О ревности и чувствах

      Темноту комнаты освещали блеклые огоньки свечей, дрожащие при каждом вздохе, воздух наполнял терпкий запах винограда и фруктов, через открытую форточку проникал прохладный ночной воздух.       Кейл сделал последний глоток вина, осушив бутылку и поставив её на стол. Он растянулся на кушетке, вглядываясь в широту, открывавшуюся сквозь раскрытые шторы. Летали светлячки, скрипя что-то напевали сверчки, шуршали на лёгком ветерке листья деревьев. Парень вслушивался в эти звуки, растворяясь в спокойствии, марево наполняло комнату, заставляя бесконечно зевать, но Кейл не мог отдать себя сну. Сегодня ожидалась интересная ночь.       Он поднял руку, оглядывая в сотый раз браслеты, подаренные ему великим существом. Они позвякивали и переливались в свете свечей, притягивая взгляд. Почему-то Хенитьюз чувствовал себя волнительно. Он ощущал себя так, словно принадлежит кому-то, и от этого губы растягивались в неконтролируемой улыбке. («— Кейл-ним, вы сегодня выглядите удивительно довольным, — протянул Чхве Хан, глядя в глаза красноволосого. — Что-то хорошее случилось? — Не то слово.»)       Кейл лёгким движением открыл новую бутылку вина. Он вдохнул приторный запах. Дорогое.       Эрухабен подготовил дорогое вино, закуски, а сам («Главное блюдо сегодняшнего ужина», — думал про себя Хенитьюз) отсутствовал, чему юноша был крайне недоволен.       Парень сделал несколько глотков сладко-горького напитка, раскусил виноградину и откинулся вновь на спинку дивана. Алкоголь уже действовал на разум, замутняя его, мягко окутывая и навевая дремоту.       — Спишь? — раздался бархатистый голос.       Кейл вздрогнул и, разлепив веки, мутным взглядом рассматривал мужчину, нависшего над ним. Эрухабен стоял за спинкой кушетки, его длинные золотые волосы спадали с плеч, щекоча лицо Хенитьюза, принося лёгкую приятную дрожь.       —Нет, конечно, — севшим ото сна голосом протянул он, жмурясь и улыбаясь так мягко-мягко, что казалось, будто сам он сахарный, как и его улыбка. Эрухабен сузил глаза, наслаждаясь зрелищем.       Золотые ресницы встрепенулись и он, наклонившись, бережно поцеловал Кейла, чувствуя на его устах вкус вина. Красноволосый приблизился, углубляя поцелуй. Неудобно. Золотой дракон, оторвавшись, быстро обошёл диван и вновь потянулся, желая вновь коснуться, однако его резко усадили рядом. Кейл перекинул ногу через бёдра мужчины и сел сверху на колени. Парень прижался к губам, обхватив ладонями чужие бледные щеки, и тут же почувствовал руки на своей талии, тянувшие ближе.       Они были так близки, что, кажется, стало нечем дышать. Так жарко-жарко стало вокруг и внутри. Кейлу казалось, что что-то внутри дрожит, вызывая следом трепет по телу, когда горячие ладони проскользнули под тонкую свободную рубашку.       Он услышал тихий рык, доносящийся из груди Эрухабена и почувствовал, как его резко перевернули, меняя позицию и укладывая на спину. Снова дракон нависал над ним сверху, всматриваясь в глаза тёмным, помутневшим взглядом. Блондин касался, усыпая его очертания нежными, полными заботы поцелуями и Кейлу чудилось, что он утопает. Парень чувствовал дрожь по телу, ощущал, как любовь к этому человеку растекается по венам, смешиваясь с кровью, заставляя тянуться навстречу, целовать и касаться в ответ.       Молодой человек зарылся пальцами в золотые волосы, принуждая оторваться от мелких следов, и впился в губы глубоким, чувственным, кусачим.       И ему отвечали, любовно оглаживая скулы, придавливая весом своего тела, щекоча ускорившимся дыханием. А он просто задыхался, тонул, увязал в этом существе, окутанный красными нитями, приковывающими сердце к сердцу так крепко, надёжно.       Кейл провёл ласково по груди дракона слегка сжав, оторвался от нежных губ и прильнул к шее, оставляя не то засос, не то укус, а в ответ услышал урчание из груди Эрухабена. Он поднял сияющий взгляд, в котором искрились удивление, восторг и глубокое обожание. Блондин смотрел в чужие глаза не менее удивлённо и не мог оторваться. Такой живой взгляд редко увидишь у этого человека, обычно взирающего на мир мертво́, безразлично.       — Ты сейчас мурчал? — низким голосом спросил он, и Эрухабен даже почти смутился, если бы было, собственно, из-за чего.       Дракон прикрыл глаза и вторично поцеловал красноволосого, прерывая поток слов, что уже крутился на языке и вырывая стон из груди. Он так же оторвался и хитро улыбнувшись взглянул на того.       — А ты стонал.       Кейл нахмурил брови, но щеки, залитые смущением, выдавали его чувства.       Эрухабен прошёлся по груди ладонью и в одно движение распахнул рубашку. Пуговицы были мелкими, поэтому это не составило особых усилий. Он огладил бледную гладкую кожу под собой, ощущая дрожь, пробегающую под пальцами. Дракон сжал пальцами розоватый сосок, повторно порождая прерывистый громкий вздох. Он чувствовал на себе теплое дыхание и не мог не улыбаться. Такое желание исходило от красноволосого, такое же исходило от него, и всё между ними, все иные чувства, вообще всё растапливала похоть и глубокая, почти отчаянная, любовь.       Кейл, покрасневший до самых плеч, стыдясь неприличных вздохов, вырывающихся из груди, крепко закрыл рот, зажмурился отворачиваясь в сторону. Дракон же тем временем наклонился и прильнул к груди, оставляя алеющий засос. Он покрывал худое тело под собой метками губ и всё его естество рычало от удовольствия, кричало: «Мой!».       Подрагивающими от нетерпения руками он потянул вниз расстёгнутые брюки вместе с нижним бельём, спуская до самых колен и Кейл, ощущая прохладу на нижней части, согнул ноги в коленях, стараясь укрыться от обжигающего, голодного взгляда искрящихся золотых глаз, чем быстро воспользовались. Эрухабен приподнял чужие ноги, крепко держа сухими руками под коленями, и раздвинул, их укладывая по бокам от себя. Диван был узким, таким узким, что Хенитьюз не мог ничего поделать, ни укрыться, ни отодвинуться не позволяло пространство, он мог только прижиматься, двигаться навстречу прикосновениям и стонать громко, зажимая рот руками, судорожно вдыхая, втягивая через плотно сжатые уста раскалённый воздух.       Дракон наслаждался касаниями, наслаждался томными вздохами, стонами, всхлипами, впитывал в себя всё, что позволял Хенитьюз. Он запоминал, всверливаясь взором, каждую деталь. Раскрасневшуюся кожу, испарину на гладком лбу, приоткрытые, опухшие от поцелуев губы, расплывчатый взгляд карих глаз, бусины слёз в уголках, разметавшиеся по сиденью дивана алые волосы, покрытое укусами, подобно бутонам прекрасных цветов, тело. Он тонул в восхищении и обожании к этому человеку, ощущая любовь последнего, то же наслаждение, которым тот льнул к нему, дракону думалось, что всю его долгую жизнь стоило прожить ради этого момента.       Эрухабен, раздвигая ноги Кейла шире, притрагивается к промежности, используя какую-то, одному ему известную, магию и последний вздрагивает, отрывает руки от лица, теперь сжимая плечи мужчины над ним. Тот вскидывает взгляд и тянется к искусанному месту, прижимается в ласковом, успокаивающем поцелуе. Он трогает вставший член, вызывая у любовника крупную дрожь, всхлип в губы. Это отвлекает и Эрухабен продолжает растягивать мягкое немного расслабившееся отверстие.       Кейл прижимается ближе, призывая к дальнейшим действиям, трётся о пах мужчины и тот, снова почти рыча, довольно резким движением входит наполовину, давая возлюбленному привыкнуть к новым ощущениям. Тот тянется за поцелуем, впивается, мнёт уста, а с глаз текут слёзы, и Эрухабен, отрываясь, слизывает их с нежной разгоряченной кожи. Кейл жмурится, наслаждается нежностью, в которой топят его и тихо просит быть быстрее, а дракону в человеческом обличии срывает тормоза. Он не может сопротивляться, не может отказывать красноволосому. Древнее существо зовёт его сокровищем, хочет забрать себе или хотя бы просто запечатлеть этот момент, навсегда запомнить эти умопомрачительные ощущения.       А на следующее утро Кейл жмётся к нему, обнимает поперек груди, и они всё ещё на этом узком диване. Хабен притягивает ближе к себе, не давая упасть с чертового края кушетки, и тот упивается теплом кожи, трётся головой, вынуждая блондина растянуться в широкой улыбке, прикоснуться к алой макушке.       В комнате все ещё пахнет дорогим вином, а сквозь распахнутые занавески светит восходящее солнце, заливая всё своим светом.