Во все цвета

Печальная история неразделённой любви неспешно шла своим чередом, к лёгкому ужасу Глеба становясь в некотором роде естественной частью жизни - Ромео изощрялся и оставлял кудрявой Джульетте томные послания, начертанные у подъездной двери. Джульетта гневалась, краснела, бледнела, выражалась нехорошими словами, без объяснений хватала тряпку с ведром и яростно отдраивала от посланий и без того обшарпанные стены. Вадим продолжал сочувственно веселиться. -Глеб,- бодро окликнул старший Самойлов после новых дебатов в студии, вспомнив о немаловажном элементе на подоконнике - брат, тщетно роющийся в шкафчике на предмет чего-нибудь бодряще-горячительного, обернулся. -Я забыл сказать - там твой жених через охрану передавал тебе конфетки, вон лежат. -Я это не возьму,- страдал Глеб, устремляя тоскливый взгляд на коробку на подоконнике - конфеты он любил, но не такой ценой. Вадим ответил небрежным "пфф". -Ну и дурак, хорошие конфеты. Не хочешь, я сам возьму. -Я тебе возьму,- тут же активизировался Глеб, стоило посягнуть на нечто из категории его собственности, тут же подлетая к окну и с лёгкой долей фатализма беря коробку. -Я такие люблю, к тому же. Откуда он вообще... Ладно, даже знать не хочу. Вдруг настороженный взгляд упал на прикреплённую к коробке записку - в который раз отчаянно краснея, Глеб с холодной ненавистью оторвал злополучную бумажку и, скомкав со всей силой жертвы посягательств, отправил в мусорное ведро. Уже успев вынуть одну конфету, но заметив телодвижение Вадима по направлению к мусорке, он вдруг оставил конфету, пулей метнулся обратно, вынул послание, порвал в клочки и вернул в их законное место - старший Самойлов удивлённо вскинул брови и невольно засмеялся. -Ты чё, я и не собирался читать - я только пачку от сигарет выкинуть... У тебя, Глебушка, уже там совсем, видать, беды с паранойей, ты бы как-нибудь слегка выдохнул. -С тобой выдохнешь,- недоверчиво бросил Глеб, упрямо следя за процессом выбрасывания пачки и заедая горести жизни её же трюфельными дарами - Вадим только покачал головой, ясно давая понять, что случай клинический, и он тут бессилен. -Погнали квартиру смотреть, невротик. -Какую квартиру,- подозрительно уточнил Глеб - на этот раз Вадим даже цыкнул, взывая к здравому уму. -Гнёздышко для вас, блин - уймись уже и не тормози! Для мамы квартиру, я ж с утра ещё говорил, что нашёл. В ответ послышалось только недовольное бурчание о том, что ему ли не знать, что сказать один раз - это всё равно, что вообще ничего не сказать: впрочем, бурчание достаточно резонное и уместное. ...Почти всю дорогу Глеб пребывал в своём излюбленном отсоединении от реальности - однако, уже подъезжая к нужному дому, вдруг шевельнулся и оторвался от окна, глядя куда-то перед собой. -Мне кажется, я соскучился,- туманно проговорил он, будто случайно обронив вслух - Вадим глянул на него, прежде чем припарковаться. -По маме? Глеб молча кивнул - впрочем, если старший Самойлов чему-то и удивлялся, так разве что тому, что он заговорил об этом только сейчас, молча все годы, проведённые настолько далеко от дома. Глеб всегда был маминым сыном, и Вадим это в своё время понял сразу: далеко не маменькиным сыночком, даже, может, полной противоположностью этого понятия, но маминым сыном - несомненно. Он улыбался её улыбкой, то и дело смотрел её взглядом, но главное - в её присутствии неизменно становился ласковым и нежным как никогда, даже если за секунду до дерзил и бросался колкостями. Она выхаживала его, болезненного и нервного, с самого его рождения, и он впитал это в себя на всю жизнь, был ли он улыбчивым малышом, застенчивым, тихим подростком или проблемным взрослым. -Я тоже, Глебсон. Разберёмся с квартирой и считай пол дела сделано. -Она за нас всегда переживала,-ещё неожиданнее произнёс Глеб, по-прежнему глядя перед собой - Вадим поставил машину и окончательно повернулся к нему. -Боялась, что мы будем как тот алкаш напротив - а я примерно он и есть. Ей будет больно... видеть. Вадиму невольно захотелось сказать, что он никогда не станет тем "алкашом напротив" ни для мамы, ни для него самого, ни для Тани, но с сегодняшним глебовским настроем такой разговор мог съехать в сторону куда более драматичную - а потому, выходя из машины, он лишь ответил: -Сейчас у нас обоих всё ещё более-менее - когда мы торчали, было куда хуже и страшнее. Всё нормально. Глеб отозвался не сразу - поначалу только подошёл ближе, серьёзный и как всегда немного грустный. Посмотрел в глаза. Почему-то именно сейчас подумалось, что эти глаза будто и вовсе не менялись ещё с рождения, когда в них только начинает светиться душа - по-прежнему ясные и чистые независимо от того, как менялась жизнь их обладателя. -Вадик, давай договоримся об одной вещи,- всё же сказал Глеб: тоже серьёзно и немного грустно, но в первую очередь - неожиданно просто. -Даже если... как бы сильно мы ни ссорились, давай никогда не ругаться при маме - ладно? Пожалуйста. Даже если очень припрёт. Вадим невольно чуть улыбнулся - это одновременно смахивало на "мирись, мирись, мирись и больше не дерись", и вместе с тем, напротив, звучало на удивление по-взрослому и взвешенно, в отличие от основной части нелёгкого процесса выяснения отношений. -Ладно, Глебка,- отозвался он, касаясь плеча брата и только потом замечая, что на этот раз прозвучало как-то мягче обычного. -Договорились. ...При осмотре квартиры братья словно негласно решили поменяться местами - если как правило педантичного Вадима в общем и целом всё вполне устраивало и в кардинальных переменах не нуждалось, то по мнению ставшего в этом вопросе крайне придирчивым Глеба предстояло менять чуть ли не половину антуража в каждой комнате. -Так а кто менять-то собирается,- наконец не удержался Вадим при очередном конструктивном замечании брата, ещё едва не ползающего по стенам с лупой. -У тебя, может, ещё на рабочих деньги завалялись? Случайно так. Каштановые кудряшки чуть колыхнулись, и к нему устремился взгляд истинного недоумения - очевидно, в плане младшего Самойлова, как правило не способного продумать даже собственное утро, этот момент был тоже учтён. -А зачем нам рабочие?- как само собой разумеющееся уточнил Глеб, видимо, для точности экспертизы высовываясь из окна чуть ли не наполовину, видимо, находя там что-то удовлетворяющее внутреннего критика и втягиваясь обратно прежде, чем Вадим успел поседеть. -У нас своих рук нет, что ли? Сами разберёмся. Я считаю, надо брать и наводить шик-блеск. Вадим предпочёл умолчать о том, откуда как правило растут конкретно глебовские руки, и вместо этого ловить редкие минуты энтузиазма - в последние месяцы, отягчённые бесконечными ударами критики, семейными заботами, а теперь ещё и обороной от трагической любви, этот огонёк в голубых глазах загорался до непозволительного редко. -Ты ведь ещё ничего ей не говорил по поводу переезда?- добавил крайне настойчивый в данном условии Глеб, ясно давая понять, что будет, если говорил. -Я хочу, чтобы был сюрприз. Вадим невольно чуть усмехнулся - в чём-то он не менялся с самого детства, когда днями пыхтел над какой-нибудь открыткой или другим тяжко дающимся даром для мамы, и мог дуться целыми днями, если старший брат не дай Боже ненароком разбалтывал "сюрприз" раньше времени. -Нет, не говорил,- миротворчески отозвался Вадим, в самом деле, не горящий желанием навлекать на свою голову такую драму и усиленно держащий в голове строгое неразглашение данной темы при каждом разговоре с мамой. -Сам расскажешь - ты у нас мастер по части сюрпризов.