Некий гаремный реванш: десятая сефира

— Как ты подчинил Джунко? — Шокухо еле унимала ярость. Она поверить не могла, что её предала близкая подруга. Привела в логово врага, толкнула в кресло и куда-то убежала. Шокухо даже не связали, понимая, что всё равно без разницы. Дверь за Джунко закрылась, бежать некуда. — Я могу подчинить любого, — Етцу сел в медидативную позу. — Каждый уверен, что он служит добру и должен принести добро. Мне остаётся лишь направить их по нужному пути. — По такому пути, отчего наверху гибнут люди? — по правде говоря, Шокухо так и не знала, что происходит наверху. Однако противника надо спровоцировать. Да и Индекс погибла… — Жертв самый минимум, — нельзя было понять, закрыл Етцу глаза или смотрит прямо на неё. — Чуть больше, чем хотелось бы, но это можно пережить. — Вот как? — для сарказма в голосе не нужно было стараться. — И на скольких же убитых начинается то, что пережить нельзя? Она понадеялась, что Шестой замолчал для обдумывания ответа, что это его как-то уязвило. Но ответил он совершенно равнодушно: — В чём смысл этих словесностей? Я мог бы поспорить с вами, Пятая, но это не изменит абсолютно ничего. Кроме того, вы пошли на сторону зла, и потому нам не о чем спорить. — На какую это сторону зла я ушла? — а вот это даже обидно. — Когда я говорил, что вы должны восстановить производство эсперов, я предполагал, что вы найдёте свой путь. Но вы пошли по всё той же дорожке, доверившись людям, совершенно не понимающим всего контекста происходящего. Они вновь планируют одурманивать детей наркотиками, с вашего позволения. — Откуда я знала, что именно вы предполагали? — в смысле, одурманивать наркотиками? Она же поставила задачу так, чтобы именно этого избежать! — Вы знали, если бы были доброй, — Етцу встал. — Добрые понимают такие вещи. Если же вы их не понимаете, если вам нужно объяснять и уточнять подобное, то вы зло. Шокухо сжала зубы. Она не зло, она опростоволосилась — и то ещё неизвестно, что там этот разноцветный себе выдумал. — Хорошо, спорить со мной вы не обязаны, — она тоже встала. Интересно, а его можно как-нибудь прощупать? Чтобы не вышло как с клонами, где думала, что не сможет подчинить, а в итоге-то… — Но тогда объясните, что происходит? Вы ведь знаете, что происходит? — Я не просто знаю, — Етцу не двигался с места и теперь явно смотрел на неё. — Я готовил всё это по инструкциям Алистера Кроули. Подобрать нужных людей. Заставить события пойти в правильном направлении. Помочь когда надо, подтолкнуть куда следует. — И Тому ты тоже хотел подтолкнуть? — Если бы он согласился принять меня, то всё прошло бы гораздо легче. С меньшими жертвами, с меньшей суматохой, быстрее и организованнее. — Что прошло? — Вы сами скоро узнаете, — Етцу покачал головой. — Нам надо подождать, смею надеяться, совсем немного. Шокухо нахмурилась. Нет уж. Она не желает ждать. Сейчас или никогда. — Я сказала, — она надвинулась так угрожающе, как могла. — Что именно ты делал и что сейчас происходит? Отвечай! Она пробралась в его разум — гораздо легче, чем рассчитывала. Но ликование сменилось страхом, когда она поняла, что и Етцу проник в её разум. Это ощущение только псионик мог бы принять. Она думала за себя и за Етцу, видела его и себя со стороны, одновременно, картинки накладывались одна на другую и одновременно чётко различались, нисколько не заботясь о том, как ломают мозги попыткой обдумать себя. Не надо думать. Надо читать мысли. Надо читать, пока… Но ведь это плохо… так плохо читать чужие мысли… она не должна этого делать, должна разорвать связь, и в наказание пустить в свою голову добро… должна быть доброй, должна… Должна узнать, что с Томой. Плевать на добро, если Тома в беде. Теперь Етцу испуганно вздрогнул, ощутив её мысли. Чуждые ему, разрушительные, омерзительные. Надо быть добрым. Плевать на добро. Они застыли друг напротив друга, недвижимые статуи снаружи и ведущие невероятно странный поединок внутри. Кинухата понимала, что сеть уже не работает, но вновь и вновь пыталась вызвать Хамазуру. Больше некого. Куроёри предала их, а Мугино… Это было ожидаемо. Они никогда не обсуждали это, но прекрасно понимали — такая жизнь не может закончиться от старости в мягкой постели. Умереть может любой и в любой момент. Но Кинухата всё равно отказывалась верить. Отказывалась… — Хамазура! Она почти бросилась наперерез вылетевшему на улицу мотоциклу, услышав его заранее. Тот же её не сразу приметил и даже вильнул, избегая столкновения. — Кинухата? — Хамазура сорвал шлем. — Ты откуда? — С тюрьмы! — Кинухата махнула рукой в неопределённом направлении. — Мугино… её супер… Вот странно. Она так часто убивала, так часто говорила и шутила о смерти, а сейчас не могла вымолвить это слово. Будто оно изменит всё к худшему. — Понимаю, — Хамазура посмотрел на мотоцикл. — Слушай, Кинухата, ты прости, но… — Ты куда супернамылился? — она шагнула к мотоциклу. — Где Такицубо? — Вот я об этом! — Хамазура неожиданно преградил ногой путь, заставив её замереть от изумления. — Кинухата, я как раз еду к ней. И прости, но не могу взять ни тебя, ни кого-то ещё. Просто не могу. Лучше спрячься где-нибудь, желательно подальше от людей. Кинухата отступила, потрясённая и тоном, и словами. Хамазура ещё никогда не говорил с ней так. — И, это… — Хамазура потянулся надеть шлем обратно, но помедлил. — Слушай, Кинухата, прости за всё. Тогда на фейерверке я сказанул, не подумал, да и… вообще. Бывай. Он быстро натянул шлем, схватился за мотоцикл — и тот рванул с места, в несколько секунд исчезнув среди тёмных небоскрёбов. — Хамазура супердурак… — прошептала Кинухата. — Это я должна за всё суперизвиниться… Она растерянно взглянула на постепенно темнеющее небо, и как никогда ощутила свою ничтожность. Всего лишь крохотная пешка, которой повезло выжить в масштабной игре. Но даже выжившая она неспособна что-то изменить. Не игрок и никогда им не была. Сейчас остаётся лишь спрятаться и надеяться, что никто не обратит на неё внимания. — Разумеется, мой противник ты, — Тома стоял на ногах так крепко, будто не вытаскивал из них металлические штыри. Да и кровь хоть выкрасила джинсы в грязную ржавчину, но идти перестала. — Но с чего ты взял, что во мне кто-то сидит? — Это очевидно, — Кайкине парил над ними, внимательно рассматривая драконов. — Настоящий Камидзе Тома никогда не сделал бы ничего из этого. — Настоящий? — Тома лишь расхохотался. — Я столько раз терял память, что уже и не знаю, который я настоящий! Может, именно сейчас проявилось моё истинное лицо! Которому надоело быть лишь пешкой! — В таком случае тебя тем более надо остановить, — Кайкине расправил крылья, и к фигурам на земле рванули множество белых нитей. Джунко попыталась увернуться от них, но хватило одного прикосновения, дабы замедлить её, и ещё нескольких, чтобы свалить на землю усыплённой. Тома уворачиваться не пытался. И нити, касающиеся его, не возымели эффекта. — Сказать легко, — по неслышимому приказу драконы разом рванули к Кайкине, щёлкнув челюстями в синхронной жути, но тот лишь взлетел ещё выше. — Вот только что ты сможешь, герой? Кайкине раскрыл крылья на полную — и сквозь них полился свет, мгновенно растопивший снег. Драконы свернулись клубком, защищая Тому, а тот спокойно прошёл к телу Джунко, которое свет не задел. Кайкине, увидев это, мгновенно сложил крылья, прекращая атаку. — Ты в самом деле воображаешь себя героем, — Тома задрал голову. — Ты, живший полной жизнью, плевавший на тех, кто ниже тебя, и завидовавший тем, кто выше. Как же произошла такая метаморфоза? — Я просто понял, сколь многое не имеет значения, — Кайкине вновь ударил крыльями, но теперь в снег под ногами Томы. — И сколь многое значение имеет. — Например, твоё геройство? — снег засветился зелёным, и Тома встал прямо на недвижимую Джунко. — Когда и без тебя есть кому этим заняться? — Но таких, как я, больше нет, — на этот раз Кайкине не прекратил атаку, однако очертил ровный овал вокруг Томы с Джунко, словно заключая их в темницу. — И я уже доказал, что могу пригодиться. — Что ж, отрицать это глупо, — ситуация казалась сложной, но Тома заулыбался. — И очень хорошо, что ты так думаешь. Ведь ты ничего не получаешь от своих геройств? — Разумеется, — Кайкине завис вне драконов, тщетно вытягивающих шеи. — Разумеется. А может, всё-таки получаешь? Белые нити ударили, мелькнув между драконами и впившись в тело Томы. Однако тот лишь расхохотался. — Знаешь, что меня удивляет в людях? — драконы даже расступились, словно не желая мешать нитям продолжать впиваться в тело. — Их нежелание уделять внимание эмоциям. Порою они даже делают вид, что эмоций не существует, или что их надо брать под контроль, или запрещать. Запрещать эмоции, подумать только! Кайкине хмурился. Нити ещё держались, но явно не делали что должно. — И всё это добро, всё это геройство — оно тоже ради эмоций. Эмпатию опасно игнорировать, знаешь ли, ведь без неё эти понятия не имеют значения, — Тома сам взялся левой рукой за нити. — Ты делаешь добро, и тебе хорошо. Ты помогаешь другому, и оттого счастлив. Кому-то стало лучше благодаря тебе, благодаря такому хорошему тебе, единственному в своём роде. Со злом всё работает точно так же, суть одна — убедиться, что тебе уникальному хорошо. И ты делаешь всё для того, чтобы тебе было хорошо, снова и снова наслаждаясь этим ощущением. Нити стали втягиваться в Тому — и потащили за собой Кайкине. Тот попытался вырваться, но не смог, и черная щель рта исказилась в недоумении. — Я не могу винить тебя за это, — Тома всё сжимал нити. — Никто не должен делать что-то задаром, на этом принципе стоит всё общество. Это ваша сила — и ваша слабость. Кайкине бился уже испуганно, но все его усилия пропадали даром. Он даже не мог стряхнуть нити со своей стороны, словно они приклеились и тут. — И я приветствую тебя, Алчность. Белый дракон вылетел из правой руки, раскрыв пасть. Он и Кайкине попросту влетели друг в друга, и челюсти щёлкнули вовремя. Синева разлилась по дракону, пока остальные приветствовали его радостным рёвом. Тома сошёл с Джунко и, не потрудившись проверить её, зашагал к дороге. — Пробовал вырвать меня из тела, — ворчал он себе под нос, жалуясь непонятно кому. — Неужели никто так и не понял, что происходит? Знал бы, так отказался даже пытаться. Эх, ну мне же лучше. Сколько вас тут? Тома внимательно посмотрел на драконов, словно мог сбиться со счёта. — Трое остались. Причём самые лёгкие. Тогда насладимся прогулкой, пока ещё кто-нибудь не примчался мстить или типа того. Чёрт, я ведь просто так сказал! Он застыл, внимательно смотря на вставшую на дороге девочку. Изначальное Дитя смотрела на драконов с детских любопытством и выглядела безобидным, заблудшим ребёнком. Но Тома сразу отметил, что оба её кулачка крепко сжаты. — И что же ты приготовила, девочка? — поинтересовался он. — Вали давай подальше. Ты мне не нужна. Дитя улыбнулась ему, а затем вытянула правую руку вперёд и разжала кулак. Тома всмотрелся — и увидел саранчу, мирно сидящую на ладони. — Откуда вы её добыли? — нахмурился он. — И откуда… Тома резко повернулся — Фройляйн Кройтун стояла прямо позади него, но тоже лишь улыбалась и сжимала кулачки. — Слушай, ты… — однако он забеспокоился так, что даже сделал пару шагов в сторону, подальше от девочки. — Не приближайся ко мне… Фройляйн Кройтун тоже вытянула вперёд руку и раскрыла кулачок, но теперь там ничего не оказалось. Тома всё равно сглотнул и опять шагнул подальше, бросил взгляд на Дитя — и увидел, как та давит саранчу. Он мгновенно посмотрел на небо, заозирался в поисках угрозы, на секунду выпустил из вида Фройляйн Кройтун, а когда взглянул вновь, то уже не увидел её. Повернулся к Дитя, но и та пропала невесть куда. — Маленькие мрази, — Тома вновь посмотрел на небо. — Если это что я думаю… они ведь наверняка и таймер небольшой поставили… надо поспешить. И он побежал, а драконы вытянули шеи, высматривая путь.