одуванчики

      Скарамуш заходит к нему без стука; Тарталья удивленный взгляд на него переводит, но ничего спросить не успевает — расстояние между ними сокращается, и его заключают в объятья. Подобную эмоциональность от него видеть часто не приходилось; впрочем, Тарталья уже, наверное, даже привык — отношения со Скарамушем и не могли быть чем-то иным.       — Будь осторожен, идиот, — бурчит он. — Вернись живым.       — Ты переживаешь за меня? — смеётся в ответ Тарталья. — Да ладно тебе, все нормально будет. Ты же знаешь, что меня никто не возьмет. Я справлюсь.       Скарамуш из его объятий выпутывается, снова выглядит недовольным и раздраженным, но Тарталья привык, правда привык; этот парень всегда был таким, а научиться видеть его настоящие эмоции за напускной раздражительностью оказалось не так уж и сложно (но самому Скарамушу лучше об этом не говорить).       — Переживать за тебя? Не слишком ли много ты о себе возомнил? — фыркает он в ответ. — Я не собираюсь за тебя переживать. Просто не хочу, что бы ты сгнил где-то далеко от Снежной. Твоя семья расстроится, нет? Да и убить тебя должен я, а не кто-то другой, так что…       — Да-да, разумеется, — усмехается Тарталья. — Я все понимаю, ты за меня не переживаешь, и просто хочешь убить.       Иронию в его словах Скарамуш не улавливает, потому что слишком уж смущен своим недавним поведением; это Тарталья в нем обожал больше всего — он мог сколько угодно делать вид, что ненавидит его, их отношения… их отношения не были построены на ненависти. Их отношения были построены на любви; даже если Скарамуш делал вид, что ненавидит его.       Тарталья же пообещал, что заполучит его ещё с их первой встречи; так что все это было предсказуемым исходом.       — Именно, — отзывается Скарамуш. — Хорошо, что ты это понимаешь. Поэтому, будь добр, вернись живым, чтобы я смог убить тебя.       Он в ответ лишь смеётся, подходя ближе, и целует ласково-ласково; Скарамуш к нему ближе жмётся, и отталкивать не торопится, хотя всегда вид делает, что его прикосновения раздражают. Тарталья действительно любит осознание того, что таким Скарамуша видит только он.       — Когда я вернусь, мы должны сразиться. Уверен, что с тобой это будет весело.       — Не надейся выжить после этого, — фыркает Скарамуш. — И, эй, возвращайся быстрее.       Без Тартальи даже Снежная не будет такой уж прекрасной; без него будет действительно скучно. Этот мальчишка не был каким-то особенным, но… почему тогда он единственный, кто заставлял его быть таким?       Скарамуш не знал ответа на этот вопрос; и Тарталье он тоже об этом не скажет.       — Вернусь так быстро, что ты и не заметишь, — подмигивает он в ответ.       Скарамуш в ответ лишь глаза закатывает; этот мальчишка невыносим, но… он действительно к нему привязался. Просто самому Тарталье Скарамуш говорить не планировал (проблема состояла лишь в том, что, кажется, он и сам все знал).       — Ловлю на слове, придурок. Только попробуй не вернуться вовремя.       Тарталья снова смеётся, и целует его;       Скарамуш никогда не скажет, но он действительно влюблен в него.       Впрочем, этот мальчишка все знал и без него.