За тобой 2: Москва и Криминал

      2000 год. Москва — Владивосток. 21 июля. 01:23. Ночь.       Поезд.       Лес раскрыл свои объятья навстречу ночи. Она окутала тьмой и туманом все ели и сосны от макушек, до оснований. Холодная бледная луна ярко светила белым светом. Словно фарфор, она отражала свет солнца, который сейчас освещал западную часть света. Рассвет наступит скоро, через два — три часа. Саша очень любит атмосферу ночных поездок. Пусть она будет сонная, невыспавшаяся, но это всё будет не сейчас, завтра. А пока она наслаждается Цоем в наушниках, луной и ночью… Такой манящей и таинственной.       — Сань, ты чего?       Лохматая голова приподнялась в кровати, одеяло сползо, оголяя спортивный торс Виктора. Парень сонно буркнул Саше, а она обернулась и улыбнулась, глядя на него. Такой красивый, кудрявый, как когда то при их первой встрече. Девушка невольно улыбнулась и лаского потрепала мужа по голове.       — Опять в ночь пялишься?       Шепнул он ей на ухо, что бы не разбудить спящего по соседству сына. Мишка, в отличие от родителей, уже во всю спал, тихо посапывая, досматривая десятый сон про сладкую вату и пистолетики. Мальчик лежал мирно, повернувшись в сторону окна, на его лицо падали лучи лунного света. Над вечно зелёными верхушками грациозно возвышались сверкающие звезды. Такие далёкие, но такие родные.       — Ага… Смотри, какие звезды.       — Саш, мне тридцать один год, ты думаешь я звезд не видел?       Парень улыбнулся и прижался щекой к щеке Саши. Он был тем самым последним романтиком из стихотворения о Викторе Цое, в жизни Сашки. Она очень любила песни группы Кино, а после смерти Цоя Сашка, со всей страной вместе, рыдала над его смертью в 90-м году. Было и без того очень горестно, а осознавать, что такое горе, такую огромную потерю для миллионов сердец, ей пришлось переживать одной, лёжа в безмолвных белых стенах, привязанной к железной кровати…       Учтивые поклонники писали письма его матери и отцу, звонили, соболезновали и тому подобное. Но были и те, кто хотел запечатлеть память о нём навечно, написав стихи…

Последний романтик гитару берёт,

По духу он битник, и песни поёт.

      Гласят строчки одного из них. Саша увидела в нём схожесть с Виктором Пчёлкиным, от чего сразу прониклась доверием к нему, считая его кем то родным.       — Видел. Но таких нет. Они каждый раз меняются. Сегодня одни, а завтра другие. И я сейчас не об астрономических положениях, а то пойдёшь сейчас к нашему сыну астро-физика и он меня дурой будет считать всю оставшуюся жизнь. — девушка усмехнулась.       — Они каждый раз меняются характерно. Сегодня ты, будучи весёлым, видишь их радостными, любимыми. А завтра будешь рыдать от безысходности и они будут рыдать с тобой вместе. Единственные, кто не предаст тебя и разделят твои внутренние терзания.       — Саш, порой поражаюсь твоим умозаключениям и философии. Ты хочешь сказать, что двадцати четырёх летняя девчонка, может научить меня чему то?       — Нет. Просто хочу сказать то, что ты, со своими взрослыми проблемами в жизни, не видишь простых и элементарных вещей. Простых радостей в жизни.       — Может это прозвучит глупо, но ты и вправду в чем то права. Четырёх летний Мишка. Смотришь на него и понимаешь, что он прав. Он порой говорит что то несвязное, звучащее совершенно не реально, но если задуматься над его словами, то он видит мир именно так, как есть. Без приукрашивания, без розовых очков и горестей жизни. Я хочу, что бы он оставался таким как можно дольше, что бы ничего не могло пошатнуть его детство и что бы он не ходил, как мы, в одежде старшего брата и думал, как бы, где бы подработать, что бы наскрести на бутылку лимонада или даже тот же «Yupi». Я хочу, что бы он не задумывался о завтрашнем дне и не боялся его. Хочу, что бы он уверенно смотрел в следующий день и знал, что за его спиной стоит не папа с мамой — бандиты, а просто папа с мамой, которые любят его настолько, что вытащат из любого болота.       Девушка обернулась, а в её глазах застыли слезы. Она мечтала о том же, мечты родителей, на счёт детей, всегда схожи. Оба мечтают о лучшем для их детей, которые ещё ничего не смыслят в жизни.       Виктор смахнул слезы с щёк и приложив горячую руку к крохотной щеке, нежно поцеловал девушку.       — Ложись спать, поздно уже. Наушники вынай, а то плеер сядет скоро.       — Я заряжу. Хочу увидеть рассвет.       — Не усну, если ты будешь сидеть одна.       Парень отодвинулся и потянулся к чемодану с вещами. Выудив от туда синюю майку — алкоголичку, он натянул её на торс, вновь разлохматив пшеничные кудри, и вернулся к Саше.       — Ночью холодно, давай я кофту подам?       — В белой жарко слишком. Так посижу.       — Не, не, не.       Он вновь развернулся к чемодану и вытянул от туда свою олимпийку. Брать с собой строгие костюмы, парень не хотел. Хоть где то он хотел выглядеть как обычные человек. Даже без охраны поехал…       — Вот, так лучше.       Он накинул на её плечи свою любимую олимпийку «Russia» и обнял её уже через ткань, обвив руками плечи Александры.       — Долго ещё ехать? — Поинтересовалась она.       — Неделю.       Девушка махнула головой. Виктор уговаривал Сашу снять вагон полностью и наслаждаться полной свободой и одиночеством, но девушка осталась непреклонной, говоря, что люди тоже хотят домой, в гости, в путешествие. Может это была их мечта? Попасть во Владивосток. Виктор, с огромной любовью к жене, с горем пополам, согласился ехать в общем, но в самом дорогом и удобном купе.       — У моей Москвы и твоей Невы стало общее что то, наверное, мы…       Саша обернулась на тихий-тихий родной голос. Витя пел. Пел для неё. Хоть и тихо, почти шёпотом, но пел же. Она уткнулась холодным носом в его горячую щеку, согревающую самые недры души.       Саша не считала Москву родным городом и даже родилась не здесь. Родным и любимым городом для неё так и остался Ленинград. Привыкнуть называть его Петербургом она не смогла до сих пор. Родившись там, в далеком тысяча девятьсот семьдесят шестом году, Саша часто приезжала к дедушке. Уже говорилось о её большой любви к Александру Валентиновичу и о его невыносимо огромной ко всем ребятам. Так вот, он жил в Ленинграде и ребята часто катались к нему в гости, а Сашка, зачастую, и пряталась там. Витя знал об этом и, вспомнив хорошую песню, чуть чуть изменил слова.       — Ты светла, я хмур, в споре двух культур ты опять за поребрик, а я за бордюр…       — У твоей Москвы и моей Невы, стало общее что то… Наверное, мы…       Саша чмокнула мужа в курносый нос, подпевая знакомые строчки и улыбнулась. За окном уже пестрел рассвет, необычно рано для девушки. Небо заливалось красно — рыжими оттенками. Серо — голубые облака просыпались и начинали своё безмолвное движение в утро нового дня. Рассветное солнце попадало на рыжие локоны, выбившиеся из пучка и весело отблескивало от них, будто отскакивая.       — Уже рассвет.       — Я не хочу спать, Вить. Что ты, как с маленькой.       Возмутилась девушка. Виктор посмотрел на неё ласково, осматривая с макушки, до пят, и, притянув к себе, мягко прикоснулся губами к мягкому лбу. Сморщенные губёшки тут же расправились, возражая привычное положение «бантиком», а брови разошлись по своим местам, вновь становясь «домиком».       — Потому что ты и есть маленькая. Моя маленькая.       Он смотрел на неё мягко, а сквозь волосы Александры пробивался озорной розоватый свет, который, попадая в глубокую голубизну глаз парня, замирал там, становясь зеленовато — розовым.       — Вить, у меня есть сын, муж, мне двадцать четыре, я выучилась, съехала от родителей и работаю. Я о приори не могу быть маленькой.       — Ты маленькая не физически или умственно, а именно душой, внутри тебя сидит маленькая капризная принцесса, которая мечтает о шоколаде и красивом платье.       — Я не капризная.       Девушка по обычаю сощурила глаза и сложила руки на груди, явно протестуя против этого факта. Может быть она и была маленькой, но точно не капризной. Кумиром Саши с детства является Цой и Бодров, она просто не может быть капризной. Если вспомнить то, как она росла это становиться ещё более понятно.       «Человек, слушающий Цоя, он не похож на других, и во что то верит».       — Ну хорошо, просто маленькая принцесска.       Парень снова чмокнул девушку в висок и лукаво посмотрел на неё. Саша знала этот взгляд.       — Вить, ты что, с ума сошёл!       Сквозь пробивающуюся улыбку, Саша злобно шепталась, пыталась расцепить руки, крепко обхватившие её живот. Она понимала, что хочет от неё мужчина.       — А что? Я твой муж, если что. Имею право, ё-моё!       — Вон Мишка! И он спит вообще то!       — Ну вот именно, что спит!       — Витя! Ну не здесь же!       — Пх, как хочешь.       Обычно, после этих слов, нормальные люди отстают. Но Саша слишком хорошо его знала, что бы поверить в то, что Витя угомониться после первого отказа. Да даже если она сто раз скажет ему «нет», он добьётся всего, чего захочет. Вот и сейчас она закатила глаза, шумно выдохнула и почувствовала, что руки на талии расцепляются.       — Серьёзно? Всё? На тебя не похоже как то.       Она удивлённо уставилась, но лукавые искорки не исчезали из глаз парня и тут Саша разгадала подвох. Если Магомед не идёт к горе, то гора идёт к Магомеду. Он встал, и пока Саша не успела подумать, схватил ее, закидывая на плечо, от чего та взвизгнула, но тут же осеклась, сцепляя ладони у рта, боясь разбудить сына.       — Солнце, не брыкайся. Куда ты, с подводной лодки, а?       — Вить, ты не Пчёла, ты Жук, блин! Ты в курсе, да?!       Мужчина растянулся в чеширский улыбке во все тридцать два и гордо задрав голову, хлопнул Сашу по бедру, придерживая на плече одной рукой, а второй разрезая воздух.       — Ну и куда ты собираешься, ё-моё?       — Ну а куда все обычно ходят?       — Да ладно, ты уверен, что хочешь идти в туалет? Это, вроде как, антисанитария!       Саша спародировала мужа, размахивая руками перед собственным лицом, смешно сморщивая нос и корча рожицу.       — Ну не-е-ет! Ты не отмажешься, а я уже и не против.       Он слегка бегом, добежал до уборной, отворив створку и закрыв её за собой на щеколду, парень обернулся и снял Сашу с плеча.       — Пчёлкин, тебе говорили, что ты дятел?       — Твой брат, и не раз.       Саша хотела съязвить что то ещё, но Витя обхватил её волосы и талию, прижав к себе, захватывая своими тёплыми губами такие же губы девушки. Она не смогла ничего сказать и лишь сама обхватила его сильные плечи. 8:32. утро.       — Ма-а-ам…       Мишка сонно потянулся, растягивая слово «мама», оглядывая комнату. Уютная, просторная комната с красными, складными кожаными, спальными местами. Посередине стоял стол, в тон кроватей, на нём была постелена скатерть белоснежного цвета, а посередине стояла ваза с ромашками. Родителей не было и Мишка, как мальчик самостоятельный, заставший время девяностых, стал искать в сумке щётки и пасту. Он спрыгнул с кровати и зарылся в сумку с вещами. Красная сумка раскрылась под его нетерпеливым натиском и вещи вывалились на пол. Со дна Мишка выудил мамину красивую сумочку, куда она бережно сложила мыльно-рыльные принадлежности всего маленького семейства. Найдя там свою синюю щётку, не редко путая с папиной, потому что: «у него должно быть всё как у папы», мальчик отправился в ванну купе. Встав на подставку, Мишка дотянулся до раковины и погрузил руки в холодную воду, как учил папа. Утро нового дня встретило его тёплым дуновением июльского ветра в окошко. Золотые, как кудри мальчика, лучи осветили маленькое помещение. Мишка вытер полотенцем личико, корча смешные рожицы перед зеркалом, и отправился на поиски мамы. Он вышел из купе закрыв дверь на папин ключ, потому что в отличие от него, Мишка был собранный и умением думать он всё-таки был в маму. Папка, как всегда, рассеянный на эмоциях, забыл закрыть сына, а мамка, опять пытаясь привить мужу ответственность, понадеялась на его мозг.       — Привет.       — Привет.       Идя вдоль по длинному светлому коридору, Мишка увидел вчерашнюю новую знакомую, разносившую завтраки по купе.       — Ты чего один, где папа с мамой?       Девушка процедила последнее слово сквозь зубы, будто оно или человек, носящий его, ей не нравился.       — Не знаю.       Мише хоть и нравилась девушка, но он видел в ней что то не то и не охотно общался с ней без папы.       — Хочешь булочку и поищем папу вместе?       — Нет, спасибо. Мне мама кашу вкусную даст, я не люблю булки.       И, смешно тряхнув кудрявой головой, обошёл тележку с девушкой, направляясь неуклюжим шагом к туалету под недоумевающий горделивый взгляд проводницы. Люди уже проснулись и потихоньку собирались в очередь возле него. Миша подошёл и оглядел людей, в поисках родных глаз. Так как туалетов было два, Мишка, уже было решил пойти дальше, но тут кабинка распахнулась и из неё выскочили растрепанная мама, в кое — как натянутой водолазке и коротких шортах. Следом вышел кудрявый высокий шкаф, который, в отличие от горячо любимой жены, совершенно плевать хотел на все косые взгляды, вздохи и перешептывания. Одни вздохи были от того, что они заняли туалет на прилично (!) долгое время, а другие по самому парню, которые совершенно не выглядел на свой возраст и молодые, двадцати пяти летние девчонки таяли, при виде подкаченного спортивного парня из Москвы. Многие не узнавали в нём того страшного Пчелкина из криминалитета, изображённого на многих столбах и в заголовках газет.       — Зай, накинь.       Сам будучи без верха, только в шортах до колен, он накинул свою олимпийку на плечи Сашки, демонстративно называя так девушку и сверкая кольцом на безымянном пальце правой руки. Сашка сейчас выглядела в цвет своих огненных волос, но это был не стыд, а скорее смущение от того, что на неё смотрели исподлобья и с завистью. Но с другой стороны, верх брала невероятная гордость, от которой спина расправлялась, показывая полный рост, а из-за нее будто вырастали огромные крылья, которые давали возможность лететь вперёд. Она была горда собой и тем, что рядом с ней такой мужчина. Её мужчина. Её муж.       — Ма-а-ама!       Воскликнул мальчик, уже торопясь, с раскинутыми в стороны руками, навстречу любимой маме.       — Мишка! Ты что тут делаешь?       Саша присела на корточки, подхватывая сына на руки, и развернувшись уставилась на Витю, который заводил глаза вверх, почесывая затылок и насвистывая какую то мелодию, будто он не причем. Золотые кудри падали на лукавые голубые глаза, сверкающие солнечным блеском.       — Мам, всё хорошо. Я дверь закрыл. Просыпаюсь, а вас нет. Ну я, как вы меня учили, встал, умылся, расчесался и закрыл дверь. А потом за вами пошел.       — Витя-я! — Протянула девушка, строго смотря на молодого человека, прижимая мальчика к себе.       — Ты что, ребенка не закрыл, так еще и ключ там оставил? Ты с ума сошел? А если бы что? Шмидта, Фила и Белого, с Космо-чудом на пару, здесь нет. Звонить некому, что мы будем делать если что, а?       -Сашу-уль… Ну все же хорошо.       — Ага, хорошо! А если б…       — Молодые люди, кофе?       Они разом обернулись на стоящую позади девушку с бейджем «Лариса». Она обвела разнос рукой, привлекая взгляд к еде, глядя на которую у Саши предательски заурчало в животе. Мигом забыв всё, что натворил Витька, она обернулась к нему с кошачьими глазками.       — Витю-юшь…       — Дайте пожалуйста два кофе, стакан молока, шоколад и-и… Что еще?       — Вот эту штучку!       — Вот эту штучку. — Повторил Виктор за Александрой, которая с восторгом смотрела на какой то рогалик — круассан.       Расплатившись, мужчина взял поднос с едой и семья отправилась обратно, попутно снимая с шеи Михаила ключ на шнурке. Так как деньги в кармане с собой были только у Виктора, то его и кинулись целовать Саша и Мишка. Чуть было не разлив содержимое стаканов, весело смеясь, все-таки дойдя до купе и открыв его, все уселись за круглый красный стол, всматриваясь в красивую степную даль. Желтые просторы простирались под до невозможности синим небом, ветерок весело, но аккуратно колыхал полевые цветочки и степную желтую траву, которая кое где еще была зеленой. Под такой невероятной картиной ребята провели остаток дня, кушая, смеясь, читая и просто наслаждаясь атмосферой поездки и друг другом.       Этой ночью Саша спала. Звёзд не было, но они всегда были с ней, внутри неё, в ее душе… Спокойно упираясь макушкой в подбородок Вити, девушка посапывала ничего не боясь. Сын мирно кряхтел рядом, накрывшись одеялом почти с головой. Этой летней ночью было прохладно.       — Ви-ить. Ви-итенька.       Парень чуть повёл головой и, открыв глаза, сонно посмотрел на Александру.       — Да, зай?       — Я к Мишке пойду, замёрзнет ведь.       — Ты устала, ночью не спала, давай я.       — Ты тоже не спал, если что, так что нет, отдыхай.       Парень поцеловал Александру в лоб и спокойно опустился на подушку, скрывая отблеск глаз в лунном свете. Сашка и вправду устала, но Витю очень любила и решила, что лучше поспит утром. Кровать сына была одноместной и можно было папку положить туда, а самой лечь с сынишкой, но вечером они не подумали, а ночью устраивать «великое переселение» не хотелось. Девушка присела возле мальчика и обвила его руками, притягивая к себе, согревая ладошкой холодный нос. Он уткнулся в грудь мамы и обвил Сашу руками. Он был замёрзший, не смотря на то, что на нём была надета кофта и штанишки. Обняв сына одной рукой, второй она потянулась к его маленьким ножкам, которые вскоре перестанут помещаться в её ладошку, и обхватила их, согревая теплом своей хрупкой руки. Кольцо, подаренное любимым человеком в день свадьбы, в знак любви и верности, блестело в лунном свете, привлекая внимание владелицы к себе. Ровное, замкнутое, с большим красным камнем по центру, оно было неземной красоты. Виктор выбирал его сам, специально для неё. Белов, как брат и друг, отправился помогать, но в основном мешал полёту мыслей Пчёла. В конечном счёте, Пчёлкин быстро отмахнулся от него и указал пальцем на самое дорогое кольцо на витрине и сказал:       — Беру.       Белов который раз убеждался, что в выборе друга и будущего зятя не промахнулся.       28 июля. 2000 год.       Проехав через всю страну ради людей, которые предали в глубоком детстве, Саша забила на старые обиды, так как сама считала, что помнить зло очень низко и никому не нужно. Она всегда была доброй и искренней, живущей настоящим, а не прошлыми обидами. И вот она, с сыном на руках и личным рыцарем-защитником, стоят на вокзале. Подле шныряют суетливые люди, мечутьмя туда-сюда с чемоданами, дети в цветных маечках, с лохматыми макушками лётают возле них. И вот она стоит на родной железнодорожнойстанции, на родной улице Алеутской, в родном северном Владивостоке.       — Саш, я рядом.       Широкая горячая ладонь легла на поясницу, чуть подталкивая, в знак поддержки. Саша крепче прижала Мишку к груди, а тот, оглядываясь по сторонам с небывалым интересом, сильнее сжимал руку на шее мамы. Знакомый ветер трепал рыжие пряди, выбившиеся из пышной косы. Саша сглотнула, неприятный ком в горле и он растворился где-то внутри неё. Крепче сжав крепкую руку она наконец-то сдвинулась с платформы, в сторону выхода с вокзала города Владивостока. Улицы родного города, из окна мимо проезжающего них такси, выглядели мрачно, не смотря на лето за окном. Город окутал туман и летний дождь. Саша была удивлена обилием изменений не только в городе, но и в людях. Их будто окунули в банку с серой краской, а затем остатки выплеснули на город. Все шли молча, никто не улыбался, не разговаривал, за ручку не шла ни одна пара. Лица прохожих были похожи на монотонные лужи, где иногда расплываются кляксы чего то хорошего. Мишка прилип к окну, разглядывая город, в котором жила его мама. Ему было не понятно, почему люди такие грустные, ведь в его Москве все улыбаются, особенно глядя на него. В детском уме сложилась чёткая картина, что Москва это хорошо, а Владивосток грустно и мрачно. Витя был здесь однажды, когда Саша проводил крупную сделку с северной частью страны. По этому для него было не в ново видеть город, но в ново видеть его и вправду таким угрюмым.       — Мам, почему всё такие грустные?       Водитель такси глянул в глаза девушки сквозь зеркало и сдвинул, и без того грубые, брови.       — А чему радоваться, мальчик?       Вдруг подал голос водитель. Саша хотела что-то ответить, но сын перебил девушку. Виктор лишь сжал её колено, нежно поглаживая, показывая, что бы сын разбирался сам.       — Ну как?.. В мире столько хорошего! А плохая погода пройдёт, я точно знаю. А всё идут, будто сейчас и правда заплачут.       — Здесь часто такая погода. Как тебя зовут?       — Михаил Викторович.       Миша гордо задрал подбородок, по детски важно представляясь. Водитель усмехнулся, продолжая смотреть на дорогу. Усы чуть дрогнули в улыбке детсткой наивности парнишки.       — Ты откуда такой жизнерадостный, Михаил Викторович?       — Из Москвы.       — Ну понятно теперь. Столица — место солнечное и тёплое. Это лицо, можно сказать, нашей страны.       Говоря последнее, мужчина скривился, будто говоря что то отвратительное ему.       — У нас дома красиво, даже дождь редко идёт. А когда мама тут жила, она говорила, что здесь солнце часто.       — Раньше да, сестра, солнце… А сейчас дожди и холод.       Машина затормозила возле обшарпанного подъезда. Виктор вышел и забрал две сумки из багажника. Мужчина кивнул водителю и тот, кивнув в ответ, тронулся, оставляя Сашу в своих мыслях.       Раньше… А сейчас дожди и холод…       — Сашуль, идешь? Или?..       — Идём.       Твёрдо подытожила девушка и твёрдо ступила на бордюр, который сама называет поребриком из-за происхождения, а Витя часто смеётся над её милыми привычками.       — Мишуль, не бойся. Если что, папа тебя защитит.       Она не твёрдо улыбнулась, присаживаясь возле сына на корточки. Мальчик поглядит маму по волосам и обнял её.       — Идёмте, холодно.       Витя крепко взял жену за руку, а сына поднял на руки, что бы тот не запутался в ступеньках.       — Тридцать шестая…       Саша поднесла руку к двери, издавая три коротких стука по кожаной обшивке до боли родной, но одновременно такой чужой квартиры. За ней не слышалось ни звука.       — Дай я.       Витя подошёл и более решительно ударил в дверь. За ней послышались шаркающие шаги.       — Кто?       Послышалось глухое «кто?» из-за двери. Саша не смогла ничего сказать, лишь сдала руку Виктора, дабы не упасть на ватных ногах. Он решительно сказал:       — Свои.       Женщина замешкалась, но отворила тяжёлую дверь. В нос тут же ударил едкий гадкий запах алкоголя, сигарет и затхлого воздуха. В квартире разносились звонкие удары кулаков о стол и пьяных возгласов, что то типа тостов.       — Вы кто?       — Не узнаете?       — Узнала, не спросила бы.       — Я бы тебя тоже не узнала сейчас, если бы не знала номер квартиры.       Саша гордо выпрямилась, глядя на мать с жалостью. Женщина была не похожа на себе, её лицо было красным и опухшим от алкоголя, от неё тянуло запахом грязной одежды, которая по виду таковой и являлась. Виктор оценивающе оглядел женщину невысокого роста с ног до головы и скривил поджатые, пухлые когда то, губы.       — Я сейчас закрою дверь, если вы не скажете кто.       — Ирка, ну что? Кто там? Шли их нахер, я потом разберусь!       С кухни доносился пьяный голос, который еле связывал буквы в слова, которые больше походили на неразборчивые звуки.       — Пчёлкина Александра Вячеславовна.       Женщина округлила глаза на вытянувшемся лице, чуть приоткрыв рот и тут же прикрыв его морщинистой серой рукой.       — Ну и что же ты тут забыла, Мухина.       — Если у вас проблемы со слухом, то лечиться надо. Она Пчёлкина, а не Мухина.       Виктор напрягся, желваки на скулах заиграли, отчётливо виднеясь на смуглом лице.       — Ещё ты меня тут учить будешь, сопляк.       — Есть чему.       — Витя!       — Саш, я не собираюсь смотреть, как оскорбляют мою жену. Мы приехали внука показать, хотя, если быть честным, то это Саша хотела помириться с родителями и показать им их кровь, которые когда то предали ее!       — А я ей ещё по телефону сказала, что мне такая дочь не нужна! С бандитами дел никаких иметь не хочу!       Маленький Миша вжался в плечо отца и уткнулся носом в грудь, пряча лицо.       — Бандитов здесь нет. Есть ваша дочь, её муж и сын.       — А ты тогда кто? Твоя рожа на каждом столбу в девяностые висела, и не только в Москве, но и у нас тоже. И Белов этот ваш, которые её с собой тянул, а дед потокал во всём! Совсем от рук отбилась, прошмандовка!       Парень еле сдерживал себя, что бы не ударить женщину, а Саша еле сдерживала слезы. Она не хотела, что бы Миша узнал об этом так, она хотела сказать мягко и тогда, когда он сможет осмыслить это, потому что бизнес Белов хотел легализовать…       — Ир, ты идешь или нету?! Кто там ещё?..       Мужчина лет пятидесяти опешил при виде девушки и стоящего рядом знакомого до невозможности парня. Стакан с пивом выпал из его руки и с грохотом разбился о линолеумный пол. Он, с вытянувшимся лицом, медленно и осторожно ступал к порогу. Создавалось ощущение, что в его глазах на миг, всего лишь на какой то жалкий миг, мелькнуло разочарование в самом себе и обида на то, что изменить уже нельзя.       — Сашка?..       Сашка…       Так отец называл её в детстве, когда редкими часами бывал трезв. Девушка прикрыла рот рукой, отец был с перебинтованной рукой, но лицо его было не таким опухшим, как у Ирины Александровны.       — Здравствуй, папа…       Он отодвинул мать в сторону и подорвавшись, обнял дочь. Саша, сама не понимая что сейчас происходит, обняла его, крепко прижимаясь к сильному плечу. Отец бросил пить? Почему он выглядит лучше, чем мать? Неужели он и вправду изменился?       Вопросов было немало, они все терзали девушку, но ответов не было ни на один. Виктор тоже не понял реакции Вячеслава Сергеевича, но прерывать их не стал. Просто молча стоял в стороне, под удивленными взглядами матери и держал в руках сына. Мишка вдруг заговорил.       — Деда Слава?       Он назвал его дедом.       Виктор был удивлён, но краешек губ дрогнул в еле заметной улыбке, видя, как на это отреагировал отец Саши. Он медленно развернулся, будто в оцепенении и глянул на внука со слезами, застывшими в голубых глазах. Губы новоиспечённого деда дрогнули и расплылись в улыбке, рыжевато-седые усы растянулись над верхней губой. Он отстранился от Саши, уже не сдерживающей слезы, девушка шмыгнула и посмотрела на Виктора. Тот, в растерянности, не понимал что делать, а Вячеслав посмотрел на мужчину с надеждой в глазах и немой мольбой, как бы спрашивая, можно ди подойти к внуку?.. Он понимал всё то, что сделал Саше, но вернуть время назад невозможно. Нужно жить настоящим, создавая новые хорошие воспоминания. Говорить о потерянном времени в прошлом сейчас, совершенно не имеет смысла. Брови Вити изогнулись в удивлённые дуги и он посмотрел на сына, уже не так сильно вжимающегося в плечо отца. Миша улыбнулся и протянул маленькие ручки к мужчине на встречу.