Сегодня была пятница

- А где Табаков, он ещё не появился? — спросила Лиознова, обводя недовольным взглядом всех присутствующих. - Я только что звонил в «Современник», спектакль закончился позднее обычного, и Олегу Павловичу пришлось задержаться. Но он уже выехал, так что скоро будет, — пояснил один из помощников. - Хорошо, пока начнём без него. Слава, — режиссёр обратилась к артисту, — давай сейчас снимем сцену твоего написания письма Гиммлеру, потом твои размышления в приёмной; надеюсь, к неожиданному приходу Шелленберга Табаков успеет приехать. Как нередко бывает в подобных случаях, когда было бы неплохо потянуть время, всё шло как по маслу. Сцены были сняты безупречно с первой пробы и теперь Тихонов, придав своему лицу серьёзное выражение и держа папку на коленях, ожидал развития событий. Вот уже Виктор Рождественский, игравший Цольнера, проводил генерала на приём, оповестил, что Штирлицу отведено три минуты для разговора с рейхсфюрером, позвонил по телефону, спрашивая сводку об убитых и раненных по Берлину и положил трубку на место. Сейчас должен был щёлкнуть замок, открыться дверь и неожиданно появиться Шелленберг. Однако в смежной комнате было тихо, и Тихонов ожидал услышать «Стоп», так как Табаков, видимо, задерживался. Но вдруг послышался шум, какие-то голоса и оханья, и дверь распахнулась. «Всё-таки успел», - подумал артист, поворачивая, как и полагалось, голову на звук. В следующее мгновение Тихонов и Рождественский вскочили со своих мест. Нет, конечно, это было предписано сценарием, но они реагировали не на появление вышестоящего по званию. Вместо элегантного бригадефюрера в тёмном гражданском костюме, белой рубашке со строгим галстуком, на пороге стоял… стояла буфетчица Клава в белом коротеньком халатике, чулках в клетку, с огромными бусами на шее, многочисленными кольцами на пальцах и в неизменном белом накрахмаленном кокошнике, столь любимом представителями обслуживающего персонала советского общепита. Моргнув несколько раз чрезмерно накрашенными глазами и сжав в неудовольствии не менее вызывающе накрашенные алые губы, сие явление подплыло к Рождественскому. Тихонов замер в своём углу, судорожно сжимая папку в правой руке. Постучав наманикюренными пальцами по столу Цольнера, Табаков высокомерно уставился на своего партнёра, ожидая реакции. - На приёме у рейхсфюрера генерал Поль. Доложить, или Вы пройдёте сами? — Рождественский по инерции произнёс требуемую реплику. Повернув голову в сторону Тихонова, Табаков огладил по бокам свой халатик, провёл руками до бюста и, подтолкнув его вверх, серьёзно произнёс: - Вы нужны мне, Штирлиц. — Затем, вернув своё внимание Рождественскому, ответил официально-надменным тоном, — я приду через полчаса. Оставив несчастного артиста рухнуть в кресло, Табаков подошёл к Тихонову, остановившись от него на расстоянии полуметра. Скользнув по форме своего подчинённого оценивающим взглядом и остановив его где-то в районе пряжки, Табаков вытащил из правого кармана своего халатика зеркальце и стал поправлять тушь на глазах. Через несколько мгновений, удовлетворившись полученным результатом, он положил зеркальце обратно в карман и вызывающим тоном спросил Тихонова: - Что Вы здесь делаете? «Это что ты здесь делаешь в таком виде?! — возмущённо пронеслось в голове у Тихонова, — и вообще, какого чёрта они не останавливают этот фарс?!» Так как ответа не последовало, а Табаков продолжал измерять его взглядом, совершенно невероятным образом сочетающим в себе кокетство привокзальной буфетчицы с надменностью генерала СС, Тихонов решил доказать, что он тоже не лыком шит и отбарабанил по сценарию: - Вас не было. Я хотел сообщить, но Вас не было. Вы были на спектакле, тьфу, на аэродроме, а дело срочное. Я по поводу семьи погибшего полковника Кроля, Клава… простите, бригадефюрер. - Что с ним? — невозмутимо спросил Табаков. - Завтра уходит последняя машина с семьями сотрудников. Всех эвакуируют, — весьма правдоподобно негодовал мнимый Штирлиц, — а для семьи Эриха Кроля, видите ли, не нашлось места! - Что значит не нашлось места? Безобразие! Давайте, — Табаков протянул руку за папкой, которую продолжал сжимать Тихонов. - Какое безобразие, поразительное безобразие, — как и полагалось по ходу развития событий, произнёс Рождественский. — Полковник Кроль был с рейхсфюрером с первых дней нашего движения, — чинно сложив руки на столе и твёрдо зафиксировав свой взгляд на Тихонове, так как смотреть на Табакова у него просто не хватало выдержки, артист продолжал произносить положенные фразы. — Стоило ему погибнуть... Как быстро мы умеем забывать… Если Вы позволите, я позвоню в хозяйственное управление от имени рейхсфюрера и всё улажу сам. - Вот и отлично, уладьте всё это сами, — обворожительно улыбаясь и строя глазки, согласился Табаков. В это время, как и полагалось по сценарию, зазвонил телефон. Радуясь хоть какой-то возможности отвлечься, Рождественский судорожно схватил трубку и ответил: - Цольнер слушает. — Он искренне надеялся, что на другом конце провода будет Лиознова, которая прикажет прекратить всё это безобразие. К сожалению, из трубки доносился чей-то истерический хохот, прерываемый судорожными всхлипываниями. Понимая, что поддержки ждать неоткуда, артист продолжил объясняться выученными репликами. — Бригадефюрер, — позвал он, как и полагалось, Табакова. - Кто там? — заинтересованно-кокетливым тоном Клавочки поинтересовался невозмутимый артист. - Холман, - ответил Рождественский и, вернувшись к воображаемому звонившему, просил, - А что Вы хотели, штандартенфюрер? Выслушав ответ, он передал информацию подобострастным тоном: - Всё готово, Вас ждут, — бросил он в сторону застывшего Тихонова и совершенно невозмутимого Табакова. - Я иду, — кивнул Табаков и, неожиданно обвив правой рукой своего подчинённого за талию, подтолкнул его к двери. - Бригадефюрер сейчас идёт, — с облегчением в голосе отрапортовал Рождественский. - Вы нужны мне, Штирлиц, по делу, — кокетливо сообщил Табаков и, практически танцуя, направился к двери в обнимку с Тихоновым. Почему-то не надеясь на избавление, Вячеслав Васильевич позволил своему напарнику вести его в этом танце. Выйдя из кабинета в коридор, вместо смеха или хотя бы аплодисментов по поводу его выдержки Тихонов лишь увидел оператора, который невозмутимо снимал всё это безобразие, и согнувшихся пополам от смеха всевозможных ассистентов, которые толклись у стен. Охрана у двери невозмутимо щелкнула каблуками, но Тихонов успел заметить, что, по крайней мере один из них стоял с закрытыми глазами. - Какой голос, он рапортует словно артист оперетты, с голосом из живота и явным желанием понравиться, — иронично прокоментировал Табаков, вернувшись в роль Шелленберга. Он убрал свою руку с талии подчинённого и на несколько шагов вырвался вперёд. Тихонов отметил, как неподражаемо роскошно его коллега передаёт женскую походку, включая обворожительное повиливание бёдрами. - Я всегда жалею адъютантов, — хмыкнул Тихонов, радуясь, что по сценарию ему полагалось убрать руки за спину, якобы пряча проклятую папку от Шелленберга. — Им постоянно надо сохранять многозначительность, иначе люди поймут их ненужность. - Нет, Вы не правы, адъютант очень нужен, — переключаясь в ипостась Клавочки, обворожительно протянул Табаков, — он вроде красивой охотничьей собаки, и поговорить можно между делом, и если хороший экстерьер, другие охотники завидуют. - Я помню, знал одного адъютанта, который выполнял роль импресарио, он всем рассказывал о гениальности своего хозяина и в конце концов ему устроили автомобильную катастрофу, уж очень был певуч, раздражало. Табаков остановился и, обворожительно улыбнувшись, спросил: - Выдумали или правда? - Конечно, выдумал. - Смешно. А про вдову полковника Кроля тоже выдумали, а? — Теперь перед Тихоновым была не разнузданная советская буфетчица, а смертельно опасный эсэсовский генерал. — Шучу, — усмехнулся противник. В это время, как и полагалось по сценарию, в смежном коридоре появился Броневой. Он почёсывал нос, видимо, стараясь таким образом изобразить задумывание какой-то очередной подковырки. - Хайль Гитлер, друзья, — произнёс он, ещё никого не видя, но уже слыша отрывки разговора и смех своих соперников. Многозначительная улыбка застыла у него на лице в преддверии запланированного диалога, но зигующий Табаков в костюме и макияже советской буфетчицы ввёл его в ступор. - Хайль Гитлер, дружище Мюллер, — как ни в чём не бывало, поприветствовал своего как бы бывшего начальника как бы Шелленберг. В этот момент не только весь его внешний вид, но и издевательский тон выдавал Клавочку. - Рад видеть вас, чертей… и чертих, — неожиданно нашёлся Броневой и обвёл Табакова оценивающим взглядом, по которому Тихонов понял, что Леонид Сергеевич ещё мгновения назад понятия не имел о разыгрываемой феерии. — Опять затеваете какое-нибудь очередное коварство? - насмешливо спросил он, продолжая недвусмысленно шарить взглядом по затянутому в приталенный халатик артисту. - Затеваем, отчего же нет? — кокетливо сказал Табаков и, выставив правую ногу чуть вперёд и до неприличия задрав халатик и юбку вверх, стал подтягивать чулки. - Да с Вашим коварством какое наше сравниться? — философски заметил Тихонов, наблюдая Броневого, заинтересованно следящего за вызывающими действиями своего коллеги. — Мы просто ангелы небесные по сравнению с Вами. - Это со мной? — натужно смеясь, Броневой пытался отвлечься от открывшейся перед ним картины затянутых в сетчатые чулки изящных ножек Табакова. Он призвал на помощь весь свой актёрский талант и, вспомнив ставший уже привычным жест Мюллера с дергающейся головой, изобразил его как бы неумышленно, при этом переведя свой взгляд куда-то в область паха Тихонова. — Ну впрочем приятно, когда тебя считают дьяволом. Люди умирают, память о них остаётся, пусть даже такая память. — Он опять одарил Табакова оценивающим взглядом. Трое артистов были настолько увлечены своей игрой, что не заметили несущуюся в их направлении на всех парах Лиознову. - Это что такое, я вас спрашиваю?! Что это за комедия?! А Вы, Пётр Евгеньевич, — набросилась она на оператора, — у нас каждый метр плёнки на счету, а Вы тратите её на подобное... подобное безобразие! - Да эти кадры войдут в золотой фонд советского кино! — запротестовал Катаев. - Азохен вей себе оправдание. - Я уверен, что Вы со мной согласитесь, когда отсмотрите этот материал. - И я бы был поосторожней в выборе выражений в присутствии начальника гестапо, — улыбнулся Тихонов. - Не заговаривайте мне зубы, — огрызнулась Лиознова. — Олег Павлович, марш в гримёрку, и чтобы я больше не видела здесь подобной самодеятельности. Томно потупив глазки, прикусив нижнюю губу и театрально отведя правую руку в сторону, Табаков проворковал, разыгрывая одну из реприз Клавочки: - Когда? Ах, я не знаю, смогу ли я. Поздно уже. Ну хорошо. Покедова.