Mutual Insemination

      Брательник здорово перепугался, когда я кабанчиком ломанулся из кабинета гинеколога в уборную, телепая на бегу сиськами. Он с кряхтением встал, прихватывая своё округлое беременное брюхо, и даже за мною направился. Да и Дима на измену подсел — товарищ всё же, беспокоился. Но «Дианка» так резко не вскакивал — ему с двойней не до беготни.       К себе в кабинку я их конечно же не подпустил — ещё чего! Всласть проблевался и заодно, раз уж в уборной оказался, сменил на сосках самоклеящиеся аппликаторы-молокосборники, чтобы не щеголять промокшими титьками. А когда возвратился к ребятам, они тут же пристали с расспросами. Но как насели, так и соскочили. Я сделал невинные глаза и запросто отмазался тем, что это, мол, у меня «общая реакция организЬмы» на стерильный больничный дух и такое, якобы и раньше было. Что, в общем-то, правда почти — Юра мог подтвердить, мне с самого детства резкие запахи не нравились.       — А теперь, когда грудью кормлю, — на голубом глазу врал я, с нарочитым старанием поправляя титьки в лифчике, — тем более реагирую на всякую фигню. Не берите в голову, мужики.       Медсестра в этот момент шагавшая мимо, с удивлением на нас оглянулась. Про «мужиков» она явно не поняла.       — Вчера вот, дома, вообще чуть не сблевал от запаха санитарного средства, когда в унитаз его наливал, — продолжал я. — Маська надо мной так ухахатывалась…       Ребята, похоже, поверили. Хотя, в них сейчас столько женских гормонов плескалось, что я практически чуял, как от друзей нежно и сладко «пахнет» беременюшками. В таком состоянии они не только поверят мне, но ещё и пожалеют. А вот Бережную на мякине не проведёшь, она воробей стрелянный. Но её я клятвенно упросил молчать и не рассказывать ничего ни родителям моим, ни тёще с тестем. Вообще никому. Сами с Машкой поведаем — жена хотела сюрприз родным и друзьям сделать и выбирала удачный момент. Хотя мне вот казалось, что супруга просто боится. Стоит только представить, как будут наши родители рвать и метать, если узнают, что и полгода не минуло, как я опять в положении — то опасения жёнушки становятся понятны.       Бережная повздыхала, да и согласилась тайну хранить, выразив это с обречённостью на лице. Как будто выбора у неё не было. Лишь попросила, как и прежде, права для себя сопровождать мою беременность. На что я, понятное дело, сразу же согласился — другого гинеколога и не мыслил для себя. А она горько усмехнулась и пошутила над тем, что ей вскоре снова придется ехать за чемоданом с деньгами. Мой случай и в классической геникологии считался бы далеко из ряда вон выходящим. А если учесть, что я не Александра все же, а Александр — Y-хромосома не даст соврать — то чемодан Нине придется брать покрупнее.       Напоследок женщина с профессиональной привычкой поинтересовалась моим самочувствием. Наверное, улыбка до ушей на моём лице всё-таки не очень-то коррелировала с бледноватым лицом. А я… А что я? Я пребывал на седьмом небе от счастья даже несмотря на подступавшую тошноту.

* * *

      В последние несколько дней — токсикоз мой начался всего неделю назад — я искренне радовался нагрянувшему недомоганию. Никогда в жизни ещё не испытывал такого нездорово-мазохистского воодушевления. Улыбаться недугу? Что за бред! Но поди ж ты… Бережная ведь даже проверить ничего не смогла бы — срок слишком маленький — но я уже чуял позывы, памятные по прошлой беременности. Я знал — я догадывался — и понемножку сходил с ума от восторга! Ощущать своё тело и понимать, что оно готовится к прекрасным переменам и пытается тебе об этом рассказать — просто прекрасное чувство!       Хотя, в первый раз проблевавшись и неслабо так испугавшись от смутных предчувствий, я даже пытался какую-то интригу вокруг всего этого навертеть. Давно позабыл о «фаршеметании», а тут внезапно сорвался с семейного ложа, зажимая ладонью рот, и помчался в уборную, одною рукой зажимая рвущиеся наружу рвотные массы, а другою придерживая титьки, болезненно пляшущие от быстрого бега. Припал к унитазу со смесью испуга и радости.       Погодя, даже ради озорства прятался от Маси, но уже на третий день моих посиделок возле «белого друга» жена обо всём догадалась. Просто рядышком встала и молча придерживала мои волосы, пока я опорожнял желудок и сплёвывал. Затем, будто выждав положенный срок, устроила радостный писк, детей разбудила, дурёха такая. Пришлось мчать в ванную, полоскать рот и, с мимолётным поцелуем жёнушки в губы, бежать к малышне, жаждавшей папину титьку.       Машка тоже времени не теряла, быстро оделась и сбегала в круглосуточную аптеку, за тестами на беременность. Я за время отсутствия мамы, как уверенно-опытный папа, успел подмыть Глеба и поменять ему подгузник. А также покормил Катюшу. Когда румяная, запыхавшаяся жена прибежала обратно с покупками — сидел на диване и давал Софийке сисю. Переоделся из ночнушки в халат — так привычней — и специально ради любимой жены, в подарок ей, моей ненаглядной, обнажил груди, живот и свои полные ляжки. Лифчик я дома не носил никогда — принципиально даже перед гостями не надевал и ограничивался только майкой — так что нечего прятать было. Наоборот, я даже ноги раздвинул как будто случайно — знаю же, что Мася обожает бедра мои, так пусть полюбуется.       Супруга не знала за что хвататься: то ли за меня, то ли за Софийку нашу сладенькую, то ли рвать упаковки с тестами на беременность. Но не забыла — сперва сбегала в ванную, вымыла руки с мылом и только после этого подсела рядышком. Потерлась щекою о щёку, опуская ладошку мне на лобок и пробираясь пальчиками во влажные, пухлые щёлки.       — Пузя… — услышал я её жаркий шепот. — Давай пихнёмся разок перед завтраком, а? Пока детки спят, а то у меня яички уже болят, так я тебя хочу…       Она поцеловала меня, куснула в мочку уха, в щёку лизнула — ластилась как только могла, словно хитрая кошка. Под её просторной юбкой ниже колен, враскачку вздымались два заманчивых бугорка.       Мася увидела, что я их заметил, и с хитрой улыбкой, наощупь сняла с себя трусики. Дизайнерская вещь под заказ, между прочим, специально скроена и пошита, чтобы Машке было удобно с её «хозяйством». И сейчас эта невесомая, черная тряпочка легла мне на титьку… Боже, как же сладко от неё веяло моей Машенькой! Супруга и правду бегом моталась в аптеку, немного вспотела, и теперь её трусики чарующе благоухали горячими пенисами. У меня токсикоз — охота блевать, — а запах любимой женщины всё равно напоминает цветы. Парадокс натуральный.       И я от этого аромата завожусь и мокрею…       — Сдурела? — шепотом, для проформы, проворчал я. — Ты бы их ещё на Софью положила!.. В стирку закину потом.       С такими словами я отложил труселя, хотя точно знал, что потом — до загрузки в «стиралку» — попытаюсь примерить их, чтобы на мне остался запах любимой.       — Сашка, ну давай!.. — тем временем не унималась жена.       Подтянула на себе юбку, высвобождая из плена одежды обе тугие «палки» детородного мяса. Её багровые члены угрожающе покачнулись, вздуваясь толстыми венами. У меня в паху всё испуганно сжалось — вульвы испуганно стиснули мышцы, реагируя на кошмар любой женщины да ещё в двойном экземпляре.       — Один разок в попку, ладно? — не унималась, упрашивала жена.       Наивная женушка даже представить себе не могла, как я хотел этого! Мася ведь без ума от моих ягодиц, обожает их тискать, кусать, целовать, лижет язычком колечко жаркого ануса. Такое чувство, что целиком в меня влезть мечтает с «черного входа». Но больше всего любит зондировать членом мои анальные недра. А кончает непременно на попку, на талию или даже на спину — вид спермы на моих тылах для жёны словно фетиш. И она ж явно до сих пор думает — беспочвенно подозревает — что делаю над собою усилие, ради неё, глупенькой. Не догадывается, что я и сам готов визжать чаечкой от восторга, когда меня в попку берут. Особенно если тем членом, что у Машеньки справа. Он не только устрашающе длинный, но и восхитительно толстый, чуточку толще, чем левый. Так бесподобно буравит нутро, через тонкие стенки массируя моих «девочек», что все мысли долой. Но храбрости не хватает признаться, что млею от анальных оргазмов — я же мужчина, хотя и странный немного. А Машка этим утром, зараза такая, еще и дразнится. Слегка оголила головку одного из хуев и водит ладошкою по стволу, завлекает. Дразнит мясистыми складками крайней плоти, под которыми прячется тугая залупа.       Хочу её… И жену, и залупу…       Но как же мутит!       Что, если меня вдруг укачает от фрикций? Я же позора не переживу, если облююсь прямо на члене жены!       Но и отказать ей мне не по силам…       — Давай, — шепотом сказал я, жестом ладони подзывая супругу.       — Что? — удивилась она, ведь не похоже было, что позу менять собираюсь.       Я обхватил колечком пальцев один из её пенисов и принялся плавно массировать ствол.       — Давай, малышка, — прошептал. — Папочка сделает всё…       После секса мы с Масей, как наверняка и любые другие супруги, частенько ласкали друг друга, нередко перетекая из ласк снова в секс. Но чтобы вот так, просто и деловито подрочить любимой жене и избавить её от напряжения в яйцах — такого у нас ещё не бывало. Мася окинула меня удивленным взглядом, а затем с довольным видом откинулась на спинку дивана. Я поглаживал её багровеющий, тугой член. Смутно помнил, как сладка эта боль напряженного пениса, когда возбуждение долбит пульсом прямиком в уши. Чувствовал под пальцами бугристые, горячие вены, несущие страстную кровь. Щекотал уздечку и играл с крайней плотью. Но нежная кожа любимой была почти что сухой, смазки ведь нет, а головка чуть влажная только от пота — если не «умаслить» любимую, то после оргазма Машка почувствует дискомфорт. А я не хотел никаких неудобств для жены. Поэтому наклонился и просто плюнул прямо на её тугую залупу, тут же размазывая слюну пальцами по стволу, по головке. Хотел выпрямиться — теперь всё так скользко и гладенько, — но рука любимой супруги легла мне на затылок. Мягко, но настойчиво надавила… требуя взять у неё в рот!       Одною рукой я придерживал дремавшую Софьюшку. Колебался мгновение — да как так можно, при ребёнке-то?! — и всё-таки распахнул губы, обхватывая горячее, соблазнительно вонявшее хуем «навершие». Помогая себе свободной рукой, с хлюпаньем облизал его, загоняя залупу поглубже в рот, за щеку. Вспомнил, что давненько не баловал жену кунилингусом — а теперь уже и не побалую — после чего совершенно расслабился. Да, ситуация немного иная, но не всё ли равно, если я обожаю эту женщину и её тело от макушки и до пальчиков ног?       Язык мой поднырнул под шляпку головки, прижимая уздечку, будто нежную струнку, и словно искрой «высекая» из Машеньки сладостный стон. Её член в моем рту охотно напрягся в ответ на слюнявые провокации, красиво набух до тугой крепости и набрал всю свою бугристую мощь. Такой брутальный и властный, но от этого не менее женственный. Второй хуй, не уместившийся в рот, прижался к щеке. Обе толстых залупы с широкими устьями мягких уретр окончательно сбросили покровы крайней плоти и оголились, лишь для меня одного вскрывая всю свою страсть. Та, что снаружи, ёрзала по щеке. Та, что внутри рта — ерзала по языку. И обе они щедро дарили божественный привкус Машкиной смегмы. Эти мерзкие комочки «подзалупного творога» терлись о кожу снаружи или растекались в слюне солоноватым нектаром, обволакивали обоняние бесподобной вонью немытого хуя. Меня одолевало гадкое чувство, что вот-вот вырвет от этой развратной вони, но… сердце замирало в восторге на перестуке, когда тело ловило такое странное, такое пошлое, такое милое и желанное амбре любимой жены.       «Почему я не чуял раньше этого богоподобного запаха?..»       Софьюшка давно уже выпустила мой сосок и беспечно дремала, досыта насосавшись папиного молочка, но я все равно прикрыл ладонью ей глазки. Чтобы доченька даже случайно не увидела, как глупый папа сосёт мамино «молочко».       Я елозил губами и ртом по толстому члену жены, сквозь тошноту токсикоза хлюпая вожжами слюны и захлёбываясь этой влагой с привкусом горячего хуя. С жадными вздохами втягивал восхитительный запах. Выпускал член изо рта, но только затем, чтобы страстно, в засос поцеловать его основание или прижаться лицом к прохладной мошонке супруги. Целовал её, нежно покусывал кожу в мелких морщинках, заглатывая в рот то яичко, а то соазу два.       Машка будто бы знала или догадывалась, что я люблю её «фабрики спермы», способные зачать нам ребеночка, а потому мошонка жены не имела ни волосика. То ли бритая, то ли «облысевшая» за счёт колдовства. И она бесподобно воняла тестостероном и немытыми яйцами — эти запахи очень шли моей Машеньке.       Женушка всхлипывала в ответ на поцелуи-засосы, поглаживая по волосам и поощряя продолжить, и тогда я снова заглатывал её член. Хотел взять его глубже, тыкаясь горлом в залупу, но эта елда оказалась чересчур велика, а в «глубокую глотку» я пока не умел…       Наконец, жена застонала, словно запела — хрипловато, протяжно и нежно, а потом мне на язык выплеснулись обильные капли предэякулята. Мерзкий привкус «предсемени» — ещё хуже, чем солоноватая смегма! — едва не заставил сблевать. Он грозил вызвать рвоту, но я поспешил проглотил идиотское отвращение вместе с каплями смазки, проклиная грёбаный токсикоз и смакуя на языке вкус жены. Ах, если бы не это дурацкое недомогание!..       Но токсикоз брал своё, угрожая испортить романтику, и я всё-таки выпустил член изо рта. Перехватил мокрый ствол свободной рукой, другою прижимая спящую дочку к груди, и принялся быстро мастурбировать Машке. То язык подставлял под уретру, облизывая багровеющую «шляпу» залупы и через силу сглатывая маслянистые капли, то нежно покусывал и посасывал тугую головку, в бесплотных попытках толкая язык в тесное устье уретры. А когда Софьюшка тоненьким голоском вдруг проворчала во сне, будто собиралась проснуться — поцеловал дочку в лобик.       — Спи, моя милая… Спи, моя хорошая… — жарко шептал дочери, надрачивая член жены себе на язык. — На папу не смотри… Папа глупый… Папа очень нашу мамочку любит…       Мася всхлипнула, зарываясь пальцами в мою шевелюру и вовремя зажимая ладошкой свой рот, чтобы не сорваться на крик и детей не перепугать. Её член мощно напрягся и…       Я почуял этот момент, уловил его вовремя, резко замедлив частоту колебаний, но увеличивая амплитуду движений руки. Член напрягся, стал будто каменный, багровая уретра чуть приоткрылась, как крохотный ротик… и мне на лицо брызнула тягучая, комковатая «любовь» жёнушки. Разбилась о щеки толстой «верёвкой», растеклась под напором новой струи, ещё более мощной, чем первая. Потекла по губам и по шее, на груди. Член супруги пульсировал и содрогался, извергая липкие, резко вонявшие сексом и счастьем сгустки, которые я сдаивал себе на левую титьку. Тыкал залупой в толстый сосок, капавший молоком, и мелко теребил член жены, пока бедняжка не выдохлась, пока не выплеснула всю свою нежность на мои дойки. Бедная Мася не только не могла сама уменьшить размер своих причиндалов, но и обьем, качество спермы у неё оказались значительно «чрезмерными». Каждая эякуляция сильно изматывала мою ведьмочку, зато на меня — или в меня, как сейчас — изливались ненормально обильные волны семени. Вот и теперь на лицо будто стакан горячего спермы плеснули.       Софьюшка опять поворчала, но не проснулась. Я же, как внимательный и заботливый муж, принялся вылизывать пенис жены, высасывая из уретры последние сгустки и эротично сплевывая их на подбородок. Очень хотел проглотить — просто безумно! — ведь это мой первый минет. Но проклятущий и в то же время желанный токсикоз угрожал завершить бесподобное в своей пошлости действие отвратительной рвотой.       Мася отдышалась и вскинула голову. Я же приобнял свои титьки и чуть-чуть их приподнял, чтобы показать жёнушке, какой красивый подарок она для меня сделала. Удовлетворённая женщина тихонько засмеялась и с довольным видом пошлёпала членом по моим мокрым грудям, вытерла залупу о мои губы и спрятала оба пениса под юбкой. А потом слегка нелогично в губы же и поцеловала. Аккуратно забрала с рук Софию, слизнув с её плечика случайную белесую капельку, и унесла её в детскую, что-то радостное напевая вполголоса. Я же пошел приводить себя в порядок. Успел только лицо и сиськи умыть, как в ванную комнату пришла и жена. Буднично сняла халатик с меня и раздвинула ягодицы, сперва проверив заднюю дырочку деловитым погружением пальца, а затем — нажимая на анус еще мокрой от спермы залупой. Но на этот раз я всё же сдался.       — Милая, давай не сегодня, ладно? — попросил её. — Ну, или просто между булок…       — Тошнит? — участливо спросила жена.       Член убрала. Обняла со спины, одною рукою прижимая живот, а другою массируя мою мокрую грудь и выжимая из соска струйки сливок.       — Тошнит, — признался я.       — Сильно? Может, таблетку «Донормила»?       — Да какие таблетки, дурёха, — улыбнулся я. — Это ж не отравление какое… Хотя, отравление, но не в том смысле. В общем, терпимо.       — Ладненько, — жена легко согласилась.       Обняла уже обе груди, старательно фонтанирует алебастровыми брызгами. Но титьки мои, как бездонные колодцы — почти круглые сутки болят и ноют от переполнения. Жене за такие с ними игрища только спасибо скажут.       — Хочешь, пигмент ареол снова сделаю розовым? Или растяжки на пузике уберу? — вдруг проворковала она. — Уже ведь можно…       — А что, не нравятся? — расстроился я.       — Сдурел?! — жена мстительно ущипнула меня за сосок. — Я их обожаю!       — Не кричи, глупенькая — детей разбудишь.       — Ага, — хихикнула Мася и продолжила шёпотом. — Я обожаю твои соски и шрамики на животике, потому что именно мой член… Ну, или твой… В общем, ты понял: именно я тебя таким красавчиком сделала.       Она приподняла мои груди, словно взвешивая их.       — Маловаты…       — Да ну? У меня же девятый размер! И всё ещё мало?       — Угу, хочу чтоб они стали очень большие… Любимый, как представлю, что после второй беременности твои грудки могут стать ещё больше, красивее и хорошенько отвиснут — так аж сердечко от счастья замирает. Хочется утащить тебя в постельку и трахать, трахать, трахать… Не слезать с муженька до тех пор, пока у тебя не вырастет огромный животик с ребеночком внутри и большое, красивое, мясистое вымя…       Мася замолчала на миг.       — Но если тебе неловко среди друзей, то я могла бы…       Я ей даже договорить не дал, перебил.       — Мы же обсуждали уже — я тоже очень люблю своё тело. Не делай вид, что забыла, провокаторша. Это же всё равно что подарок твой для меня — как он может не нравиться?       — Правда?       — Угу… Я очень люблю то, во что твоя гормональная бомба и волшебство меня превратили… Да и чем я, скажи на милость, перед мужиками в сауне хвастаться стану, если ты мои боевые шрамы сотрёшь, а?       Мася рассмеялась:       — Спятил, что ли? Или давно себя в зеркале видел? Да если ты в мужскую сауну зайдешь, и предположим, уронишь там что-нибудь, а потом за этим нагнешься, то все мужики себе лбы членами порасшибают. Придётся им скорую вызывать…       Я с важным видом фыркнул:       — Ты за меня придурка не держи — про нормальную мужскую компанию говорю. Соберёмся как-нибудь с батей твоим, с Юркой и Димоном. Вениками дубовыми помашем под паром, за жизнь потрещим, роды обсудим — Юрке-то уже скоро. Да и Димка там рядом.       — А им можно разве в парилку?       — Да какая там парилка? — отмахнулся я. — Название одно. Так, влажная комната для неофитов банного ремесла. А в сауну я сам ни Диму, ни брата ни за что не пущу. Один на пятом месяце, а Юрка уже второй триместр разменял — пузатый, как пампушка, жопа шире плеч стала. Не пущу их и всё…       — Ох! Ты прямо как бабка-повитуха, — хихикнула Мася.       — А чего бы и нет? — подбоченился я, выпятив молочную грудь. — Опыт ест какой никакой, так что право имею… А ты чего так разошлась-то из-за какой-то бани? Ревнуешь, что ли?       — Не-а, — жена улыбнулась. — Я знаю, что ты от меня никуда не денешься.       Её пенисы качнулись, наливаясь кровью, и прижались снизу к моей промежности. Оба толстых хуйца протиснулись между ляжек, как будто в намерении приподнять меня над кафельным полом. Было очень похоже, как если бы это мои детородные органы.       Вновь столько приятных воспоминаний накатило: припомнил свой пенис, подростковые поллюции во сне и первый секс с Машкой.       Я чуть посильнее обнял их бедрами, наслаждаясь касанием горячих стволов и половых губ. Обхватил пальцами члены супруги и чуть отклонился, чтобы она могла их увидеть:       — Мась, как думаешь, а пенис мне пойдёт?       Мы переглянулись и посмеялись. Ни она, ни тем более я, не хотели хоть что-то менять. Разве что…       Пенис под моими руками стал набухать, но не от эрекции — он просто рос, повинуясь колдовской воле супруги! Второй не отставал от него. Мясистые стволы становились всё больше, очень быстро догнав в обхвате самую толстую часть предплечья Машули. Вены на них вздулись уродливыми узлами толщиною в мизинец, но их всё равно так и манило погладить. Пощупать, поцеловать может даже…       — Хватит!.. — шепотом ужаснулся я. — Прекрати!.. Они слишком большие.       — Ты тоже мальчик крупненький, — хихикнула жена. — Между прочим, ровнехонько тридцать сантиметров, миллиметр в миллиметр — всё самое лучшее для моего милого.       — Так я же помру на них!       — Ничего, привыкаешь, — жена усмехнулась.       Помолчала и добавила:       — Это чтобы ты мне с другими мужиками не изменял, Сашенька…       — Чего? Ты серьёзно? — возмутился и растерялся я. — Да какие ещё мужики?       — А самые обыкновенные, которые в баню ходят и не беременеют. Или, думаешь, я не заметила, какой ты теперь ненасытный в постели? Я аж с ног валюсь, пока ваша толстожопая «светлость» изволит удовлетвориться. Все соки сосёшь из меня, гад… Стало смешно. Не обидно или противно, а просто весело. Машка искренне считала меня способным успешно совратить простого мужчину? Это была, наверняка, наилучшая похвала моей внешности устами жены.       — И ты думаешь, что я с мужиками хочу?..       — А «Дианка» твой? — перебила Мася. — Он как забеременел, уж такой хорошенький стал. Я, вообще-то, и сама бы с ним пошалила…       — Ого!       — Так я говорю это прямо, потому что понимаю, что и ты можешь на него глаз положить — вы же друзья всё-таки, часто вместе. И у него такие сисечки сахарные — так бы и облизала… А я ни с кем не хочу тебя делить, — проворчала супруга. — Сашка, ты прости меня наглую сучку, но я решила, что так разъебу твои дырочки, что ты от обычного пениса и не почувствуешь ничего, только меня любить будешь.       — Хорошо. Я ведь только тебя и люблю, мне другая не нужна. И вообще…       — Но это не всё! — перебила жена. — Когда ты привыкнешь, я сделаю себе конские пенисы и здоровенные яйца.       — Шутишь, да?       — Не-а, будут лошадиные пенисы. Может быть от них ты хоть раз лишишься сознания от кайфа…       — Хорошо, — легко согласился я.       — П-правда? Ты не против? — жена заметно удивилась. — Думала, будешь упираться.       — Глупышка, ты же мне сына подарила, и доченек двух. За такие сокровища можешь делать со мной вообще, что за хочешь.       Супруга проворчала что-то неопредлеленное и явно польщенное.       — Обожаю тебя, мой пухленький папочка, — хихикнула она. — И раз ты такой сговорчивый, тогда я не против, если ты с «Дианкой» будешь… Но только не вздумай как-нибудь от него забеременеть! И вообще, предупреди сперва — заберу твоего друга в гарем.       — Гарем? — рассмеялся я. — Ну ничего себе! А меня в наложницы, получается?       — Ты, — жена властным движением обхватила пальцами мои толстые ягодицы, — императрица моя, любимая жена и породистая производительница.       — А Ирка что делать будет, если Диму заберёшь? — меня этот разговор откровенно забавлял.       — Ирку тоже в гарем. Помнишь, как в той песне: «…если б я был султан, то имел трех жён…». Станете моими тремя женушками…       — Ага, «Дианке» обязательно передам — вместе похохочем.       Жена не ответила. Опустила ладошки мне на бедра и принялась размеренно двигаться взад и вперед, проталкивая оба «поправившихся» хуя в заветный треугольник промеж моими ляжками и вагинами. Я не стал перечить супруге — если просто постоять, то потерплю. Лишь чуть плотнее свёл ноги, чтобы жене было приятнее.       Она пыхтела у меня за спиной несколько долгих, прекрасных минут, ублажая слух мелодичными стонами. Ускоряла темп, шлепая промежностью о мои ягодицы. Наслаждалась процессом… а затем вдруг вытянула пальцы на манер «копьеца» и в наглую надавила ими на анус, бесстыдно толкаясь рукою всё глубже. Я упирался, как мог — ну, просил же! — но жёнушка так умоляла сладкими всхлипами, что пришлось ей покориться. Ладошка Машули протолкнулась в меня с тихим чмоканьем, погружаясь в попу целиком, до запястья. Задергалась взад и вперёд, вынуждая уже и меня сладко постанвать…       Наконец, Машка разрядилась со вскриком, страстно кусая меня за голую спину и выдергивая руку из зудящего от насилия ануса. Её багровый «дуплет» выстрелил тягучими струями и в ванную полетел брызги обильного семени. Они с гулкими звуками, как пошлые капли дождя, падали на эмаль. Пенисы ритмично подрагивали, а я задней поверхностью бедра ощущал, как яички жены качаются вверх-вниз по мошонке — кажется, они тоже стали чуточку больше.       Жена «отстрелялась», отдышалась немного.       — Пузик, ещё… — я уловил её страждущий шёпот.       Вздохнул и наклонился вперёд, упираясь руками в стену. Маша с радостным всхлипом обняла меня. Отступила, позволяя почувствоваться анусом головку её горячего члена.       Ясно теперь, зачем она в меня руку засунула…       Но Машка не была бы собой, если б не пыталась меня удивить, ублажить. Сбоку к первому «примкнула» и второй из своих великанов. Я застонал — это уже, блядь, перебор! — и чуть не повалился в ванну, когда жена, обхватила меня за ляжки и на себя потянула мощным движением. Толстые «колбасы» с натугой входили, чуть облегчая проникновение за счёт ещё вытекающей из них спермы. Машка толкнулась, швыряя меня на стену. Ударила тазом ещё раз, словно готовая разорвать мою попу. На миг замерла — явно отклонилась назад.       Я почуял, как она тискала мои ягодицы ладонями.       — Какой же ты красивый… Я думала, что просто подарю любимому мужу то тело, которое он захочет. Но я не думала, Сашка, что своими руками вылеплю настоящего бога… — прошептала она с пугающим благоговением. — Пузик, я больше так не могу. Умоляю, прости…       Она быстро зашептала что-то невнятное, и тело тут же окутало приятной, знакомой волною тепла. Почти как в тот раз, когда меня «худели» в этой же ванной. Но с той только разницей, что тепло разбежалось-ударилось от пяток и до макушки, после чего, как волна отраженная от берегов, сошлось в одной точке, в области таза.       Я вскрикнул от боли — теперь было действительно больно! — и нутром ощутил, даже услышал, как затрещали кости в тазу! Плотью почуял, как раздуваются ягодичные мышцы, как прибывает на них жировая прослойка.       Агония длилась секунду-другую, и вдруг всё резко прошло, как обрезало. Даже давление беспощадных членов на анус стало как будто слабее. Это мой задний проход стал свободней?       Я оглянулся на Масю, готовый ругать за нарушение наших неписанных правил… но она выглядела такой изможденной и истощенной, что у меня слова в горле застряли.       — Всё хорошо, моя милая, — я погладил её по волосам. — Хочешь, сделаем ещё больше?       — Не-а, — виновато пробубнила жена. — Дальше я не умею… Надо маму просит, а она не согласится.       — Зато я соглашусь.       — Но это опасно, пузя, если ты и правда беременный.       Она подала мне упаковку с экспресс-тестом.       — Давай проверимся, ладно?       — Да не волнуйся ты так — я точно знаю, что в положении.       — Откуда?       — А что, забыла уже, как саму полоскало над унитазом?       — Забудешь такое, — вздохнула она. — Но это всё равно не метод.       Супруга распаковала пачку и протянула мне тестовую полоску.       — Тут или в уборную пойдёшь? — вкрадчиво спросила.       — Так понимаю, хочешь чтобы я стоя на неё пописял?       — Угу.       — Извращенка мелкая.       — Ну… если только самую капельку.       — Но всё равно не дождешься. Ты наказана за самовольное увеличение моих ягодиц…       Я подхватил халат, накинул его на плечи и направился в уборную с тестовыми полосками, зажатыми в кулаке. Примостил на «белого друга» раздобревшую задницу — а неслабо Маська мне килограммов накинула! — и пожурчал на палочки экспресс-тестов. Если правильно помню слова Бережной, мой гонадотропин окрасит маркёры, если действительно случилось зачатие. На одну полоску я помочился из одной уретры, на вторую, соответственно, из другой. Смысла в этом ноль целых, ноль десятых — если покажет, то покажет в любом случае, — но для симметрии, так сказать.       Выждал пару минут и, помахивая пластиковыми палочками, вышел из уборной, запахивая халат и демонстрируя жене два раза по две заветных красных полоски. Что и следовало доказать.       Та, дурёха, опять в визг. Даже на руки меня попыталась поднять…

* * *

      В тот день Мася пробыла со мной до ночи, никуда не выходила из квартиры. Токсикоз усилился и я почти всё время лежал в постели, привыкал к заметно отяжелевшему тазу и время от времени бегал поблевать, пока жена оставалась рядом и помогала за детьми ухаживать. Теперь же, возвращаясь от Бережной с беременными другом и братом, я мечтал о том, как опять стану мамой. Снова почувствую под сердцем растущее счастье, увижу свой большой, полный юной жизни живот.       Мы стояли на светофоре и пока не зажёгся зеленый сигнал, я одною рукой гладил мягкое пузо под одеждой, замаскировав это под простое почесывание. Предвкушение неповоротливой, томной полноты окутывало мысли.       Дима и Юра сидели сзади. Вроде бы обсуждали мысли и тревоги о предстоящем деторождении — они когда видятся, всегда об этом болтают — но сейчас Юрака смеялся и жмурился, хватался за живот. Его доня активно пиналась и приводила папашу в восторг. На лице брата в этот момент не было и тени сомнения: «Беременность — это счастье!», читал я в его выражении.       «Диана» смотрел на товарища с плохо скрываемой завистью. Его близнецы не спешили родителя поразмять изнутри.       — Ребят, — окликнул я друзей, притапливая акселератор и отпуская сцепление. — Может, перекусим? Есть хотите?       — А сам как думаешь? — улыбнулся Дима и обвел взглядом их места. — Нас тут пять ртов — естественно, мы голодные, как черти!       Оба парня обняли свои животы, будто демонстрируя степень голода, и рассмеялись.       — Тогда пиццу закажем и поедем к нам. Машка к подругами отчалит как приеду, так что перекусим спокойно.       — Ага, давай! — Юра тут же охотно кивнул. — Сам хотел напроситься поиграть с твоими тугосерями… Глебка меня уже узнаёт. Слушай, можно я снова грудь ему подаю?       — Что, не стесняешься больше? — на моих губах возникла улыбка.       — Да ну тебя, — Юра в зеркале заднего вида отмахнулся. — Откуда ж я мог знать, что детей обожаю?..       — Материнский инстинкт — страшная сила, — многозначительно процитировал я Бережную.       Дима толкнул товарища в плечо:       — Заботливый папаша из тебя получится, Юрась. Буду приглашать вместо няни. Пойдёшь ко мне?       — И ко мне! — тут же вклинился я.       — Да идите вы жопу, — проворчал пристыженный Юра. — Вот прямо к Сане. В его толстую, жирную жопу!..       Он посопел, а затем вдруг добавил.       — Правда, нянькой позовёте?       Мы с Димой переглянулись и рассмеялись. Смущенный «нянька» с сердитым видом отвернулся в окно.       В пиццерии, в пункте заказа я попросил для нас три больших пиццы с охотничьими колбасками, с шампиньонами, с томатами и моцареллой. Мы, в конце концов, здоровые мужики — слопаем их и не заметим даже. Но Дима тут же принялся молча жестикулировать, тыча мне в лицо четыре пальца.       И то верно, не подумал я! Они ж с Юрой не только за себя есть будут.       — Знаете, девушка, — сказал я в микрофон. — Пять… нет, шесть больших пицц, пожалуйста. И попить чего-нибудь.       Приятный женский голос из динамика повторил заказ и сказал, что через пятнадцать минут всё будет готово.       Когда можно было забрать горячую выпечку, ребята принялись есть прямо в салоне машины. Уплетали ароматные, горячие ломтики, запивая их диетической колой, что выглядело откровенной издевкой. Тягучие вожжи расплавленного сыра и маслянистые пятна на губах у друзей могли быть чем угодно, но только не следами диетической пищи.       Водители в соседних рядах улыбались нам. Им же невдомёк, кто есть кто. Они просто видели, как две симпатичных беременных барышни с аппетитом лопают пиццу, со смехом отбирая друг у друга кусочки, а третья — которая я — с завистью на них поглядывает в зеркало заднего вида. Не успел я опомниться, как эти два проглота умолотили первую пиццу и с довольными отрыжками потянулись ко второй! Мол, червячка заморили, а теперь и нормально поесть можно. Беременный «жор» — тоже страшная сила. Мне оставалось только довольствоваться соблазнительными ароматами.       «Как бы не пришлось ещё еду заказывать», — подумал я.       Когда мы прибыли к нам домой, Мася уже была собрана и красовалась стройной фигуркой, которую лишь местами скрывали «около спортивные» тряпки. Из-за крупных гениталий женушка вынуждено одевалась в просторные, свободного покроя брюки, всё реже выбирая для себя юбки, но с завидной непринужденностью умела даже в таких ограниченных рамках соблюсти стиль и выглядеть хорошо. Я на её фоне, в затертых джинсах и в растянутой футболке на «босую» сиську выглядел, к счастью, не настолько эффектно. Хватало и тех проблем, которые доставляла моя миловидная внешность — бывало, отбою не было от «милф-хантеров».       Как только мы появился с друзьями, супруга тут же упорхнула из квартиры. Урвала таки один кусочек пиццы, сказала, что дети накормлены и спят, как сурки, тайком ущипнула меня за попу и убежала.        Ребята унесли еду в гостинную, начали вскрывать коробки, разливать напитки, а я успел переодеться и предложил то же самое сделать друзьям — принес им пару своих халатов. Ребята ожидаемо растерялись: одно дело просто в гости прийти и поболтать за ломтиком пиццы, совершенно другое — раздеться.       — Да ладно, вам, — я пожал плечами, усмехаясь. — Тут же все свои. Можно подумать, мы никогда друг друга в бане голышом не видали…       Наконец-то подхватил ломтик пиццы, свернул его конвертиком и целиком запихал в рот.       «М-м-м-м!.. Объеденье!.. Ещё хочу, и пожирнее…»       Отобрал у Димы стакан с напитком и через его трубочку отпил почти половину. Запихал в пасть второй ломтик.       — Да это… Ну… Неловко как-то раздеваться, — пробубнил Юра.       — Шерьешна? — прошамкал я с полным ртом. Торопливо прожевал, проглотил. — Ладно, Дима еще стесняется — в это поверю, но ты то чего? Мы ж в детстве в одной кровати спали, купались вместе — маманя нам жопы мыла.       Димка хохотнул.       — Так мы уже не маленькие, — парировал брат.       — А ведёте себя всё равно, как дети, — щёлкнул я пальцами. — Или вам на ум не приходило, что мне однажды, может быть, придется везти вас в родильное, когда у вас начнут отходить воды? Или даже роды принимать. Такое ж может быть?       — Ну… — оба нестройно кивнули, как виноватые.       — Гну!.. Парни, я тогда ваши пёзды увижу, но вы всё ещё мнётесь из-за каких-то халатов? И после этого вы не дети?       Я дернул на себе полу, обнажая полные груди и пухлый живот. Похлопал по рубцам на пузе, прихватывая пальцами толстые складки подкожного жира и встряхнув ими.       — Или растяжек стесняетесь? Видали, какие?       — Ну, нихрена себе ты тигр полосатый! — усмехнулся Дима.       — Нравятся? — не без гордости хмыкнул я. — Это они уже истончились и посветлели, а после родов вообще шикарные были, широкие, бордовые…       — И как? — кивнул Димка.       — Что «как»? — не понял я.       — Тебя устраивает с полосатым пузом ходить?       Я пожал плечами:       — Моя Мася млеет от них, а что ей хорошо, то и мне в кайф.       — А не болят?       — Так кремом мазать нужно, — ответил я. — Кстати, хорошо, что напомнил.       Помедлил и усмехнулся:       — Что, спросить хочется, а смелости не хватает? — чуть наклонившись вперёд, я двумя пальцами развел губы влагалищ. — У вас скоро такие же будут, так что смотрите и привыкайте… Ну, не прям что бы именно такие, но вы меня понимаете, ага?       Кивнув, как будто это само собой разумеющееся, я повалился врастопырку в кресло. Взял с тумбочки тюбик крема, выдавил толстую «соплю» на живот и принялся вытирать её в пухлые рубцы. Ребята может и стеснялись того, что я зияю перед ними влагалищами, но зато я не стеснялся. В конце концов, мы тут все парни, а у этих двоих всё равно после родов вульвы «прорежутся». Так что, какая разница, месяцем раньше или месяцем позже откроемся друг другу?       Дима какое-то время колебался, но потом решительно кивнул, встал с дивана и принялся раздеваться.       — Не против, если тут разоблачусь? — смущенно спросил он.       — Ты, главное, на пиццу не сядь, — ответил я.       Вытер два пальца от крема, мазнув ими по халату, и подцепил еще кусок с сыром и шампиньонами, самый жирнючий, прямо чтобы маслом тёк. Отправил его в рот — есть хотелось просто жутко.       — Только это… — Дима запнулся.       — Да знаю, что у тебя эрекция, — я спокойно отмахнулся. — Или думаешь, что не понимаю, почему ты длинные юбки вдруг начал носить?       — Сань, и у тебя тоже? — удивился Юра.       — «Тоже?». Да у меня вообще почти весь последний триместр стояк дикий не проходил! Иногда даже по нужде в туалет трудно было сходить, — ответил я. — Даже после родов: малышне титьку даю, а у меня, прикиньте, хуй колом стоит — вот где стыдоба. А тебе Бережная не рассказывала разве?       — Да говорила, но я как-то не думал…       — Ну и зря. Она — специалист своего дела, прислушивайся к ней.       Я поднялся с кресла и запахнул халат, чтобы он не развевался, как плащ Бэтмена. Подошел к брату:       — Раздевайся.       — Чего? — тот вытаращился на меня.       — Ну, или пузо хотя б оголи, — уточнил я. — У тебя ж, как и у меня, многоводие. И растяжки тоже, подозреваю. А их нужно чаще мазать увлажняющим кремом.       — Да я и сам могу!..       — Ага, как и всегда, — вздохнул я. — До жути упёртый. Дай ты уже брату родному с племянницей пообщаться! А за это можешь Глебу сиську давать, сколько захочешь…       Юра отвел взгляд, но всё-таки подчинился, медленно раздеваясь. С пунцовым от стыда лицом расстегнул кружевной лифчик — явно подарок от Кати — и обнажил некрупные, но по девичьи тугие груди. Ареолы их стали заметно больше, чем я их помню, разбухли округлыми мягкими холмиками, заметно вперёд выдаваясь и почти поглощая в себя большие, как и у меня соски, а также очень красиво потемнели.       Запунцовели и уши младшего братца.       Я вздохнул — «ну, что с тобой поделаешь?» — и коротким движением плеч сбросил свой халат на бёдра. Без затей обнажился перед ним, а потом подхватил ладонями груди, покачивая свои молочные шары и выжимая струйки сливок на живот Юры.       — У меня тут самые огромные дойки, так что всё, не стесняешься больше? Как дитё, чес-с слово…       Брат вновь отвел взгляд. Я вздохнул и тронул его за плечо, обратно надевая халат.       — Извини, Юрка. Но волнуюсь я — ты же не только за себя теперь отвечаешь, но и за ребёнка своего…       — Да понимаю, просто неловко, — усмехнулся брат.       — Ладно, притрёшься, — кивнул я. — Бережная тебя к маммологу на прием водила же?       — Угу, — Юра кивнул. — Вроде как всё в норме. Правда, болят немного, заразы…       — Это нормально, молочные железы растут, — я снова присел на колени и без спросу мягко сжал пальцами его упругие грудки.       Брат вытаращился на меня, пунцовый от стыда, но промолчал.       — Вот, чувствуешь, как под пальцами что-то мягкое перекатывается, — продолжал я, как ни в чём не бывало. — Это желёзки твои. За полгода отросли в такие сытые, красивые титьки торчком — еще бы им не болеть.       — Врач то же самое говорит, — пробубнел Юра. Помолчал немного и добавил. — Сань, а может, я всё ж сам, намажу-то?       — Смирно сиди, раз в гости пришёл, — я убрал руки от грудей.       Молча кивнул, требуя, наконец, обнажиться. Брат покивал в ответ и приспустил на бёдра бандаж для беременных, демонстрируя — ну кто бы мог подумать — подозрительно знакомые полосы растяжек.       Я выдавил на ладони немного крема, предупредил «…осторожно, холодный» и принялся аккуратно втирать его в живот брата. Массировал багровеющие стрии, надеясь уловить пинки племяшки… и с горечью осознавал, что до этой самой минуты никогда не общался с Юрой так тесно и прямо. Неужели для того, чтобы открыться друг другу, нам обоим стоило забеременеть? Глупый стыд, нелепая робость, закостенелые привычка — всё это мешало, отталкивало нас в разные стороны. А ведь мы семья. Что зазорного в том, если старший из благих побуждений позаботится о младшем? Или этот дурак думает, что у меня в его адрес сексуальные помыслы? Так по той же глупой методе можно назвать любовницами маму и дочь, или посчитать геями двух друзей детства. Всё, что угодно можно опошлить, много ума на такое не нужно…       Подумав об этом, я не смог удержаться от улыбки.       — Чего? — брат тут же смутился, приняв это на свой счёт.       — А разве не ясно? — я рассмеялся уже откровенно и распахнул халат.       Липкими от крема ладонями стиснул складки на своем животе, снова демонстрируя ребятам рубцы. Обернулся к Диме.       — Дианка, глянь…       — Сам ты «дианка», — незлобиво буркнул товарищ, как раз кутавшийся в халат.       — Да посмотри, — не отступал я. — Кто теперь скажет, что мы с Юриком не родные? Растяжки, как под копирку. Каков наш Юрец-красавец, а? Сразу видно, чья порода!       Брат снова смутился, но теперь заулыбался — явно польщенный. Я же легонько похлопал его по животу.       — Братан, ты обязательно сфоткай свою пузяку под конец третьего триместра, ладно? Потом сравним, у кого больше.       — Оно ещё больше станет? — удивился Юра.       — Про это Бережная тебе тоже наверняка говорила, — наставительным тоном высказал я. — А ты и прослушал?       — Ну, наверное. Так что там с животом?       — Да нормально всё с твоим животом, — я пожал плечами, поглаживая и массируя беременное брюхо брата. — Просто у тебя, как и у меня, многоводие. Это у нас семейное, наверное. Надо у мамы спросить… Когда воды отойдут, протечешь как дамба дырявая — гарантирую… Хотя, у меня ж двойня была — всё равно не догонишь. На вот, халат — переодевайся и не дури мне голову.       Брат неуверенно, но всё же кивнул. Я поднялся с корточек.       — Дианка, ты следующая, — направился к Диме.       По забывчивости обратился к товарищу, как к женщине, но тот и бровью не повёл.       — Мы-гы… — пробормотал он с набитым ртом.       Одною рукой с готовностью откинул полу халата, обнажая живот и гениталии, пробуждая в памяти знакомые образы. Помню, как и мне на простату давила растущая матка — стояк был чуть ли не сутками напролет.       «Тяжко ребятам», — вздохнул я.       И Димка первый с этой проблемой смирился, подчиняясь древнему правилу «…что естественно, то не безобразно». Почти без волнения показал свой багровеющий от долгой эрекции пенис. Впрочем, еду из рук парень не выпустил и продолжал жевать — адаптировался куда лучше стеснительного от природы Юрца.       Я присел перед Димой и принялся натирать пузо товарища. У него растяжек куда меньше, чем у нас с братом, но он только второй триместр проходит — возможно, всё ещё впереди. Впрочем, его я обмазывал всё равно так же тщательно, как и Юру. По себе помнил, насколько беременное тело любит заботу. А то, что член друга под самой рукой…       За прошедшие месяцы я привык к громадным пенисам жёнушки — которые недавно стали лишь больше — и уже не видел чего-то мерзкого и отталкивающего в половом члене товарища. Не потому, что эта тугая «сарделька», украшенная висящей, никак не сорвущейся вниз капелькой предэякулята, мне вдруг понравилась, а оттого, что на фоне гениталий моей милой Маруси все прочие парни выглядят, мягко говоря, словно малолетние дети. А как можно к ребенку вожделеть?       Когда я сунулся пальцами у Диме в пах, чтобы растереть крем над лобком, парень поймал меня за руку. Со стороны могло показаться, что момент какой-то «неправильный» и Маська как будто в корень зрела, предсказывая, что мы с Дианой «захотим». Но реальность обстояла немного иначе — мы с Димой знали, руками почуяли, в чём дело. Его «акробатки» внезапно зашевелились и устроили такую задорную кутерьму в пузе папаши, что в матке словно драка младенцев началась!       Дима охал и вздыхал, сладко жмурился и кусал губы. Своею рукой водил мою руку по животу, охотно делясь ощущениями и заставляя чувствовать зависть. Даже жевать перестал, обо всём на свете забыл. А когда «избиение» изнутри завершилось — тут же схватил телефон и принялся названивать жёнушке, чтобы рассказать о пинках.       Юра тем временем окликнул меня:       — Сань, а у тебя есть какой крем заживляющий?       — Для рубцов? — тут же догадался я.       Брат кивнул.       — Стесняешься их?       — Есть немного, — Юра снова кивнул. — Думаю, Катьке такое не понравится. Мы на море планировали, а кто его знает, сколько они сходить будут. Вот и подумал…       — Это ты думаешь или Катя так сказала?       — Думаю.       — Ну и зря думаешь. Не, в целом думать-то полезно, но ты ж ребенка родишь для нее, балбес — она потом будет тебя в пупок целовать за это. Попомнишь ещё моё слово… О, кстати!       Я подтянул свой телефон и набрал номер жены, включил громкую связь. Спустя пару длинных гудков в динамике щелкнуло, послышался женский смех — Мася тусовалась с подругами.       — Да, пузя? — почти сразу же ответила она. — С детьми что-то? Или тебя снова тошнит? Опять этот чертов токсикоз… Малыш, может, мне вернуться?       Я вскинул ладонь, загодя останавливая дернувшихся было парней.       — Мась, ты на громкой, вообще-то, — вздохнул.       — Ой!.. — всхлипнула супруга. — Ребята слышали, да?       — Ага, слышали.       — Прости, милый, я не хотела.       — Да нормально всё, не волнуйся…       — Мафка, фрифет, — Дима вклинился, прошамкав с полным ртом. Поспешно прожевал. — Мои озорницы пинаются только в путь, представляешь?       — Поздравляю, — послышался искренний голос Маси. — Даш потом за пузяку потискать?       — Угу… — Дима опять набил рот пиццей. — А фто там с токшикошом, а?        Мася услышала вопрос, но переадресовала его мне:       — Саш?       — Давай, — кивнул я, хотя она не могла видеть.       Мася неопределенно «угумкнула» в ответ.       — Мальчики, это секрет пока, так что вы никому, ладно? В общем, Сашка мой снова беременный!       Повисла недолгая общая пауза.       — Ну, мать, ты сильна, — протянул Юра. — Полгода не прошло…       Маша на том конце явно засмеялась.       — Ага, я старалась, — ответила она. — У Сашки порасспрашивайте, если интересно. Кстати, Юрась, а ты как? Как малютка твоя?       — Да тоже покоя мне не даёт, — с затаённой гордостью ответил парень.       — Вот и славно, — резюмировала Мася, а затем добавила. — Саш, так, а ты чего звонил? По женушке заскучал?       — И это тоже, родная, но у нас тут вопросец небольшой встал…       — У меня тоже кое-что всатло, как тебя услышала, — хихикнула жена.       — Ты мне там гляди! — с напускным гневом пригрозил я. — Левых девок не соблазняй, а то получишь!.. И это, можешь сделать снимок с рабочего стола твоего смартфона?       — Тебе, что ли, то селфи нужно? — догадалась жена. — Давай просто пришлю эту фотку?       — Ну, так тоже можно, не забудь только. Всё, малыш: люблю-целую. Сильно там не буянь, поняла?       — Ла-адно, — протянула супруга.       В динамике щелкнуло, а спустя секунд пять чирикнул «мессенджер», извещая о сообщении с вложением. Я посмотрел — точно, та самая фотка       — и перебросил телефон брату.       — На вот, погляди, — предложил ему.       Юра озадаченно уставился на экран.       Если бы на фото смотрел кто-то совершенно несведущий, он бы в первую очередь увидел недавно рожавшую, полнотелую женщину. В кадре она стояла немного боком, вскинув над головой руки, а сама голова на снимок не попала. И у дамочки этой выделялись поистине солидные груди, до того переполненные молоком, что вены вздулись на них, а алебастровые сливки в приступе аутолактации сами собой струились из толстых сосков множеством дробных струек-иголочек. Размер бедер и массивных ягодиц также вызывал уважение. Но больше всего внимание привлекал всё ещё толстый после родов живот, густо испещренный сетью протяжных, глубоких, багровых растяжек.       Рядом с «безголовой» стояла моя Мася и обнимала толстушку за талию, делая селфи и с озорным видом показывая в кадр язык.       — И? — кивнул Юра.       — Догадался уже? — кивнул я в ответ.       — Это ж ты, да?       — Угу. Через пару недель после родов. Как раз молоко начало прибывать со страшной силой. Видишь, как сиськи текли? Чем больше сцеживал, тем больше его становилось. Мася потому и щёлкнула селфи…       — У тебя, кстати, и сейчас протекает… — Дима вставил реплику.       Я глянул вниз — и правда халат промок.       — Вот же чёрт… всего два часа, как досуха сцедил — и вот опять.       Вынув из тумбочки электрические молокоотсосы, я принялся прилаживать их к грудям. Посмотрел на брата:       — Понимаешь, к чему веду?       — Хочешь, сказать, что Маша твоя любит растяжки?       — Дело не в том, что именно она любит, а почему любит, — я отодвинул полу халата и с искренней нежностью погладил рубцы на животе. — Эти метки мне подарила жена. Это как знак высочайшего качества, ею лично поставленный: он значит, что я могу родить ребенка для своей женщины. И я, как и Мася, обожаю свои милые рубчики — они напоминают о большом, красивом беременном пузике…       Брат промолчал. Опустил взгляд, медленно раздвигая халат на животе и будто бы в новом свете увидев эту часть своего тела. Плавно обнял руками груди и пузо.       — Кстати, о пузиках, — окликнул Дима. — Ты какого чёрта молчал, партизан чёртов?       — Да пару недель же всего, — я подобрал ноги, поудобнее усаживаясь в кресле. — Только ж зачали. О чём говорить было?       — Ну, мы хотя б подготовились как-то, поздравил там…       — Во! Насчет «подготовиться» я и хотел предложить вам в баньку сходить. Как? Чисто мужской компанией, пока наши только, с влагалищами. Там я и думал признаться.       Ребята вскинули головы, переглядываясь. Задумались.       — Знаешь, а мысль-то хорошая, — Дима покивал. — Можно. Давно пора что-то такое сделать. Посидеть с пивком… безалкогольным. И с рыбкой солёной. Мужики, вы б только знали, как же солененького хочу!       — Не наелся ещё? — усмехнулся Юра. — Ты почти две пиццы в одну «калитку» вточил, кашалот.       — Так я ж за троих — видал, какое «дочкохранилище»? — Дима ненадолго приобнял свой живот, а затем подхватил ещё один кусок. Неожиданно предложил, смеясь. — О! А давайте пари: кто больше съесть? Закажем еды, китайской, например, и будем лопать, пока влезать не перестанет. Кто дольше продержится — тот и победил.       Он мягко похлопал ладошками по животу:       — Мы с разбойницами моими вас запросто обставим.       — А ставка? — Юра резко собрался, усмехнувшись. — На что спорим?       Соревновательный элемент его всегда подзадоривал.       — Так ты деле?       — Сперва ставка какая?..       Ребята принялись обсуждать и спорить о том, кто больше съест и что за это получит. А я сидел в кресле и оглаживал ладонями живот, слушая размеренное жужжащее чмоканье молокоотсосов. Все мысли роились вокруг наших с женой не рождённых ещё детей. О том, какие мы с Масей придумаем для них имена, как заживём большой, дружной семьёй. Я даже думал о том, сколько моих маток беременно: хотелось бы, чтобы обе, но тут ведь не загадаешь наверняка. А ещё хотелось сыновей жене принести, богатырей настоящих, как папка их, а то в нашей семье пока явное засилье девчонок получается.       Но я приму всех, кого сумею зачать… С любовью выношу их в тепле материнской утробы, в сладких муках рожу, изливаясь околоплодными водами, слезами и потом, выкормлю деточек грудью, собственным телом… а потом опять залечу от ненаглядной жены!       Тёща уже намекала однажды, что как только я перестану грудью кормить, как только мы с Масенькой «наиграемся», она готова вернуть нас в нормальное состояние. Отнимет весь мой сладкий жирок и частью передаст его Маше. Вернёт дочери письку, а мне — мой член. Сил тёщи для этого вполне хватит, так она говорила, а от нас с женой нужно только согласие, добрая воля, как ключ к белому колдовству, без которого ничего не получится.       Но…       Но я понял, что не хочу возвращаться. Ни за что! Не хочу терять толстую попу, ради которой Машенька так старалась и которую так обожает. Не хочу расставаться со своими мега-молочными сиськами, которые с таким аппетитом сосут наши детки. И не хочу забывать о милых сердцу шрамиках материнства на своём животе, которые мы обожаем с супругой. Хочу, чтобы любимая женщина использовала моё естество, до краёв наполняя его своим живительным «соком» и заставляя тело раз за разом преображаться в беременную красоту, плодиться и размножаться. Пусть молочные груди растут, как Масенька хочет, пусть попа становится мясистей и толще на радость жене, пусть сладких шрамиков на животике становится больше…       — Сань, а ты что предлагаешь? — увлеченный Дима окликнул меня.       Я их не слушал, не следил за диалогом — без понятия, к какому итогу ребята пришли. Воображал то, о чем больше всего в жизни мечтал. И заговорил вслух тоже об этом:       — Предлагаю поспорить, кто из нас больше родит… За двадцать лет, например…       Ляпнул и понял, что признался в чересчур уж потаённых желаниях, о которых даже Масе своей не смел говорить. Но словно — не воробей. Ребята с охреневшим видом смотрели на меня.

* * *

      Как только появилась первая же возможность, Бережная сделала мне УЗИ с целью выяснить, а которая из моих маток беременна? С обычными женщинами такого вопроса не поднималось — раз в положении, значит в положении, — но мой случай хотя и не уникальный в гинекологическом плане, однако требовал уточнений.       Я даже пальцы скрестил на удачу, когда ложился на кушетку у аппарата: «Хоть бы обе! Хоть бы обе!..». А после процедуры пустил скупую мужскую слезу, от счастья. Действительно, обе мои матки оказались беременны! Милая, любимая, ненаглядная Машенька наградила меня величайшей из радостей и позволила подарить ей сразу семерых малышей! Левая, губастенькая «девочка» — это которая Маськина изначально — баюкала внутри себя три эмбриончика. Правая, моя собственная неутомимая трудяга — зачала сразу четыре!       У меня едва хватало сил, чтобы сдерживаться и не зарыдать. Стыдно перед Бережной: мужик и ревёт, словно баба, но эмоции — через край. А мы ведь с ней уже не просто пациент и лечащий врач — то ли друзья мы, то ли подруги. Но всё равно стыдно. Это ведь другим невдомёк, что томная красавица Александра Кузнецова — парень на самом-то деле. Но Бережная всё знает.       Она — святая женщина! — всё понимала, всё чувствовала. Мягко мне улыбнулась и тронула за руку:       — Поплачь, Сашенька, если хочется… Поплачь моя милая… Всё хорошо…       Поднялась и заперла дверь поворотом ключа, ограждаясь от любительниц «просто спросить». Я кивнул, глотая слезы радости, и сдавленно зарыдал, зажимая ладонями рот. Бережная подсела рядышком, обняла за плечи и принялась успокаивать.       Машуля как прознала о таком прибавлении, на какое-то время дара речи лишилась. Со смешанным выражением ужаса и восторга опустила взгляд мне на живот. Устрашилась матриархальной моей плодовитости? То-то же!.. Сама заикнулась, что я для неё словно бог… плодородия, полагаю?       Эта искренняя, секундная паника в глазах Маши растеклась медовым елеем у меня на душе. Жена благоговела перед супругом и боялась того, что сотворили со мной её чресла. Хотя, член и яички Машули когда-то мне принадлежали, так что, чисто умозрительно, это я себе сам «запузырил». Но уж мне-то, чуткому мужу, не знать ли, что Машка взяла только внешнюю форму, но не содержание — именно агрессивные живчики женушки напали на мои беззащитные яйцеклетки, запуская чудесный процесс.       «Жаль, что всего только на семь…» — замечтался я на мгновение.       Масин страх завел меня, как поворот ключа запускает отлаженный двигатель — с полтычка. Воспламенил пошлую искорку в животе, увлажнил половые губы и сделал клиторы твёрдыми. Я выждал, пока по коридору мимо нас процокает каблуками одна из врачей клиники, и навалился сиськами на плечико супруги. Потянулся рукой под юбку, мягко обхватывая пальцами её «бубенцы».       — Жена, закрепим дома успех?       Машка опомнилась и улыбнулась, бросилась мне на шею, нацеловывая в щёки.       — Пузя, я уже боюсь тебя, — хихикала она мне на ухо. — Как ты это делаешь?       — То есть я виноват? — я изобразил праведный гнев. — Значит, как спускать в меня литрами — это пожалуйста, а как ответственность принять — боишься?       — Да какие литры? — усмехнулась Машка. — Просто это немного неожиданно даже для меня… Лучше и правда поехали домой: я докажу, что никаких «литров» нет.       — А мне потом опять бежать в ванную, пах зажимая, чтобы твоя… «любовь» на пол не вытекла?       Мы рассмеялись. Поднялись с кресел и в обнимку направились к выходу.

* * *

      Дома Машка от счастья готова была носить меня на руках, в буквальном смысле. Но сперва мы поблагодарили наших мамуль за помощь с детьми. Я умылся и продезинфицировал лицо и ладони, отправился сцеживать груди. Малышей уже накормили тем молоком, которое я утром «сдоил», но график нарушать нельзя, чтобы лактация не упала. А потому молокоотсосы зажужжали-зачмокали даже раньше, чем я юбку снял. С облегчением засунул их сосущие присоски просто под чаши бюстгальтера — боже, как же груди болят, распертые молоком! — и только потом принялся переодеваться. Обильно «чвиркая» и чавкая сливками по прозрачным трубочкам аппарата, натянул на ляжки любимые спортивки и ощупал толстую задницу — не похудел ли, чего доброго? Потом накинул на одно плечо страшно растянутый джемпер… и вдруг ощутил, как Машка обхватила меня за талию и силится оторвать от пола!       — Ты что делаешь, балда? — я обернулся и одним махом подхватил жену на руки. — Это мне нужно носить тебя, как принцессу.       — Отпусти, дурак! — шепотом вскрикнула Мася. — Тебе же нельзя тяжести поднимать!       — Ты не тяжесть, это во-первых. А во-вторых, не сахарный я, а срок совсем смешной ещё…       — И всё равно, отпусти. Волнуюсь же!..       — Ладно, — вздохнул я и вернул супругу в прежнее положение.       Она заглянула мне в глаза и прижалась лицом к грудям, обхватила за задницу.       — Сашка, я хочу тебя на руках понести, — пробормотала она. — Такая роскошная попа не обязана ходить на своих ногах.       «Опять романтичные «тараканы» зашевелились?» — улыбнулся я. — «Может, ей отсосать просто, чтоб успокоилась?».       — Да носи на здоровье, — ответил жене. — Но ты справишься? Ты же так похудела, а я только толстею твоими стараниями…       — Давай попробуем, — она покивала. — Аккуратненько…       Я кивнул в ответ и медленно приподнял правую ляжку, вздымая пышное бедро параллельно полу. Выждал, пока тонкие пальцы подхватят надёжнее, и точно так же поднял вторую ногу. Машка ухнула, зашаталась. Но устояла.       — Тяжеленный!.. — смеясь, вскрикнула она шепотом. — Мой тяжёлый, беременный пузик…       Я обнял женщину за шею, наваливаясь на нее титьками, на которых ритмично чмокали чаши молокоотсосов.       — Не отпускай, — с наигранной угрозой предупредил её. — Ты же не только меня, но и детей наших держишь.       — Не отпущу, муженёк, — она улыбнулась в ответ.       Закрыла глаза с напряженным видом и что-то быстро-быстро зашептала одними губами. Я догадался, что и это какое-то колдовство — ощутил, как руки жены в мгновение многократно окрепли! Машка выпрямилась и легким движением подбросила меня чуть повыше, будто планируя на пенисы свои насадить, от чего я не отказался бы.       — Корова задастая, — хихикнула она, с обожанием глядя мне прямо в глаза.       — Твоя корова… — усмехнулся я.       Из детской послышался плач — проснулся Глеб. Он мамочку любит, слышит её голос как будто за километр. То ли подгузники поменять ему нужно, то ли проголодаться успел, обжора — вот и зовёт. А за ним и сестрички завозились.       Заклинание Маши разом исчезло, и жена снова ослабла. Я спрыгнул на пол, ловко приземляясь на босые ноги и всколыхнув упитанным телом. Чмокнул женушку в щеку:       — Бежать нужно…       Маша не отстала на этот раз. Когда я вынул детей из кроваток и переложил на нашу кровать, чтобы удобнее было, супруга встала позади. Неторопливо стянула с меня спортивки, ерзая горячими пенисами по промежности.       У меня тут дети орут, а она!..       — Давай, — шепотом сказал я, покачивая перед женушкой задницей. — Только тихо, не напугай малыше-е-Й!       На последнем слоге я сам всхлипнул, содрогнувшись всем телом — большие пенисы, особенно если два сразу, до сих пор заставляли содрогаться от сладкого ужаса.       Два толстых хуя грубо протиснулись глубоко в недра моих мокрых влагалищ, и жена замерла. Я понял ее молчание правильно и принялся менять подгузники детям. Машка в этот самый момент гладила мои ягодицы, любуясь гладкой кожей и упругими массивами тугого подкожного жира. Начала медленно двигаться. Не спеша, качала взад-вперед бедрами, за десяток-другой фрикций полностью, до упора, погрузив в меня оба члена и натирая могучей «двустволкой» бедные писечки. Я бы хотел, чтобы в попу — может быть, опять сразу два! — но сегодня очень особенный день, сегодня Машеньке можно вообще что угодно.       Ненасытная женщина иногда позволяла себе редкую шалость вроде особенно мощного толчка бедрами, чтобы ее животик звонко шлепнулся о мою задницу, запуская в попе милую сердцу жены волну «жопотрясения». Но почти весь процесс проходил медленно, будто смакуя. Я успел справиться со всеми обязанностями по уходу за детьми, смешил весело лепечущих, дергающих ручками-ножками дочек, и даже дал грудь сыну. Одной рукой упирался в кровать, а другой направлял в его губки сосок. Маша кончила в этот самый момент, страстно толкаясь и извергаясь в меня. Сперма щедро наполнила матки, принося умиротворяющее душу тепло и округляя животик.       А жена превзошла сама себя и не отвалилась в рефракцию после первого раза. Передохнула пару секунд и возобновила движения, плавным погружением пенисов взбивая во мне свое семя на «кремовый пирог». Я слышал, как она чавкала в моих пёздах, чуял текущие по ляжкам пузырящиеся сгустки, ловил чарующий аромат ненаглядной жёны. Кое-как приноровившись к ритму толчков, чтобы сосок изо рта Глеба не выдергивало, потянулся рукой под себя. Стиснул пальцами мокрые от семени складки, мощно разинутые толстыми членами, и принялся теребить клиторы, поторапливаясь за супругой. Подгонял себя, как только мог и забылся — застонал в голос, зажмурившись и туго обхватывая пенисы мышцами лона.       Глебка сосал титю и смотрел на меня удивленными глазками: «Что этот папка дуралей делает?».       А я с бездумной улыбкой улыбался ему, от оргазма брызгая из влагалищ смесью спермы и сквирта на прикроватный коврик у себя под ногами.       С этого самого дня в нашей семье возник своеобразный распорядок утра. Если не будили голоса плачущих деток, то я всё равно вставал первым, чтобы помочь по дому жене. Бежал проверить свои ненаглядные сокровища в детской, и если им действительно ничего не было нужно, возвращался к жене. Забирался под одеяло с её стороны, и делал супруге утренний романтичный минет — мне очень понравилось начинать утро с глотка спермы супруги, вместо чашечки кофе. И приятно, и бодрит кофеина почище, и для красоты кожи полезно.       Довольная Машка продирала глаза ото сна, да и дети к этому времени всё-таки начинали внимания требовать плачем. Я снова шел к ним, подмывал, переодевал, кормил грудью — упивался простыми материнскими радостями, сияя не хуже, чем после глотка семени. Ближе к финалу кормления приползала Машуля с могучей эрекцией, и мы с ней обстоятельно трахались. Без полумер, на всю глубину и с непременной эякуляцией внутрь, как и положено нормальным супругам.       Когда же мои матки или попа приятным образом наполнялись семенем женушки, а она падала без сил на кровать, я оставлял ее посюсюкаться с сыном и дочками, а сам шел на кухню, завтрак готовить.       У обеденного стола иногда снова случался секс, но это было уже скорее не правило, а приятное исключение. Трижды по дважды кончить за утро без колдовства — тяжко даже для ведьмы Машули.       Впрочем, жена и сама очень старалась стать лучше, как будто тянулась до моего уровня. Похоже, тот шёпот про «…бога, слепленного своими руками…», восприняла крайне серьёзно. Она пыталась меня впечатлить, хотя уж не знаю, куда ещё дальше — абсолютно всё устраивало в ней. Но женушка даже про желание поносить меня на руках не забыла.       Однажды я застал её вместе с Катей у нас дома. Обе ведьмы-сестрицы сидели на полу, спиною друг к другу, совершенно нагие. Занимали в пространстве знакомую позу «лотоса» и как будто бы медитировали, но обильный пот на их обнаженных телах говорил об обратном — расслабленности места там не нашлось.       Я сразу догадался, что и это какое-то колдовство, не мешал им. Тихонько пробрался в детскую и занялся малышами: возня с детьми не просто являлась моим родительским долгом, но и бодрила почище крепчайшего кофе и спермы жены вместе взятых, энергией заряжала. Я давно это подметил и с трудом мог поверить, что приятное и полезное смогло соединиться в процессе заботы о детях.       Так я копошился, «агукая» с сыном и дочерьми. А попутно через открытую дверь с интересом наблюдал за тем, как непривычно шевелились мышцы под кожей супруги. Кажется, она уже совершенно бесстыдно, без оглядки на некие прежние запреты — а были они? — пользовалась преимуществом своего ведьмовства и преображала фигуру. Прямо как в тот раз, с моим ягодицами и тазом. Но на этот раз изменения всего тела явно отнимали в разы больше энергии, для чего Катюху жёнушка и позвала.       Пертурбации за первый «сеанс» затронули плечи супруги — они стали заметно крепче, как и рельеф мускулатуры на теле. Затем такие «потные посиделки» случались ещё трижды — это те, которые я заставал — и Машка неплохо преобразилась за это время. Подросла сантиметров на десять, обзавелась мускулистыми, заметно шире прежних, бедрами и мощной спиной да руками. Рельеф мускулатуры не переходил некую тонкую грань приятной глазу эстетики и не превращал Машку в «гориллу», лишенную женственности. Но теперь любой смог бы отметить, что девушка немало потов пролила в спортзале под тяжестями. Но чего случайный человек не мог знать, это той боли, которая сопровождала такие масштабные метаморфозы.       И все эти мучения лишь ради того, чтобы взять своего мужа на руки…

* * *

      Живот мой округлялся и рос поистине устрашающими темпами. Не только потому, что ем почти постоянно — то и дело жую что-нибудь вкусное — но и семерых разом вынашиваю, как никак. А тут еще и нормальное для меня многоводие вновь обозначилось. Не удивительно, что появление новых растяжек по низу животика не заставило себя ждать. Прежние мои шрамики уже посветлели и почти сошли, отмечаясь лишь незначительными. Множественными углублениями по низу живота, но вид свежих, алеющих рубчиков еще больше подстегнул и без того неослабное либидо жены, доставлял моей женщине особенное эротическое наслаждение. Эякулируя на эти рубцы и шлепая членами по моему животу, она взирала на меня с искренним обожанием.       Но именно из-за размеров пузяки Маша здорово волновалась о моём здоровье и чуть ли не через день порывалась тащить муженька на прием к гинекологу. Когда это у неё получалось и тёща или моя мама оставались нянчиться с внуками, мы убывали в клинику супружеской четой. Чтобы не нервировать других посетительниц, я одевался в женское, а Маська носила шмотки мужские. Бережная терпеливо сносила все её выходки. Объясняла взволнованной девушке, что с её беременным мужем всё в полном порядке и причин для волнения нет никаких, абсолютно, потому что развитие плодов протекает штатно — всем бы так. А то, что ей видится внешне — это просто иллюзия.       Мир как будто бы перевернулся с ног на голову: апологет от медицины объясняла потомственной ведьме феномен «иллюзии». Я же не менее терпеливо отсиживался в сторонке, порой — в коридоре, даже в «женское кресло» не всякий раз попадая. Поглаживал округлый животик, слушал «охи» и вздохи жены да перешучивался с другими женщинами, что ожидали своей очереди. Но что бы ни говорила Бережная моей упрямой Машуле, какие бы факты ни приводила, супруга всё равно тревожилась. Благоверную беспокоило видеть мужа как будто на шестом месяце беременности, хотя я только первый триместр заканчивал, совсем недавно от токсикоза избавился.       Машка вообще больше меня самого волновалась: «За себя и за Сашку!..», как говорится. А я взирал на грядущие перемены с толикой страха — совсем крохотной! — с предвкушением и с умудренным спокойствием опытной роженицы. Ну, не то, чтобы прям уж супер-пупер опытной, но мамочка из меня всё же получше, чем папочка. Я уже благополучно произвел на свет здоровую двойню, а вот воспитательно-отцовские качества проявить пока не успел — дети маленькие ещё. Впрочем, не сомневался, что и папой стану хорошим. Доверял своему телу, как и любимой жене.

* * *

      Неприметно — никто к такому и не стремился — походы в баню с друзьями, как в старой советской комедии, превратились для мужской части нашего окружения в приятную традицию. Вроде, как с моим минетом поутру для жены — всё хорошее как-то само по себе образуется. И мы с ребятами старательно поддерживали эту новую привычку, не без удовольствия обрастали традициями, как семейные люди. С той лишь разницей, что в упомянутом фильме персонажи собирались в баньке раз в год, на новогодние праздники, а мы хаживали в нее раз в месяц.       Какое-то время наши женщины еще пытались пробраться на это закрытое «мероприятие». Мол, раз уж семьями тесно дружим, то какое уж тут стеснение? Но мальчишник на то и мальчишник, что бы никаких баб! Потому сперва только мы втроём этим занимались — я, Дима и Юра. В быту, на людях и при жёнах, старались не слишком занудствовать и надоедать окружающим своими разговорами. В конце концов, вкусы у всех разные. Но, собираясь в баньке, могли со спокойной душой посвятить себя обсуждению сугубо мужских тем: политика, тачки и деторождение. Предлагали Иванычу к нам влиться, но он всё отказывался. Мол, нечего ему, деду старому, среди молодых парней делать — темы-то для разговоров уже разные. Да и стройка нашего с Маськой нового дома время отнимает немалое.       Но в один из таких «предбанных» деньков — как раз парни после родов решили наконец-то снова вместе собраться — мы задумали по бутылочке пивка бахнуть. По одной всего. Я хоть и выгляжу, как на сносях, с толстенным пузом, изрезанным растяжками, но только к третьему триместру подбираюсь — не навредит, если в меру. А ребята уже родили — им тем более это поперёк не встанет. В общем, по глоточку — по-мужски отпраздновать пополнение в семьях — можно, даже нужно. Но чтобы не нервировать лишний раз дядю «гаишника» — хрен его знаешь, когда наткнешься — мы попросили тестя отвезти нас на своей машине. Чтобы не по одной, а сразу пару бутылочек. Ну, и забрать нас потом, разумеется.       Сауна уже была забронирована на тот вечер, жёны оставались дома с детьми, и ничего не мешало началу мальчишника. Иваныч сказал, что отвезёт, без проблем. Но угодил в наш хитрый план — уж мне-то известно, со слов Маши, какой он любитель пива и парного веничка.       На месте тесть помог отнести вещи в раздевалку. С горестным выражением на лице влил в себя бутылку пенного — «как отказаться, когда прямо в руки вложили?» — да и остался с нами. За руль садиться не захотел. Так и влился в банный коллектив.       Иваныч разделся и мы увидели, что у него, как и у меня, нет пениса. Вместо бесполезной «висюльки» — красивая вагина, прикрытая, как и у меня, курчавой порослью лобковых волос. Уж не знаю, как ребята, но я после такого откровения Иваныча только больше зауважал, как мужика. А он без задержки потянул и вторую бутылку, и третью — гулять, так гулять! — а потом кивнул мне, подбоченившись.       — Ну что, невестка, дай внучат потискать.       Снова здорова, знакомая пёсня. У него это под настроение — то зять, то невестка я для него. Он так всегда, когда с тёщей в гости приходят: «Невестка, дай внучаток потискать!». И щупает меня, мацает, пока Мася не прогоняет заботливых родителей домой.       Но я не в обиде на тестя, даже нравится это, чего уж там: в отличие от тещи, жены или мамы моей, которые квохчут надо мной и возятся, как с писаной торбой, тесть немногословен и собран. Но оно и понятно — мужик, он и в Африке мужик. А Иваныч ещё и на опыте, сам двух красавиц родил и воспитал. Скупо и по делу меня инспектирует: как питаюсь, как сплю, не было ли преждевременных схваток, и всё в таком духе. Он мне всё равно что вторым отцом стал — отказать ему совесть не позволяет.       Я покивал и стянул майку вместе с лифчиком. Застрял на половине пути: титьки выпали из чаш бюстгальтера и поджали растянутый низ моей любимой футболки. Но тесть и тут не прошел мимо, помог. Терпеливо дождался, пока я разденусь и, уперевшись ладонями в талию, выпячу толстое пузо, по бокам от которого разъехались полные молока груди.       Дима и Юрка, которые стояли у него за спиной, стыдливо отвели глаза. Сразу видно, что завидуют, хотя и не признаются никогда. А тесть первым делом именно груди принялся щупать, в который уже раз одобрительно кивая количеству и толщине вен в моих титьках. Проверил толщу молочных желёз, выясняя, нет ли проблем. Даже соски сжал, выжимая из них обильные, толстые струйки: «Достаточно ли молока?». Уже проверял меня таким образом, неделю назад, когда с тёщей в гости зашли. Прикрикнул вполголоса на Лидию, чтобы не мешала, и заперся со мной в ванной, где как будто ТО автомобилю провёл.       Я в такие моменты чуял себя, как на собеседовании, но даже не сомневался, что пройду его. Гордый плодовитыми телесами, демонстрировал фертильную мощь своего организма. Сожалел только о том, что с батей своим пока не достиг такого душевного взаимопонимания. Отец всё понимает, отец любит нас с Юрой ни чуть не меньше, чем прежде, а даже больше за подаренных внуков, но въевшиеся на подкорок стереотипы не давали хода его откровениям.       В этот вечер я впервые дрогнул под руками мужчины. Тесть аж в лице изменился — «Что случилось?» — но я схватил его за ладонь и прижал ее к своему животу. Сорванцы мои опять «драку» затеяли и беспощадно пинались, что было сил — кожа на пузе так и вздувалась бугорками то тут, то там! Иногда они ударяли из пузика прямо в полные молока груди, которые свисали по бокам живота, и от этого нежного пиночка у меня начиналась морально приятная аутолактация.       Тесть заулыбался, повел меня за руку в душевую, как дитё малое. Чтобы помочь с умыванием, разумеется. Но тут уж я встал в позу — в конце концов, не настолько беспомощный. Иваныч не стал настаивать на своём и сказал, что он тогда займется закусками, а нам не помешает сполоснуться перед парилкой.       В душевой мы с ребятами заняли каждый по невысокому стульчику из пластика и долго терли себя мочалками. Усердия такого не требовалось — надо просто слегка, а всё остальное потами и веничком смоется — но парни, похоже, наконец-то распробовали кайф от ухода за собственным телом. Полногрудые, широкозадые красавцы с толстыми, мягкими животами, ещё не опавшими после беременности и покрытыми сетью почти побледневших растяжек, неистово растирали по телам ароматную пену и не могли не вызвать добродушной улыбки.       Я ведь помню себя, ещё до первой беременности, когда в ванной комнате мне хватало лишь геля для душа и одной бритвы. А теперь откровенно балдею, просто ли купаясь под слоями пушистой пенки или натирая пузяку и груди увлажняющим кремом. Женщины ведь любят опрятных мужчин? Моя так уж наверняка. Хотя и требует, чтобы подмышки и пёзды её ненаглядного муженька непременно пахли «женщиной», да покрепче. Но это Машка, она слегка с прибабахом, за который я её обожаю. Хотя даже она в остальном, касаемо гиниены, не сильно от старшей сестры или «Ириски» отличается. Не зря же Димка и Юра так тщательно себя трут?       Мы понемногу, но разговорились: всё же долгое отсутствие личных встреч давало о себе знать, исподволь намораживая тонкий и хрупкий, но всё же ледок в отношениях. А такого нельзя больше допускать ни за что, и это чувствовали все. И рады тоже все оказались, хотя атмосфера и оставалась немного неловкой.       Я, как немного более опытный, буквально по лицам друзей читал всё то, что распирало их изнутри. Сам ведь через такое прошёл, понимаю. Легко подтолкнул их парой невинных вопросов… и понеслось! Парни наперебой и взахлёб начали делиться эмоциями и ощущениям. Рассказывали и о том, как их заставал момент с отходящими водами, и про первые схватки, и про долгие потуги в руках Бережной, и про первый крик новорожденного, которого секунду назад извлекли из утробы и даже пуповину еще не перерезали, а уже к груди приложили. Всё это мы обсуждали не раз и не два, но по телефону, не лично. Когда же делишься таким глаза-в-глаза и понимаешь, что оппоненту эти вещи крайне близки, как и тебе, сразу проникаешься к нему всяческим расположением, тянешься к откровенности.       Парни наконец-то расслабились и поскидывали долой свои промокшие полотенца, обнажились. И у Димки, и у Юры на ляхах и задницах я заметил едва проступившую «апельсиновую корку» пока ещё слабо заметного целлюлита. Который мужики и принялись горестно обсуждать, явно им недовольные — оба хотели поскорее вернуться к привычной одежде. С Димой ещё куда ни шло: чем внушительней его ягодицы под юбкой, тем привлекательней «лицо» фирмы, в которой мы с ним работаем. Но Юра планировал вернуться к поднятию тяжестей, и даже представить не мог, как с такой — с его слов — рыхлой сракой появится в зале? Мол, засмеют же!       «Так вот они что», — понял я. — «Пока грудью кормят, никакой косметической магии от Кати и Маши? И правильно — нехрен, дети важнее».       Хотя, теплилось подозрение, что они ещё и членов своих передо мною немного стыдятся. Мол, на фоне Машули они выглядят просто смешно. Но я отмел эту мысль. Дружбаны хотя и робеют немного, но не может же быть, что они настолько стеснительные, мелочные и неуверенные в себе. Да кому какое дело, что у моей жены член втрое длиннее и толще, чем у любого из них? У меня вот вообще пениса нет и ничего — Машенька любит меня до безумия.       Я подгреб к ним на своём стульчике и влился в беседу о целлюлите, как о теме новой для себя и крайне приятной. Уж и в толк не возьму, чего они носы воротят, но можно и намекнуть, что с «апельсиновой коркой» они хоть на мужиков стали похожи. Они вот наверняка не заметили, а я всё ж разглядел, что и у Иваныча целлюлитик-то есть. Он уже не так чтобы молод, но всё ещё в хорошей форме, а вот на заднице — приятная глазу «апельсиновая корочка».       Ребята не поняли, к чему их товарищ ведёт. В ответ пришлось встать и оборачиваться к ним — вдруг, даже меня не разглядели до сих пор, безглаые — и смачно встряхануть руками свои целлюлитные «булки».       Нашли же о чем беспокоиться, дурни.       — Или вы прямо сейчас в купальниках щеголять собираетесь? — спросил я.       — Не, нахрен оно надо!.. — чуть ли не в унисон ответили оба.       — Ну, так и какого черта из-за такой ерунды головы греете? — пожал я плечами и сел обратно.       — А если на пляж… А вдруг на море поедем… — ребята забубнили уже в разнобой, переглядываясь.       Мне только и оставалось, что вздохнуть да обреченно головой покачать:       — Не знаю, как у вас, а моя так аж пищала от радости, когда на моей жопе «апельсиновую корку» разглядела.       — Так это не она тебе наколдовала?       — Смеёшься? — я искренне возмутился. — Натурпродукт… Почти. Хоть представляешь, сколько мне пришлось «наедать» его?       Дима с озадаченным видом поскрёб влажный затылок:       — Серьёзно? И моя тоже довольная была, когда на мне увидела. А я думал, Иришка притворяется. Получается, и моя рада?       — Тогда скажи сперва, тебя вот её целлюлит огорчает? — кивнул я.       — Тебе в бубен дать? — нахмурился Дима.       — Ну, что и требовалось доказать, — снова кивнул я. — Ты её принимаешь такой, какая она есть, но не можешь принять, что и она тебя принимает?       — Не, погоди, — «Дианка» заупрямился. — Ладно, в семье, но в обществе как?       — Тебе целлюлит как-то общаться мешает?       — Да он же противный. Ну, вроде как…       — На счёт противности например Рубенс с тобою поспорил бы. А вообще, ты, получается, и сам не уверен? — усмехнулся я.       Дима с виноватой усмешкой поскрёб лоб:       — Ну, не сказать, что неуверен… Я просто думал, что вы с меня ржать будете, если скажу, — он вскинул на меня взгляд. — Короче, как твой сракотан увидел, так и… ну…       — Ну? — подталкивал я.       — Ну, типа, даже завидно стало, — Дима усмехнулся. — Типа, хочу такой же «валун» смачный…       — А я тебе про что, — мне оставалось лишь триумфально улыбнуться. И вообще, целлюлит — это норма для женского организма. Нужен, чтобы запасы накапливать для беременности и кормления грудью.       — Но другие ж смотрят… — вставил Юра.       — Да и хер на них класть, на других… — я усмехнулся. — Хер моей Машки, прямо поперёк их морды. Если кому не нравится, те пускай не глядят — не заставляю же. А Мася моя аж кипятком обоссывалась, когда я сказал, что большую целлюлитную жопку хочу.       — Что, так и сказал?       — Дык! — гордо кивнул я. — Чай, не первоклашки, детей уже нарожали, но будем мямлить друг перед другом? Я уже давно подозревал, что Машке не просто толстые попы нравятся. Вы, так понимаю, не в курсе, что она и на ваши задницы облизывается?       — Не-а… — парни растерялись. — А ты что?       — А я решил ей подарок сделать — разрешил сделать мне целлюлит. Сказала, что ей мало того, что я «наел» и минут двадцать жир в мою задницу колдовством своим закачивала.       — И что, стоило того? — усмехнулся Дима.       Я усмехнулся в ответ:       — Настаивать не буду. Но когда твоя жена со стонами дикой страсти попытается изнасиловать тебя в задницу, мокро громыхая животом о твои мясистые «булки» и с искренними слезами начнет признаваться в любви, да не к тебе, а к твоей заднице, вот тогда и поговорим…       Ребята многозначительно повздыхали каждый о своём и промолчали. Взялись за бритвенные принадлежности, намылили лобки и принялись брить. Я же просто рядом сидел и, пользуясь свободной минуткой безделья, массировал груди, чтобы подстегнуть выработку молока. Мимоходом отмечал, насколько сильно изменились тела друзей.       Рослый Юрась заметно потерял в мышечной массе, из невзрачного «кОчки» — тысячи их! — раздобрев и облагородившись до пропорций вымышленных русоволосых девах в сарафанах с плакатов националистической агитации. Совершенно не походил на себя прежнего. Передо мной как будто сидела слегка полноватая — очень удачно полноватая — и от этого ещё более красивая девушка славянской наружности с небольшим дополнением в виде пениса. Полнота ей — точнее, ему — была очень к лицу. И это у нас наверняка тоже семейное. Не знаю, чего Юрка так волнуется из-за целлюлита на ляжках — по-моему, так очень привлекательно выглядит. Впрочем, раз уж так не нравится, то поприседает со штангой немного и сгонит всё, что лишним сочтёт. Сгонит, если отвыкнет от пуза наедаться. А вот чего сгонять нельзя ни за что, так это грудь. Взгляд на титьки младшего брата вызывал во мне яркое чувство гордости за него. Даже возникла тревога о том, что в погоне за мышцами Юрка по глупости потеряет и «высушит» такое сокровище. Помню ведь, как у него уже на втором, что ли, триместре стыдливо топорщились озорные, раздутые холмики-груди. Они разве что мальчишкам-подросткам к лицу, но не серьёзному отцу ребёнка. Благо, те инфантильные сисечки в прошлом остались и теперь у Юры на груди внушительно и величаво колыхались две красиво оттянутые, массивные, зрелые «капли» с внушительными ареолами, как и подобает состоявшемуся в нашей среде мужику. И ведь рожал-то всего раз, а «дойки» уже почти как у меня, лишь немного меньше размером. Но не в самих сиськах дело — они у Юры просто роскошные, что абсолютно бесспорно, — но самое бесподобное в том, что брат уже не стыдится новой части себя. Его больше не бросало в пунцовый румянец от колебания собственных титьек — он нёс их с гордостью. Димка же хотя и начал свой путь к счастью именно с титек, как он мне рассказывал, но оказался не таким везучим, как мы с братом. Его груди, увы, пока не спешили форму менять и выглядели довольно пресно, как на картинке в порно журналах — большие, но как будто безжизненные. Разумеется, не всем дано в генетической «лотерее» выиграть, но ради друга. Если попросит, я у Машки выклянчу для него груди не хуже, чем у себя.       Я посмотрел на друзей и мысли мои запнулись.       «Мы ведь мужчины всё ещё?» — подумал с безразличием, опуская взгляд на свои тяжелые, молочные железы, объезжавшие в стороны по бокам внушительного живота. — «Наверное, да. Не знаю. Мне и так хорошо…».       Все мы приехали в баню, одевшись в мужское… но о многом ли это говорит? Что и кому могут доказать мои ощущения сквозь призму слов, если во мне куда больше женского. Кузнецова Александра ничего, кроме мыслей, с «мужским» уже и не роднит. Но… но чем глубже я погружаюсь в бытие женственности, тем больше мне нравится считать себя мужем для своей милой женушки. Нравится оставаться для неё надёжной опорой. И та нежность в речах Юры и Димы, с которой они говорят о своих избранницах, позволяет понять — они тоже мужья. Хотя и выглядят, словно жёны.       Мы закончили с мокрыми делами и пошлёпали нагишом в предбанник. Похоже, мои не очень четкие изложения мыслей о внешности как-то да повлияли на товарищей, в положительном ключе. Колыхая титьками, потряхивая толстыми животами и сотрясая рыхлыми ягодицами, они не пытались двигаться как-то менее «волнительно» — будто отдались на волю собственных тел и…       Хотя, может быть, я просто выдавал желаемое за действительное и слишком события торопил. А ребята спокойны просто потому, что здесь все свои.       Тесть уже закончил с сервировкой. Сам обернулся в полотенце и нас заставил последовать его примеру. Сиськи на столешницу запросто можно класть — не возбраняется, а вот сидеть с голой «пилоткой» во время еды — это уже чересчур неприлично. Мы подчинились, немного подкрепились, самую малость, чтобы дурно не стало в парилке.       А потом…       Ох! И отжарил тесть меня веником тем вечерком. Да по ляжкам, да по сиськами — я только соски успевал прикрывать и чуть не расплавился от блаженства. Если б Машка узнала, что со своим пузом и в парилку залез — загрызла бы «голыми руками», и меня, и тестя. Когда же я продрал осоловелые глаза, то сперва даже подумал, что брякнулся в обморок от перегрева. Увидел перед собой ангельской красоты существо — бесподобную девушку с нежными чертами лица, странно знакомым взглядом и роскошным, пышным телом.       Красавица эта, до того нежная и упитанная, будто прозрачная насквозь, неожиданно мне улыбнулась и заговорила:       — Что, невестка, тестя уже не узнаёшь?       Я вытаращился в полном недоумении на это богоявление апостола красоты и разврата! Испытал жгучую зависть к созданию, которое во всё — за исключением пункта беременности — вдвое меня превосходило.        — Но как? — прошептал я.       Девушка опять улыбнулась и продемонстрировала обручальное кольцо, которое медленно и демонстративно надела на безымянный палец. Тотчас образ томной соблазнительницы исчез и на его месте возник Иваныч, собственной персоной.       — Правильной дорогой идешь, — кивнул он. — Лидка просила передать, что если Маша захочет — тебе сделают такое кольцо.       — А… Э… — бессвязно блеял я. — От Машки зависит? Нет, стоп!.. Так те слова, про то, чтобы нас с Масей «обратно» вернуть…       — Это была ваша проверка, — кивнул Иваныч. — И вы её прошли. То, на что вы готовы ради друг друга — это чудесно.       — Но как же? — воскликнул я. — Два члена… Две вагины… Это же не нормально, говорили вы.       — Но вы-то так не считали, верно? — подмигнул Иваныч, а затем добавил. — И чтобы ты не воображал о себе слишком, расскажу кое-что.       Он снова стянул с пальца кольцо и передо мной вновь возникла нежная, бесподобная девушка с поистине кукольным личиком и чувственным ртом.       — Это мой истинный облик, — сказала она тихим голосом.       «Или он?» — подумал я. — «Хотя, не всё ли равно…»       Девушка, назвать «Иванычем» которую язык не поворачивался, продолжила:       — Чтобы ты не возгордился раньше времени, знай: за свою жизнь я принёс в этот мир двести семьдесят четыре потомка. Твои потуги — это даже не начало пути. И я, отдавая за тебя свою дочь, ожидаю, что ты родишь хотя бы столько же…       — А… — только и смог выдавить я.       Девушка улыбнулась, подступая поближе и покачивая великолепными бёдрами устрашающей ширины. Могучие груди, просто обязанные тянуть её к земле, словно не весили ничего, но я по колебанию этой божественной плоти понимал, что они невероятно тяжелые. Понимал, и жутко завидовал.       — Хочешь стать таким же? — спросил тесть в женском обличие.       Я медленно покивал, выражая искреннее согласие.       — И ты уже понял, что для этого надо? — спросил он.       — Ты о чем, бать? — ляпнул я.       Почувствовал себя дураком, обращаясь так к ангелу. Не стерпел и выпалил:       — Иваныч, ты и правда мужчина? Может, я брежу?       Девушка подошла и легонько ущипнула меня за грудь.       — Всё по настоящему, — сказала она. — И, разумеется, телом я уже лет… в общем, очевидно, что телом я женщина. Но мыслями, я всё тот же, прежний.       — Трудно поверить.       — Не нужно лести, — девушка улыбнулась. — Лучше ответь, ты же почуял, как тебя бодрит общение со своими детьми?       — Да! — я чуть не выкрикнул. — Это же нормально? Им это не навредит?       — Успокойся, всё хорошо. Если в двух словах, то сила наших жён берётся из нас, из их мужей. Чем сильнее супруг, тем больше магических, если угодно, сил, способна почерпнуть супруга.       — Сил?       — Да. Твой друг и младший брат пока не осознали, не прочувствовали, поэтому я говорю с тобой наедине. Но такие как мы с тобой, способны ощущать Энергию Материнства…       — А это ещё что?       — Не перебивай. Твой не врожденный, а обретенный материнский инстинкт позволяет тебе — именно мужчине — вбирать из вселенной энергию, называй её как угодно, суть от этого не поменяется. Это что-то вроде ультраинстинкта, направленного на своих детей: ты сможешь чувствовать не только, чем они занимаются, не видя их напрямую, но даже мысли «читать». Чем больше у тебя детей от любимой жены, чем больше к ним заботы, чем больше нежности и любви к своим отпрыскам — тем больше энергии ты поглощаешь, тем привлекательнее и сильней становишься, тем мощнее твой ультраинстинкт. Не спрашивай, как это работает — я и сам не знаю. Никто не знает, из тех, с кем я общался на эту тему. Есть только предположение, что этот самый материнский инстинкт как бы приоткрывает в душе мужчины заслон — чем ярче он в тебе проявляется, тем шире заслон приоткрыт, тем больше течет в тебя силы. Заметил ведь, как легко Маша в последнее время меняла тебя и сама изменялась?       Девушка подошла ко мне и стиснула пальцами ляжку, покачав при этом головой.       — Недостаточно. Твои груди, живот, бёдра и ягодицы, твой жир — это проводник твоей силы. Особенно целлюлит — он эффективнее двое. Заметил ведь, как тебя потянуло к «апельсиновой корке», хотя ты сам не мог объяснить почему? Ты на удивление хорошо чувствуешь течение этой силы, пусть и на интуитивном уровне. Так что запомни основное правило. Оно крайне простое: чем сочнее и привлекательней твоё женское тело — тем больше сможешь принять в себя. Надеюсь. Ты не остановишься на том, что достиг, и однажды станешь действительно крупной и привлекательной особой.       Я энергично покивал, соглашаясь.       — Вот и славно, — девушка улыбнулась и надела на палец кольцо, вновь обращаясь в старого доброго Иваныча. — И ещё одно: ты сможешь вбирать эту силу до тех пор, пока в сердце остаёшься мужчиной. Понял? Ты мужчина и главный в семье, даже не смотря на то, что детей рожаешь.       — Угу… А почему женщины не могут поглощать эту… силу?       Иваныч пожал плечами:       — Может потому, что рождаются с материнским инстинктом, из-за которого открыты во всех направлениях. То, что льётся в них, не задерживается, и изливается на другого… А может быть я ошибаюсь и всё на самом деле не так… Всё, хватит трепаться — беги из парилки, а то и правду в обморок хлопнешся.       — А Маська об этом знает?       — Нет, — тесть покачал головой. — Не знает. И жена моя не знает. Никто из женщин нашего рода не знает. Только мужчины в курсе о том, что они — кладезь силы для своих женщины. И так должно остаться впредь. Понимаешь? Если один из твоих сыновей пойдет по твоим стопам — ты расскажешь ему, когда он будет готов. Если одна из твоих дочерей повторит вашу с Машей судьбу и приведёт тебе способного зятя — расскажешь ему, когда он будет готов. Но ни дочери твои, ни жена об этом знать не должны, ради их же спокойствия и блага.       — Да, понимаю. Это мой долг, как главы семьи, защитить её.       — А раз понимаешь, — по заднице мне прилетела звонкая оплеуха, встряхнувшая целлюлитные складки. — Бегом отсюда!..

* * *

      Месяца спустя после невероятных откровений тестя я разленился, разбух детками, словно рыбка икоркой, и раздобрел животом так, что с трудом до промежности доставал даже мочалкой на палочке. А доставать нужно было, потому что Машка, засранка такая, снова самую чуточку надо мной поколдовала и вернула растительность на лобок и большие половые губы. Ей, чертовке, захотелось чтобы письки любимого мужа были «шершавые» и ещё гуще пиздятинкой пахли. А то мне скоро во второй раз рожать, а благоухаю, с её слов, как целочка нецелованная. Ну и трахаться куда как слаще, когда хуи долбят не голую дырку, а душистые «кустики».       Откуда Мася знала, как именно девственницы пахнут — Катьку обнюхивала, что ли? — я даже не пытался представить. Без проблем согласился возвратить поросль на лобок — если любимую женщину счастливой сделает такая смехотворная мелочь, то почему нет? Так даже справедливо будет: я же попросил для себя целлюлит, вот и она для себя кое-что попросила.       Однако из-за срока беременности даже при всём желании я уже не мог побрить себя сам. Впрочем, откровенно говоря, желания брить свои «мамки» не было никакого — они и так хороши. Раз их обожает супруга. Но Мася упертая всё равно старательно запрещала, как будто боялась, что украдкой побреюсью.       — Мыть — на здоровье, — повторяла она, делая кунилингус и жадно вылизывая мои пахучие пёзды. — Но с бритвой к моим «кустика» приближаться не смей! Помнишь, как делились с тобой? Вот, теперь всё, что у тебя ниже сисек — только моё, согласен?       Остепенилась она, что ли? Или я просто раньше ослепленный любовью был? Хотя, и сейчас женщину свою обожаю, но уже замечаю различия. Как родил в первый раз — Маська как будто пылинки сдувала с моих писечек, надышаться на них не могла и становилась грубой в сексе, только когда совсем уж забывалась от страсти. Любила моих «девочек» даже чуточку больше, чем меня самого, за то, что подарили ей дочерей. Но теперь она вела себя сдержанней и просто со знанием дела месила хуями мои волосатые пезды. Ни проблеска ласки, ни крупицы сострадания к нежным женским отверстиям — лишь голая страсть и расчёт. Расчёт глубины погружения — с беременным особенно не разгуляешься ведь. Но чтобы муж любимый не поглядывал «на сторону», его влагалища должны быть зверски оттраханы и беспощадно разъебаны, удовлетворены до предела и накачаны спермой.       И Машка «жарила» меня на износ, себя не щадя. Меняла углы проникновения и растягивала устья мужниных писечек, как только могла. Но особенно полюбила позу «пресс размножения» — именно эта позиция наносила максимальный «урон» по моим чувственным зонам. Хотя требовала известной сноровки, тем более — в моём положении.       Мне надлежало лечь на спину и запрокинуть колени практически за голову, а Машка вводила в влагалища оба свои великана и почти садилась верхом на меня. Переступала немного вперёд, надежно запирая в трудной позиции, упиралась в мои ноги руками и мощными взмахами бедер вверх-вниз жадно и глубоко молотила в своими «дубинами», входя почти вертикально. Долбила залупами в устья изнывающих от напряжения маток, будто детишек наших звала.       Я в такой позе едва пошевелиться могу, дышу с огромным трудом, да и не вижу почти ни черта. Титьки хлопают по лицу, а тугое беременное пузо нависает над головой, култыхаясь от мощных толчков в глубины влагалищ. Малыши в матках активно пинаются, будто подзадоривая ненасытную мамочку поддать папашке еще. А потом в ушах звенит пустота, в воздух брызжут тугие струи сквирта — я оргазмирую, туго сжимая любимую мышцами лона. В последнее время я действительно ненасытный, хотя крайне чуткий — три оргазма моих против одного Машеньки. Из пёзд хлещет лишнее семя — матки ведь уже заняты — и сбегает по пузу, на груди и на лицо. Я едва не тону в сперме супруги, но яростный, бешеный темп долбёжки бугристых хуев выжимает из меня не только драгоценный кислород, но даже мысли.       Хочется разогнуться, хочется застонать от оргазма и поцеловать свою женщину, но я могу только сладостно сотрясаться всем телом и конвульсивно подрагивать мышцами лона. Я не могу даже заплакать, если бы и захотел — дыхания ни на что не хватает — а ведь любовный марафон только темп набирает. И я уже знаю, чего ожидать: она будет ебать меня без перерыва и долго, час или даже все два, если силы на это найдет. Взобьет «смузи» из спермы. Если же ей повезет и дети проснутся, мне придётся сбежать на полчасика, обтереть груди спиртовой салфеточкой и покормить малышей, стоя на трясущихся от экстаза ногах. Но потом я непременно к Маше вернусь, потому что не только мужнины пёзды должны быть оттраханы и растянуты, но и яйца жены нужно «выдоить» насухо. Или она думает, что если я десять раз оргазмировал, то этого хватит?       Когда всё оканчивается и Машка падает на кровать совершенно без сил, я кое-как разгибаюсь и, с кряхтением придерживая солидное пузо, начинаю уборку. Сперва долго сосу её пенисы, выпивая из них последние капельки спермы. Иногда даже получается вынудить её вновь оргазмировать, но обычно это уже «сухая эякуляция», которая приносит ей больше боли, чем наслаждения и не приносит мне семени. Но Машенька стоически терпит, потому что очень любит меня. А затем, отдышавшись, умоляет не спешить подмываться — точно как растяжки на пузике, ей до безумия нравится вид моих разъебаных, будто вывернутых наизнанку волосатых пизденок. Их малые губы еще в начале триместра разбухли, а теперь только толще от прилившей к ним крови. Как разбухли и устья, перетруженные долгими фрикциями, из алых дырок которых на пол сочится тягучая сперма. Машка любит образ развороченных пёзд, накачанных спермой, и просит, почти умоляет, чтобы полюбоваться мною ещё. Ей нравится, какой я в эти мгновения толстый, сексуальный, беспомощный.       Я не все её фетиши понимаю — мне попросту совестно садиться любимой женщине на лицо, — но она умоляет. И я всегда соглашаюсь. Встаю и зависаю над Машей, ловя в её взгляде благоговеющий ужас, а затем раздвигаю свои целлюлитные ягодицы и сажусь мокрыми, вонючими пёздами на её милое личико. Мне хочется спать, мне очень хочется кушать, но я тоже терплю ради жены и с тихими стонами кусаю влажные губы, когда она лижет и сосёт мои «губы» в низу. Даже когда дети просыпаются и зовут папу своим плачем, я с рвущимся сердцем не двигаюсь с места. Это всего лишь минута — может быть, две — они немножко потерпят, пока Машенька мной наслаждается…

* * *

      А спустя еще месяц появился немного особенный повод собраться — для меня этот банный поход станет последним на ближайшие полгода. На восьмом месяце уже, как никак. Живот здоровенный, хоть на тачке вози — на силу отпроситься у Машки.       Все — кроме Юрика — уже и так знали, о чём намереваюсь объявить честному народу. Просто хотелось обставить всё «официально», а заодно хоть немного подготовить друзей к тому, что между мною и Машей грядет.       — По пиву? — весело предложил Дима.       — Я безалкогольное только, — вдруг заскромничал Иваныч.       — А что так? — удивились ребята.       Тесть усмехнулся.       — Мы тут с Нинкой решили тряхнуть стариной, третьего завести…       — Да ну?! — на перебой удивились мы всё.       И я в том числе, чтобы легенду неведения поддержать.       — Это пока не точно, — пожал тот плечами. — Но Нинель моя настроена серьезно. Да и я, честно сказать, тоже захотел. Нагляделся на вас, пиздюков, с вашими тугосерями и аж завидовать начал.       Иваныч по понятной причине лукавил, недоговаривал. Друзья мои хотя и любили своих детей, как всякий хороший родитель, но до сих пор не ощутили странной энергии, которая уже давно питала меня. И заявление о возможном скором прибавлении в семье тесть пытался ненавязчиво их подтолкнуть к пониманию. Не знаю, на что он рассчитывал, но накануне мы обстоятельно с ним всё обсудили.       Тесть с тёщей приехали в гости и Иваныч наконец смог сбросить свою маскировку и предстать в истинном облике. Мася прыгнула на него с визгом: «Мамуля!..» и полезла целоваться. А я призадумался над его словами о том, что только мужское сознание может поглащать Энергию Материнства. Может, он и меня к чему-то ненавязчиво подталкивал? Но это решено было оставить на потом. А тем вечером мы с тестем уединились в спальне, оставив женщин с детьми. Иваныч — роскошная, сочная барышня, в которой виделся кто угодно, но не мужчина — уложил меня на постель, сам лёг рядом и, мягко поглаживая по животу, принялся объяснять.       Первый кандидат — Юра. Потому что мой брат и потому что женат на Кате. Эти два фактора говорят «за» в пользу того, что Юрку в первую очередь нужно обучить ощущать Энергию Материнства. А трепетная любовь брата к детям ещё больше подтверждает выводы Матвеева. Дима — кандидат, второго порядка. Потому что просто знаком с белыми ведьмами и пользуется незначительными услугами с их стороны. Намеренно вредить ему или допускать иные подобные глупости никто не собирался, но и дальше простейших преображений тела дело бы не зашло. Однако если Дима сможет ощутить Энергию Материнства и пробудить свой Ультраинстинкт, его уже нельзя будет просто так отпускать, а потому его жену примут в ковен белых ведьм. Иваныч обещал устроить это, не вскрывая истинных причин нашего «братства». Способ же подтолкнуть ребят к пробуждению Ультраинстинкта был до забавного прост — я мог дать им ощутить его на собственном примере.       В бане Иваныч долго не задерживался в раздевалке, даже не проводил обычный осмотр «невестки». Сразу скрылся в предбаннике, снова занимаясь холодными закусками и напитками. Мы остались втроём.       Юра одною рукой забрасывал вещи в шкафчик, а другою натирал кремом растяжки на животе. Их он уже не стеснялся ни перед кем и заботился о своем теле без оглядки. А я заметил, что Димка стоит как-то бочком, при том, что как и у всех нас, полотенце вокруг его бедер обернуто. Вроде бы ничего такого. стандартная банная «униформа» — хоть и собрались мужики одни, но Иваныч приучил понапрасну причиндалами не светить. Но отчего Димка так явно секретничает? Как будто ждёт, чтобы его спросили об этом.       Меня осенила приятная догадка, и я подошел к товарищу. Спросил шепотом:       — Что, поговорил со своей?       Дима оглянулся по сторонам с хитрой улыбкой и часто-часто закивал. Ответил таким же шепотом:       — Даже больше!       — Да ну! Покажи!.. — выдохнул я.       Дима опять обернулся — Юра уже двумя руками сосредоточенно натирал свое пузо, на нас не смотрел. Товарищ повозился секунду с полотенцем на бедрах и осторожно развел края. Я с замершими сердцем увидел алые губки его пухлой вагины, укрытой курчавыми волосами. И полное отсутствие пениса!       Ай да Димка! Сам торопится к цели, наставлять почти не нужно.       — Можно? — прошептал я, тоже оглядываясь.       «Дианка» лучезарно сиял и энергично кивнул, разрешая.       Я потянулся, оглаживая пальцами кучерявый, мягкий лобок товарища, и запустил их меж складочек, раздвигая горячую плоть. Не смог удержаться и расплылся в улыбке:       — Красотка…       — Нравится?       — Шутишь, что ли? Роскошная «девочка»! Такие толстые губы — даже завидно немного.       — Да у тебя самого две губастые «мамки» — чему завидовать? — усмехнулся товарищ.       — Ощущению новизны, — я ушел от ответа с такой же улыбкой.       Пошевелил пальцами, находя «фасольнку» клитора. Димка томно вздохнул и схватил меня за руку, роняя край полотенца, но отводя ладонь. Тут же подхватил оброненный заслон и снова прикрылся       — Постой… — прошептал он. — Катюха перестаралась вчера, так что сегодня у меня какая-то просто мега чувствительность. Трусы так тёрли, что чуть не кончил, пока приехали сюда.       — А Юрка?       — Он как раз малую свою выгуливал, вот и не знает ничего.       — А член твой?       — Себе хочешь забрать? — усмехнулся Дима.       — Я тя умоляю… — на моём лице было столько пренебрежения, что само словно «пренебрежение» рядом со мной теряло всякий смысл.       — Да у Ирки он, естественно.       — постой, так она ж с детьми к моей приехала. Посоветоваться, что ли?       — Ну, — кивнул Дима. — И догадался ещё за чем?       — Ещё бы. Они, наверное, уже и потрахаться успели. Бедная твоя Ириска — у моей Маси такие стволы, что… — пробормотал я, но спустя миг опомнился. — Дим, ты не ревнуешь?       — Да, господи, — товарищ отмахнулся с беспечной улыбкой. — Пускай девчонки себе развлекаются. Я ж не пацан какой-нибудь дерганый, чтобы на поводке её держать. Мы с ней взрослые люди и полностью доверяем друг другу. Знаю, что от меня не уйдёт, а потому не имею возражений, если она немного пошалит с подругой. Всё равно же потом ко мне вернется.       — Зрелый взгляд, — кивнул я. — Завидно.       — А у вас не так разве?       — Так-то оно так, но… Ты думаешь, зачем Мася себе такие причиндалы вылепила?       — Чтобы тебе в кайф? — хохотнул Дима, бережно оборачивая полотенце вокруг бёдер.       — Ну, не без этого, — кивнул я. — Но в первую очередь она боится, что я на других заглядываться начну.       — Да ну? — удивился друг. — А со стороны вы душа в душу…       — Так и есть, — я направился к своему шкафчику.       — И чего там Машка-то? — поторопил Дима       Подошёл Юра, спросил:       — О чем шепчетесь?       — Да тут, — я кивнул на Димку, но осекся, не зная, раскрывать ли его тайну, раз он молчал до сих пор. — Короче, все вы в курсе, что у Маси моей причиндалы, как у коня, грубо говоря. Это специально для меня… Ну, в том смысле, что она хочет так мои дырки растянуть, чтобы другие хуи со свистом влетали.       — Типа, чтобы тебе и не хотелось других? — хохотнул Димка. — И как?       — Мужики, — я зажмурился и покачал головой. — Она меня заебывает, буквально. Бывает, по три-четыре раза на дню — подмываться надоедает — а потом, под настроение, еще полночи ебёт во все дыры. А если вымоталась — самому приходится поскакать на ней, а вы прикиньте, как мне с таким животом-то…       — Так это ещё кто кого заёбывает, — рассмеялся Дима.       — Да ты вообще слушал? Ты хоть вообрази: у тебя семеро в пузе, и ты два часа сидишь на корточках и скачешь верхом на паре хуёв толщиной с баклажан. Вёзёт, если кто из детей проснётся и позовёт — иду к ним. Но потом-то приходится возвращаться. Так сказать, «доскакивать» то, что не успел. Машка уже спит, бывает — будить приходится… У меня всё междуножье болит от фокусов Маси… Если б не её колдовство, она б от истощения померла! Шутка ли — к утру все простыни в сперме, хоть выжимай.       — И как? — засмеялся Дима. — Помогает «дрессировка»?       — Вот ты ржёшь, а Мася даже опасалась, что у нас с тобой шуры-муры начнутся. Мол, мы друзья, у меня — пизда, у тебя — член, а дальше — дело техники.       Дима захохотал:       — Не, ты, конечно, смазливый гаденышь, особенно с пузом этим, но какой в опасениях смысл, теперь-то?       — Так это сейчас, а пока у тебя был член…       Я мысленно чертыхнулся и запнулся. Но было уже поздно — Юра о чем-то начал подозревать.       — И? Что вы от меня прячете? — проворчал брат.       Мы с «Дианкой» переглянулись. Я — виновато, он — осуждающе.       — Покажи ему, — вздохнул я. — Давай, всё равно нужно рассказать.       «Дианка» улыбнулся и немного промедлил, как будто решаясь, а потом сдёрнул с себя полотенце. Располневшими, целлюлитными бедрами изобразил некий завлекательный танец, откровенно красуясь влагалищем. «Апельсиновая корка» на ляжках явно стала заметнее, но уже как будто и не волновала его.       Юра округлил глаза от удивления.       — Предатель, — проворчал он.       — Так? — тут уже я напрягся. — Теперь вы от меня что-то прячете? Чего-то не знаю?       Дима вообще захохотал и продолжил вытанцовывать, изображая нечто среднее между танцем живота и тверком. В дверях показался Матвеев.       — Чего у вас тут? — взволнованно кивнул нам.       Я отступил и пригоршней стиснул пизденку товарища, пока он с гордым видом стоял, подбоченившись.       — А, ну, наконец-то, — одобрительно кивнул тесть. — Давайте скорее, пока пивас не нагрелся.       — Да мы побриться сперва.       — Ну, как знаете.       Дверь закрылась, отсекая гомон радио. Я обернулся к друзьям:       — Ну?       — Баранки гну, — парировал Дима. — Или ты своего Юрася не знаешь? Он же завидует тебе со страшной силой.       — С-серьезно? — немного растерялся я.       — Эх! А еще старшим братом зовёшься, — с иронией в тоне фыркнул Дима. — Только и есть у вас общего, что растяжки на пузе да сиськи до пупа…       — Не завидуй… И скажи уже толком о ты?       Юра вздохнул, весь пунцовый от смущения.       — Саш, я тоже вторую вагину хочу, чтобы как ты… Чтобы детишек орава целая… Но Катька хочет, чтобы у меня член остался.       — И это всё? Тю! Так и в чем проблема тогда? — я растерялся еще больше. — Или не видел в сети картинок? Беременная футанари — это ж охрененно!       — Думаешь? — пробубнил Юра, откровенно сгорая от стыда.       Я вздохнул и подтянул его к себе. Почти что как в детстве сгибом локтя обнял брата за шею. Разве что в прошлом у нас не было таких солидных, красивых грудей, которыми мы могли прижиматься друг к другу.       — Балбес ты, Юрась. Балбес, потому что в женщине своей сомневаешься. А ведь Катя твоя с моей Масей в этом, как две капли воды — если любят, то искренне, на широкую душу. И Катюха старается только ради тебя — как настоящая женщина, очарованная своим ненаглядная мужчиной, помогает стать тем, кого сможет любить вообще без оглядки. А? Как я задвинул? Внушает?.. Ты ей верить должен, Юрка, а не сомневаться.       — Да не сомневаюсь я, — пробубнил младший, а затем внезапно выпалил во весь голос. — Но она же мне член нарастила!       — И? — пожал я плечами. — Думаешь, ей тебя прежнего не хватало, и она сделала себе магией просто замену?       — Но не сорок же сантиметров!       — Сколько?! — мы с Димой дружно охренели.       Я аж невольно поёжился — у нас с Масей такое тольк ов планах было.       За дверью предбанника раздались торопливые шаги, она снова скрипнула, и в раздевалку влетел Иванович.       — Да че вы тут орете-то? Пиздилка, что ли? Санька, не смей — у тебя ж дети.       — Да всё нормально. Просто, на эмоциях…       — Ладно, тогда. Но ты гляди у меня. И давайте уже пошустрей, брейте пёзды и бегом сюда…       Две закрылась. Я глянул на брата:       — Правда, что ли? — кивнул ему.       Он кивнул в ответ. Развел полотенце, демонстрируя гениталии. В тепле раздевалки его член разогрелся, налился кровью и свободно провис толстой, горячей сарделькой. Даже вялый, он уже был куда больше, чем мой собственный член из той поры, пока Мася не «нахотела»!       — Счастливчик… — пробормотал я, старательно симулируя зависть.       Получилось — брательник явно выглядел озадаченным.       — Что, обратно захотел? — тут же поддел меня Дима, так же купившийся на мою игру.       — Не-не-не!.. — я мгновенно обхватил живот руками, как будто мои матки кто-то мог отобрать. — Меня всё устраивает… Но беременная футанари с огромным хуем — это ж даже лучше, чем просто «футка» в положении! Цени это, Юра…       Брат вздохнул, поправил полотенце и с улыбкой поскрёб затылок.       — Наверное, так и есть, — извинился он. — Простите, ребят, что задушил своими глупостями…       — Всё нормально, — возмутился я такому самоуничижению. — Именно так и надо. Мы же друзья, должны друг друга поддерживать.       — Да, Юрась, всё путём, — улыбнулся Дима. — Тебя просто эстрадиол плющит — вон ты какая пышечка стал…       Я обнял брата, прижимаясь титьками к его титькам. Ощутил, как его ладони легли на мой зад, сдавили ягодицы под полотенцем.       «Да это же идеальный шанс!» — обрадовано подумал. — «На ловца и зверь бежит!».       — Уверенней будь, — подсказал я ему. — Да, говорить-то просто, но ты постарайся — ты же мужик. По крайней мере, пока хочешь им быть. И если проблемы какие — говори мне сразу, не сомневайся…       Юра усмехнулся:       — Стыдно так, — пробормотал он. — Чувствую себя идиотом.       — Тогда обними меня крепче, — усмехнулся я в ответ. — Давай, пускай этот стыд наш дурацкий всё переплавит. Мы же с вами теперь не просто кореша. У нас всё равно, что особенный клуб для самых избранных — для молодых отцов-мамочек.       Юра хохотнул. Я тоже чуял всю ту неловкость, что повисла в воздухе между нами, но изо всех сил старался впитать её в себя, пропустить через душу, прочувствовать и изменить. Измениться. От этого зависело .смогу ли передать импульс Ультраинстинкта друзьям.       — Не обнимешь? — спросил я у Юры. — Стыдишься меня?       — Дурак, — проворчал брат.       Рывком дернул на мне полотенце и обхватил уже за голую задницу, крепко сжимая целлюлитные «булки» и раздвигая их в стороны.       — Ну, небо не рухнуло?       — Отвали, толстожопый, — смущенно пробубнил Юра, но так и не отошёл от меня.       Сбоку донеслось тактичное покашливание:       — Эй, «мапочки»… Или «памочки»… — Дима со смехом окликнул нас. — Вы или тискаться прекращайте, или поебите-с, или к себе возьмите. Вдруг мне завидно?       Я обернулся и протянул руку, поманив товарища.       — Да шутка, — он тут же отмахнулся с улыбкой.       — А я не шучу. Или зассал?       Дима нахмурился:       — Ты серьезно?       — Более чем.       Он промолчал. Медлил, заливаясь румянцем, а затем воскликнул:       — Да и хер с вами! Я двойней «выстрелил» — думаешь, меня такой ерундой с толку сбить?       Он скинул с себя полотенце и подошел к нам, как раз в раскрытые объятия. Мы замерли в крайне неловком положении: а что дальше-то? Я обнимаю их, как детей, а они льнут ко мне — пиздецки дурацкая ситуация.       «Ну, давайте!» — едва не вырывалось из меня. — «Это же на поверхности лежит!».        Первым, как ни странно, нашёлся именно Юра.       — Секунду, — пробормотал он, отстраняясь.       С пунцовыми от смущения ушами, тем не менее, решительным движением сбросил с себя полотенце. Одну руку положил мне на ягодицу, другую — на задницу «Дианке». Кивнул ему, и Дима тут же всё понял, повторяя за Юрой. На этот раз мы встали как будто в треугольной формации.       — Ну что, братство толстожопого целлюлита, — усмехнулся Дима, — будем знакомы?       Его рука сдавила мой зад, и я шутливо боднул парня в лоб:       — Если хочешь полапать, — усмехнулся, — пойдёшь в гарем Маськи второю женой. Тогда сможешь тискать меня, сколько захочешь.       — До-о-о! — с иронией протянул Дима. — А ты кто таков, чтобы за тобой и в гарем?       Я стиснул ягодицы друзей, как Иваныч и поучал, пробуя в это движение вложить максимум заботы и нежности, передать «искру» Материнского Ультраинстинкта.       — Тогда первым и представлюсь, — я обвел ребят взглядом. — Александра, мать троих детей, ещё семеро сладеньких на подходе. Люблю толстые члены, беременеть и минет по утрам. Счастлива в браке.       — А стоит так сразу, наизнанку-то? — вдруг засомневался Дима.       Я пожал плечами:       — У нас на троих четыре пизды и только один хуй — явный перекос в женскую сторону. Не находишь?       — Моего хуя на всех нас хватит, — смущенно пробубнил Юра. — Давайте теперь я, что ли?.. К-хм… Юлия, жената, воспитываю дочку. Пробовала делать аутофелляцию… очень понравилось…       — Ого!.. — выдохнул Дима, легко подхватывая свою очередь. — Дианка. В семье две пары сисек шестого размера и трое детишек на воспитании. Тайком мечтаю быть изнасилованной.       Мы переглянулись и рассмеялись. Стыд, поддержанный взаимным чувством стыда, отступил, испарился. Всем стало понятно, что каждый из нас испытывает те же эмоции, что и другие. А стыдится чего-то перед тем, кто сам стыдится и себя, и тебя — это уже несерьезно и шизою попахивает.       Я встряхнул мясистые жопки приятелей:       — Так-с, мужчины. Берем на вооружение метод девчонок и делимся всем-всем, без утайки. Согласны? Мы с вами в очень особенной ситуации, но это повод для послабления — мы нужны своим женщинам сильными и уверенными. Поэтому говорите, если что-то тревожит…       Ненадолго повисло молчание.       — Я боюсь Катьку свою потерять, — вздохнул Юра, — и всё время думаю, что она со мной просто, как с игрушкой забавляется.       — А ты меньше размышляй о всякой херне, — покивал я. — Верь своей женщине…       — И толстожопому братству! — хохотнул Дима       — Ага, и нам тоже. А теперь пошли уже побреем Юркину «кормилицу», а то и правду проторчим тут весь вечер, как дураки. Мужики, у меня уже титьки зудят, так веничком по ним хочется…       Мы разошлись.       — Постой! — спустя миг остановил меня Дима. Ткнул локтем товарища. — Вот же мы головы пустые… Доставай, давай.       — А, точно! — и брат спохватился. — Один момент…       Он подбежал к шкафчику и низко нагнулся, принялся копаться в своей спортивной сумке. Полотенце на толстых бедрах туго натянулось, тесно обхватывая сытую, округлую задницу брата. Он, конечно, не такой крупный, как я, но «стремится» — нельзя не заметить, что из нас бы красивые женщины получились, родись мы с Юриком девочками.       — Чего лыбишься? — кивнул Дима.       Обнял меня за талию, опуская другую ладонь на беременный живот.       — Видал, какая жопень? — кивнул я перед собой, складывая в замок руки под титьками.       Юра услышал, что его обсуждают, сердито глянул на нас через плечо и опустился на корточки. Стало только хуже. В том смысле, что гораздо лучше — его задница показзалась даже как будто бы толще. Дима тоже это заметил и рассмеялся.       — Имеешь ввиду, что Юля, Диана и Александра — хороший вариант? — спросил он.       — Ну, я-то женился, а не замуж выходил… Но оно разве важно сейчас, когда мы такие? А сказать хочу, что рад мужиком на свет народиться…       — Из-за этого? — Дима понимающе кивнул, мягко стискивая пальцы на моём животе.       — А то. Не родись я мужиком, то не встретил бы свою Маську.       Юра копался в вещах и шелестели в сумке чем-то большим, упакованным. Но по его замершим плечами было заметно, что брат прислушивался. Наконец-то согласен со мной? Ну, лучше поздно, чем никогда — понадеюсь, что брат на пути осознания той великой удачи, какая нам привалила. А он наконец-то выпрямился и обернулся к нам с большой, продолговатой картонной коробкой в руках.       Внутри неё, сквозь вставку прозрачного пластика, мелькнуло что-то телесного цвета, но что это за фиговина, я не успел разглядеть. Они что, в баню куклу припёрли в подарок дочкам моим? А Юра еще и держал коробуху тыльной стороной ко мне, демонстрируя мелкий шрифт описания, указания производителя и прочий реквизит, положеный на упаковке. Который, с такой дистанции, естественно не прочитать.       — И что это? — кивнул я, несколько заинтригованный.       Ну, уж куклу они бы точно не поволокли сюда. Юрка на племянников своих не надышится — лично бы малышам подарки вручал. А тут…       Дима убрал руку и улыбнулся.       — Это от нас с Юрой подарок тебе, на «ситцевую» свадьбу с Машкой. Ну, или просто на свадьбу — ты ж теперь за свою замуж выходишь…       Товарищ рассмеялся, а Юра торжественно вручил мне увесистую коробку. Я обернул упаквоку прозрачной стороной к себе и увидел, что внутри неё оказался угрожающих размеров фаллоимитатор из латекса! Телесного цвета, удивительно правдоподобно исполненный мясистый хуище, да ещё и с внушительными пупырышками по всей длине ствола.       — Нравится? — Дима стушевался. — Там и лубрикант есть, на первое время. И ремешки — можно надеть, как страпон.       — А откуда вы… — начал было я, но он перебил.       — Да ладно тебе — сам же говорил, что секретов не держим. Думаешь, мы до признания твоего ничего не понимали? Да и Машка твоя нам уже похвалилась, что ты любишь анал.       Я смутился… а затем искренне улыбнулся и кивнул.       — Спасибо, мужики.       Принялся торопливо разрывать упаковку и вывалил на руки тяжеленный латексный член на широкой присоске. У него даже «мошонка» имелась, для большего реализма. Из короба и на пол выпал бандаж из плоских ремней, но пузырек смазки я успел поймать. Привалил «самотык» промеж сисек, чувствуя приятный вес, упавший на груди.       — Спасибо, ребят, — сказал ещё раз, невольно расплываясь в улыбке. — Будет чем заняться, пока дети спят, и Маши дома нет.       — Это не всё, — сказал Юра. — Тут вот ещё…       Он вернулся к вещам, а я повернул латексного монстра головкой к себе и обнял прохладный ствол сиськами. Покачался на пальцах ног, заставляя дойки поёрзать по столу вверх-вниз.       — Как для тебя сделанный, — рассмеялся Дима, а затем вдруг добавил. — Слышь, Сань, а покажи мастер-класс, а?       — Чего?       — Ну, ты же говорил, что Маша тебя долбит во все дыры, то есть знаешь, как с таким управляться.       — Вы серьезно? — вскинул я бровь.       — Вполне, — покивал Дима.       — Угу, — добавил пунцовый Юра. — Показывай, или не получишь второй подарок.       — Вы меня на слабо берёте? Думаете откажусь, потому что на сносях?       — Думаем, что не предашь наше толстожопое целлюлитное братство, — с иронией ответил Димка.       Я молчал, поглядывая на веселые лица. Отказаться — и правду слукавить. Но согласиться…       — А, черт с вами! — кивнул я. — Давайте!       В конце концов, мне снова довелось забеременеть, на это раз — самым натуральным путём. Наигранно изображать брезгливое «фи!» и делать вид, что внутри меня не побывал хуй жены — это откровенная ложь.

* * *

      — Да-вай!.. Да-вай!.. Да-вай!.. — нестройно заскандировали ребята.       Иваныч уже слегка поддал чего покрепче пока нас не было, и слегка охренел от увиденного. Но настолько же быстро отошёл от замешательства примкнули. Поддерживал меня выкриками и даже тонкой струйкой из флакона подливал на «самотык» и мою вульву смазку, пока я медленно и со стоном разминал о латексный хуй левую из своих пёзд. Щедро и загодя смазал всё лубрикантом, но без прелюдии и разогрева даже моя разъёбанная писька не спешила растягивать зев. Боль останавливала, а член окунался едва ли на одну треть, не больше. Но еще больше сдерживал страх из-за беременности — Машенька знает, как глубоко можно войти в меня, но «резиновый» пенис не чувствует ничего. Придерживая пузо руками, я с пыхтением толкался вверх-вниз, под задорный хохот товарищей. Они видели явно не тот уровень, который ожидали увидеть, по мои жадные взмахи и тряска сытой задницы всё равно им понравились. И чавканье мокрой пизды на чудовищном «самотыке» — это тоже их заводило.       Очень скоро шуточный вызов отошёл на второй план, и я ощутил сладкие, тянущие позывы внизу живота. В первый момент перепугался — «начались схватки!» — но потом понял, что это всего лишь моё наслаждение. Раньше, чем вульва достаточно разогрелась, ко мне подбирался подлый оргазм, кусая экстазом за губки вагины, стреляя блаженством в соски и заставляя стрелять из сосков же струйками молока. От запредельного возбуждения у меня началась аутолактации, а из пизды так густо текло белесою вагинальною смазкой, что о лубриканте забыли. Я вцепился в скамейку, в которую «самотык» вжимался присоской, и качал не нем бедрами. С каждым движением погружал его всё глубже и глубже, предвкушая прекрасный момент касанья залупы из латекса и устья матки.       Мужики собрались и скандировали у меня за спиной. Стояли там, чтобы зорко следить за глубиной погружения и помогать вставить обратно скользкий резиновый член, если он выскочит из раздолбанной дырки. Да и просто затем, чтобы полюбоваться мясистой задницей, самозабвенно «громыхающей» рыхлыми полужопиями на внушительном хуе. А мой пошлый стон подтверждал, что теперь это не только озорство, чтобы приятелей подразнить.       Подле меня появился Иваныч. Задорно вздохнул и аккуратно толкнул в плечо:       — Эх, молодёжь!       Я повалился на пол, соскользнув с «самотыка». Придерживая толстое брюхо, боком шлепнулся титьками в лужицу молока, которую сам же и сделал.       — Смотри и учись! — усмехнулся тесть.       Переступил через скамью, нависая над членом, покрытым моими вагинальными выделеньями. Пристроился, нащупывая себя в промежности, и медленно опустился на «самотык».       Все аж замолкли. Ребята — в шоке, я — в предвкушении.       Иваныч же хмыкнул, пошевелив бедрами, и медленно опустился на член. Одним протяжным движением вобрал в себя толстенный латексный хуй, демонстрируя движеньем ладони, как вздулась кожа на пузе.       — Вот так, сынки!.. — рассмеялся он. — Учитесь, пока я жив.       Медленно встал и «снялся» с латексной жерди.       — Ладно, — протянул он. — Оденусь да пойду ещё пивка прикуплю. А вы пиздуйте-ка в душевую — сколько уже можно сиськи-то мять?..       Я поднялся с пола, отцепил от скамьи звонко чмокнувший фаллоимитатор и, подхватив подмышкой скользкий, вкусно пахнущий пиздятинкой ствол, повел за собою парней. Они, похоже, так и не понимал, к чему всё шло. А не случиться этого не могло — так или иначе, любой мальчишник этим заканчивается.       — Ты что задумал? — в душевой Юра выдернул ладонь из моей руки.       Я навесом перекинул ему «самотык», обнял за плечи Диму, заставляя вместе со мной повернуться к Юре спиной. А потом одной рукой оттянул его ягодицу, а другою — свою.             — Юрка, — прошептал задыхаясь от возбуждения. — Кого из нас хочешь?       «Дианка» дернулся от испуга — он тоже такого не ожидал — но я быстро обнял его и жадно поцеловал в губы. Если отбросить тот незначительный факт, что этот человек родился мужчиной, то я целовался с миленькой девушкой, от которой пахло желанием секса.       «Дианка» дернулся, вырываясь. Отскочил, замахнулся. В самый последний момент, вместо того, чтобы кулаком вмазать, отвесилт смачную оплеуху. В ухе у меня зазвенело — рука у «Дианки» жотя и изящная, но до сих пор тяжелая — а затем я почуял, как жаркое тело прильнуло, обнимая за шею. Мягкие губы прижались к губам, и в мой рот протолкнулся горячий язык. Я обхватил руками попу друга, насколько позволял мой живот, и ответил той же монетою на агрессию его языка — протиснулся к нему в рот. Две мускульных ленты сплелись, обмениваясь телесными жидкостями.       — Ребят, вы чего?.. — севшим голосом пробормотал Юра.       Я разлепил веки и увидел смеющееся лицо Димы.       — Дианка, — прошептал ему и выпустил из рук. — Делай, как я.       Товарищ кивнул и не колебался ни мига, когда я опустился на колени перед Юрой. Даже помог мне живот поддержать. Встал в той же позе рядом со мной и всё понял, помогая снять полотенце с нашего общего друга. Юра вжался в стену спиной, как будто в него из пушки прицелились, а мы в четыре руки обняли его рагоряченный, мясистый хуец — брата завели мои «поскакушки» на латексной «цацке». Движеньями пальцев мы принялись ласкать эту громадину.       Первыми к залупе прильнули мои нетерпеливые губы, обсасывая горячий конец и целуя убегавшую крайнюю плоть, а там подтянулся и Дима. Юра всхлипнул, практически вскрикнул, когда мы принялись и целовать его набухающий ствол.       Я обхватил пенис ладонями и поцеловал брата в уздечку:       — Здесь самое чуткое место, — прошептал Димке и снова лизнул её языком, словно указывая.       Принялся качать головой, насаживаясь ртом на багровеющий член. «Дианка» помогал сбоку, целуя бугрившийся венами ствол и покусывая горячие яйца. Губами размазывал по хую те вожжи слюны, что текли у меня изо рта.       Я разомкнул губы, слегка отодвинувшись и давая место товарищу — было бы грубо забрать всё веселье себе. Одну ладонь я опустил ему на затылок, направляя движения, а другой принялся надрачивать член. «Дианка» неловко прижался губами к головке, но со мной и с моим опытом потягаться не мог. И всё же старался, страстно причмокивая и облизывая чуткую плоть.       Юра пыхтел, содрогаясь от близкого удовольствия. Испуг и запредельная степень его возбуждения подтолкнула несчастного парня к оргазму — мы с Димкой даже этот «леденец» со вкусом кожи не успели толком распробовать, а ему на язык уже брызнули густые капли «предсемени»! «Дианка» закашлялся, с непривычки поймав капли горлом и поперхнувшись. Но я тут же помог члену толстозадого братства — перехватил пенис брата и подхватил его сиськами. Принялся елозить дойками по горячему хую, млея от запаха семени — моя Машка пахла очень похоже.       Юрка взвизгнул, как настоящая Юленька, и его член резко окреп, отвердел. В лицо мне брызнула — будто плюнула — сперма, и я с запозданием накрыл ртом залупу, теребя язычком по уретре. Качая головой и облизывая навершие хуя, звучно сглатывал комковатую сперму младшего брата, в мыслях благодаря за обильный десерт.       Юра тяжко выдохнул, высвобождаясь из хватки оргазма, а я распахнул рот, демонстрируя ему чистый язык.       — Ну, так кого из нас ты?.. — попытался спросить, но с хохотом повалился на спину.       Юра почти упал на меня, одною рукой вскидывая мою ногу, а другой лихорадочно направляя сырую залупу.       — Постой, — прошептал я.       — Ч-что? — прошептал в ответ пылающий от смущения Юра.       — Мы же с тобой не одни. Ребят, подождите минутку…       Я встал с пола, оставив растерянных парней. Поднял «самотык» и в два счета впрыгнул в бондаж-трусики, закрепив его на себе. Повернулся, качанием бедер демонстрируя гибкость «прибора», нависавшего под внушительным пузом, и потянул Диму за руку.       Он всё понял, глаза его стали огромными.       — Я не смогу! — прошептал друг. — Он же громадный!       — А мы тебя смажем, — улыбнулся я.       Просунул руку под трусики из ремней, пальцами собирая свои вагинальные соки, и перенес их на влагалище друга. Не взирая на его вялые возражения, повернул спиною к себе и толкнул в плечи, заставляя нагнуться. Одною рукой чуть раздвинул мясистые ягодички и нащупал скользкую щелку, нажимая на вульву головкой.       «Дианка» взвыл, в ужасе хватаясь за стенки душевой кабинки, но я через резиновый член ощутил, как его собственные «стенки» сдают под напором давления, раздвигаются. Обернулся на Юру, призывно качнув толстым задом, хотя брат так уже подходил.       — Юрка, я же беременный, — прошептал ему. — Давай в попку, ладно?       Ответа не было, или я его не расслышал, но мокрый член протиснулся промеж ягодиц, настойчиво нажимая на анус. Он давил и пытался войти, но я нарочно сопротивлялся какое-то время, извлекая даже из этой короткой игры удовольствие. А затем резко расслабил задний проход, разрешая распалённому брату рывком окунуться в меня. Член нырнул анус, бесподобно растягивая колечко из мышц, и я ощутил, как по спине пробегает озноб удовольствия.       Все же, дело было не в любимой Машуле — я просто полюбил, когда меня долбят в зад.       Мы устроили настоящий «поезд любви». Мой резиновый фаллос буравил вульву Дианки, а член младшего брата испытывал мой собственный анус на прочность. Димка был всё еще довольно широк, но хотя после родов прошло уже несколько месяцев, «самотык» он принял куда проще чем я. Хотя громкие, болезненные стоны давали понять, в какую цену для него это встало. Он же первым и кончил, сотрясая задницей в экстатичных конвульсиях и брызгая сквиртом мне и себе на лодыжки.       Чуть погодя, с задержкой едва ли не в пару секунд, эякулировал Юра, сбрасывая в мои недра щедрый, липкий подарок. Яростно вцепился пальцами в бедра и так мокро, так красиво и громко шлёпал животом о мою задницу, с неистовой страстью вколачивая член в задний проход старшего брата, что я испытал некое странное, романтичное чувство. Может, это любовь, а не просто соитие? Сердце моё принадлежало обожаемой женушке и этого ничего не изменит, но довольная попа искренне радовалась неподдельной братской любви.       Оба человека, спереди и позади, испытали разрядку, я же не достиг кульминации. Хотя, тут все свои — притворяться и симулировать незачем. Да и моя толстая задница избалованна колдовской неутомимостью Маши, и любила долгий, обстоятельный трах на измор. Ребята отдышались немного и по обоюдному сговору пошли на второй круг. А потом и на третий, в промежутке между которыми наконец-то кончил и я.       Когда парни устали — всё же, они не могли восстанавливать силы так, как моя Маша — мы наконец-то приняли душ. Попытались вернуть себе более мужественный настрой и помогали друг другу умыться, обсуждая теперь не только привычные и приятные темы деторождения и всего, что с этим связано, но и совершенно новые вещи. Как, например, привлекательность пениса Юрки и те позы, которые мы сможем втроём воплотить на новом мальчишнике после моих родов. Или обсуждали вкус спермы: Димка и брат делились первыми впечатлениями, а я, как более опытный, давал сравнение. И неизменно скатывались к моему животу, полному беспокойных малышей. Так уж совпало, что хотя мы трое шли друг к другу разными путями, но в состояние беременности влюбились почти одновременно. Пытались понять тот ужас, который иные женщины порой вкладывают в слова о зачатии, но понять не могли. Две красных полоски, как вестник чего-то невероятно прекрасного, манили нас и влекли. Тот второй подарок, о котором я так и не успел разузнать, оказался чем-то, вроде переходящей награды тому из нас, кто рожает детей. Юра и Дима купили в салоне тату самые толстые «штанги» в соски, которые только смогли отыскать, и предложили мне их примерить, ведь так и так скоро в роддом отправлюсь. Я ответил согласием — это было даже забавно, — а затем поглядел на ребят. Они многозначительно улыбались и переглядывались. Рассказали, что то давнишнее и давно уже позабытое бормотание о том, что будем на спор рожать, их оскорбило: они не хотели низводить это чудо до шуточного пари. Но всеми фибрами души хотели в нём поучаствовать, ощущая необъяснимую потребность зачать и родить, зачать и родить. До этого дня обсуждали, а сегодня — как прорвало.       — День, наверно, особенный, — усмехнулся Дима, красуясь перед ростовым зеркалом и проверяя упитанность своих ягодиц.       — Да, особенный, — покивал я.       Похоже, «искра» разожгла в них праведное пламя… * * *       Иваныч задерживался, поэтому мы начали без него и всласть отхлестали друг дружку вениками. Остывали в холодном бассейне, в четыре руки лаская член Юрки, и снова возгоняли в парилке жаркие ветры взмахами дубовых «метёлок». Когда жар утомил — вернулись в предбанник, к закускам, где байки травили, откалывали бородатые анекдоты и поддерживали разговоры на сугубо мужские темы, вроде автомеханики, мелкого ремонта по дому, боли в грудях при лактации или восстановлении после родов и возврата к нормальному менструальному циклу. Все мы — я в этом уверен — прекрасно отдавали себе отчет в том, что не все звучащие промеж нами темы — прерогатива мужчин. Но и разделять их мы уже не могли.       Снова попарились, теперь уже просто нежась в пару и потея на полках. А потом у ребят случился долгий, прочувственный секс — «Дианка» на меня насмотрелся и захотел попробовать анал с живым членом. Я же развлекался тем, что массировал внутренности толстым латексным хуем. Обе мои пизды хорошо разогрелись, а их «губы» сильно разбухли от возбуждения, напоминая пошлые бутоны из пошлой, вывернутой плоти, из устий которых текла обильная смазка.       Прыгая левой пизденью на подарке друзей, глубоко вбивая у себя тугую «дубину» и грохоча о скамью мокрой от пота задницей, я по видео звонку связался с Машулей. Спросил, как дела у неё, как наши детишки. Увидел, как за спиною у Маси жена Димы баюкает на руках нашего Глебушку.       Мы с супругой перекинулись парочкой слов, я направил камеру на свою «киску», чтобы похвалиться подарком и порадовать её видом растянутой пизды любимого мужа. А под конец разговора Маша заинтриговала приятными новостями, которые касаются наших с Димой и Юрой семей. Но расскажет она мне их, только когда домой вернусь.       Это прозвучало до того необычно и таинственно, что я попросил подождать. С чмокающим звуком слез с «самотыка» — ох. Не родить бы прямо здесь и сейчас! — и окликнул ребят. Спросил, не пора ли нам домой?       Они уже выдохлись и валялись на скамейках, приходили в себя. Юра примостился почти под столом и я видел лишь его толстые ляхи поперек одной из которых свесился багровый обмякающий член. А «Дианка» лежал спиной вверх на скамье посреди помещения. Его разверстый, нагруженный анус красиво зиял чернотой, подрагивая и не в силах сомкнуться. Из него обильно лилась белая сперма. Машке бы такое понравилось.       На вопрос мой оба товарища ответили дружным согласием, только попросили время, чтобы умыться. Машка на экране смартфона кивнула и сказала, что попросит сестру за нами приехать.