я запомнил сон, где мы вдвоем пытали день, морили ночь

Нойтора весь — кости и жилы; белые тонкие пальцы, длинные — паучьи лапки; лисьи глаза, в которых бешенство и /отчаяние/, жажда крови, жажда битвы; ухмылка демона; на запястьях браслеты звенят при каждом движении. При виде него не кривится разве что Тесла, преданный пёс, да Неллиэль, у которой взгляд вообще мимо проходит. Улькиорра в чужом облике даже некую эстетику видит, дольше положенного взгляд задерживая на вырезе формы. /Эстетику смерти/ Но бог свержен, и теперь у Джилги в глазах дождь непрекращающийся, туман; гордыня, трещинами пошедшая с легкой руки Одельшванк, и сломанная полностью капитаном-шинигами. Не огонь более — тлеющий уголёк, и добавить дров некому. Сайферу не до этого, у него трагедия вселенского масштаба, у него между рёбер что-то бьётся, кажется; но взгляд на Пятом он всё равно задерживает дольше нужного, ищет сколы неосознанно. К своей груди ладонь прикладывает, и там мерное тук-тук раздаётся; Орихиме говорит, что это сердце, но Сайфер не дурак. У мертвых сердца не бьются. У Нойторы вот не бьётся точно — как-то неосознанно и чужой груди коснуться — там тихо-тихо. — Чего тебе, Кватро. Не вопрос даже, отмашка усталая, безжизненный голос. Улькиорра чуть положение руки меняет, и теперь в плоть впиваются пальцы. Чтобы наверняка проверить, нужно только чуть дальше, чуть глубже их вонзить. Кровь по руке уже стекает, но Сайфер недоволен всё равно. Раньше бы к его горлу сразу же лезвие Санта Терезы прикоснулось нежной угрозой, или бы его сжали пальцы, почти трахею ломая; сейчас Джилга стоял с безразличным выражением лица — подражание, поражение — и смотрел сверху вниз, прямо в чужие глаза. Смирение ни капельки не эстетично, и Четвертый только слизывает с пальцев кровь. Развернуться бы и уйти, потому что надежды не оправдались, вот только сделать шаг никак не получается, лбом лишь упереться в чужую грудь, в голую кожу, испачкать белое, за форму схватившись до треска ткани. Вздохнуть — по-человечески слишком, по-живому. Кажется, Орихиме говорила что-то про то, что губами можно заставить сердце чужое биться. Улькиорра тянет Пятого на себя за ворот, даже чуть на носочки приподнимается — высокий слишком, падла — неловко вжимается губами в чужие. Что делать дальше понимает не очень. Возможно, это делается и не так. Но Гриммджоу с Куросаки что-то похожее делал, когда шинигами полумёртвым на земле валялся, и если после этого он встал, значит сердце его заработало снова. На всякий случай — ладонь снова к коже, где уже раны затягиваются, поддаться чуть ближе, когда руки длиннючие в объятиях сжимают, заставляя хрустеть кости; язык чужой проникает Сайферу в рот, и. Возможно, у Джилги всё ещё тишина между рёбер. Но сердце Улькиорры стучит в несколько раз сильней, чем когда-либо и, пожалуй, этот звук можно разделить на двоих.