Несвязи с общественностью

«Идеальный шторм» — фразеологизм, означающий ситуацию, возникшую путём такого сложения ряда неблагоприятных факторов, в результате которого их суммарный негативный эффект существенно возрастает

***

Мысль о том, что сегодня пятница, появилась только в тот момент, когда взгляд упал на черновик стандартного еженедельного отчета, который нужно было сдать до вечера субботы. Минхо проморгался, глядя в экран ноутбука, и вспомнил — сегодня даже суббота. Дни шли один за одним, как зимние облака за окном, сливаясь в один большой комочек — благо, что не нервов. Тот уже давным-давно умер где-то в груди вместе с последней нервной клеткой, которая пала в неравной схватке со стрессом. Одинаковые дни на одинаковой работе с одинаковыми увлечениями прерывались только сном — нездоровым, по 12-14 часов, после которого Минхо не желал просыпаться. Там, в ночных грезах он был по-настоящему счастлив. Счастлив в объятиях единственного человека, которого по-настоящему полюбил. Там Минхо легко обнимал его, положив голову на плечо, и позволял себе наконец-то рассмеяться от какой-то глупой шутки про лягушку. Отчего даже такие простые вещи, как пробуждения по утрам, стали невыносимыми. Хотелось лишь завернуться в одеяло и вернуться обратно — в невесомые и такие далекие от реалий сновидения. Но Минхо просыпался каждый раз. Просыпался, умывался, готовил себе завтрак — который состоял, правда, из одного кофе, потому что еда не лезла в глотку, а по утрам и подавно; садился за работу, открывал рабочие страницы, рабочий чат, просматривал выполненные задачи, отвечал на вопросы стажеров, надевал наушники, включал музыку, чтоб не было так оглушительно тихо. И так каждый день.

***

Хенджин вовсе не выглядел как человек, который куда-то опаздывал. Хенджин в принципе не опаздывал, это просто Минхо приехал слишком рано и теперь топтался у концертного зала, собирая своим черным пальто все падающие снежинки, что медленно опускались с декабрьского неба. Хенджин шел к нему навстречу широким и плавным шагом с идеальной осанкой (это при его-то работе), словно в другой жизни он был не дизайнером в рекламной сфере, а дизайнером, что гордо шагал по подиуму в конце своего показа — а еще в третьей жизни Хенджин наверняка и сам был моделью, что носил роскошные вещи от Селин и Сен-Лорана. Однако, Минхо повезло познакомиться с парнем по имени Хван Хенджин именно в этой жизни — где он был просто бывшим коллегой из соседнего отдела неспящих дизайнеров, что ворчал на цены в общественном транспорте, лапшу в соседнем магазине у дома и непростые отношения взрослых и уставших от жизни людей. Наверное, на этой почве его с Минхо относительно дружеские отношения и живут, словно кактус с цветочком на подоконнике у отдела кадров. Хенджин приветственно махнул ему рукой, все еще оставаясь на приличном расстоянии, а Минхо наконец-то отвел взгляд с вида, что открывался с площадки перед концертным залом. Над районом величественно возвышалась гора Намсан со своей неизменной телебашней, что переливалась огнями в зимний вечер. Минхо не мог — точнее, мог, но не хотел; объяснить, почему эта простая конструкция телекоммуникаций приковывает его взгляд каждый раз, как попадает в поле зрения. — Веселишься, как я вижу, — Хенджин пожал руку Минхо, заглядывая ему за плечо. — И еще я вижу огромную очередь в зал. — Да что ты говоришь, — Минхо высвободил руку из чужих ладоней и спрятал ее обратно в широкий карман пальто. Несмотря на перчатки из тонкой кожи, ладони все равно замерзали, как и их хозяин. — А я думал, эти люди стоят здесь просто так. Решил с ними тоже постоять за компанию. — Ну хоть воздухом подышишь, на людей посмотришь, — его собеседник рассмеялся в ответ. — А то Джисон как-то жаловался, что без него ты совсем забыл про свежий воздух и солнечный свет. Минхо в ответ лишь хмыкнул и встал ближе к очереди, чтоб обозначить их с Хенджином позицию в очереди. Их культурный вечер сообразился случайно: пару дней назад Хенджин абсолютно внезапно спросил, не хочет ли Минхо за счет Хенджина сходить на концерт Сеульского филармонического оркестра. «Что, как тебя туда занесло?» — недоумевал Минхо, потому что приглашение затесалось ровно между ссылками на методы борьбы с аэрофобией. «Если ты платишь, то я готов». Ответ на загадку о том, как Хенджина принесло в классику, нашелся достаточно быстро: билеты были куплены достаточно давно, для него с партнером, да вот только к дате концерта Хенджин остался без партнера, но зато с лишним билетом на концерт. Старый коллега, которому после его увольнения все еще можно было присылать офисные сплетни, мемы и душевные излияния тоже остался, поэтому вопрос с горящем вопросом решился как-то сам собой. Минхо был и не против — ему тоже было не с кем проводить вечера. — Заебался я, конечно, от этой зимы, — Хенджин поправил свою коричневую дубленку, заодно стряхивая с нее снежинки. — Как и от работы, от которой тоже заебался вусмерть. — Ну вот, а говорил, что ебаться не с кем, — Минхо хитро ухмыльнулся. Привычка перекидываться колкостями с Хенджином осталась даже после смены места работы. — Что, кто гоняет тебя сейчас? Чэрин? — Не поверишь, Сынмо. Я его не осуждаю, отдел с ним хоть работать стал по-настоящему — нормальная дорожная карта, хороший проджект, адекватные ТЗ и все такое, но, блять… Мы знали, что он сам работяга в высшей степени, но то, что он после назначения на руководящую должность и нас всех за собой потянет. Столько задач сейчас, просто пиздец. — И хорошо, теперь ты хоть работаешь, а не слоняешься по офису, как обычно. — Ой, как будто вам не нравилось, как я разряжал вашу рабочую обстановку! — Ты быстрее телефон себе разряжал, постоянно что-то фоткая и сидя в соцсетях вместо работы. Именно поэтому ты не пошел на повышение. А я, между прочим, на руководительских собраниях всегда давал тебе хорошую рекомендацию. Пусть ты и мудак. — Ого, неожиданно, — Хенджин театрально удивился, вскидывая руки. — А я думал, ты меня ненавидишь. Честно говоря, я и сейчас так иногда думаю. — Иди нахуй, — Минхо ответил ему беззлобно, закатывая глаза с легкой улыбкой. Он часто слышал подобное из-за своего тяжелого взгляда, отчего и привык. — Ненависть — слишком тяжелое чувство, чтоб его испытывать. И уж тем более, чтоб тратить ресурсы на какого-то Хенджина. — Ладно, — Хенджин вытянулся, становясь еще выше, несмотря на свой рост, чтоб рассмотреть происходящее у входа в концертный зал. Там гости постепенно проходили внутрь, от чего очередь медленно, но двигалась. — Запишу это как то, что ты меня любишь. Сам-то ты как? — Нормально. — Минхо отвел от него взгляд, смотря куда-то в даль. Взгляд сам направился наверх, к сияющим огням башни — которые мигали точно также, как и мысли в голове о том, что ни черта у него не нормально. Взгляд Хенджина все еще ощущался на своей шкуре — такой же, как и несколько лет назад, когда они еще работали вместе и перекидывались кусочками жизненных разговоров на офисной кухней. Прожигающий своей теплотой взгляд красивых шоколадных глаз, что смотрели всегда с пронзительным сочувствием и легким прищуром, словно Хенджин пытался разглядеть не лишний пиксель в рабочей Фигме, а все твои лишние проблемы. «Нормально все» в голове, а руки все еще мерзнут в карманах и в перчатках — точно так же, как и что-то замерзает постоянно в груди. — Как у Джисона дела? — разговор начинал идти из рук вон плохо, поэтому Хенджин решил пойти другим путем. — Скоро возвращается в Сеул? — Все хорошо, — Минхо плавно вынырнул из омута мыслей, куда его начали заманивать горящие огни башни, словно морские сирены. — Работает, старается. Думаю, что уже в начале следующего года его первый сингл выйдет, а там уже и мини-альбом. Приехать должен где-то через неделю, как раз в начало всей этой новогодней возни. — Мне казалось, что новогоднее безумие уже началось с наступлением декабря, — Хенджин оглянулся, рассматривая новогодние украшение на улице шумного района, стараясь не показывать скромной радости от того, что он расшевелил плавающего в своих мыслях Минхо на разговор поживее. — Ждем его релиза всем офисом, всем этажом, всем селом. Клянусь, я открою бутылку, когда увижу его обложку на Спотифае. — Тебе только повод дай бутылку открыть. — Ой, а сам-то. Не ерничай, ты-то радоваться будешь больше всех, даже больше десяти Хан Джисонов вместе взятых. — Да, я. И что ты мне сделаешь? От Хенджина не смогло скрыться то, как мягко засиял Минхо — пусть и этот свет был уже несколько месяцев скрыт за плотной завесой тягучей тоски. Знакомство, которое подарил Джисону Минхо еще в самом начале их собственного, способствовало развитию карьеры музыканта: Соён предложила Хану записать уже его собственные треки на ее лейбле, параллельно работая над материалом других начинающих артистов. Правда, в этом всем был один нюанс: студия располагалась в Нью-Йорке, как и часть артистов, поэтому где-то через год после увольнения Минхо из их компании Джисон впервые уехал в Нью-Йорк на месяц. Минхо с ним не поехал: проблем было столько, что проще было переждать в одиночку в Сеуле. Начиная от танцевального искусства и работы, что требовала личного присутствия Минхо — а работать нужно было, потому что они не в подростковой дораме, и для взрослой жизни нужны деньги, которые не падают с неба; заканчивая перевозкой питомцев в самолете, чего очень боялся Минхо (как и самих полетов). После долгих разговоров и громкого скрипа в сердце было решено, что Джисон будет летать в своеобразные «командировки» один. В конце концов, они два взрослых человека, которые все понимают, поэтому спокойно смогут прожить какое-то время по отдельности и на разных континентах. Ну, Минхо так думал. С каждым разом работы у Джисона становилось все больше, командировки удлинялись на периоды все дольше, и последняя длилась уже месяца четыре — он уехал в начале сентября, и они оба знали, что на этот раз вновь почувствовать тепло любимых губ друг друга смогут только примерно в декабре. Декабрь, по ощущениям Минхо, наступил через неделю — настолько он потерялся во времени. — А ты, кстати, не думал съездить на Новый год в Нью-Йорк? — Хенджин обратился к Минхо после небольшой повисшей паузы, успев за это время залезть в телефон и открыть чей-то чат. Минхо успел заметить там фотографию, которая показалась знакомой. — Там здорово зимой. Да и вы… Достаточно подолгу не видитесь. Я вообще думал, что ты переедешь сам. — Ничего, — Минхо немного нервно пожал плечами. — Все нормально. И это была абсолютная ложь. Ничего не было нормально, потому что без Джисона было откровенно плохо. Не спасали бесконечные переписки в любое время дня и ночи — потому что между ними была разница в целых бесконечных тринадцать часов; и частые фото чего угодно от Джисона — потому что он любил фотографировать все, что попадалось под руку, и тут же скидывать это Минхо; и частые видеозвонки, и вот это вот все. Все это, что никогда не заменит тепла родных рук, нежных прикосновений, жарких поцелуев и мягких объятий под покровом опускающейся на город ночи. Не хватало второй тарелки на кухне за завтраком, не хватало успокаивающих разговоров после рабочего дня, не хватало походов в бар и за той жареной курицей, что «однажды свела их вместе». Джисона просто очень не хватало, и от осознания этого факта Минхо медленно сходил с ума. Он ощущал себя настоящим эмоциональным инвалидом от того, что сначала с трудом перестроился на то, что теперь он не один — а теперь не мог перестроиться на то, что рядом с ним снова только коты большую часть года. — Ну, с другой стороны, — Хенджину пришлось немного повысить голос, потому что уже в фойе концертного зала было очень многолюдно и шумно. — Если ты уедешь, то некому будет проводить мастер-классы по контемпу, на которые я могу ходить и не охуевать от препода. — Я не уеду, даже не надейся, поэтому тебе придется продолжить держать себя в форме, — на этих словах Минхо легко ударил по заднице Хенджина, отчего тот дернулся и цокнул. — чтоб ты был в состоянии оторвать свой зад от пола после второй разминки. Продолжить тираду о редких, но насыщенных занятиях Хенджина танцами Минхо не успел, потому что взвизгнул от того, что тот ущипнул его за бок, зная, что Минхо безумно боится щекотки. Видимо также, как и одиночества. Впрочем, одиночество и Хенджин не особо любил, поэтому искал себе хоть какого-нибудь собеседника во время кризиса в личной жизни — а Минхо, с кем они иногда перекидывались новостями с работы, да просто какими-то подъебками, просто подвернулся под руку очень вовремя. Он был достаточно воспитан и эмпатичен, чтоб нормально воспринять редкие рассказы Хенджина про проблемы в их с Чанбином отношениях — а когда они окончательно расстались, то фраза «пошли выпьем, тебе пора» сама собой появилась в чате. Хенджин был по-своему одинок — но от этого был и по-своему очарователен и притягателен в своей бесконечной легкой грусти и тоске, что постоянно прятал за своей маской богемного и легкого на подъем человека, откладывая ее в сторону лишь для того, чтоб выпить стопку соджу. То, что с Минхо тоже происходят некие штормовые предупреждения, Хенджин тоже понимал — как и причину этих штормов, поэтому они и сблизились негласно на этой почве. В подарок Хенджин получил еще и приглашение на тренировку по танцам к Минхо, потому что «совсем уже превратился в овоща какого-то». Виделись они нечасто, а таких культурных вечеров у них вовсе не было — да и могло бы не быть вовсе, если бы не парочка забытых Хенджином билетов. — Слушай, а ты уверен в мероприятии, на которое мы пришли? — уже в зале Минхо оглядывался по сторонам и рассматривал немного нетипичную для классических концертов аудиторию: подростков и молодых людей было как-то слишком много. — Лично я как-то нет. — Ой, да какая разница, — Хенджин склонился к нему в ответ, чтоб лишние уши не слышали их разговор. — Тебя ебет, после чего идти пить пиво? — Иди нахуй, — полушепотом произнес Минхо прямо на ухо своему собеседнику. — Я, между прочим, специально даже оделся под стать мероприятию, это же вечер классической музыки, а не сборище анимешников. Вечер оказался «сборищем анимешников». Когда зажегся экран на сцене, анонсирующий программу вечера: «Классика японской мультипликации в сопровождении симфонического оркестра»; а ведущая объявила начало вечера, где будут исполнять сплошные аниме-опенинги, Минхо мучительно простонал, а Хенджин распахнул глаза, смотря на него и приговаривая «чувак, чувак, я сам как-то не знал!» — все аниме ассоциировалось у Минхо только с Джисоном, который очень любил смотреть аниме во все свое свободное время, а потом вечно включать песни оттуда на смарт-колонке. Тихо-тихо, чтоб слушать могли только он и Минхо. Минхо же думал, что вселенная издевается над ним, вечно приводя его именно туда, где тоска по Джисону обострялась в десятки раз: район Намсан, где они впервые решили прогуляться и провести вечер вместе, телебашня, которая стала для Минхо негласным воспоминанием о самом прекрасном, что подарила ему жизнь, бессмертные симфонии из картин маэстро Миядзаки и Синкая, которые любого могли задеть за душу — и уж тем более того, кто видел в этих мелодиях своего любимого, что шмыгал носом у него на плече под «Твое имя». Иногда Минхо все-таки действительно ненавидел Хенджина, и этот вечер — не исключение. — Да-а-а, ебало у тебя кислее некуда после анимешных песенок про любовь, — Хенджин ткнул его в бок, когда они уже отошли от толпы слушателей концерта на входа. — Ты уверен, что тебе прям нормально? — Нихуя не нормально, Джинни, — буркнул Минхо, кутаясь в пальто и метая взгляды наверх, к башне. — Я даже в этом районе с каждым ебаным шагом ловлю такие ебаные триггеры, ты бы знал. — Так может все-таки задумаешься о том, чтоб ездить с ним? Не думаю, что Джисону будет шибко в напряг. — Нет. Я банально не смогу работать из-за разницы в часовых поясах, не говоря уже о том, что конкретно мне придется почти каждую неделю сюда летать по работе — а оплачивать перелеты мне никто не будет. Я, если что, тоже не миллионер. — Бля, сложно… Не думал менять работу, полная удаленка? — Сложно, как ты и сказал. Рисково сейчас срываться куда-то, на новом месте просяду по доходу. Я не хочу, чтоб Джисон парился о заработке, потому что пока он получает сущие копейки. — Ну да, такое… И вот так получается, что и не уехать, и скучаешь же ужасно. Я же вижу. — Так и есть, Джинни. Остаток пути до заведения с пивом и раменом они шли молча, а уже за трапезой разговор пошел исключительно про Хенджина и Чанбина — и о том, что они были настолько разными людьми, что в итоге решили разойтись, чтоб не делать друг другу больно. Изнанка всех романов и сладких фильмов про любовь: иногда расставания являются самым органичным и правильным выходом из ситуации. А дома Минхо встретила полнейшая тишина и выключенная смарт-колонка.

***

То, что на следующее утро Минхо проснулся с ужасной головной болью, но не от похмелья, а от простуды, не стало для него большим сюрпризом — не зря же его пробивал озноб в последние дни, а вчера он еще и снега за шиворот получил. Больничный Минхо, конечно же, не брал никогда, потому что всегда переносил простуды на ногах: «это просто насморк, а работа есть работа». Вот только на этот раз по ощущениям все было на порядок хуже — нос был заложен, голова раскалывалась, в висках неприятно тянуло, а горло саднило так, словно Минхо орал мартовским котом несколько дней подряд, а потом опрокинул чашку острой лапши с полным пакетиком соуса. Оставалось лишь лежать и смотреть в потолок, думая о том, какой тяжкий рок его настиг: простуда и одиночество. Возможно, прямо сейчас он захлебнется своими же соплями, и на смертном одре ему никто не подаст стакан воды, потому что Суни, Дуни и Дори еще не отрастили себе большие пальцы на лапках. Бесславная кончина (для такого бесславного ублюдка (коим Минхо себя все еще считал (но по выходным))). Лежа листая телефон и просматривая множество рабочих оповещений в Jira (его новый сотрудник снова перепутал маркеры задач), Минхо понимал, что вряд ли справится с работой как минимум сегодня — он с трудом понимает связь между рабочими карточками. Через «не могу», «нужно работать» и «от больничного развалится вся индустрия рекламы» Минхо начал набирать Хонджуну, своему новому шефу, о том, что ему нужна пара дней на восстановление — хотя бы голоса, потому что скрипеть как дверь черного хода на рабочих летучках очень не хотелось. Собственно, как и брать больничный, потому что Хонджун вряд ли будет доволен этим. Ким Хонджун же с радостью отправил Минхо на недельный больничный и пригрозил, что если в течение недели увидит его за работой, то заставит пересматривать все части «Пиратов Карибского моря». В итоге день проходил… Никак он не проходил. Включив на фоне первое, что попалось под руку в стриминговом сервисе — Минхо даже не удивился, что это был фильм Синкая; он валялся в гостиной, потеряв счет времени. В голове держалось лишь примерное число дней до возвращения Джисона — примерно пять дней, за которые нужно успеть выздороветь, чтоб поехать в аэропорт. Раньше Минхо считал встречи в аэропортах и на вокзалах какой-то лишней затеей, которая напоминала идиотскую привычку, что он видел в своей давней командировку в Восточную Европу — хлопать пилоту самолета после удачного приземления. Со временем он начал понимать, что встречать родных после путешествий едут не для того, чтоб донести их чемоданы до такси, а из-за того, что нет сил ждать еще хотя бы минуту до встречи с ними. Такие изменения Минхо настораживали, как и то, что это все его настораживает — мысли падали одна на другую, словно осенний листопад, который покрывает все плотным ковром, а затем начинает гнить. Вот только ковер тревожных мыслей не нес в себе никаких питательных веществ для почвы, лишь тревоги, пустые домыслы и боязнь смотреть в будущее, которое накрывалось туманом с падением листвы. Положив тяжелую от температуры голову на подушку, Минхо пытался сосредоточиться на аниме, отгоняя ненужные мысли, но выходило из рук вон плохо. Джисон был тем самым мальчиком из аниме, у которого вторым именем было непостоянство. Непостоянство, в котором он жил с необычайной легкостью, играюче подстраиваясь под любые изменения в жизни, которые так же просто принимал, особо долго не думая. У Джисона были некоторые константы в жизни, что держали его на плаву — и Минхо стал одним из них, вот только он сам видел себя скорее ржавым якорем, что держал мертвой хваткой и тянул на дно. Минхо, в отличие от Джисона, с трудом приспосабливался в непостоянстве и хаосе, отсутствие контроля над ситуацией — одна из его фобий. И вот сейчас, когда карьера Джисона начинала собираться из одних лишь неизвестных, Минхо чувствовал себя лишним грузом со своими проблемами как в жизни, так и в голове. Наверное, Джисону нужен был кто-то такой же свободный и в обязательствах, и в мыслях. Наверное, Джисон заслуживал чего-то лучшего, чем он. Наверное, когда Минхо уснул, на экране шел уже третий фильм Синкая подряд. На следующий день, который проходил также вязко, как и предыдущий, написал Чан. Теперь они с Феликсом жили в Пусане, что тоже добавляло песен в плейлист «sad chill playlist» — Минхо как никто другой знал о важности живых коммуникаций, знал то, что они никогда не будут восполнены коммуникацией на расстоянии. Они почти всегда были на связи, рассказывали друг другу про свои жизни, повседневные дела и то, что творится в их городах. Но это не было живым общением. Минхо рассказывал, как снова собрал все пробки в Сеуле и полтора часа смотрел на новогодние вывески под медленным декабрьским снегом, а Чан интересовался, не разваливается ли Минхо как те самые вывески. «Не разваливаюсь» — отвечал он, понимая, что для скучающего и тоскующего мешка он достаточно хорошо справляется. «Ты же привык справляться с любыми трудностями, у тебя всегда это в итоге получалось. Ты шел напролом, несмотря на любое ненастье» — говорил ему Чан, смотря на сонное и красноносое лицо на экране телефона. «Так почему ты думаешь, что не справишься с самим собой?» Чан, как и всегда, был абсолютно прав — наверное, стоило взять себя в руки и продолжить бороться, потому что Минхо всегда сражался со всем, с чем приходилось — с жизнью, с обстоятельствами, с самим собой, если был значимый приз за победу. А Джисон и его счастье стоили того, чтоб бороться и побеждать. После разговора с Чаном, после которого Минхо стало немного лучше — и физически, и ментально; потому что он всегда был рад слышать, что у его дорогого друга все хорошо. Они с Феликсом жили в гармонии и в рабочей суматохе — их профессии медиасферы обязывали; планировали путешествие во Францию, потому что там будет чемпионат мира по их любимой игре, да и вообще можно было бы потом завести собаку. С котами бы не вышло — у Феликса внезапно обнаружилась аллергия на кошачью шерсть, и они втроем долго смеялись от шутки о том, что это после работы в отделе Минхо. Незаметно пролетевший день Минхо собирался заканчивать также, как обычно это делал Феликс (даже иногда и рабочий): зависнув в игре, которую он давно не мог пройти до конца. Название вполне гармонично описывало все происходящее — Life Is Strange, потому что жизнь и правда странная штука. Он с ужасной температурой раздумывал над выборами в сюжете, пока за окном в Сеуле мягко падал вечерний снег, словно звезды с неба, укрывая город белым одеялом — а в это же время где-то в Нью-Йорке кто-то брал себе отвратительную колу с манго на завтрак, начиная солнечный день с опоздания в звукозаписывающую студию. Кто-то выбирал звуковую дорожку, а Минхо выбирал в игре, пожертвовать ли городом ради спасения любимого человека, либо же спасти целый город от надвигающегося шторма. На минуту Минхо задумался: что бы он сделал на месте главной героини игры? Разумеется, он бы не пожертвовал городом ради Джисона. «Это действие будет иметь последствия…» — мигала надпись на экране ноутбука. Ради Джисона Минхо пожертвовал бы всем миром. На финальных титрах Минхо откинулся на подушку дивана, прикрывая глаза — тянуло в сон. На часах было уже два часа ночи, а на термометре наверняка что-то в районе тридцати девяти. Звуки окружающего мира доносились словно сквозь толщу воды, а Минхо спал и не спал одновременно. Он думал, что посидит так еще пять минут, а потом встанет, чтоб убрать ноутбук и, возможно, дойти до кровати, но это будет только через пять минут, а сейчас он пытался последними бодрствующими силами уловить звуки вокруг. Вот Суни снова топает на кухню за водой — она там, конечно же, есть, потому что даже в самой тяжелой лихорадке и на смертном одре Минхо исполнял роль примерного хозяина. Вот сосед сверху снова отодвигает стул, а может стол, а может кресло, а может какая вообще ему разница? На улице проезжали машины, неприятно визжа своей летней резиной, ноутбук совсем тихо и монотонно шумел, кто-то за окном громко разбил что-то стеклянное, а затем также громко засмеялся, Джисон щелкнул переключателем в прихожей, чтоб включить свет и поставить чемодан подальше от двери, чтоб не задеть, Дори спрыгнул с верхней полки кошачьего домика, за окном проехал ночной автобус… Минхо с трудом раскрыл глаза, моргая несколько раз. — Хани? — протянул Минхо, тут же пытаясь откашляться, потому что севший и хриплый голос абсолютно ужасно проскрипел. — Джисон? — Мино-я-я-я, — радостно раздалось из прихожей, а Минхо отложил ноутбук с колен на диван, чтоб опустить босые ступни на холодный пол, потому что горящий в гостиной свет говорил о том, что ему все же не послышалось. — А я так надеялся, что ты все-таки спишь. Минхо вышел в прихожую, где стоял Джисон, стягивая с себя свой дутый пуховик. На столике у крючков для верхней одежды лежала черная вязаная шапка с помпоном и двумя «косичками», видимо, чтоб завязывать — ее Минхо привез Хану из своей единственной командировки в Японию, а тот взял с собой в штаты на холодные времена. Рядом же лежали бессменные наушники Хана, которые были сняты вот только что, а чемодан неуклюже прислонился к стене. — Ты же должен был приехать в пятницу, — Минхо немного щурился от светильника, с трудом выговаривая слова своим охрипшим голосом. — В конце недели? — Должен был, — Джисон возился с Суни, что уже путался у него в ногах, отчего Минхо пока не видел его улыбку, но точно мог ее слышать. — но мы разъехались раньше, а рейсы на ближайшую дату как-то сами подвернулись под руку. — Почему ты не предупредил, что прилетаешь? — Потому что ты начал заболевать, но все равно поперся бы в такую погоду в аэропорт. — Поперся бы. — Вот поэтому и не сказал. Ну же, — Джисон раскинул руки, широко улыбаясь и светясь от радости. — иди ко мне. Окончание фразы, такой простой, но по-своему интимной — практически шепотом, потому что она предназначалась лишь для двоих, даже если кроме них в помещении никого не было, но и этого хватило Минхо. Когда он наконец-то оказался в объятиях родных рук, ощутил их такое нужное тепло и мягкое прикосновение губ к виску, то подумал, что его сердце может переломать всю грудную клетку. — Я так по тебе скучал, — прошептал Джисон, сжимая ладонями его домашний свитер на спине и зарываясь носом куда-то в шею. — Последние недели я просто лез на стены без тебя. — Я тоже очень скучал, — Минхо же просто уткнулся лицом в его плечо, хрипя слова и обвив руками тонкую талию Джисона. Казалось, словно она стала еще тоньше. — Без тебя так плохо. — Радость моя, где ты умудрился так простыть, — Джисон перебирал одной рукой мягкие пряди на голове, а второй гладил по спине так, как он всегда любил делать в самые эмоциональные моменты для Минхо. — ты же весь горишь. — Не знаю, — Минхо поднял голову, и Хан тут же мягко обхватил его лицо ладонями, смотря прямо в покрасневшие и заспанные глаза. — Честно говоря, я сам не заметил, как меня скосило. — Хенджин жаловался мне, что ты совсем себя не бережешь. — Он соврал тебе. — Ну я же вижу, что нет. — Значит, оплачивать ему пиво я больше не буду, — взгляд Минхо бегал от глаз Джисона к его губам и обратно, потому что удержаться от поцелуя ему давалось еще сложнее, чем выговаривать слова. — кто-то слишком много болтает. — Ты сопливый, — Джисон совсем мягко улыбнулся, заметив красноречивый взгляд своего мужчины. — я не буду тебя целовать. — А ты мокрый и с дороги. — Засчитано. Минхо хотел что-то сказать еще, как и Джисон, но это уже не имело никакого смысла — как и все остальное на свете, потому что они даже не заметили, кто первый потянулся вперед за долгожданным поцелуем, в котором было столько нерастраченной нежности и любви, что сердца замирали, как и хрустальные снежинки за окном. Джисон все еще держал ладони на щеках Минхо, а он в свою очередь обвил его руками и прижал к себе так близко и так крепко, словно от этого зависела его собственная жизнь. Чувствуя на своих губах вкус мятной жвачки, что вечно покупал себе Джисон, Минхо думал, что он впервые за эти долгие месяцы благословен. Поцелуй вышел совсем целомудренным — лишь прижаться друг к другу губами ненадолго, потому что Минхо было трудно дышать, а затем прислониться лбами друг к другу, деля одно дыхание на двоих. Так и замереть. Минхо был в пижамных штанах, растянутом домашнем свитере, абсолютно помятый, бледный и с застывшими слезинками в уголках глаз от сильного кашля; Джисон был в мокрых от снега уличных джинсах и в одних дурацких носках с оленем, потому что его кроссовки валялись у входа; чемодан уже сполз на пол под весом Дори и также где-то валялся, как и скинутая со столика шапка; в гостиной все еще горел свет, а в спальне кровать не заправлялась уже второй день — но это все не имело сейчас никакого смысла. Смысл имело лишь то, что Минхо так сильно любил Джисона — и чувствовал его любовь в каждом прикосновении, в каждом взгляде. — Знаешь, мне предлагали остаться на Новый год в Штатах, — Джисон положил голову на плечо Минхо, устраиваясь в его руках, что он так и не убрал с талии. — Но я отказался, сказал, что я ужасно скучаю по дому. В этот момент я осознал, что мой дом всегда будет там, где ты. Это и есть ты. Минхо зажмурился крепко-крепко — больше всего на свете он боялся сейчас проснуться. Он был не якорем — для Джисона Минхо был настоящим маяком, к которому он всегда будет возвращаться, даже сквозь самый идеальный шторм.