А ты умеешь хранить секреты?

2. Ладно. Если честно, мне тут не нравится. Я знаю, что это бизнес-класс. Знаю, что никогда еще не летал в такой роскоши. Но в животе по-прежнему ворочается тугой ком страха. Пока мы взлетали, я медленно считал с закрытыми глазами, и это вроде как сработало. Но на «триста пятьдесят» я выдохся. Так что теперь просто сижу, попиваю шампанское и читаю статью в «Космо» «Тридцать дел, которые нужно успеть совершить до тридцатилетия». Я старательно изображаю невозмутимую деловую омегу, важную шишку, директора службы маркетинга, для которого бизнес-класс — дело привычное. Но Господи, почему я вздрагиваю от малейшего шума? Почему от каждого толчка перехватывает дыхание? Стараясь сохранять внешнее спокойствие, я тянусь к заламинированной инструкции по безопасности и пробегаю ее глазами: «…запасные выходы… кислородные маски… Если возникнет необходимость в спасательных жилетах, помогите сначала старикам и детям…» О Господи… Почему я вообще читаю все это? Неужели мне легче от созерцания маленьких фигурок, прыгающих в океан на фоне горящего самолета? Я поспешно сую инструкции в кармашек и глотаю шампанское. — Прошу прощения. У моего кресла возникает другая стюардесса, с рыжими локонами. — Деловая поездка? — Да, — киваю я, гордо приглаживая волосы. — Совершенно верно. Она вручает мне брошюрку «Услуги для руководства» с яркой фотографией, где изображена группа бизнесменов, оживленно беседующих перед доской с каким-то пестрым графиком. — Это информация о нашем новом салоне бизнес-класса в Гатуике. Мы предоставляем все услуги для устройства конференций, а также совещательные комнаты, если потребуется. Вас это наверняка заинтересует. О'кей. Я топ-бизнесмен. Я руководитель высокого полета. — Вполне возможно, — небрежно бросаю я, искоса глядя на брошюрку, — Да… вполне возможно, мне понадобится одна из таких комнат для инструктажа. У меня большая команда, которой, естественно, необходим инструктаж. Вопросы бизнеса, знаете ли… — Я откашливаюсь. — В основном… связанное с логистикой. — Не желаете зарезервировать комнату сейчас? — услужливо предлагает стюардесса. — Э… нет, спасибо, — заикаюсь я после небольшой паузы. — Моя команда в настоящее время… дома. Я всем дал выходной. — Вот как? У стюардессы несколько озадаченный вид. — Возможно, в другой раз, — поспешно заверяю я. — И пока вы здесь… скажите, этот звук… он нормальный? — Какой именно? Стюардесса склоняет голову и прислушивается. — Этот самый. Что-то типа завываний, со стороны крыла. — Я ничего не слышу, — заверяет стюардесса, участливо глядя на меня. — Вам не по себе? — Нет! — выкрикиваю я с нервным смешком. — Нет, я в порядке. Просто спросил. Исключительно из интереса. — Попытаюсь узнать, — любезно отвечает она. — А вы, сэр? Не хотите ознакомиться с информацией об услугах для руководителей в Гатуике? Американец молча берет брошюрку и тут же, не глядя, откладывает. Стюардесса отходит, слегка спотыкаясь, когда самолет проваливается вниз. Почему он проваливается вниз? О Господи! Волна страха внезапно накрывает меня с головой. Это безумие. Безумие!!! Сидеть в этой тяжелой коробке, не имея возможности вырваться на волю, в тысячах и тысячах футов над землей… Сам я не справлюсь. И вдруг чувствую непреодолимое желание поговорить с кем-то, способным успокоить, ободрить. Юнги. Я инстинктивно выуживаю свой мобильник, но рядом мгновенно возникает стюардесса. — Извините, у нас на борту нельзя пользоваться мобильным телефоном, — сообщает она с сияющей улыбкой. — Не могли бы вы убедиться, что он отключен? — О… простите. Ну конечно, тут нельзя пользоваться мобильником. Об этом мне говорили всего лишь пятьдесят пять миллиардов раз. Но такой уж я безмозглый дурак. Впрочем, не важно. Не играет роли. Я в порядке. Убираю мобильник в сумочку и стараюсь сосредоточиться на эпизоде из «Фолти тауэрс». Может, стоит снова начать считать? Триста сорок девять, триста пятьдесят. Триста пятьдесят о…. Черт! Моя голова дергается. Почему самолет опять провалился? Неужели столкновение?! О'кей, не буду паниковать. Это лишь воздушная яма. Уверен, что все лучше некуда. Мы, возможно, натолкнулись на голубя, или что-то в этом роде. Так, на чем я остановился? Триста пятьдесят один, триста пятьдесят два, триста пятьдесят… И все рушится. Вот оно! Тот самый момент. Действительность распадается на осколки. Над моей головой волнами проносятся крики еще до того, как я осознаю, что происходит. О Боже! О БожеоБожеоБожеоБоже, ой. ОЙ! НЕТ. НЕТ. НЕТ. Мы падаем. О Боже, мы падаем. Летим носом вниз. Самолет как камень разрезает воздух. Вон того мужчину только сейчас подбросило и ударило головой о потолок. Лицо залито кровью. Я задыхаюсь, вцепившись в подлокотники и стараясь не подскочить. Но меня упрямо тянет вверх, будто сила тяжести внезапно изменила направление. Времени подумать не остается. Да и голова не работает… Повсюду разбросаны сумки, из опрокинутых стаканчиков льются напитки, стюардесса упала и хватается за сиденье… Мать твою!.. О Боже, О Боже!.. О'кей, кажется, становится потише. Обошлось?! Я смотрю на американца. Он стискивает подлокотники. Так же судорожно, как и я. Меня тошнит. То есть вроде как… тошнит. О Боже. Ладно. Похоже… похоже… все образовалось. — Леди и джентльмены, — доносится голос из динамика, и все дружно вскидывают головы, — с вами говорит капитан. Сердце трепыхается в груди. Не могу слушать. Не могу думать. — Мы попали в зону турбулентности, и поэтому попрошу пассажиров немедленно вернуться на свои места и пристегнуть ремни безопасности… Очередной страшный рывок не дает ему договорить. Голос тонет в общих воплях и криках. Все это как дурной сон. Кошмар с «американскими горками». Бортпроводники торопливо пристегиваются ремнями. Одна стюардесса вытирает с лица кровь. Минуту назад она безмятежно раздавала арахис в меду. Все это происходит с другими людьми в других самолетах. С людьми в фильмах по технике безопасности. — Пожалуйста, сохраняйте спокойствие, — твердит капитан. — Как только мы получим дополнительную информацию… Сохранять спокойствие? Да я дышать не могу, не то что сохранять спокойствие. Что нам делать? Что?! И мы должны просто сидеть здесь, пока самолет брыкается, как взбесившаяся лошадь?! Кто-то позади читает молитву Богородице, и новый удушливый водоворот паники утягивает меня на дно. Люди молятся. Все это происходит с нами. Мы умрем. Мы все умрем. — Простите? Сосед-американец смотрит на меня. Лицо белое и напряженное. Неужели я произнес это вслух? — Мы все умрем. Я смотрю ему в лицо. Наверное, это последний человек, которого я вижу перед гибелью. Я жадно вбираю глазами морщинки вокруг его темных глаз; решительный, потемневший отщетины подбородок. Самолет неожиданно снова дергается вниз, и я невольно взвизгиваю. — Не думаю, что мы действительно умрем, — роняет он. Тогда почему же сам боится отпустить подлокотники? — Говорят, это лишь турбулентность… — А что еще они могут сказать?! — Я отчетливо слышу истерические нотки в собственном голосе. — Неужели вы ожидали, что они заявят: мол, отлично, люди добрые, на этом все, вам конец? Самолет ныряет носом вниз, и я в панике хватаюсь за соседа. — Нам не выжить. Я точно знаю, не выжить. Это все. Господи, мне только двадцать пять. Я еще не готов. Ничего не достиг. Не рожал детей. Не спас ничью жизнь… Взгляд случайно падает на статью «Тридцать дел, которые нужно успеть совершить до тридцатилетия». — Я ни разу не поднялся на гору. Не сделал тату. Не знаю даже, есть ли у меня точка G. — Простите, — растерянно повторяет мужчина, но меня уже понесло. — Моя карьера — полная чушь. Я вовсе не топ-бизнесмен. — Я почти со слезами показываю на свой костюм. — И никакой команды у меня нет. Я всего лишь вшивый стажер и только что проводил первое настоящее совещание, которое обернулось полным провалом. До меня почти не доходило, о чем они вообще толкуют. Не знаю, что такое логистика, никогда не получу повышения, должна собственному отцу четыре штуки и никогда по-настоящему не любил… Я дергаюсь и замолкаю. Что это со мной? — Простите, — бормочу я, прерывисто вздыхая. — Наверное, вам все это неинтересно. — Ничего страшного. Все в порядке, — кивает мужчина. Господи. У меня просто крыша едет. Кроме того, я наврал с три короба. Сказал, что влюблен в Юнги. Должно быть, на такой высоте мысли путаются. Я раздраженно откидываю волосы со лба и пытаюсь взять себя в руки. О'кей, придется опять считать. Триста пятьдесят… шесть. Триста… О Боже. О Боже! Нет. Пожалуйста… Самолет снова трясет. Мы летим носом в землю. — Я никогда не давал повода родителям гордиться мной, — выпаливаю я, прежде чем успеваю прикусить язык. — Никогда. — Уверен, что это не так, — любезно отвечает сосед. — Чистая правда. Может, они когда-то и гордились мной, но потом у нас поселилась моя кузина Лиззи и мои родители словно перестали меня, замечать. Видели только ее одну. Тогда ей было четырнадцать, а мне — десять, и я думал, что нам вместе будет здорово… ну, вы понимаете. Все равно что иметь старшую сестру. Но все сложилось не так… Не могу остановиться. Просто не могу. Каждый раз, когда самолет дергается или трясется, из моего рта выливается очередной поток слов, как вода из шланга. Либо говорить, либо кричать. Третьего не дано. — …она была чемпионкой по плаванию и по всему прочему. А я… всего лишь ничто в сравнении… …курсы фотографии, и я искренне думал, что это изменит мою жизнь… …58 килограмм. Но я собирался сесть на диету… …я пытался устроиться на любую работу, какая только существует. И так отчаялся, что даже хотел… …жуткая девица по имени Артемис. Новый письменный стол привезли вчера, а она вот так взяла и внаглую заняла его, хотя я сижу за настоящей развалиной… …когда Артемис доводит меня до белого каления, я поливаю ее дурацкий паучник апельсиновым соком, только чтобы отомстить… …милый омега Тэмин, который работает в отделе кадров. Знаете, мы даже разработали свой секретный код, так что когда он приходит и спрашивает: «Не можем мы просмотреть кое-какие цифры, Чимин?» — на самом деле это означает: «Не удрать ли нам в „Старбакс“?» …кошмарные подарки, а приходится притворяться, что мне нравится… …кофе на работе — самая что ни на есть омерзительная бурда, которую в рот не возьмешь, чистая отрава… …написал в автобиографии, что имею А по математике, хотя в аттестате стоит С. Понимаю, что так нечестно. Конечно, мне не следовало так поступать, но уж очень хотелось получить работу… Что со мной творится? Обычно какой-то внутренний стопор, не дает выкладывать все, что на уме. Держит меня в узде. Но сегодня стопор сломался. И правда хлещет из меня бурным потоком, и я не могу его остановить. — …иногда я вроде верю в Бога, иначе как же еще мы появились? Но потом думаю: да, все так, но как насчет войны и всего такого… …ношу стринги, но они такие неудобные… …40 размер, и я просто не знал, что делать, поэтому сказал: «Вот это да! Абсолютная фантастика…» …самое любимое блюдо — жареный сладкий перец… …вступил в литературный клуб, но так и не смог одолеть «Большие ожидания». Поэтому пробежал глазами аннотацию и соврал, что дочитал… …давал Сэмми специальную еду для золотых рыбок. Честное слово, так и не понял, что случилось… …стоит только услышать эту песню «Карточный дом» «Фальшивая любовь», и я начинаю плакать… …идеальный поклонник начинает с шампанского… которое появляется на столе как по волшебству… …я просто сломался, потихоньку купил огромную коробку «Хааген-Дэц», слопал в одиночку, тайком от Тэхена… Я не осознаю, что происходит вокруг. Мир сузился до меня, этого незнакомца и моих губ, выплевывающих все сокровенные мысли и тайны. Я едва понимаю, что говорю. Знаю только: иначе не могу, от этого становится легче. Значит, именно в этом смысл психотерапии? — …звали Ким Намджун. Ма и па смотрели внизу «Бен Гура», и я помню, как думал: если именно из-за этого весь мир сходит с ума, значит, весь мир спятил… …работает в маркетинговых исследованиях… Когда я увидел его в первый раз, просто ахнул… До чего же хорош! Потому что он наполовину швед, с поразительно карьими глазами. Так вот, он пригласил меня… …всегда перед свиданием опрокидываю стаканчик сладкого хереса, только чтобы успокоить нервы… …он чудесный. Юнги просто чудесный. Мне так повезло. Все мне твердят, какой он потрясающий. Милый и добрый, преуспевающий, и все называют нас идеальной парой… …я никогда бы никому не сказал, даже через миллион лет. Но иногда мне кажется, что он слишком красив. В точности кукла. Как Кен. Кен-блондинчик… Перейдя к Юнги, я окончательно распоясался и говорю то, о чем едва смел думать. Мало того, вообще не представлял, что такое может быть у меня в голове. — …подарил ему на Рождество отличные часы на кожаном ремешке, но он все носит эту оранжевую электронную штуку, потому что может узнать по ней температуру воздуха в Польше и еще что-то, такое же дурацкое… …водил меня на все эти джазовые концерты, а я из вежливости притворялся, будто мне нравится, и теперь он вообразил, что я люблю джаз… …наизусть все фильмы Вуди Аллена и цитирует каждую фразу до того, как ее успевают произнести с экрана, и от этого я на стену лезу… …вечно уставится на меня, словно я говорю на другом языке… …помешался на том, что должен найти мою точку G, поэтому мы весь уик-энд занимались этим в различных позициях, а к концу я так вымотался, что хотел только пиццу и смотреть «Друзей»… …все твердил: как это, как это… поэтому пришлось поломать голову… ну, я и сказал, что это просто потрясающе и что тело мое раскрылось, словно цветок, а он спросил, какой именно цветок, вот я и ляпнул, что бегония… …нельзя же ожидать, что былая страсть сохранится. Но как поймешь, угасла ли она? Может, долгие отношения переросли в дружбу, а может, настала пора сказать: «Мы больше не влюблены друг в друга»… …рыцарь в сверкающих доспехах — это нереально. Но я по-прежнему иногда хочу пылкой, невероятной романтики. Мне нужна страсть. Желаю, чтобы меня покоряли. Хочу землетрясения или… не знаю… смерча… чего-нибудь волнующего. Порой мне кажется, что совершенно новая, захватывающая жизнь ждет меня где-то совсем близко, и если бы я только… — Простите, мисс… — Что? — Я поднимаю ошалелый взгляд. — В чем дело? Стюардесса с косой улыбается мне: — Мы приземлились. Я непонимающе смотрю на нее: — Приземлились? Что за чушь! Как это приземлились? Я оглядываюсь — и точно. Самолет стоит на поле. Мы на земле. Я чувствую себя Дороти. Секунду назад темный вихрь кружил меня в стране Оз, но теперь я проснулся, и все вокруг спокойно, тихо и безмятежно. — Нас больше не трясет, — растерянно бормочу я. — Нас перестало трясти довольно давно, — сообщает американец. — Мы… мы не умрем. — Мы не умрем, — соглашается он. Я смотрю на него, словно вижу впервые, и тут до меня доходит: я безостановочно трепался целый час с совершенно незнакомым человеком! Одному Богу известно, что я ему наболтал. Нужно как можно скорее убираться отсюда. — Простите, — неловко извиняюсь я. — Вы должны были остановить меня. — Это было трудновато, — отвечает он со сдержанной улыбкой. — Вы несколько разошлись. — Мне так стыдно… Я стараюсь улыбнуться, но не могу посмотреть этому парню в глаза после того, как рассказал о своих трусиках, о точке G! — Не стоит расстраиваться. Это стресс. Нам всем пришлось нелегко. Да уж, полет был тот еще. — Он поднимает свой рюкзак, встает и оглядывается. — Вы сами доберетесь до дому? — Да, не беспокойтесь. Все хорошо. Желаю удачи! — кричу я вслед, но, по-моему, он не слышит.. Я медленно собираю вещи и выхожу. Ужасно жарко, я весь мокрый, волосы в беспорядке, а голова будто распухла. Аэропорт кажется таким светлым и спокойным после всего, что я пережил в самолете. И земля твердая и надежная. Сажусь на пластиковый стульчик, пытаясь собраться с мыслями, но, когда встаю, в голове по-прежнему сумятица. Я иду как в тумане, с трудом веря, что все кончилось, что я здесь, что жив. Никогда не думал, что смогу вернуться обратно, на землю. — Чимин! — доносится со стороны терминала для прибывающих, но я не поднимаю глаз. В этом мире омег с этим именем более чем достаточно. — Чимин! Я здесь! Не веря своим ушам, я вскидываю голову. Неужели?.. Нет. Этого не может быть. Просто не может… Юнги! Он душераздирающе красив. Кожа отливает этаким изысканным скандинавским загаром. Он бежит ко мне! Ничего не понимаю. Почему он здесь? Едва мы оказываемся рядом, он хватает меня и крепко прижимает к груди. — Слава Богу, — хрипло бормочет он. — Слава Богу! Ты в порядке? — Юнги, что… что ты здесь делаешь? — Позвонил в справочную авиакомпании узнать, когда ты прилетаешь, и мне сказали, что самолет попал в жуткую болтанку. Я просто не мог не приехать. — Он пристально смотрит на меня. — Чимин, я видел, как садился твой самолет. На поле выслали машину «скорой». А потом… потом все вышли, а тебя не было. Я подумал… — Он судорожно сглатывает. — Сам не знаю, что я подумал. — Все хорошо. Я только… только пытался прийти в себя. О Боже.Юнги, какой это был кошмар… — Мой голос отчего-то дрожит, и это совсем уж глупо, поскольку теперь-то я в полной безопасности! — В какой-то момент я даже подумал, что самолет разобьется. — Когда ты не вышел за барьер… Юнги замолкает и несколько минут молча смотрит на меня. Потом он продолжает: — Наверное, именно в этот момент я понял, насколько глубоки мои чувства к тебе. — П-правда? — заикаюсь я. Сердце прямо-таки грохочет. И кажется, я вот-вот упаду в обморок. — Чимин, думаю, нам следует… Пожениться. На этот раз сердце замирает. От страха. Боже мой! Он собирается сделать мне предложение прямо здесь, в аэропорту! И что мне ответить? Я еще не готов выйти замуж. Но если откажу, он повернется и уйдет. Навсегда. Ужас. Ладно. Придется сказать так: «Юнги, мне нужно немного поду…» — …жить вместе, — заканчивает он. Нет, все же я кретин! Очевидно, ему и в голову не приходило просить меня выйти за него. — Как тебе идея? — Он нежно гладит мои волосы. — Э… гм… — Я с силой вытираю сухое лицо, пытаясь выиграть время. Собраться с мыслями. Перебраться к Юнги? Вроде вполне разумно. Почему бы и нет? Но мне никак не удается взять себя в руки. Словно что-то копошится в мозгу, стараясь предупредить… или предостеречь… И тут вдруг вспоминаются несколько фраз из тех, что я выдал в самолете. Я ведь сказал, что никогда не был влюблен по-настоящему. И насчет Юнги, в сущности, никогда меня не понимавшего, все говорил правильно. Но ведь все это… все это был просто бред какой-то, верно? Я нес околесицу… потому что боялся умереть! И нужно признать, сознание мое было не то чтобы слишком ясным. — Юнги, как насчет твоего важного совещания? — вдруг вспоминаю я. — Я его отменил. — Отменил? — Я поражен. — Ради меня? Голова у меня идет кругом. Ноги подкашиваются. Не пойму — то ли от последствий полета, то ли от любви. О Боже, только взгляните на него! Стройный, красивый — и отменил важное совещание, чтобы броситься меня спасать. Это любовь. Что же еще? — Я бы очень хотел жить вместе с тобой, Юнги, — шепчу я и, к своему невероятному изумлению, разражаюсь слезами. 3 Наутро меня будят яркое солнце и восхитительный запах кофе. — Доброе утро, — доносится голос Юнги откуда-то сверху. — Доброе, — отзываюсь я, не открывая глаза. — Хочешь кофе? — Да, пожалуйста. Переворачиваюсь на живот и прячу гудящую голову в подушку, пытаясь хотя бы на пару минут снова погрузиться в сон, что обычно удается мне легко. Но сегодня что-то меня тревожит. Не дает покоя, как заноза в пальце. Что же забыл? Прислушиваясь к звону посуды и тихому звуку телевизора, я упорно роюсь в затуманенном мозгу. Сегодня утро субботы. Я в постели Юнги. Мы отправились поужинать… о Боже, этот жуткий полет… он приехал в аэропорт и сказал… Мы будем жить вместе! Я сажусь как раз в тот момент, когда входит Юнги с двумя чашками и кофейником. Он надел белый махровый халат, в котором просто неотразим. Я ощущаю прилив гордости и тянусь, чтобы его поцеловать. — Привет, — смеется он, протягивая мне кофе. — Осторожнее. Как ты себя чувствуешь? — Сносно. — Я откидываю волосы с лица. — Впрочем, мне немного не по себе. — Неудивительно, —  — качает головой Юнги, — если учесть, что было вчера. — Именно, — киваю я, отхлебнув кофе. — И мы… мы действительно будем жить вместе? — Если ты по-прежнему не против. — Конечно! Конечно, не против! — ослепительно улыбаюсь я. И это чистая правда. Я — за. И чувствую себя так, словно за эту ночь повзрослел. Я съезжаюсь со своим бой-френдом. Наконец-то моя жизнь обрела смысл и потечет по верному руслу! — Мне придется сказать об этом Эндрю, — объявляет Юнги, показывая на стенку, за которой живет его сосед по квартире. — А мне нужно предупредить Тэхена и Сокджина. — Теперь главное — найти подходящее местечко. И ты должен дать слово, что будешь драить его с утра до вечера, — поддразнивает он с лукавой улыбкой. Я немедленно изображаю возмущение: — Вот это мне нравится! Можно подумать, это у меня пятьдесят миллионов компакт-дисков! — Это совсем другое! — Интересно почему? Я картинно подбочениваюсь, как комедийный актер, и Юнги смеется. Затем воцаряется тишина, словно мы оба выдохлись и теперь мирно пьем кофе. — Так или иначе, — говорит наконец Юнги, — а мне пора. В этот уик-энд Юнги идет на компьютерные курсы. — Прости, что не смогу приехать к твоим родителям, — добавляет он. И ему действительно жаль. То есть, в довершение ко всему прочему, ему действительно нравится бывать у моих родителей. — Ничего страшного, — великодушно заявляю я. — Это не важно. — Кстати, совсем забыл! — Юнги таинственно улыбается. — Угадай, куда я раздобыл билеты? — О-о-о! — взволнованно восклицаю я. — Э… — Так и хочется спросить: «В Париж?» — На джазовый фестиваль! — Юнги сияет. — Квартет Деннисона! Это их последний концерт в этом году. Помнишь, мы слышали их у Ронни Скотта? Я на какое-то мгновение теряю дар речи. Который, впрочем, удается найти достаточно быстро. — Вот это да! — бормочу я. — Квартет… Деннисона! Конечно, помню. Эти ребята играют на кларнетах. Громко, упорно, нудно, почти два часа, причем не переводя дыхания. — Я знал, что ты обрадуешься. Юнги нежно касается моей руки, и я отвечаю вымученной улыбкой: — Еще бы! Дело в том, что я, вероятнее всего, когда-нибудь полюблю джаз. В один прекрасный день. Более того, я почти уверен, что это так. Я любящим взглядом слежу за тем, как Юнги одевается, чистит зубы ниткой и берет портфель. — Ты надел мой подарок, — замечает он с довольной улыбкой, глядя на разбросанное по полу белье. — Я… я часто их ношу, — заверяю его я, скрестив пальцы за спиной. — Такие роскошные. — Желаю хорошо провести время с семьей. — Юнги подходит к постели, целует меня и как-то странно мнется. — Чимин? — Да? Он садится на кровать и как-то уж очень серьезно смотрит на меня. Боже, какие у него глаза. — Я хотел кое-что сказать. — Он кусает губы. — Ты ведь знаешь, мы всегда были откровенны друг с другом во всем, что касалось наших отношений. — Э… да, — подтверждаю я, начиная беспокоиться. — Это всего лишь идея. Тебе она может не понравиться. Словом, я хочу сказать, все зависит от тебя. Я в полном недоумении смотрю на Юнги. Его лицо заливает краска. И вид у него ужасно смущенный. О Господи! Что, если он заделался извращенцем? Потребует, чтобы я напяливал разные кожаные прибамбасы и размахивал плеткой? Впрочем, я не возражаю на время стать няней. Или медсестрой. Или Кошкой из «бэтмена». Отпад. А если прикупить лакированные сапоги… — Я тут подумывал… может… мы могли бы… — запинается Юнги. — И?.. — Я ободряюще кладу ему руку на плечо. — Мы могли бы… — беспомощно повторяет он и снова замолкает. — Что? Следует долгая пауза. Я едва дышу. Чего он добивается? И что имеет в виду? — Мы могли бы начать обращаться друг к другу «дорогой»! — смущенно выпаливает он. — Что? — никак не понимаю я. — Дело в том… — Юнги багровеет совсем уже угрожающе. — Мы собираемся жить вместе. Что ни говори, а это уже шаг! И я недавно заметил… что мы… мы никогда не говорим друг другу нежных… слов. — Что? — никак не понимаю я. Я во все глаза смотрю на него, чувствуя, что попался. — Разве? — Точно. — Вот как… Я залпом глотаю кофе. Вообще-то он прав. В самом деле не говорим. Но почему? — Как по-твоему? Но только если ты сам этого хочешь. — Ну разумеется, — поспешно киваю я. — То есть ты совершенно прав. Конечно, хочу. — Я откашливаюсь. — Дорогой! — Спасибо, дорогой, — шепчет он с любящей улыбкой, и я улыбаюсь в ответ, пытаясь не замечать хор протестующих голосов в собственной голове. До чего же фальшиво звучит! Я не ощущаю себя «дорогой». «Дорогой» — это замужняя омега, вся в жемчугах и с полноприводным автомобилем. — Чимин? — Юнги вопросительно смотрит на меня. — Что-то не так? — Еще не уверен, — признаюсь я со смущенным смешком. — Просто «дорогой» — это как-то не для меня. Но знаешь, вполне возможно, я со временем привыкну. — Но мы можем выбрать что-то еще. Как насчет «милый»? Милый? Он это серьезно? — Нет, — быстро говорю я. — «Дорогой» — лучше. — Или «солнышко», «лапочка», «ангел»… — Может быть. Послушай, давай пока просто забудем об этом. Лицо Юнги вытягивается, и мне становится стыдно. «Брось, Чимин, ты вполне можешь обращаться к своему бойфренду „дорогой“. В конце концов, ничего в этом особенного нет. Надо лишь привыкнуть». — Прости. Юнги, — извиняюсь я. — Не знаю, что на меня нашло. Наверное, еще не пришел в себя после полета. — Я беру его руку и сжимаю. — Дорогой. — Все в порядке, дорогой, — улыбается он, вновь обретая обычное хорошее расположение духа, и целует меня. — До вечера. Вот видите? Это так легко. О Боже… Ладно, у всех парочек бывают моменты неловкости. Совершенно обычное явление… наверное. Около получаса уходит на то, чтобы добраться из квартиры Юнги в Мейда-Вейл до Айлингтона, где живу я. Открываю дверь и вижу на диване Тэхена. Физиономия у нее сосредоточенная, вокруг валяются бумаги. Он так много трудится, мой Тэхен. Иногда даже слишком. — Над чем ты работаешь?  сочувственно осведомляюсь я. — Замышляешь очередное мошенничество? — Нет, читаю статью, — рассеянно отвечает Тэхен, показывая глянцевый журнал. — Здесь говорится, что со времен Клеопатры критерии красоты остались неизменными и есть способ проверить, насколько ты красив. Делаешь кое-какие измерения… — Правда? — оживляюсь я. — И что там у тебя? — Еще не закончил. — Он снова хмурится, вглядываясь в страницу. — Значит, пятьдесят три… минус двадцать… получится… Господи боже, какой кошмар! Всего тридцать три! — Из?.. — Из ста! Тридцать три из ста! — О, Тэхен. Какое дерьмо! — Знаю, — кивает Тэхен серьезно. — Я урод. И знал это. Понимаешь, знал всю жизнь, в глубине души, но… — Нет, — отмахиваюсь я, стараясь не смеяться. — Я имею в виду, твой журнал — дерьмо! Нельзя измерить красоту какими-то дурацкими цифрами. Да ты взгляни на себя! У Тэхена самые большие в мире шикарные глаза, прекрасная чистая кожа. Абсолютно потрясающее лицо, хотя его последняя прическа, пожалуй, слишком строга. — Да кому ты веришь? Зеркалу или идиотской, бессмысленной журнальной статье? — Идиотской, бессмысленной журнальной статье, — вздыхает Тэхен с таким видом, словно это совершенно очевидно. Он, конечно, не всерьез. Но с тех пор, как Тэхена бросил Саймон, его бойфренд, его самооценка угрожающе снизилась. Поэтому я немного беспокоюсь за него. — Это и есть золотые пропорции красоты? — спрашивает наш третий сосед, Сокджин, цокая. На нем бледно-розовые джинсы, белая футболка, и выглядит он по обыкновению ухоженным и загорелым. Теоретически Джин работает в галерее скульптуры, но практически постоянно пребывает в парикмахерских, массажных салонах и фитнес-центрах, ходит на свидания с банкирами, доходы которых тщательно проверяет, прежде чем сказать «да». Но мы с Джином ладим. Ну или вроде того. Беда в том, что все предложения он начинает со слов «если хочешь»: «Если хочешь получить обручальное колечко на пальчик…»; «Если хочешь адрес с кодом SW3…»; «если хочешь, чтобы твои вечеринки считали лучшими в городе…». Конечно, я не против, чтобы мои вечеринки считали лучшими в городе. Просто в данный момент это не самая основная моя забота. Кроме того, по мысли Джина, быть действительно хорошим хозяином означает пригласить кучу богатеньких приятелей, обвешать всю квартиру шариками и гирляндами, нанять официантов и поваров и потом хвастаться, что все эти горы еды приготовлены ею собственноручно. Но самое главное — это отослать соседей (меня и Тэхена) в кино, а позже принять оскорбленный вид, если они осмелятся прокрасться обратно в полночь и сварить на кухне шоколад. — Я тоже проделал этот тест, — сообщает Джин, поднимая розовую сумочку от Луи Виттона — подарок папочки после того, как он порвал с парнем, сходив на третье свидание. Можно подумать, у бедняжки сердце разбилось! Заметьте, у него была яхта, так что, вполне возможно, дело действительно дошло до разбитого сердца. — И сколько у тебя? — спрашивает Тэхен. — Восемьдесят девять. Джин опрыскивается духами, откидывает за спину не очень длинные светлые волосы и улыбается себе в зеркале. — Итак, Чимин, значит, это правда, что ты съезжаешься с Юнги? Я потрясен. — Откуда ты знаешь? — Добрые вести не сидят на месте. Сегодня утром Эндрю позвонил Рупсу насчет крикета и все ему рассказал. — Ты съезжаешься с Юнги? — поражается Тэхен. — Почему же я ничего не знаю? — Я собирался сказать, честно, собирался. Ну разве не здорово? — Неверный ход, Чимин, — вздыхает Джин, покачивая головой. — Очень неразумная тактика. — Тактика? — Тэхен закатывает глаза. — Тактика?! Джин, речь идет о человеческих отношениях. Не об игре в шахматы! — Любые отношения и есть шахматная партия, — парирует Джин. — Мамочка считает, что необходимо все рассчитывать заранее. Это называется стратегическим планированием. Если делаешь неверный ход, ты в проигрыше. — Все это чушь! — бросает Тэхен вызывающе. — Отношения — это когда у людей общие интересы и когда две родственные души находят друг друга. — Родственные души! — иронически усмехается Джин. — Помни, Чимин: если хочешь получить обручальное колечко, не съезжайся с Юнги. Он оглядывается на камин, где почетное место занимает большой снимок. На фотографии запечатлена для истории встреча Джина с принцем Кимом на благотворительной игре в поло. — Все еще метишь в королевскую семью? — фыркает Тэхен. — Не напомнишь, на сколько лет он младше тебя? — Не мели вздор! — рявкает Джин, предательски краснея.— Знаешь, иногда ты ведешь себя как дитя малое! — Так или иначе, а мне колечко на палец ни к чему, — вставляю я. Джин вскидывает идеально выщипанные брови, словно хочет сказать: «Бедный невежественный дурачек», — и закрывает сумочку. — Кстати! — внезапно восклицает он, угрожающе щурясь. — Кто-то из вас брал мой джемпер от Джозефа? Следует кратчайшая пауза. — Нет, — с невинным видом отвечаю я. — Я даже не знаю, какой он, — пожимает плечами Тэхен. У меня не хватает духу взглянуть на нее. Уверен, что вчера вечером видел на ней этот чертов джемпер. Глаза Джина, проницательные, как радарные сканеры, обегают меня и Тэхена. Похоже, он нас насквозь видит. — У меня очень тонкие руки, — предупреждает он, — и я не хочу, чтобы рукава растянулись. Только не воображайте, будто я не замечу, потому что я вижу все! Чао! Едва за ней закрывается дверь, мы с Тэхеном переглядываемся. — Черт, — вздыхает Тэхен, — кажется, я оставил его на работе. А, ладно, заберу в понедельник. Он пожимает плечами и возвращается к журналу. Честно говоря, мы обе время от времени заимствуем одежду Джина. Без спроса. Но нужно сказать в оправдание, у него так много шмоток, что он этого часто вообще не замечает. К тому же, по словам Тэхена, одно из основных прав человека заключается в том, что соседи по квартире просто обязаны меняться одеждой. Он утверждает, что это одна из статей неписаной британской конституции. — И кроме того, — добавляет Тэхен, — он у меня в долгу за то письмо в муниципальный совет насчет ее штрафов за незаконную парковку. Знаешь, он даже спасибо не сказал! — Тэхен отвлекается от статьи о Николь Кидман. — Так что ты делаешь вечером? Пойдем в кино? — Не могу, — вздыхаю я. — Сегодня у мамы день рождения. — Ах да, конечно, — сочувствует он. — Удачи. Надеюсь, все пройдет классно. Тэхен — единственный человек на свете, кто имеет хоть какое-то предстаатение о том, что меня ждет дома. Но даже он не знает всего.