Острые струны

      Солнечные лучи пробиваются сквозь шторы, падают на закрытые веки спящих глаз. Плевать на свет, на неудобную постель, на какие-либо сообщения в телефоне. Маршу давно никто и ничего не писал, максимум фанаты спамили личку различными вопросами, по типу: «Где альбом, э?», иногда приходили уведомления от интернет магазинов. Одним словом, ничего интересного, ничего важного или долгожданного. Сообщений от Евы он больше не ждёт, не ждёт звонка от Картмана, не отвечает на вопросы однокурсников. Рядом лежит Кайл, такой теплый, такой любимый и родной. Спокойствие окутывало душу, и всё, чего хотелось Стэну на пробуждение, это крепко обнять его, никогда и никому не отдавать, спрятать от смерти и любой другой опасности. Хотелось ощутить на своем лице нежные поцелуи, услышать приятные слова, безотрывно смотреть в ярко-зеленые очи, раз за разом убеждая себя в том, что так будет вечно, что Кайл — это именно то, что ему было нужно всю его жизнь. Но, вопреки всем ожиданиям типичных будней, будят его не поцелуи, не прикосновение шершавых рук, не голос его любимого Кайла, а злосчастный телефонный звонок, который он поначалу не узнал, даже испугался, решив, что внезапно вернулся в прошлое. Ожидая услышать из динамика очередную рекламу какой-нибудь херни, Стэн, не открывая глаза, отвечает на звонок. — Ало? — Ало-ало, мудила, с добрым утром! — орёт с помехами чей-то прокуренный голос, следом звучит смех, столь знакомый и приятный, что поначалу Марш даже не верит своим ушам.       Проходит пару секунд перед тем, как пазл складывается, голос начинает иметь внешность, всплывать в памяти в виде каких-то смешных историй. — Кенни?! — сомневаясь, удивлённо восклицает не отошедший ото сна юноша. — А кто ж ещё? Уже успел меня забыть? — а Маккормик всё смеется, явно радуется тому, что наконец смог дать о себе знать. Такой уж он загадочный, весь из себя крутой, хоть и слегка вредный. — Срань господня! Ты живой! — чуть ли не плача от радости, Стэн вскакивает с кровати, протирая глаза. Вспомнилась фотосессия, конфликт с Картманом и… Исколотые вены под оранжевыми рукавами. В горле застрял противный ком, от чего захотелось прокашляться, но из динамика начинает доноситься звук, и Стэн не хочет его перебивать, ожидая получить ответ на ещё не заданные вопросы. — Блять, да ты и похоронить меня уже успел! — с долей обиды проговорил Кенни. — В общем, дорогой мой, я жду тебя и Кайла в гараже через два часа. Давайте, парни, альбом записывать пора! — сказав это, он проговорил что-то на прощание, оправдываясь тем, что сейчас ему не удобно разговаривать, после чего сбросил звонок.       Восторженный и до ужаса счастливый, но в то же время озадаченный и слегка напуганный Стэн не сразу заметил, что Кайл давно проснулся, и уже сидит на стуле, вопросительно глядя на него. Сумбурно и очень эмоционально, Марш поведал о том, что Кенни нашелся, что у них намечается встреча, и что их группа наконец-то может продолжить творить в полном составе. Он проговаривал эти слова, не веря, будто заученный стих, в смысл которого не особо хотелось вникать. Стэн повторял и повторял эти слова, глядя куда-то в угол шкафа, пытаясь переварить и осмыслить. Концерты, любовь фанатов, музыка, туры, смешные истории… Всё это возвращается, всё это совсем-совсем близко! Огни сцены уже слепят им глаза, ибо они снова вместе, ибо они нужны этому миру и… Преград не существует. Кенни вернулся, а с ним и та жизнь, которая была прежде! От счастья Марш крепко обнимал Кайла, целовал всё его лицо, без умолку говоря о том, как же он рад, как же он долго этого ждал. В ответ на это Брофловски лишь угукал, собирался неторопливо, вел себя сдержанно. Нельзя было сказать, что он так же рад возвращению Маккормика, как Стэн, но легкую улыбку всё-же удалось состроить. — Погоди, погоди, — Кайл останавливает Стэна на полуслове, когда тот вновь завел речь о том, куда именно им нужно ехать в такую рань. — В гараже? Ты точно хочешь туда ехать? — Чувак, там же Кенни, наш Кенни! — прокричал Марш, размахивая руками. — Давай, Кайл, нам давно пора вылезать из этого тлена и продолжать делать то, о чем мы так долго с тобой мечтали!       А ведь правда… Мечтали же… Не зря же всё это было… Кайл нервно прикусил щеку, поглядывая на их профессиональные, новые гитары в углу комнаты, которые уже успели покрыться нехилым слоем пыли. Когда всё дошло до такого? Когда был их последний концерт, тур, новый альбом? Мечта Марша не должна разрушаться ни под каким предлогом. Кайл видит, как ему это важно, как он искренне рад тому, что всё наконец-то вернётся в привычное русло. Для Брофловски было крайним удивлением видеть на лице Марша настоящую улыбку спустя столь продолжительное количество времени. Это грело ему душу. Всё-таки живой, счастливый Стэнли гораздо лучше того, кого он видел во мгле темной комнаты, тянущегося к петле, кого он видел на балконе с полностью выкуренной пачкой сигарет, кому он вытирал слезы с щек, кто бесконечно изнывал и скучал по своей темноволосой шалаве. Сейчас, всё наконец напоминает то, о чем он так долго мечтал, о чем думал перед сном и что видел в самих сновидениях. Стэнли принадлежит только ему и никому более, но теперь это не похоже на принуждение. Он же счастлив, так ведь? Ему просто нужно дать то, чего он хотел всю свою жизнь. Кайл любит Стэна именно таким, амбициозным и энергичным, поющим и играющим на гитаре, увлечённым написанием очередного текста. Кайл любит, когда он улыбается. В данный момент это приносит определенное облегчение, ибо на подкорке сознания он считал себя монстром. Это, конечно, спорно, ибо он дарил Маршу только любовь и заботу, но факт того, что именно на его руках размазана кровь Евы, заставлял чувствовать лёгкую вину. Однако, как оказалось, Кайл был прав, без неё всем и вправду лучше.       Марш слезает со стула и, чуть ли не светясь от радости, начинает метаться по комнате из стороны в сторону, ища свои вещи, дабы как можно быстрее одеться и увидеть этого болвана вживую. В тот момент Марша разрывало непреодолимое желание его обнять, расспросить, куда он так надолго пропал, что вообще произошло на той неудачной фотосессии. Но подсознательно он знает, что простит Кенни абсолютно любую историю, любые ошибки, особенно если сейчас тот со всем этим разобрался. Главное, что они снова могут творить, снова могут быть счастливыми! Тогда, может, машина времени станет реальной? Стэн верил в это, каждая его извилина кричала от предвкушения, сердце билось учащенно, сродни колонкам, из которых будет играть их музыка. Большего и не нужно, ноги стоят на грани мечты, позади остаётся всё мрачное и тревожное. Его руки тянутся к свету, он чувствует тепло, ощущает пресловутый, сладостный вкус популярности на своих искусанных в кровь губах. Осталось только… Совсем немного…       Брофловски видел это, глотал, с упоением и лёгкой завистью, но не находил каких-либо слов, чтобы хоть как-то разбавить неловкую тишину. Поэтому, больше не задавая каких-либо вопросов, Кайл стал собираться вместе с любимым, стараясь перенять его энтузиазм, буквально залезть к нему в голову и пропитаться теми же мыслями. Счастье приятно течет по венам, искренняя улыбка постепенно разливается по щекам. Образ Кенни по-прежнему настораживает, вызывает отторжение, но любовь и надежда вытесняют эти чувства. От Маккормика же нет никакой опасности? Ему, вероятнее всего, вообще на всё насрать, ибо своих проблем выше крыши. Брофловски надеется, что тот не станет мешать, и будет радовать их своим присутствием в группе, заряжать позитивом и новыми порциями увлекательных историй. Не важно, что Кайлу не интересно их слушать. Главное, чтобы Марш был счастлив, чтобы их трио не мешало никому из них.       Вырывая Кайла из раздумий, Стэнли хватает его за руку и ведёт к выходу из общежития. Они перепрыгивают через лужи, плутают по дворам, сокращая дорогу до метро. А Марш всё трендит, размышляет, что могло случиться с Кенни за всё это время, почему никто не мог с ним связаться или найти, до каких граней он успел докоснуться, какие и вовсе перешёл. С каждым словом, с каждым выдуманным событием он нервничал, что могло случиться что-то такое, что в корне изменило Кенни. С другой стороны, манеры остались те же, желание участвовать в группе то же. Но не появилось ли у него проблем с законом? Шаг, ещё один, ещё множество шагов. Дыхание спирает от нетерпения. Толпа людей выдала скорое приближение к подземному транспорту, что доставит их в другой конец города за пару десятков минут. Только тогда Марш отпустил руку своего парня, в спешке доставая подорожник. В том, что они смогут относительно быстро добраться до гаража, были свои приятные плюсы, но с каждой мыслью, с каждым вдохом нарастала тревога. Спускаясь вниз по эскалатору, глубоко под землю, встречая на своем пути идеально чередующиеся фонари и объявления с рекламой, его ноги дрожали, руки нервно хватались за поручень, будто он снова тот боязливый ребенок, который боится упасть туда, где не видно конца, где есть лишь грубые, металлические ступени… Люди едут в разные стороны, хмурые, утопающие в информации с их гаджетов. Кто-то целуется, а кто-то наиболее смелый даже выставляет руку, желая «дать пять» любому незнакомцу. Но количество этих вытянутых, странных своей природой фигур пугало Марша до мурашек. Если он прямо сейчас свалится вниз, они явно будут недовольны, что закономерно. Если смотреть трезво, ничего страшного в эскалаторе нет, если вести себя на нём подобающе. Стоит просто стоять, просто держаться за поручень. Однако Стэн чувствует, как ноги немеют, он предвещает то, что от количества стресса они вполне могут его не выдержать. Кайл видит это и, вздыхая, обнимает любимого с верхней ступеньки, спокойно положив голову тому на плечо. Этот жест успокоил, ибо даже если он упадет, то вместе с ним и Кайл. В любой дыре, даже без конца и края, в любых условиях и с любым уровнем боли — они будут вместе. Всё не так ужасно, всё обязательно будет хорошо. Будто его за руку держит мама, защищает от того, чтобы сын случайно не запнулся, или следит за тем, не сует ли он ноги в щётку между движущейся лестницей и стенкой, желая таким образом «почистить обувь». А значит он в безопасности. Не упадет, не причинит неудобства другим людям и, в конце концов, ногу не вывернет…       Вагоны прыгают, трясутся, качаются. Шумят большие колеса. За окном темнота, серые полосы из проводов бегают то вниз, то наверх, то прямо. Люди спят неспокойно, их головы так же трясутся, шея болит. В метро сейчас час пик, народ едет на работу. Кто-то стоит, но пытается спать стоя. Маленькие дети забираются на сиденья и смотрят в окно, пытаясь там что-то разглядеть. В их глазах мир такой интересный. Марш смотрит на них с завистью, желая так же елозить коленками по сиденьям, теребить маму с вопросами, что за провода проложены за окном и зачем они нужны. Он хотел бы снова узнать этот мир и, возможно, создать у себя совершенно иное впечатление о нём. Он хотел бы снова стать любопытным ребенком, из уст которого постоянно звучит вопрос «Почему?». Почти ничего не изменилось, кроме того, что теперь на этот вопрос нельзя дать ответ. Вопросы стали глубже, сложнее. Теперь они почти нерешаемы. Сейчас всё то, что он так старался игнорировать, вернулось вновь. Правильно ли он поступил? Как дальше будет складываться их жизнь? Честно ли это было по отношению к Кайлу, Еве? Марш чувствует себя уродом, ненавидит себя за бесхребетность, за то, что до сих пор не нашел логичного и наиболее удобного выхода из этой ситуации. Хотя, как же, конечно нашёл, причём достаточно комфортный. Но так ли это? Это именно то, чего он хотел? Почему вопросы рвут его похлеще тех любопытных детишек? В его голове всплывают представления о том, как он будет рассказывать Кенни об их с Кайлом отношениях, и какая тогда у того будет рожа. Марш уверен, Маккормик отреагирует отрицательно. Или нет? Как бы он поступил в такой ситуации, находясь в его шкуре? И всё же, разве это важно? Рядом Кайл, он всегда был рядом, он всегда должен быть рядом, ибо только он способен делать жизнь Марша чуточку лучше. Только он навечно будет его лучшим другом. Времена меняются, люди приходят и уходят, но это не должно касаться Кайла. Значит на всё остальное плевать? Стэн любит своего Кайла, он хочет всегда быть рядом с ним, и не важно, чем тогда придется пожертвовать. Тоска по Еве осталась, но её самой больше нет. Марш не думает, что подобные выводы правильны, но другого выхода нет. Стыд и вина будут грызть его жилы, но не долго, ибо всё имеет свой конец. Совсем скоро всё будет лучше. У него уже есть всё для того, чтобы быть счастливым. Через пару минут диспетчер объявит следующую станцию «Площадь Ленина», они выйдут на поверхность, встретят теплые лучи солнца и, сев в электричку, отправятся в путь за своей мечтой, за своим счастьем. Прошлое возможно вернуть, раны заживут, и жизнь продолжится. Больше ничего не беспокоит. Ребенком больше быть не хочется, наивность и любопытность только мешают. Незнание — это сила, вечное спокойствие и счастье.       Ноги подминают под себя длинную траву, шуршат по песку. Вдали грохочут большие колеса уехавшей электрички. Вновь слышится мычание коров, задорный смех ребятишек, радио из ближайших домов. По дырявому асфальту прыгают камни, по деревне разносятся голоса тех, кто давно здесь не был. Дорога от станции до гаража небольшая, но довольно разнообразная. Рассматривая красоты природы, ненароком появляется желание остаться здесь навсегда, подальше от городской пыли и суеты. Семнадцатый, заброшенный гараж даст желанное умиротворение, напомнит о хорошем, подарит надежду на то, что когда-то они смогут купить себе небольшой дом в деревне, где будут жить в далёком будущем, воссоединившись с тишиной и покоем. Сейчас их гараж с трудом можно назвать «спокойным местом», но именно так звучит их юность, именно так она пахнет и выглядит, именно такой она и должна быть. Подойдя ближе к месту репетиции, Кайл и Стэн не услышали ничего. Нет там звуков, посторонних шумов, голосов. Гараж выглядит тускло, и впрямь заброшенным. Хотели было они подумать, что Кенни ещё не успел приехать, как резко, с грохотом отворилась ржавая дверь. Во тьме показалась знакомая рожа, с пластырями, небольшим количеством прыщей, и всё та же улыбка, состоящая из кривых зубов. Это самый обычный Кенни Маккормик, такой, каким они его запомнили. Единственное, что сразу бросилось в глаза, это прибавившийся прокол губ. Счастью не было предела, слова застыли в горле, а глаза округлились от шока. — Чуваки, как же я рад вас видеть! — первый прокричал Кенни, раздвигая руки для объятий. — Как вы? Что нового? Есть идеи для альбома? — сходу спросил Маккормик, утягивая парней вглубь гаража.       На столе стоял остывший чай, в углу пылился легендарный барабан с Сангала, а Доширак, лежащий на полу с прошлого года, покрылся огромным слоем плесени, обзавёлся новыми друзьями в виде насекомых. Кайл тут же отвернулся, скорчив рожу от отвращения. В ответ на это Кенни лишь посмеялся и, надув губу в обиде, выкинул непригодную еду в мусорку. — Ну за что ты так с ним? Стоял и стоял, никому не мешал. Он ещё малыш, между прочим! — с долей иронии сказал Маккормик, прикрывая нос рукой от ужасной вони. Нет, это, конечно, нормально для их гаража, но Доширак, стоящий на полу около года, выходит даже за столь широкие рамки. — Кенни, дружище, может ты наконец объяснишь нам, что за хуйня происходит? — не выдержав, спросил Марш, не обращая внимания ни на Доширак, ни на шутливые подколы Кенни.       Находиться здесь больше не так комфортно, как было раньше. Рядом, на скамейке, напротив всей аппаратуры, в последний раз сидела Ева. Она рисовала им обложки, она застала эту упаковку лапши ещё тогда, когда её можно было съесть. Раньше здесь было лучше, гораздо уютнее, гораздо живее. Ничто не осталось от того, что запомнил Стэн. Внешне всё так же, вещи стоят там, где их оставили, пыль всё также не убрана, посуда и еда, гитары и барабаны остались, но на душе чувствовалось, что изменилось абсолютно всё. Разочарование тянет вниз, вызывает тошноту, непреодолимое желание то ли разрыдаться, то ли уйти, то ли вовсе сжечь этот чертов гараж, как и всё то, что хоть как-то напоминает ему о сладком прошлом. Ожидаемый вопрос от Кенни «Что нового?» с порога заставил Марша поникнуть в себе. А ведь действительно, как у него дела? У него отношения с Кайлом, Ева пропала без вести, сам Маккормик тоже скрылся в тумане. Нутро Стэна ноет, он не хочет говорить об этом, не хочет вновь и вновь заполнять свою голову вопросами, и уж тем более слышать критику, какие-то бесполезные советы. Сейчас его интересует лишь то, почему Кенни позволил этому случиться, почему он предал не только лично Стэна, но и их группу. Конечно, нельзя всю ответственность скидывать на Маккормика, но разочарование продолжает мучать, обобщать. Всё-таки, Кенни сам выбрал путь наркомана, и это уже будет сложно простить, если он, конечно, не успел со всем этим разобраться за этот срок.       Благо, Маккормик обнадёжил свою группу, поведав о том, что всё это время он находился в рехабе и лечился. По его словам, все было не так сильно запущено. Он успел вылезти из пакетика с белым порошком, и теперь уверяет, что больше никогда в него не полезет. В это хотелось верить, но сомнения оставались у обоих слушателей. После этого Маккормик принялся доставать справки из этих клиник, выворачивать карманы джинс, рюкзака, хотел даже дойти до трусов, но парни его во время остановили. Один из камней упал с плеч Стэна, в отличие от того, что он всё ещё не ответил на вопрос «Как вы?». Решив промолчать, он вел себя обычно, как всегда разговаривал с Маккормиком о группе, музыке, о новых текстах, избегая себя, игнорируя свой внутренний крик. Ему невероятно сильно хотелось поделиться всем, что произошло за это время, но музыка помогала отвлечься, и это именно то, что ему было нужно. Молчание удручало, но сказать хоть слово о своей нынешней жизни Марш не решался, мол случай не удобный, да и Кайл рядом, да и стыдно как-то говорить своему кенту о чем-то подобном, что выставляет Стэна в максимально плохом свете. Сама репетиция прошла успешно, вполне продуктивно. Наготове у них была пара-тройка песен, были созданы представления об инструментальной части. По-сути, переживать было не за что, но Стэн понимал, что Кенни не дурак, что рано или поздно он обо всем узнает. Марш стыдился себя и своих решений, боялся мнения того, кто имеет в его глазах довольно большой авторитет. С другой стороны, он не хотел что-либо менять. Головная боль преследовала его на протяжении всего дня. Выхода нет, везде страшно, везде он чувствует себя ущербно. Прокручивая в голове фразу «всё хорошо», Марш намеренно натягивал на свои глаза розовые очки, выбирал полное избегание своих проблем, отрицание действительности. Хотя-бы что-то хорошее в его жизни произошло, Кенни вернулся, он теперь рядом, и это безмерно радует, вселяет нечёткие, тусклые кусочки надежды. Стэн не один, совсем скоро он точно будет чувствовать себя лучше. Но, в отличие от него, Кайл не был настроен так оптимистично. С самого начала Брофловски был уверен в том, что Кенни их всех обманывает, и на самом деле тот даже не планировал расставаться с психотропными веществами. Это играло Кайлу на руку, но личность Маккормика знатно упала в его глазах. Теперь не было тех представлений об их идеальном трио, не было больше надежд на то, что Стэн будет полностью счастлив. Брофловски уверен, что осознание рано или поздно постигнет Марша, и он испытает разочарование, которое вгонит его в очередной депрессивный эпизод. Это настораживало, но не то чтобы сильно пугало. Их группа будет существовать всегда, как и их отношения. Кенни легко заменить, легко найти других участников, легко организовать что угодно, лишь бы мечта Стэна оставалась живой. Терять людей, конечно, больно, но это нормально. Кайл всегда будет рядом, его будет больше, чем бесконечности. Падальщики возвращаются, они будут существовать столько, сколько этого захочет Стэн Марш.

***

      В форточку залетела оса. Она угрожающе жужжала, летая по общажной комнате из угла в угол. Никто её не замечал, не боялся и не пытался убрать. Даже если ужалит — плевать, ибо они заняты гораздо более важными вещами. Взгляды двух юношей устремлены на свои пальцы, которые перемещаются по грифу гитары, зажимают струны. Иногда брови сосредоточенно хмурятся, разглядывая аккорды на мятом листе бумаги. Работа кипит, мозговая каша заинтересованно бурлит, пытается усовершенствовать сырую, на первый взгляд, музыку. Хриплый голос Стэна невнятно мычит, спрашивая сидящего напротив Кайла: — Чувак, что здесь написано? Что этот чёрт хотел здесь написать? — пальцем Марш тычет в определенное слово на другом листе бумаги, где написаны слова песни.       Прищурясь, Кайл через пару секунд назвал неизвестное слово, после чего они в прежнем темпе продолжили свою небольшую репетицию. За окном ветреный, близящийся к осени август. Никто не хочет вылезать на улицу и куда-то ходить, никто не хочет гулять по крышам. В общажной комнате им обоим комфортно, они рады компании друг друга и тому, как именно они проводят время. Каждый утопает в своих мыслях, каждый полностью погружен в музыку и её улучшение. Альбом давно записан, давно одобрен Картманом и выложен, давно собрал должное внимание со стороны слушателей. Все были довольны, в особенности Стэн, ибо это являлось самым главным крючком его спасения от своих собственных мыслей. Но ему было этого недостаточно. Он занимался музыкой ежедневно, писал новый материал не отрываясь, давно не выходил на улицу, и наверняка успел забыть, как выглядит трава. Кайл был рядом с ним всё это время. Бесконечные поцелуи стали привычны, они были необходимы им обоим. Засыпать в обнимку, бубня в шею какие-то забавные истории из прошлого, стало неотъемлемой частью каждого дня. Каждое утро ожидались очередные поцелуи, с заботой приготовленный завтрак, кружка горячего чая с двумя ложками сахара. Все были счастливы, жизнь шла спокойно, умеренно и приятно. У них есть всё для счастья, покоя и собственной гордости. В их гардеробе прибавилось вещей, они купили больше постеров своих любимых групп, и, конечно, свой в том числе. Кайл считал, что это чересчур самодовольно, пока Стэн, с липкими от клея руками, бубнил: — Да расслабься, Кайл, мы заслужили висеть на своей собственной стене!       И ведь действительно, им было чем гордиться, ради чего жить и над чем стараться. Этот плакат служил напоминанием, да и к тому же, закрывал неприятную дыру в стене, что было несомненным плюсом. Брофловски мялся, уходил от вопроса любимого о том, откуда взялась эта дыра, стесняясь признаться в том, что это именно он её и сотворил, пока разрушал всю комнату в приступе нечеловеческого гнева. В любом случае, дыры больше нет, её прикрывает нечто более приятное, прибавилось количество прикольных вещей и, в конце концов, их рацион питания в разы улучшился. Иногда всё доходило до того, что к ним стучались однокурсники, просящие накормить хотя бы в долг. И каждый раз, пока Кайл пыхтел от злости, вот-вот намереваясь избить голодного студента, Стэн с радостью заказывал еду чуть ли не на всю общагу. Иногда, конечно, скрипя зубами, но ему нравилось чувствовать себя хорошим человеком. Кому-то хотелось помогать искренне, а кто-то был слишком наглым, что является вполне естественным явлением. Марш даже начал задумываться о том, чтобы складывать деньги на благотворительность, пока Кайл мониторил различные сайты в поисках хорошей машины. В общем, жили они недурно, получали удовольствие от каждого прожитого дня и мирно шли по течению, не ожидая ничего плохого, что явно могло сбить их с привычной, до жути приятной рутины.       Телефон пищит на прикроватной тумбочке от нового уведомления. Стэн безынтересно берет в руки гаджет, не смотря разблокировывает его, и мимолетно, почти не отвлекаясь от чтения текста следующей песни, читает сообщение. Отправитель оказался неожиданным, содержание не менее шокирующим. Писал ему Картман, с информацией о том, когда и где будет проходить их следующий концерт. Казалось бы, обычное дело, до этого у них уже были концерты, и в честь выпуска нового альбома должны быть ещё, но всё не так «обычно», как они представляли. Дата, близкая к сегодняшнему дню, не смутила, а вот место… Зенит Арена. Самая большая концертная площадка в их родном городе, где выступали и выступают не абы кто, а известные, подтвержденные исполнители. Конечно, это не тот андеграунд, который был раньше, но так даже лучше. От восторга Стэн тихо завизжал, его руки затряслись, а дыхание участилось так, будто он пробежал целую Москву вдоль и поперек, ни разу не останавливаясь. Всё, что он мог сказать смущённому Кайлу, это: — М-мы выступаем на Зенит Арене… — Ты серьезно? — прокричал Кайл, и когда увидел неуверенный кивок со стороны Марша, тут же бросился в объятия. — Боже, Стэнли, ты такой молодец! — не дав сказать тому хоть слово, Брофловски касается своими губами чужих, углубляет страстный, полный радости поцелуй. Марш, несмотря на то, что это было крайне неожиданно, отвечает взаимностью, нежно перебирает запутанные кудри Кайла, гладит его по спине, ускоряет темп. Они смеются, теребят макушки друг друга, искренне радуясь тому, насколько их группа стала известной. Они невероятно счастливы, они любят и дорожат друг другом. Под их ногами целый мир, впереди лишь свет, счастливое, такое долгожданное, совсем не пугающее будущее. Все сомнения отступили прочь, все вопросы исчезли, тепло навечно поселилось в их душах. Так будет всегда, они всегда будут рядом. Ничто не посмеет встать на их пути. Впереди долгая дорога, но они идут по ней за руку, они её больше не боятся.       День от обычной рутины перетёк в быструю сборку аппаратуры, к предстоящим репетициям. Картман ждал их и, что звучит почти невозможно, в этот раз был ещё более настойчивым. Оно и верно, Падальщики впервые выступают на такой большой сцене… Саундчек, устройство предстоящего концерта, куча работы: от всего этого пот капает со лба, костяшки пальцев ноют, но никто из них даже не планирует останавливаться, и лишь тихо мечтает о том, как бы Эрик Картман быстрее заткнул свой нудный рот. Слишком много сил они вкладывали к это, слишком долго писали этот альбом и… Слишком сильно им это важно. Все с придыханием ждали своего «Золотого часа», и играли дальше, песню за песней, пока Эрик, внимательно наблюдавший за музыкантами, одобрительно кивал, записывая что-то в блокнот. Был бы он хоть чуть-чуть эмпатичнее… Так прошел один час, за ним другой, третий и четвертый… Одного дня, второго, третьего, до конца недели... Далее парковки, зеленая ветка метро, большая толпа людей в вагонах. Они боялись, что встретят настойчивых фанатов, но всё же от такси Картмана решили отказаться в угоду своим собственным ностальгическим воспоминаниям. Переживания, конечно, были, но предвкушение и эйфория затмевали их. Приятные ощущения окутывали тело, радость искрилась в их глазах, пока разум считал часы, минуты, секунды до выступления. Большим энтузиазмом выделялся Марш, но Кенни и Кайл мало чем от него отличались. Разве что Кайл в своей привычной манере думал над тем, какие проблемы могут возникнуть на концерте, не объявится ли на нем новая Ева. Это заставляло нервничать, но Брофловски знал, что такое впредь не сможет повториться. Сейчас Стэн Марш целиком и полностью принадлежит ему, и он хочет объявить об этом всем, прокричать на весь мир об их отношениях. Кайл не боится осуждения общества, не боится отрицательной реакции со стороны Картмана, не думает о последствиях. Всё же, его любовь искренняя, чистая и невероятно огромная. А даже если сказать об этом всей стране не хватит смелости, он с удовольствием распинает всех фанаток, показывая, кто здесь является хозяином. Плевать, если кому-то станет плохо, ибо это далеко не их проблемы. Больше никто и никогда не подойдёт к его любимому Стэнли, даже за простым автографом, даже за фотографией. Плевать, как на это отреагирует группа, что на этот счёт будет думать Картман. Кстати говоря, о нём… Продюссер встречает парней после своего маленького «отдыха» в кофейне, как всегда, не особо радушно. Кинув фразу наподобие: «По коридору и налево», он уходит в совершенно другую сторону, что-то записывая в толстый блокнот. За его ухом выпирает ручка, в зубах качается папироса, на глазах солнцезащитные очки. Весь его занятой внешний вид вызвал в парнях лёгкую ностальгию. Они не видели его несколько месяцев, но уже успели соскучиться по этому харизматичному толстячку. Картман, конечно, не особо разделял их чувства, поэтому они не виделись ни перед самим концертом, ни после него. А в общем-то, у них сугубо деловые отношения, нет смысла надеяться на какие-либо проявления дружбы. Всех всё устраивало, поэтому грустить или как-либо возмущаться они не стали. Зайдя в гримёрку, Падальщики как обычно стали настраивать привезенную аппаратуру, приводить свой внешний вид в порядок. С последним, конечно, им помогали гримёры. Всё было как обычно, как и на любом другом концерте, но Стэн с каждой секундой тускнел всё больше и больше. В какой-то момент, когда всё, казалось бы, было готово к выступлению, от его прежней радости и восторга не осталось и следа, и тогда Кайл, обняв того со спины, тихо спросил: — Любимый, что у тебя случилось? Почему такой кислый? Мы же совсем скоро выступаем на такой большой сцене! Всё, как ты хотел!       Почувствовав на своей талии прикосновения Кайла и услышав его голос, Стэн вздрогнул. Брофловски это заметил, но терпеливо ждал, пока Марш соберет мысли в кучу, отдышится и сможет что-то сказать. Краем глаза он заметил, как его любимый нервно теребит рукава свитера, как его ноги слегка подрагивают. Тогда Кайл повернул его лицо к себе, и нежно обхватив его руками, настойчиво заглянул в глаза. Синяя радужка бегала из стороны в сторону, губы искусаны, нос слегка пошмыгивает. Брофловски смотрел на это, внутренне боясь, что что-то пошло не так, что именно он что-то сделал неправильно. Паника нарастала, время тянулось долго, а Марш всё молчал, пытаясь подобрать слова. Когда Кайл хотел его обнять, тот, наконец, смог, заикаясь, вымолвить несколько неуверенных слов: — Кайл… Я очень волнуюсь, — Стэнли закрывает лицо руками, не в силах выдерживать на себе пристальный взгляд Брофловски. Всё вокруг резко задавило, шторы будто шевелились, крики фанатов были сродни крику только одного человека. — Понимаешь… Как ты помнишь, песня «Дающая надежду» была написана в честь Евы, и я… — Можешь не исполнять её, ничего страшного, — не дав Стэну договорить, Кайл перебивает его. Брофловски старается успокоить, обнадежить в том, что она не самая главная во всем альбоме, но он в первую очередь сам не хочет, чтобы она звучала на сцене. Более того, он не хочет, чтобы она существовала вовсе и когда-либо доносилась из уст Марша. Это вызывало в Кайле огромную бурю ревности, злобы, которую на данный момент он смог умело скрыть. К ужасу Кайла, Марш продолжил: — Нет, наоборот, я очень хочу… — Стэн запрокидывает голову, стараясь остановить поток слез и не испортить макияж. Снова он чувствует себя жалко, ужасно жалко. Смех гудит в черепе, неожиданно с прошлым вернулось и то, что он так старательно пытался забыть. Рука Кайла греет его плечи, его щеки, его собственные руки. Это успокаивает ровно до того момента, пока взгляд не перемещается на сцену. Никогда в жизни Марш не боялся выступлений, как сейчас. — Ты знаешь, что для меня тот период оказался невыносимо тяжелым. Просто хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя, но мне необходимо исполнить эту чертову песню, проявить дань уважения к Еве и… Прошу тебя, отнесись к этому с пониманием, — нервно кусая щёки, Стэн стряхивает выступившую слезу, надеясь на то, что макияж от этого не испортился.       В ответ на это Кайл тихо хмыкнул, боясь вот-вот взорваться от злости, но вместо того, чтобы накричать на Стэна, крепко обнял, шепча тому на ухо: — Всё в порядке, любимый, я всё понимаю, — не боясь того, что кто-то может смотреть на них, Кайл мягко целует Марша в висок, медленно отпускает его плечи, и вновь нежно заглядывает в глаза, одним только взглядом показывая, что он якобы не против. Стэн не почуял лжи в его словах, посему, улыбнувшись, пошел проверять настройку гитары, напоследок помахав рукой своему парню.       Стрелка часов близилась к вечеру, к самому выступлению. Горячая кровь пульсировала в висках. Страх и волнение нагоняли всё больше и больше. Каждый думает о своем, ждёт своего часа, ждёт отдыха и веселья, полной свободы от сводящих с ума оков серых будней. Всё было проверено несколько раз, по телефону оговорено с Картманом. Гримеры выполнили свою работу, площадка наполнилась людьми, послышались крики, сотни неразборчивых разговоров. Солнце успело уплыть за небосвод, белые ночи давно закончились, зажглись желтые фонари на всех улицах. Участники группы грызут пальцы от напряжения. Страхи отступят ровно в тот момент, когда ноги перейдут ширму, когда глаза увидят толпу людей, уши услышат их визги, и сцена загорится ярко-белым светом, освещая только что вышедших исполнителей. Цвета будут меняться, бегать по сцене, пока за спиной на множестве экранов будет сверкать дизайнерская надпись «Падальщики». От криков заложит уши. Парням даже пришлось прикрыть их ладонями, ибо шум стоял настолько громкий, что от него могли оглохнуть не только они, но и люди, вообще не приходившие на концерт, спокойно отдыхающие где-то очень далеко. Дрожащие ноги неуверенно шагают к микрофону, плечи пережимают лямки от электрогитары. Волнение заполняло Стэна целиком и полностью. В какой-то момент он даже подумал, что вот-вот упадёт в обморок. Перед глазами всё поплыло, появились радужные помехи. Страх нарастал с каждым шагом, но когда он взял в руки микрофон и вздохнул, исчез, будто его никогда не было. Улыбка сама собой появилась на его лице. В зрачках загорелся прежний огонек азарта, любви к своему творчеству и всем фанатам. Марш больше не контролирует себя. Свобода легла на его плечи, согрела и подтолкнула вперед. Она раскрепощала, вдохновляла, дарила лучик света, избавляла его от всего того, что так болезненно давило на мысли. Своим слегка грубым, громким голосом, он радостно прокричал толпе те слова, которые мечтал сказать более полугода: — Здорова, Чуваки! — Стэн с интересом, чуть ли не плача, вглядывается в чужие лица, и когда видит на них улыбки, начинает смеяться. — Боже, как же я по вам скучал! Что странно, никто из вас не подрос, — Марш в момент испытал смущение за свою неудавшуюся шутку и слегка расстроился, что их группу в большинстве своем слушают одни малолетки… Никто не отменял «силу тик тока», в которой может неожиданно повезти, и самые непопулярные авторы в момент станут известны за счёт одной, а может и пары песен. Вот и приходят все на концерты, наслушавшись нескольких зафоршенных треков… С другой стороны, это ли не здорово? Интерес проявится, если понравится, да и к тому же, эти люди в любом случае заплатили за билет. У этих людей вся юность впереди! Пускай наслаждаются, потом успеют состариться и прийти на день памяти. Остаётся надеяться на то, что их ровесники, замученные студенты, стоящие вдалеке и не желающие тянуться во всю эту вакханалию, так же смогут прийти…       В ответ на это толпа вновь кричит. Кто-то, поняв шутку, смеётся, понимая артистов. Люди поднимают фанатские плакаты, из раза в раз повторяя по слогам слово «Падальщики». Стэн помахал всем рукой, не прекращая смеяться. Он ещё долго пытался разговаривать с толпой, спрашивать у них, какую песню они хотели бы услышать. Это не входило в план концерта, но Марша это не волновало. Он получал огромное удовольствие просто от самого явления общения с аудиторией. Его будоражили их эмоции, их крики и слова, их плакаты, сам факт того, что все они находятся здесь из-за него, что они его любят, что они хотят слушать его группу. Атмосфера была приятна, но время шло. Маршу так и не удавалось четко услышать название хоть какой-нибудь песни, но он пытался до конца, теряя время и пространство, полностью фокусируясь на тех, кого он считает своей семьей, однако услышав кашель со стороны Кенни, всё же смог закончить свою речь, объявив название песни из нового альбома. К сожалению, из-за расхождения мнений он не смог услышать хоть одно внятное название, поэтому оставалось играть ту, которая была прописана в плане заранее. Это ничуть не испортило ситуацию, толпа ликовала, визжала и прыгала, будто именно это они и хотели услышать.       Рёв гитары донёсся из колонок, микрофон издал легкий скрип. Кенни с рвением забил палочками по барабану, дергая головой в такт музыки. Кайл, запутавшись в проводе, старался не обращать на него внимание, исполняя свою роль басиста. Музыка играла повсюду, от неё закладывало уши. Красные светодиоды полностью освещали сцену, бегали по ней, словно внедрялись в бурлящую по венам кровь. Визгами была наполнена площадка, кто-то, сразу узнав песню, принялся прыгать и танцевать, хватать за руку своих друзей и дурачится так, будто это самый последний концерт в их жизни. В кои-то веки перешагнув через этот сранный провод, Брофловски подошёл ближе к микрофону, прислонился неуклюже губами, начиная мелодично допевать за Стэнли его экстравагантные, кричащие строчки. Мы превращаем друг друга в поэмы, Курим в подъезде при свете зари… Тоску через шприц я ввожу внутривенно. Ты только хоть раз на меня посмотри!       На припеве из генераторов посыпался густой дым, заслоняющий артистов. Внизу образовался пустой круг, где люди прыгали в слэме, толкались, но помогали подняться тем, кто случайно упал. Стэн очень сильно хотел посмотреть на это, но следить за руками, за голосом, так ещё и за слушателями, было по меньшей мере невыполнимой задачей. Он пел в микрофон, отдавая музыке всего себя, полностью обнажая свою душу, раскрывая все те чувства и энергию, которые хранились в нём всё это время. По его телу бегал табун приятных мурашек, но разум не путался, пальцы подбирали верные аккорды, текст читался так, словно готов отскакивать от зубов при каждом удобном случае. Он не переживал, не боялся и даже не стеснялся себя. Стэн чувствует себя превосходно, вмятины, оставшиеся от железных, ржавых и развалившийся оков, уходили с кожи.       Не успели участники группы и глазом моргнуть, как за этой песней последовала следующая. Визги толпы постепенно становились привычными, до боли ожидаемыми. От этого эмоции не угасали, а наоборот, нарастали с большей силой. Время на сцене как будто идёт в разы быстрее, всё пролетает и мчится, приносит эйфорию, непередаваемое наслаждение. Песня за песней, строчка за строчкой, цвета переливаются, меняются, но безликая толпа, их искренние фанаты, остаются собой, подпевая и танцуя, показывая плакаты и крича, они поддерживали группу так, как никто и никогда. Музыка и её темп чередуются, чтобы люди могли отдохнуть и, например, поднять над головой фонарик, крутя его из стороны в сторону. Слушатели иногда садились на газон, и просто наслаждались музыкой, держа за руку своих дорогих людей, а даже если таковых не было, в этой гуще самый разных личностей они были «своими», как минимум потому, что все присутствующие так или иначе имеют хоть что-то общее. Стэн хотел кричать от радости, хотел, чтобы этот трогательный момент никогда не кончался, но время шло, будущее наступает, настоящее обязательно станет прошлым. Концерт быстро подходит к концу. Толпа разогрета, почти сожжена, конечности ноют от усталости, голос слегка хрипит, и ему не помогает даже вода. В самом конце планового списка стоит песня «Дающая Надежду», которую Марш написал впопыхах перед началом концерта. Кенни не знал об этом, поэтому сверлил спину Стэна в недоумении. В отличие от Маккормика, об этом знал Кайл, и он больше всего боялся именно этого момента. Злость и обида медленно овладевали им. Каждое нервное движение Марша, каждый его усталый вздох, каждый взгляд на текст с планом расстраивал Кайла, ибо он знал, почему это так сильно волнует его любимого Стэнли. Улыбка с лица Марша полностью исчезла, вернулся тот вид, который он ни в коем случае не хотел показывать фанатам. Уставшие, замученные, разочарованные глаза, наполненные тоской и болью, смотрели в черноту безликой толпы. Плевать было на их рожи, на их эмоции и крики, на их любовь и внимание. Взгляд неосознанно искал Еву. Прокашлявшись, Стэн вновь посмотрел на листок с планом, и вздохнув, натянул фальшивую улыбку счастливого артиста, крича своим слушателям: — А эта, на сегодня завершающая песня, посвящена самому лучшему человеку на Земле, которого, к сожалению, сейчас рядом с нами нет, — прокричал Марш в микрофон, лихорадочно теребя рукава полосатого черно-фиолетового свитера. — Той, у кого были самые красивые глаза, которые я когда-либо видел, той, у которой душа вместила бы все океаны мира, и там наверняка осталось бы место. Той, кого я любил больше всего в этом мире. Не буду лгать, внешне она была прекрасна, и… — Прям как ты, котенок, — Кайл хватает в руки микрофон и, перебив Марша на полуслове, не отрывая взгляд от любимого, продолжает: — Я не буду нести всю эту ванильную чушь. Заключу всё это тем, что я бы тебя трахнул.       На долю мгновения повсюду повисла тишина. Мучительная, пугающая тишина. Стэн стоял, приоткрыв рот от ужаса. В его испуганных глазах читалась ненависть, презрение, отвращение. Сотни глаз в темноте озадаченно смотрят на них. Объективы кучи камер, профессиональных и любительских, записывают их концерт со всех сторон. Ветер противно пищит в ушах. Больше не будоражат огни сцены, не слышны визги и восторженные крики, нет музыки, нет ничего, кроме тишины, невыносимой неловкости и страха. Кайл сильно, до крови прикусывает язык, испуганно смотря на злое лицо Стэна, резко осознавая, что только что натворил. Нет, Марш был не просто зол, он был в бешенстве. Губами он шептал что-то вроде: «Блять, какого хрена?», но Кайл не смог это разобрать. За спиной, на барабанной установке, во весь голос засмеялся Кенни, а потом, как ни в чём ни бывало, постучал по барабанам, издавая звук «бадум тсс» как после самой плохой шутки. Слушатели рассмеялись, посчитав, что это было неудачной шуткой, но, к всеобщему удивлению, Стэн тут же сказал в микрофон: — Ладно, сегодня без неё обойдёмся. Всем спасибо за этот концерт! Ещё увидимся! — не удосужившись даже посмотреть в глаза зрителей или хотя-бы помахать им на прощание, Стэн спешным шагом направляется в гримёрку, но по пути случайно задевает шнур от микрофона. Тот с очень громким писком падает, оставляя всех вокруг в недоумении. Думая, что всё произошедшее является шуткой, фанаты кричали ему вслед: «Спасибо, педик!» и смеялись. В глазах простого обывателя всё было нормально, но не для Стэна. Когда Кайл зашёл в гримёрку, от страха пряча лицо руками, Стэн Марш заорал на всё помещение так, что наверняка его оры услышал бы кто-нибудь посторонний. — ЗАЧЕМ, ТЫ, БЛЯТЬ, СВОЙ РОТ ОТКРЫЛ?       Не успел Кайл открыть глаза, как на него с кулаками накинулся тот, кого он называет «любимый». Стэн не бил его, лишь угрожающе держал за воротник футболки, но смотрел на него так, словно был готов убить. Его щеки пылали от злости, на глазах появились слезы обиды. Зубы скрипели, мышцы сводило, но поднять руку на своего некогда лучшего друга он не смог, хотя очень хотел. Вся гримерка, съемочная группа, Кенни и даже Картман. Все молча наблюдали за тем, как язык Марша всё больше и больше развязывается, раскрывая все подробности их с Кайлом личной жизни. Все тихо хихикали над ними, пока у сцены всё ещё звучали голоса сотни посетителей, а именно слово «педик». Стэн кричал настолько громко, что не слышал никого, кроме себя. Позже, когда в легких закончился воздух, и он осознал, к чему всё это привело, Марш быстро взял в дивана свою черную толстовку и, стыдливо прикрыв лицо капюшоном, ушёл к выходу, напоследок показывая Кайлу средний палец. Зачем было так харкать в душу после того, что они прошли, после всех уступок и принятий? Точно ли этот выбор стоил того, если теперь Стэнли нельзя банально песню исполнить в честь человека, которого он искренне любил, без вмешательства этого психа? Пошел тот нахуй, раз не может держать свой ублюдский язык за зубами. Маршу плевать, что Брофловски чуть ли не плачет, плевать на все его оправдания и извинения. Сейчас он не хочет его знать, не хочет видеть, не хочет слышать и помнить. Сейчас есть другой кандидат на то, кто именно будет праздновать с ним этот концерт. Было бы что праздновать… Хватая ничего не подозревающего Кенни за локоть, он вместе с ним выбегает на улицу и, агрессивно закуривая сломанную сигарету, умоляет пойти на Думскую. Долго уговаривать блондина не пришлось и буквально через пару минут за ними приехало такси. Кайл не знал ни о том, куда они едут, ни когда вернутся, ни есть ли шанс исправить данную ситуацию и помириться с Маршем. Он с тоской смотрит на уходящие спины Стэна и Кенни. Грызет губы, слизывая сочащиеся струи крови, сжимает до боли кулаки. Он ненавидит себя за то, что одной нелепой, необдуманной фразой смог довести всё то, что он так усердно строил, до подобного конца. Но это не конец, ведь так? Кайл дрожит, судорожно ища в кармане пачку сигарет. Ничто не поможет, ничто не спасёт, всё будет тщетно, но он не прекратит пытаться. Зубы насквозь прогрызают фильтр сигареты, затем ещё одной, и ещё. Стыд и вину заслоняет огромная, болезненная, сводящая с ума ревность. Нет, понять реакцию Марша можно, ибо Кайл действительно поступил как еблан, но зачем в такой момент оставлять его одного, уезжая с этим ебучим Кенни бог знает куда? Почему именно он? Если его не было бы, они могли бы нормально поговорить. Маккормик отнял у них эту возможность, а значит он мешает их отношениям, он мешает самому Стэну.       Приезжая домой, Брофловски, даже не успев снять обувь, с ходу начинает крушить всё, что попадается под руку. Ему глубоко насрать на то, что сейчас глубокая ночь, что он находится в государственном общежитии, что вокруг куча соседей-студентов, что эта комната является их общей со Стэном, и на утро он не успеет всё убрать. Злоба, обида, агрессия ко всему живому и неживому выражалась через каждый его крик, через каждый грохот падающей мебели, через скрежет разбитого стекла, через рвение бумаги с текстами песен, через щепки от сломанной гитары, летящие во все стороны. Больно, чертовски больно. Слезы горячим потоком стекают по щекам, падают на пол, на стол, полностью пропитывают воротник той злосчастной футболки, в которой он выступал. Разбиты все шкафы, постельное белье разорвано и разбросано повсюду, все его любимые книги лежат на полу в виде бесполезной кучи мусора. Все ручки, карандаши, все пылящиеся кружки сломаны вдребезги. Новенький плакат их группы так же пополнит макулатуру… Этот кусок бумаги с их счастливыми, популярными рожами вызывал лишь большее количество злобы. Особенно довольное лицо Кенни… В глазах мутнеет, эффект злости подобен наркотическому опьянению, от которого он не может отказаться. Всё плывет, рвется и трескается на жалкие кусочки сердце. Надрезы на руках, ногах, мелкие на… Горле. Вот бы достать оттуда то, что издает звук, что так противно сидит в нем, мешает дышать. Капли падают на один единственный целый лист бумаги, где Кайл собственной кровью, подобно чернилам, на всю страницу пишет: «Я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю, я тебя люблю». Он задыхается, взгляд его безумен, внутренности пульсируют, слёзы смазывают текст, но останавливаться Брофловски не планирует до того момента, пока не испишет этим словом всю планету. Не важно, что у него не хватит крови, плевать на аморальность, главное, чтобы Стэн это увидел, узнал и простил! В дверь стучат возмущенные соседи, охранник общежития, угрожают все они тем, что вызовут полицию. Только тогда Кайл приходит в себя и, отдышавшись, ложится спать. Свернувшись калачиком, он будет продолжать всхлипывать, захлебываясь в ручье слёз, будет кусать себя, рвать волосы на клочья, и думать, думать о Стэне, детально продумывать их предстоящий диалог. Ничто не важно. Никто не вызовет дурку, никто не спасет его, кроме Стэна, единственного и любимого Стэнли Марша.

***

      Отвращение. Пьяные тела молодых людей идут в разные стороны, издавая непонятные звуки, отдаленно напоминающие человеческую речь вперемешку с русскими матами. Пьяные парни, наверняка спортсмены, гордости университета, разбивают друг другу лица, безжалостно пинают наглых бомжей ногами, разливают спиртное на асфальт. Их хохот разносится по всей улице. И таких смешков десятки, но позже они стихнут, когда к неадекватам начнут подходить полицейские и забирать их в автозаки. Упавшим с ног девушкам никто не помогает. Они засыпают в лужах собственной рвоты с задранной юбкой. Даже если кто-то встанет на ноги, далеко они их точно не унесут. Литр за литром, дорожка за дорожкой, шар за шаром, и так каждую ночь. В каждом клубе музыка разная, стоит пройти пару шагов, как одна попса сменится на другую. Каждое заведение до боли похоже на предыдущее. Везде пьяные рожи, безликие бармены, девушки, желающие тебе отсосать за пару купюр. Около клубов толпятся компании, пока рядом с ними суетится сотрудник клуба, рассказывая, сколько денег они сэкономят, если купят шары и напитки именно в их клубе. Люди в форме продолжают хватать за локти и увозить в отдел, проверять паспорта у тех, кто явно не выглядит на восемнадцать. Бесконечный шум, громкая, безвкусная музыка, тела, лишенные рассудка, опьянение, разврат и стыд, драки и кражи, менты и вонь: вот что значит Думская улица с другой стороны сверкающей монеты свободы.       В этот апогей абсурда, склад самых ужасных историй, на самом дешёвом такси приезжает невероятно злой Стэн, желающий утопить все свои эмоции единственным проверенным способом, и Кенни, который сильно озадачен, но в целом не возмущается. Марш всю дорогу не слушает навязчивое жужжание Кенни, его расспросы и предложения. Они протискиваются сквозь толпы пьянющей молодёжи, пока вокруг них кто-то блюёт, сосётся, дерётся, вопит, чуть ли не раздевается, и наконец проходят к тому самому клубу, где они когда-то познакомились. Когда их задницы приземляются на высокие стулья за барной стойкой, Стэн заказывает то же, что и в первый раз. Он глубоко вздыхает, залпом выпивает всё содержимое стакана, хватается за голову и бьёт ею о стол, устало стонет. Кенни осторожно, боясь отпугнуть или сделать что-то лишнее, придерживает его со спины, терпеливо молчит, рассчитывая на то, что именно на него выпала ноша того человека, которому обычно изливают всю душу. Другого смысла в том, что Марш буквально насильно потянул его с собой, он не видит. Очевидно, что догадки оказались верны, и через какое-то время Стэн всё же начал разговаривать с ним. — Кенни, дружище, вот представь, — агрессивной, обиженной интонацией начинает Стэн, — твоя девушка пропала без вести, твой друг скрылся в тумане, оставив после себя только информацию о том, что он — наркоман. Ты, будучи бесхребетной сволочью, страдаешь, пока рядом с тобой вертится твой лучший друг. Позже он признается тебе в любви, и вы начинаете встречаться… — Звучит, как сюжет говенного сериала или как фанфик малолетней девочки, — перебивает Марша Кенни, заливаясь хохотом на весь клуб. Прокашлявшись, он состроил более серьезный вид, и продолжил: — Ладно, понятно. А почему эта херь с тобой происходит, собственно? Нет, я могу понять, что Кайл твой близкий человек и все дела, да и тебя как гея я могу воспринимать спокойно… — Кенни, блять! — смущенно проорал Стэн, с грохотом поставив стакан виски. — Ладно, в таком случае, как бисексуала. В чем проблема то, а? Что тебя не устраивает? Ты же сверху? — Маккормик продолжает шутить, дабы обстановка казалась чуть более приятной. Нервничает, видя не особо довольный вид вокалиста после сногсшибательного концерта, поэтому и пытается заставить того смеяться, лишь бы Марш перестал быть настолько напряжённым. Хотя, не будем отрицать, на деле он действительно относится ко всей ситуации именно так. — Разве это не аморально? Пока твою девушку ищут, ты встречаешься с человеком только по причине того, что полностью не хочешь испортить отношения с ним. Это так по-детски… — стыдливо проговорил Марш, злясь на самого себя. С каждой секундой ситуация казалась всё более и более абсурдной. — Ну да, но что с того? Жизнь не хуй, живи кайфуй! — а Кенни вновь смеётся, находя в этой фразе иронию, подталкивает Стэнли локтем, всё ещё пытаясь пробудить в нем хоть чуточку оптимизма. — И вообще, забей на всё это. Если что-то не понравится, попробуешь Кайлу всё объяснить. Уверен, ваша гейская дружба на этом не закончится, а даже если закончится, у тебя всегда есть я! — самодовольно улыбаясь, Маккормик залпом выпил всё содержимое своего стакана и, попросив бармена принести новый, добавил: — Ты же понимаешь, что я просто шучу. Расслабься, чувак, всё будет чикибамбони. Жизнь, конечно, тяжелая штука, но любое дерьмо можно пережить. Не буду обещать, что твоя наипрекраснейшая найдётся… В этом плане я тебе правда искренне сопереживаю. Но такое бывает, к сожалению. Рано или поздно и это пройдёт. Не уверен, что нотации Картмана как-то относятся к этому, но зато в следующий раз ты будешь меньше светить своими отношениями.       В тот момент Стэна словно ударили током. Осознание того, что это могло быть подстроено заранее, ужаснуло Марша. Если раньше он верил, что она связалась с плохой компанией или просто захотела сбежать, то сейчас всё приобретало более темные краски. Если раньше он всеми силами старался верить в то, что его Ева жива и счастлива, то сейчас все эти надежды блекли. Изначально было наивно рассчитывать на это… Тогда её убили намеренно? Из-за него? В глазах бегал испуг, руки задрожали, пока на глаза всё больше и больше наворачивались слезы. В голове вспыхнули самые ужасные сцены того, как именно могли с ней расправиться те злые руки. Кто бы это ни был, Стэн считает, что виноват в этом был именно он. Гнев и бессилие встают поперек горла. Не допив свой виски, Марш со всей силы кидает стеклянный стакан об пол. Осколки разлетелись по всему кафелю, но благо особо не задели остальных посетителей. Бармен тут же начал орать на Стэна, заставлять его оплачивать счёт и убирать за собой осколки стекла. В ответ на это Марш лишь протянул крупную купюру ему в руки и, хватая Кенни за руку, сбежал с клуба. Они метались по дворам из стороны в сторону, ища другое место, где можно провести эту ночь. Стэн испытывал отвращение ко всему, что видел. Не оставалось больше никакого желания находиться на этой улице, в этом городе, на этой чертовой планете. Закурив, он сел на поребрик, схватился за голову и снова заплакал. Смотря на всё это, Кенни молчал, понимая, что и так наговорил лишнего. Всё-таки, фразы его друзей о том, что язык у него без костей, явно были правдой. — Послушай, Стэнли, — тихонько сказал Кенни, присаживаясь к нему на корточки. — Да, извини, мне не стоило этого говорить. С другой стороны, всем нам пора повзрослеть, — Маккормик тянется рукой, желая погладить друга, тем самым его подбодрить, но останавливается, посчитав, что в данной ситуации это будет лишним. — Тебе стоит записаться к психологу, это реально тема, чувак. К сожалению, я-то тут точно не советчик… — Ещё и концерт этот ебучий… Вот зачем Кайл это сказал? Нахера было так делать? — промямлил Стэн, хмуро сверля взглядом асфальт. Из-за океана в глазах он с трудом мог его увидеть. Единственное, на чем фокусировался его мозг — это внутренний голос, и, может, слова Кенни в качестве попытки сбежать от самого себя. — А, так это была не шутка? — удивленно спросил Кенни, потеряв связь между этими событиями. — В таком случае… Да, неприятно, соглашусь… Но если ты переживаешь на счёт общественного мнения, то никто ничего и не понял, я смог вывести всё в шутку. — Нет, Кенни, мне противно от того, что Кайл в принципе это сказал… — обида звучала в каждой букве, в интонации, во всем виде Стэнли. Он, прикусив губу, резко повернул голову в сторону домов, где, наверняка, спят счастливые люди…       Между ними повисло молчание. На секунду никто из них не знал, что сказать. Да и стоит ли? Тишины и покоя не существует в этом месте. Музыка слышна из клубов, звуки того, как кого-то рвёт, как кто-то ругается или, наоборот, задыхаясь, смеётся. Синхронно, они оба вздыхают, устремляя свой взор на черное небо. Они могли по пальцам пересчитать количество тусклых звёзд вокруг небольшой, ярко-белой, словно мёртвой луны. Не будь в этом городе так много огней, они бы наверняка увидели больше. Спутник скоро станет совсем блеклым, уступая своё место на небе солнцу. Рассвет близко, совсем скоро разлука, совсем скоро они все будут разлагаться в холодных гробах. Время ничтожно, любые слова не способны в полной мере объяснить такое понятие, как «жизнь». Страх неизведанности после неё мучает всех в той или иной мере. Но здесь, в самом центре самой шумной улицы их города, голова наполнена более приземленными, но не менее значимыми вещами. Ничто и никогда им не поможет, ибо понятия «покой» не существует в этом мире. Он временен, точно так же, как и все переживания. Это загоняет в угол, остро чувствуется безысходность, вся ущербность и печаль человеческого бытия. Кенни прерывает этот момент самокопания, желая слышать, желая жить, а не думать. — Слушай, не считаешь ли ты, что Кайл имеет какое-то отношение к пропаже Евы? Ну так, догадка появилась, — неловко почесывая затылок, Маккормик стыдливо смотрит в пол, на ручеек вытекающей из стеклянной бутылки водки. Возможно, он делает ситуацию только хуже, но поговорить об этом стоило гораздо раньше… Лучше сейчас, чем никогда, чтобы Марш сегодня знатно проплакался и… Забыл. Мысленно Кенни даёт себе обещание, что обязательно вытащит этого еблана из этого дерьма, всеми правдами и неправдами, лишь бы его другу, хорошему человеку, было лучше. — Что, блять? — хриплым голосом говорит Марш, удивленно смотря на Кенни. — Я имею ввиду то, что всё это выглядит довольно странно. Попробуй как-нибудь проследить за ним и его поведением… — Что за бред? К чему это? Кайл бы не пошел на такое! — Стэн реагирует агрессивно, эмоционально, тут же встаёт с поребрика, разводя руками. — Я бы на твоём месте ему не доверял. С самого начала нашего знакомства мне казалось, что он… Ну… С прибабахом, — едва слышно оправдывается Кенни, слегка сомневаясь в своих догадках. Боясь, что Марш воспримет это слишком буквально, Маккормик добавил: — Хотя, может только сегодня он чуть-чуть ебнулся, не смог контролировать поток своей гейской любви. — Кенни, ты сволочь, — шутливо говорит Марш, пиная того ногой. Слова о том, что Кайл может быть причастным, действительно не были восприняты всерьез. Череп не позволял пропустить такую информацию, а сознание даже не хотело об этом думать, создавать доску как в детективных сериалах, связывая красной нитью фотографии Евы, Кайла и неизвестного орудия убийства. Одна только мысль о том, что Ева может быть мертва, вводила Стэна в неподдельный ужас, возвращала в неприятное прошлое. — Я знаю, — хихикая, отвечает Кенни. Затем он встаёт с земли и, потягиваясь, зевает. Стрелка часов скорее всего уже успела приблизиться к открытию метро, судя по тому, что солнце давно встало, небо стало белым, клубная улица постепенно пустела, пока с другой стороны зашагали другие, более серьёзные и приличные люди. Но, посмотрев на циферблат наручных часов, Маккормик разочарованно вздохнул, понимая, что торчать ему здесь придется ещё долго, если, конечно, жаба перестанет душить, и он всё же захочет заказать такси. Хотел было он предложить Стэну пойти в клуб и пить дальше, как тот его перебил, говоря: — Пойдём домой, думаю, больше нечего обсуждать, — Марш зашарил по карманам, проверяя, не потерял ли он что-нибудь. Его пустой взгляд смотрел на асфальт, на ту же разлитую водку, от него веяло отчаянием и разочарованием. Кенни был здесь бессилен, да и он не считал, что в целом обычный человек может помочь в такой ситуации. Он был рядом, и это, наверное, было единственное, что от него требовалось. В заключение, Маккормик сказал, уходя: — Как скажешь. Если что, звякай.       Марш ничего не ответил, молча ушёл в противоположную сторону, предпочитая дойти до общежития пешком. Телефон разряжен, все имевшиеся деньги он отдал за разбитый стакан бармену. Птицы щебечут, по дорогам проносятся машины, шелестят листья, трава, пищат светофоры. Машины… Стоит ли ложиться сейчас на грязный пешеходный переход, ожидая, когда его кто-нибудь переедет? В том то и дело, что «кто-нибудь». Машины живые, и Стэн точно не хочет, чтобы кого-то из водителей привлекли по статье. А хочет ли он вообще умирать? Стэн не знает, как тянется время, быстро он идёт или нет, не потеряется ли из-за своей задумчивости. Взгляд сверлит асфальт, изредка замечает дорожную зебру, земляные дорожки в парках. Стэн ковыляет из двора в двор, не зная, действительно ли это сократит путь. Солнце становится всё более и более ярким, его не прикрывают облака. Пустые улицы заполняют люди, мчащиеся на работу. Сейчас август, школьники и студенты отдыхают, в такую рань их не увидишь. Протискиваясь сквозь толпу незнакомцев на крупном перекрестке, Марш вспоминает, куда именно идёт. Всплывает интерьер его комнаты, постеры любимых групп над кроватью, тумбочка, на которой лежит пепельница и пачки от таблеток, стакан воды. Он помнит, как утром в спешке закинул грязные носки под шкаф, скидывая обязанность перенести их в стирку на вечер. Помнит запачканное зеркало, в отражении которого он каждое утро смотрел на себя, подкрашивал глаза и пытался расчесать волосы. В этом отражении видна кровать Кайла. Обычно, по утрам он повторял конспекты, поливал цветы на своей тумбочке, гладил им обоим рубашки. Перфекционизм был везде, где находилась так называемая «его зона». Брофловски вечно пытался навязать Стэну любовь к чистоте, часто заботился о порядке в его постели, вещах, даже если его об этом не просили. Их комната не всегда была чистой, но если Кайл особенно нервный или у него много свободного времени, он точно будет убирать любые косяки, которые видит, совершенно не задумываясь об этом. Данная деталь слегка раздражала, но находиться в комнате, где есть порядок, бессомненно, было приятно. Интересно, сейчас там так же чисто? Там ли Кайл? Думая об этом, Стэн то злился, то боялся, то чувствовал огромную долю вины за случившееся. Страх того, что Кайла там не окажется, или что он наоборот будет там, вызывал головную боль. Разобраться в том, какие Стэн хочет иметь с ним отношения, он не смог. Безусловно, хотелось всё разъяснить, помириться и жить, как раньше, но слова Кенни и их концерт вызывали совершенно противоположные желания. Стэн не знает, обнимет ли он Кайла при встрече или, наоборот, задушит. Напряжение нарастало, чем ближе он приближался к старому зданию их общежития. Без особых усилий удалось промелькнуть через пост охраны, ибо охранник, как обычно, спал на своем рабочем месте. Минуя лестничные пролеты, Стэн сбавлял шаг, стараясь идти как можно медленнее. Он боялся увидеть их дверь, видеть стикеры, которыми они вместе обклеивали её, табличку «осторожно, убьёт!», которую они украли с ближайшей трансформаторной будки. В данный момент эта надпись была похожа на правду… А время шло, ноги несли всё ближе и ближе к этой злосчастной комнате. Глаза устало слипались, уши слышали зевки, желание тихо лечь спать нарастало. Когда конверсы остановились напротив двери, а рука боязливо потянулась к ручке, Стэн зажмурился, как маленький ребенок, будто боясь, что вот-вот что-то страшное вылезет из маленькой щели. Проскрипела открывающаяся дверь. Стук бешено бьющегося сердца звенел в ушах. Но ничего страшного не произошло, никто не вылез из мрака, никто не ждал его здесь. Утренние лучи солнца подсвечивали летающую пыль, ложились на незастеленные кровати, на весь тот бардак, который царил в этой комнате. Нет здесь больше порядка. Шкаф, под который он утром закинул носки, лежит на полу, из него торчат щепки. Зеркало, которое им давно стоило помыть, осколками валяется рядом с ним. Пепельница у тумбочки, где открыты все ярусы, переполнена, хотя Стэн помнит, что утром чистил её. Одеяло Кайла, его подушка и простынь разорваны, валяются в разных углах комнаты. Содраны постеры со стен, части той бумаги также разбросаны везде. У поваленного шкафа стоят стеклянные, опустошенные бутылки алкоголя. Любимым книгам Кайла тоже пришлось несладко. Его любимое растение, за которым он ухаживал ежедневно, истерзанное валяется на полу, рядом с разбитым горшком и рассыпанной землей. На столе можно было заметить множество капель крови. Единственная деталь, которая могла свидетельствовать о том, куда мог уйти Кайл, было отсутствие его сумки с тетрадями и конспектами. Что странно, ибо сейчас у них нет пар в университете… Может, на курсы какие-то пошел, но не уведомил об этом Марша? Почему? Стэн стоял в ступоре, оценивая общий ущерб, догоняя себя предположениями о том, что именно здесь произошло. Марш, осторожно перешагнув все опасные предметы, устало присел на кровать, прикрывая лицо руками. Он засыпал со слезами на глазах, постоянно набирая номер Кайла. Каждый раз Стэн слышал лишь продолжительные гудки и, в конечном итоге, сборос звонка. Нет ответа. А сон подходит всё ближе и ближе, словно обнимает, шепча на ухо: «Ну же, засни». В последний момент один однокурсник, которому он случайно позвонил, слегка обнадежил, сказав о том, что сейчас Брофловски сидит на дополнительных курсах по экономике неподалеку от их общежития. Марш слышал это, но лишь краем уха, погружаясь в беспокойный сон. Слова однокурсника о том, что Брофловски выглядит невероятно плохо, что происходило в их комнате сегодняшней ночью и как все на него злы, пролетали мимо, не слышались вовсе. Кусая губы, он переворачивался с бока на бок, глотал соленые слезы. Все самые ужасные эмоции накрыли его с головы до ног, и в это утро, вместо того, чтобы верить в счастливое завтра, Стэн хотел умереть. Ущербно, трусливо сбежать от того, что подарила ему взрослая жизнь, к которой он точно не был готов.