Не тоска, но нежность

На службе у самого Приора Лу Рид поняла несколько важных деталей: первая: она невероятно глупа и первый год может вообще не рассчитывать на отдых после смен; её ждут репетиторы по английскому и французскому, ей нужно зубрить правила этикета, ходить к хореографу, учиться красиво улыбаться, «а не закатывать глаза, да-да, мадемуазель Рид, это я вам», и день ото дня тренировать пси, потому что её четвёртая ступень годилась лишь для «прикрой меня своим телом и умри достойно», а пистолет в складках её вычурных платьев упрямо не прятался — это только в старых фильмах женщины его суют чуть ли не в трусы и в момент нападения незаметно и молниеносно извлекают, взводят курок, нажимают на спусковой крючок… Но у неё, простите, левый глаз на минус два (никому не говорите) и телекинез, так что тут был необходим другой подход. вторая: ей стоит почаще ночевать в выделенной Мартеном комнате и оставлять там для сменки немного своих, дай бог хотя бы синтетических, лохмотьев. Сначала Лу думала, что её ещё в начале первой рабочей недели попросят «пояснить за шмот» и зарежут где-нибудь в вонючем тёмном углу термитника, но опасностей хватало и без этого. Взять, например, неудачную поездку в соседний город, где важный как хуй бумажный глава инквизиции должен был встретиться с какой-то такой же важной шишкой. Встретились. Так встретились, что Лу теперь и не знает, когда они снова увидятся. — А-ай, волосы, — тихо прошипела Лу, пытаясь приподнять голову с чужого плеча. Инквизитор нечаянно зажал её старательно завитые рыжие патлы, как оказалось, локтем, но убрать оный не мог: отодвинуть локоть мешала одна из шести стен идиотской ловушки, а приподнять его было невозможно из-за неудобно взгромоздившейся на него Лу. Точнее, её груди и всего остального туловища. — Прошу прощения, мадемуазель Рид, — мужчина был явно сбит с толку, если не сказать, что охуел. Да чего уж теперь — он действительно охуел. Лу и сама подхватила его мрачное настроение, которое впервые за её недолгую жизнь было присыпано натуральным, до закушенной изнутри щеки и потупленного взгляда, смущением. В кубе было жутко тесно и темно, хоть глаз выколи, они не видели друг друга, но были настолько плотно прижаты друг к другу, что волей-неволей думалось: если не выберутся в течение получаса и конечности не затекут, точно потрахаются со скуки. Рид не видела его чёрных глаз, но очертания бледнющего лица и тонкой шеи мало-помалу прояснялись в абсолютной темноте; почти привыкла. Она сделала вдох, второй, но вдруг выпучила глаза от осознания, что проклятая ловушка-куб может не пропускать воздух снаружи. Нужно быть поскромнее. Во всех смыслах поскромнее. Хотя зачем, если она совсем скоро задохнётся и помрёт? Жалкая, маленькая Лу, не выучившая даже, в какой руке держать нож и сколько видов вилок существует. Лу, которая ещё не заработала кучу денег и не проставилась друзьям в баре, хотя уже давно обещала. Она так много не сделала, не успела. — Это вынужденная мера, мадемуазель Рид. Я вижу, вам нездоровится, — не сразу, но тихий голос Мартена достиг её барабанных перепонок. Лу резко разжала пальцы — какой стыд, на плечах инквизитора, глядишь, и синяков понаставила, — и лишь сейчас ощутила, как положение мужского тела неуловимо изменилось, и одна его рука невесомо гладила её по взмокшей спине. Это прикосновение словно бы из детства: в интернате так ей делал Йонас, когда она в одиннадцать лет впервые попробовала пиво и, не добежав до унитаза, блевала в мусорное ведро. Ладно, в чью-то панамку, но та была безвкусной и место ей было как раз в том ведре. Возможно, именно тогда Йонас осознал, что может помогать людям и выбрал медицину. Лу именно тогда выбрала научиться правильно пить пиво… — …Дышите, Лу, — её имя легко соскользнуло с языка. Иво уже давно поймал в фокус единственное, что может быть важным в данную секунду: испуганное лицо своего непредсказуемого телохранителя. Было бы неприятно, если бы она умерла от страха прямо на нём, поэтому сейчас в его приоритете было унять этот приступ паники, пока снаружи охрана не разберётся с противниками и не освободит их. Глупая Лу Рид. Подбежала к нему прежде, чем сообразила, что псионик перед ней непростой, а золотой. Пас рукой — это не обязательно телекинез, который она могла бы подавить, будь он такой же четвёртой степени или ниже. Это ещё и создание таких вот стальных ловушек. Безумно редкая пси, стоит признать. Если тот человек выживет, неплохо будет переманить его на свою сторону. Стальная узкая клетка, сотканная из жёсткой скользкой темноты. По ощущениям, метр на метр: Иво полусидел-полулежал, уже предчувствуя, как согнутые в коленях ноги скоро затекут, Лу — сидела на его животе, раздвинув ноги и склонив голову к его правому плечу — даже подняться полностью не могла, не уперевшись макушкой в потолок. Импровизированная тюрьма словно бы даже нагревалась от их дыхания и тел; мужчина попытался абстрагироваться и прикинул, что максимум десять минут они протянут. Он мог бы сейчас упрекнуть подчинённую: не надо было так глупо подставляться, не успев даже проанализировать ситуацию, подставляясь под чужие руки, но то была её работа — защищать его, и она сделала, как её учили, а данная ситуация — ни от кого из них не зависящее последствие. Сплошное мучительное последствие. — Я держу себя в руках. Я не боюсь. Всё нормально, — выцедила Лу чуть ли не ему на ухо; на самом деле — себе. Он понимал это. По женскому виску скатилась капля пота, Рид склонила голову всё ниже, бессильно облокотившись на мужское плечо. Вздохнула более плавно и успокоенно: если не голос, то присутствие другого человека рядом, спокойного и собранного, в этой душной тесноте помогло ей собраться. А ещё — едва уловимый запах элитного мужского парфюма, отдающего чем-то древесным и ванилью — но это скорее уже вызывало лёгкий приток возбуждения. Невесомое прикосновение обожгло рыжий затылок, придавливая её лбом к безбожно (ха-ха) смятому пиджаку: пожалуй, даже нитки для его ручного пошива обошлись бы Лу месячной зарплатой, хотя зарплата у неё теперь была ого-го. Но скоро, видимо, таковой быть перестанет. — Можете не нависать надо мной — это не сократит между нами дистанцию. Более того, вы просто быстрее устанете. Мужчина-скала. Мужчина-кремень, чтоб его! Лу чисто из желания проверить реакцию его тела поёрзала на нём, бормоча что-то про натирающие туфли: даже чтобы снять их, потребовались бы руки, которые она сейчас задействовать не могла. Его дыхание даже не сбилось; она буквально носом могла нащупать бьющуюся жилку за его ухом. Приор был… спокоен. Невозмутим. Это восхищало и злило одновременно: не привыкла она вот так на мужиках сидеть и не получать отдачи, когда сама, как девчонка, завелась. В конце концов, этот мужчина подарил ей незабываемый вечер в опере. Роскошное, без преувеличений, чёрное платье. Был безупречно учтив, даже намекал на отношения — точнее, всерьёз рассматривал их в перспективе до того, как решил принять её на работу. Лу задумалась: а что, если бы она не прошла? Он бы пригласил бы её в оперу снова? Пришёл бы на неё сам? Они бы сидели вместе? Он бы завалил её на свою кровать после или ограничился бы лишь одним поцелуем на прощание?.. Лу была одним из его телохранителей-бронежилетов и за несколько месяцев такого тесного сотрудничества не могла не заметить: с другими женщинами, да и мужчинами, Приор держался подчёркнуто вежливо и по-деловому, хотя многие едва-знакомцы часто провожали и провожают его жаждущими взглядами. Даже без инквизиторской формы этот человек умел привлечь к себе внимание; его можно полюбить если не за статус и кошелёк, то за отменное личико и точёную фигуру. При всём этом — его можно и бояться до трясущихся рук. Чего стоит один его бритвенно-острый взгляд… А его самоконтроль? Душу за такой продать не жалко. Лу бы продала — и сейчас её стыд не отражался бы ускоренным сердцебиением и горящими ушами и шеей. Иво Мартен чистый, лучший из лучших, он достоин занять свой нынешний пост, и чем чаще Лу искоса смотрела на него, любуясь, пока никто не видит, тем сильнее понимала: это её тип — просто потому что недосягаемый. Лу никогда не искала простой любви, иначе нашла бы её после каждого третьего похода в бар. Лу нечистая и странная, но, по своему скромному мнению, хотя бы не худшая из худших. Она выращена в термитнике и создана для него, не для элитного квартала, в котором жили ещё родители Приора, где асфальт моют с хлоркой и стены могут состоять из одних панорамным окон. Почему он вообще обратил на неё тогда внимание? И почему сейчас ему не плевать, что у неё проклятая клаустрофобия? — Прошу вас воздержаться от лишних телодвижений. Задумавшаяся Лу коротко вздёрнула брови, но мужчина, естественно, этого не заметил. — Да я бы рада, месье Мартен, но увы, у меня уже ноет спина и платье задралось. Я поправлю и… …и всё. Их руки соединились на разрезе бархатного подола, и без того неприлично высокого, а теперь так вообще — гуляющего где-то в районе тазовой кости. Мужчина увёл руку ниже и крепко стиснул гладкое обнажённое бедро — Лу от неожиданности аж встряхнуло мелкой дрожью. Может, зря она так нахваливала его самоконтроль? — Настоятельно прошу прекратить. Это может плохо закончиться. — Оглянитесь, месье Мартен. Может ли быть что-то хуже? Она первая прикоснулась к его шее губами — ей было ближе. Даже чуть адаптировавшись к свету, она потерялась в и без того тесном пространстве и своих чёртовых встрепенувшихся чувствах; дело было в их положении и в неутешительных возможностях. Приор тихо вздохнул, принимая напористую ласку и оглаживая уже два её бедра большими руками, неуловимо пощипывая ягодицы. Это было горячо, так горячо и нужно, Лу давно этого хотела, если быть честной, но недолго: инквизитор с трудом поправил её задравшееся платье и продолжил чуть хрипло, мягко обхватив двумя пальцами девичий подбородок: — Как я и боялся, это неизбежно произойдёт, несмотря на рабочий характер наших взаимоотношений. Но всё же не здесь, Лу. Если нас уже шесть минут никто не вызволяет, есть смысл попробовать самим. Иво неотрывно наблюдал за губами своей подчинённой, слишком яркими для этой проклятой густой темноты: поцеловать их хотелось до боли, хотелось впитать в себя этот её бунтарский и страстный дух, хотелось вернуть руки на место и всё же запустить пальцы под её полупрозрачное бельё, но это было бы чересчур в нынешних обстоятельствах. — Я не уверена, что смогу, — в конце концов выдавила Рид. — Всё это время я тренировала вектор, а не форму — второй в данном случае был бы полезнее, я не умею сжимать и разжимать металл. — Напомню, что вскоре вы не сможете и дышать. Пробуйте. — Я не могу рисковать вашей жизнью, если вдруг не... — На кону и ваша жизнь. Это приказ. — голос стал ледяным, как родниковая вода. Мурашки поползли по её спине, как только она установила с мужчиной зрительный контакт. Блестящие чёрные глаза. Как у змеи, затаившейся в тени листвы рядом с норой крошечной мышки. Мужчина не собирался на неё нападать, но знать об этом ей не нужно. Лу покорно кивнула и бесцельно осмотрелась по сторонам; от колючей темноты уже болели глаза — и представить сложно, что она ощутит, используя нетренированную форму пси. Она приподняла корпус, утыкаясь макушкой в потолок и голыми ладонями — по боковым стенам. Руки мужчины упали по бокам от её бёдер, невесомо поддерживая, но и поддразнивая, и ей стало тяжело концентрироваться на чём-либо: она всё ещё сверху. Будь у них чуть больше места и неограниченное время, он бы сбросил её с себя или всё-таки поцеловал? «Завались, Лу. Просто завались. Ты же не хочешь умереть, да? Прямо здесь, на своём шефе, как шлюха-неудачница. Это будет так тупо. За что я получаю свою зарплату, блять? Раз, два, тр-р-и-и...» Влажные ладони теснее прижались к металлу. Пальцы сжимались, словно пытались схватить металл и сдавить, как пластилин — упрямая форма не поддавалась ни в одну, ни в другую сторону. Лу прошептала ругательство и резко расслабила кулаки, раскрыв пальцы. Иво непроизвольно вздрогнул, когда металл под его затылком со скрипом пошёл волнами, а на его лоб приземлилась густая капля, медленно устремляясь к левому виску и дальше, за линию уха. Лу запрокинула голову и зажмурилась, но это, естественно, не помогло устранить кровотечение. Ей не помешает салфетка и пару часов отдыха, но по-настоящему она отдохнёт теперь лишь в гробу, а сейчас она поработает, как обычно, на износ. Приор поднял одну руку и молча заправил за ухо мягкую рыжую прядь. Открытое ему лицо казалось ещё бледнее, чем обычно, и походило на изуродованную вандалами статую, на которой кровавые слёзы — что красная краска. Статуя отмерла, в очередной раз прошипела: «Блять» — и продолжила уродовать металл, не замечая, что мужская рука не вернулась на пол, а опустилась на её талию, поддерживая корпус и считывая кончиками пальцев биения сердца в грудной клетке. Ему нравилось в Лу Рид то, что она живая-живая, хотя часто делает вид, что нет, ограждаясь ото всех своей язвительной полуухмылкой и сигаретным дымом — курила она, кстати, редкостную дрянь, дешевую и крепкую, как подошва её старых берцев, даром что теперь могла себе позволить качественный никотин. И кожаную обувь. Она редко улыбалась, но когда это происходило, то все вокруг падали у её ног. А она и не замечала. Сначала Приор хотел увидеть эту женщину не в тёмных лохмотьях, а в платье. Хотел понять, смогла бы она приблизиться к его миру, был бы хоть какой-то толк в его… флирте. Лу понравилась опера. Приор наблюдал за ней, восхищённой и заворожённой, сидя невдалеке. Она почти не выделялась из пафоса, окружающего её. Она была хамелеоном. И хорошим, подающим надежды телохранителем. Приор любил многофункциональных людей, которые играли по его правилам и молча выполняли его приказы — такой уж он человек. А ещё он любил людей, которые искренне хотели его — теперь мечталось, что и не на один раз, ведь короткие интрижки и одноразовые поцелуи уже успели надоесть и отдавали той мерзкой табачной горечью. Лу Рид из того класса непроницаемых женщин, кого хочется невесомо контролировать, сознавая, что поблажек они не попросят и не дадут сами, если перекрывать им кислород. Она из того класса уверенных в себе женщин, что целуют в шею без спросу, нагло ёрзают своей попой по низу чужого живота и ширинке и испытывают возбуждение от своей безнаказанности. Она из того класса страстных женщин, от которых Приор без ума. Медленно, но верно Рид растягивала неподатливую темноту, пока в верхнем углу не появилась маленькая дыра. Лучик света. Спустя несколько десятков секунд ей помогли снаружи таким же телекинезом: видимо, без этой бреши ничего не получалось, к тому же, помогающим надо было понять, в каком положении они находились. Было неловко подниматься на ноги и поправлять грёбанное платье при большом количестве людей, но главным для них была не Лу, а Приор, на котором ей посчастливилось — иначе и не скажешь — провести тридцать минут своей жизни в весьма компрометирующей позе. — Аж полчаса?! — вырвалось у неё непроизвольно. Кей, виновато поджав губы, кивнул. Глаза его горели от лукавства, но Лу ещё не понимала, почему. На бледной шее Приора, прямо над чёрным воротником, наливался цветом небольшой засос, который тот поспешил прикрыть распущенными волосами. Об этом они поговорят чуть позже. В его кабинете.