омега, как и я, и самый старый на свете друг. У него непослушные темные волосы, ай-кью около шестисот, и лучшего, чем он, человека я не знаю. — Просто жуть, — шмыгаю я носом. — Что случилось? Сделка сорвалась? — Сорвалась. И к тому же я залил директора службы маркетинга «Глен ойл» чертовым клюквенным напитком. В этот момент я замечаю, как стюардесса пытается скрыть улыбку, и предательски краснею. Полный абзац! Теперь о моих похождениях узнает весь мир! — О Господи! Я почти ощущаю, как Тэхен пытается придумать что-то позитивное. — Что ж, по крайней мере тебе удалось привлечь их внимание, — изрекает он наконец. — Они не так легко тебя забудут. — Полагаю, ты прав, — мрачно отвечаю я. — Мне звонили? — О! Хм… нет. То есть твой папа действительно звонил, но э… знаешь… это не… — уклончиво бормочет он. — Тэхен! Что ему надо? Молчание. — Похоже, твоя кузина получила какую-то премию, то ли за трудолюбие, то ли за усердие, не поняла толком, — снова извиняясь, объясняет он. — Они собираются отметить это дело в субботу, одновременно с днем рождения твоей мамы. — Вот как? Класс. Я растекаюсь на табурете, как перестоявшее тесто. Только этого не хватало! Моя кузина Лиззи будет триумфально потрясать серебряным кубком с надписью «Лучшему-турагенту-в-мире-с-пожеланием-стать-лучшим-во-Вселенной». — Юнги тоже звонил — узнать, как у тебя дела, — поспешно добавляет Тэхен. — Такой милый. Сказал, что не хочет звонить тебе по мобильному во время совещания — вдруг попадет не вовремя. — Правда? Впервые за сегодняшний день я немного веселею. Юнги. Мой бойфренд. Мой чудесный заботливый бойфренд. — Он такой зайчик, — продолжает Тэхен. — Сказал, что весь день пробудет на важном заседании, но специально отменил игру в сквош на случай, если захочешь поужинать сегодня в ресторане. — О да, — задыхаюсь я от восторга. — Это было бы неплохо. Спасибо, Тэхен. Я отключаюсь, делаю очередной глоток, чувствуя себя несравнимо лучше. Мой бойфренд. Как верно сказала Джулия Эндрюс, когда собака кусает, когда пчела жалит… я просто вспоминаю, что у меня есть бойфренд, и все внезапно перестает казаться таким уж дерьмом. Или как там еще она выразилась. Да, и не просто какой-то бойфренд. Красивый, умный альфа, которого «Маркетинг уик» назвала одной из ярчайших звездочек современных маркетинговых исследований. Я сижу, вертя в руке бокал с водкой, позволяя утешительным мыслям о Юнги вытеснить из головы все остальные. Думаю о том, как его светлые волосы блестят на солнце. О его неизменной улыбке. И о том, как вчера он без всяких просьб обновил все программы на моем компьютере, и о том, как он… он… И на этом все. В голове абсолютная пустота. Что за вздор! То есть, конечно, Юнги — настоящее чудо. И в нем так много хорошего. Начиная хотя бы с… его ног. Да. И широких плеч. Не говоря уж о том, как он ухаживал за мной, когда я свалился с гриппом. Многие ли бойфренды отважились бы на такое? Вот именно. Я так счастлив! Да, мне повезло. Правда-правда. Я прячу телефон, наскоро приглаживаю волосы и смотрю на часы за стойкой бара. До вылета сорок минут. Не так уж и много. Нервные окончания зудят, как миллионы крохотных насекомых, и я наспех глотаю остатки водки с тоником. — Все будет хорошо, — повторяю я себе в тысячный раз. — Все будет прекрасно. Мне нечего опасаться. Просто… просто… Ладно, скажу честно: я перепугана до смерти. 16. Я боюсь летать. Этого я никогда никому не говорила. Уж очень, жалко звучит. То есть это вовсе никакая не фобия или что-то вроде того. Мне не становится плохо в самолете, но… при всех остальных равных условиях я предпочла бы остаться на земле. Раньше со мной такого не было, но за последние несколько лет я постепенно распустился. Хотя знаю, что это совершенная глупость. Сотни и сотни людей летают ежедневно, и это даже безопаснее, чем просто лежать в постели. У вас меньше шансов разбиться, чем… чем найти в Лондоне мужчину, и тому подобное. Но все же мне это не нравится. Может, не помешало бы попросить еще водки с тоником? К тому времени как объявляют мой рейс, я успела повторить заказ дважды и теперь смотрю на мир куда оптимистичнее. Конечно, Тэхен прав. По крайней мере я произвел впечатление, так ведь? По крайней мере они меня запомнили. Направляясь на посадку с портфелем в руках, я снова чувствую себя почти уверенной, удачливой бизнес-меном. По пути ловлю улыбки встречных, и сам широко улыбаюсь, ощущая теплый прилив дружелюбия. Вот видите, мир действительно не так уж плох. Главное — позитивный взгляд на вещи. В жизни все случается, верно? Никогда не знаешь, что ждет за углом. Я подхожу к самолету, и у входа, собирая посадочные талоны, стоит стюардесса с косой. Это она недавно сидела в баре. — Еще раз привет! — улыбаюсь я. — Вот это совпадение! Стюардесса смотрит на меня как на помешаного. — Привет. Э… — Что? Почему у нее такой сконфуженный вид? — Простите… разве вы не заметили? Она смущенно показывает на мою грудь. — Что там? — вежливо спрашиваю я, опускаю глаза и в ужасе застываю. Шелковая блузка каким-то образом расстегнулась, пока я шла по залу. Сразу три пуговицы! Края разошлись, в них выглядывает мой сосок. Мой розовый сосок. Так вот почему все мне улыбались! Не потому, что мир прекрасен, а потому что я — Омега С Розовом Соском. — Спасибо, — бормочу я, неуклюже возясь с пуговицами. Лицо горит от стыда и унижения. — Сегодня не ваш день, верно? — сочувственно спрашивает стюардесса, протягивая руку за посадочным талоном. — Простите, я случайно подслушала ваш разговор. — Все тип-топ, — бормочу я, выдавливая улыбку. — И вы правы, это не самый счастливый день в моей жизни. — Вот что, — тихо говорит она, — не хотите место получше? — Это как? — тупо переспрашиваю я. — Все очень просто. Вы заслужили небольшую передышку. — Правда? Но… не можете же вы вот так просто пересаживать людей? — Можем. Если есть свободные места. Мы предпочитаем об этом не распространяться. Да и полет такой короткий. — Она заговорщически подмигивает и шепчет: — Только никому не рассказывайте, ладно? Она ведет меня в передний салон и указывает на большое широкое удобное кресло. Мне еще в жизни ничего не улучшали! Поверить невозможно, что она действительно пустила меня сюда! — Это первый класс? — интересуюсь я, жадно впитывая атмосферу ненавязчивой роскоши. Справа от меня мужчина в дорогом костюме, что-то печатает на лэп-топе, две пожилые женщины в углу надувают подушки. — Бизнес-класс. На этом рейсе нет первого класса, — говорит стюардесса уже обычным голосом. — Вам удобно? — Лучше не бывает! Огромное вам спасибо. — Без проблем. Она снова улыбается и отходит. Я заталкиваю портфель под переднее сиденье. Вот это да! Уж повезло так повезло. Удобные сиденья, подставки под ноги и все такое! «Похоже, меня ждет приятное путешествие, от начала и до конца», — говорю я себе, как ни в чем не бывало застегивая ремень и пытаясь игнорировать неприятное щекочущее ощущение в животе. — Хотите шампанского? Это новая приятельница-стюардесса лучезарно улыбается мне. — С удовольствием. И еще раз спасибо, — киваю я. — А для вас, сэр? Шампанского? Мой сосед даже не поднял глаза. На нем джинсы и старый свитер, и он упорно смотрит в окно. И только когда, отвечая, поворачивается, я успеваю рассмотреть темные глаза, недельную щетину и глубокую морщину на лбу. — Нет, спасибо. Только бренди. Спасибо, — отвечает он сухо, с американским акцентом. Я уже хочу вежливо осведомиться, откуда он родом, но сосед тут же отворачивается и снова таращится в окно. Вот и хорошо, потому что, если честно, я тоже не в настроении вести светские беседы.