Глупые снежинки

Я был сломлен. Раздавлен. Убит. Но не слабость стала результатом моей скорби, а переходящая в настоящее безумие агрессия. Я творил вещи, о которых прежде не смел бы подумать, напивался в клубах до потери сознания, срывался по первому зову с едва знакомыми людьми в непонятные места, нещадно обкалывал своё тело пирсингами и татуировками, красил волосы по паре раз в неделю, пробовал лёгкие наркотики, сходил с ума. Я отчаянно искал адреналин где бы то ни было, пытаясь почувствовать себя снова живым. Но когда я немного успокаивался и приходил в себя, я всё время возвращался туда, в нашу квартиру, убежище которое давно перестало им быть. Я часами стучался в двери и сидел на ступенях до рассвета, зная, что того, кого я ищу, там не было и уже не будет. Новые жильцы даже вызывали полицию пару раз, но я продолжал приходить, и на меня перестали обращать внимание. Я был теперь смелым, дерзким душой компании, смеялся громко, говорил прямо, не боялся ничего. Я не раз ловил себя на мысли, что превращался в того, кого любил, становясь таким же беззаботным и лёгким на подъём. Лишь однажды я позволил себе слабость: оставшись один в своей комнате после очередной шумной вечеринки, я сделал музыку громче, и под неистовый стук колонок горько и отчаянно рыдал на полу, сотрясаясь всем телом. Мне казалось, что меня разрывает на тысячи кусков, эту боль невозможно описать словами. Я был уверен, что умру той ночью, но я выжил. И когда проснулся утром там же, на полу, я решил, что больше никогда и никого не подпущу так же близко к своему сердцу, как Пак Чимина. Мой племянник родился на рассвете следующего дня после моего возвращения. Я успел. Я осторожно держал в руках это крохотное летнее чудо и завороженно смотрел в хрупкие черты его личика. - Если хочешь, - начала было моя сестра, и поняв заранее, что она собирается предложить мне, я не дал ей договорить, ни на секунду не задумываясь об ответе. - Да, - сказал я, - хочу. Так в нашей дружной и любящей семье появился маленький Чон Чимин, кусочек моего сердца и мой названный сынок, милый непоседа с пушистыми ресничками и звонким голосом, без которого я не смог бы больше искренне улыбаться. Ему было уже три, когда закончив обучение в России, я вернулся на родину, и полностью посвятил себя семье. Крошка-Чимин не знал родного отца, но я не позволял ребёнку чувствовать эту нехватку. Я гордился собой, заменив племяннику отца и став опорой семьи и крепким надёжным плечом для моей молодой одинокой сестры. Я был суров, прямолинеен, жесток и амбициозен. Единственным на свете существом, заставлявшим меня проявлять неземную нежность, был Чимин-младший. Нет, просто Чимин: другого с таким именем я больше не знал. Дать племяннику, почти сыну, имя, остановившееся в моих венах - это большее, что я мог сделать в память о нашей красивой любви. - Как его звали? - спрашивает Тэхён, прижимаясь ко мне обнажённым телом. - Тэ, - начинаю я, но он тут же целует меня в уголок губ, заставляя замолчать. - Я не ревную тебя, любимый, - говорит он, - но ты рассказал мне такую красивую историю своей жизни, а имена опустил... Я хотел бы знать имя человека, научившего тебя любить, чтобы благодарить его мысленно каждый день. Я смотрю в его глубокие преданные глаза, и понимаю, что он говорит правду. Мой Тэхён всегда говорит правду, он ласков, робок, чувствителен и бесконечно мил. Между нами разница в семь лет, и порой он кажется мне совсем ещё ребёнком. Это чудо добивалось моего внимания почти два года, он приходил ко мне на работу с обедами, которые я не просил, поджидал у дверей моего дома с приятными подарками, а я гнал его, доводил до слез, отчаянно пытался отвадить от себя, но его терпеливая нежность покорила меня, и я сдался, позволив себе впервые за семь лет стать снова по-настоящему счастливым. Сейчас он лежит и гладит тоненькими пальчиками мою крепкую грудь, перебирает мышцы, касается татуировки под сердцем. С неё, собственно, и начался мой рассказ, а точнее - с вопроса Тэхёна о её появлении. Я не утаил, пожалуй, ничего, кроме имени, которое теперь означало для меня часть моей семьи, а не потерянную любовь. - Если не хочешь, не нужно, - улыбается мой мальчик после долгого молчания. Он понимает меня, и я ему благодарен. Нашим отношениям драйва придаю я, поэтому в следующую секунду я опрокидываю Тэхёна на лопатки, и нависнув над ним, целую глубоко и жарко, сжав пальцами его член. Он стонет хрипловато, низко, красиво. Но даже эти нежные стоны - ничто по сравнению с теми, от которых я терял голову в одну особенно тёплую зиму своей жизни, последнюю такую зиму. - Дядя, вымой ручки, - назидательно говорит мне Чимин, надувая щёчки, - нельзя кушать мороженое, не вымыв ручки. - Дядя не будет мороженое, Мини, - смеётся Тэхён, - а мы с тобой будем, поэтому пошли скорее помоем их и налопаемся самого вкусного мороженого, - он уводит моего племянника к туалетам, а я сижу в семейном кафе, ожидая их. Решив не тянуть время, я встаю и прохожу к кассе сделать заказ. - Шарик ванильного, шарик клубничного, - перечисляю я, - отдельно - шарик шоколадного и два банановых; стакан не холодного апельсинового сока и латте на кокосовом молоке... - Что-то ещё? - приветливо улыбается девушка за прилавком. - Да, - говорю я, - капучино с мятным сиропом, пожалуйста... - С корицей? - Нет, - слышу я за спиной, - он не любит корицу. Я собираюсь с духом пару секунд, чтобы обернуться и встретиться лицом к лицу со своим прошлым. - Здравствуй, Чонгук, - говорит Чимин, виновато улыбаясь. Такой взрослый, такой красивый, такой серьёзный теперь. И всё ещё блондин. - Здравствуй, - отвечаю я, и голос мой не дрожит. - Отлично выглядишь, - говорит он, - ты сильно изменился. - И не только внешне, - отвечаю я с холодом во взгляде. Он понимает меня сразу, и отводит на мгновенье глаза. - Как поживаешь? - спрашивает он. - Чудно, - в отличие от него, я не могу улыбаться сейчас. И совсем не хочу, он не стоит моих улыбок. - Я рад, - тихо произносит он. - Чимин-а! - слышу я голос Тэхёна, - Чимин-а, не беги так, малыш, ты можешь упасть! Племянник врезается в мою ногу и заливисто хохочет, а я со злорадством наслаждаюсь полной растерянностью на лице Чимина-старшего, застывшего и не отрывающего глаз от малыша. - Добрый день, - говорит Тэхён, подавая руку первым, - я Ким Тэхён. - Тэ, это - господин Пак, - быстро реагирую я, - мой давний знакомый с студенческих времён, - и мой простодушный мальчик верит в это. Я смотрю, как они пожимают друг другу руки и забирая поднос с нашим заказом, киваю Чимину на прощание и увожу свою семью к столику. Краем глаза я вижу, как он стоит у кассы, что-то выбирает, делает заказ. Но я не слежу за ним, мне теперь стало всё равно. Все эти годы живя глупыми надеждами на то, что он хоть немного жалел о том, что молча бросил меня, я был слеп. Теперь же я прозрел окончательно. Такой как Чимин не способен был на любовь, ему было абсолютно всё равно. Я видел также, как в дверях кафе появилась, видимо, его жена, с маленьким сыном. Они сидели с другой стороны, и я не слышал их голосов, чему был на самом деле рад. Однако, как ни беги, столкнуться лбом с неизбежностью рано или поздно придётся. Наши дети, сын Чимина и мой обожаемый племянник, носились вместе по просторному залу, звонко смеясь и играя, и я не мог этого остановить, хотя страшно хотел. Меня пугала эта невинная, внезапно зародившаяся дружба, она невольно возвращала меня в болезненные воспоминания о прошлом. Мы шли домой пешком: погода была тёплой, и Тэхён настоял на прогулке. Я крепко держал ручку Чимина, потому что непоседа то и дело порывался сбежать. - Когда я встречу моего друга снова? - спросил Чимин, смешно причмокивая пухлыми губками. - Непременно встретишь, и может быть, очень скоро, - с улыбкой отвечает ребёнку Тэхён. - Его зовут так же, как дядю, - говорит мальчик, и что-то с треском рвётся в моей груди. - Как? - не поняв, переспрашивает Тэхён. - Чонгук. Моего друга зовут Чонгук. - Нет, Чимин, стой! - я бегом бросился к племяннику, но не успел. Пока я был в ванной, мой любимый хитрец пробрался в нашу с Тэхёном спальню и перевернул все мои вещи. Он также добрался до банки с синей бабочкой, что я бережно хранил все эти семь лет, но от детских рук уберечь не смог. С громким хлопком крышка открылась, и бабочка с тихим звоном упала на стеклянное дно, не рассыпаясь, однако, как меня предупреждали. Я подошёл к ребёнку и осторожно взял из его пальчиков испорченный сувенир. - Бабочка больше не полетит? - спросил он с грустью. - Ещё как полетит, смотри, - сказал я с улыбкой и взяв малыша на руки, подошёл с ним к открытому окну. Я положил бабочку на маленькую ладошку и попросил: - Отпусти её, Чимин, отпусти свою бабочку. Пусть летит. И он отпустил. Синяя фигурка, медленно вращаясь, уносилась все дальше от нас, становясь вскоре невидимой. - Улетела, - завороженно сказал Чимин. - Улетела, - облегченно вздохнул я, - теперь она свободна. Я осторожно опустил ребёнка на пол и взял со стола пустую банку, хранить которую больше не было никакого смысла. Собираясь выбросить её в мусорку, я заметил небольшой бугор под крышкой, словно там было двойное дно. Дрожащими пальцами достав из-под крышки сложенный во много раз тонкий бумажный лист, я судорожно вздохнул и присел на кровать, разворачивая послание из прошлого. " Привет, Чонгук! Это Чимин. Где бы ты сейчас ни был, знай, я очень скучаю. Я всегда буду по тебе скучать, ведь люблю тебя больше самой жизни. С момента, как увидел тебя впервые и до последнего моего вздоха я буду любить только тебя одного. Если я позволил тебе найти это письмо, значит, они победили, Чонгук. А мы с тобой проиграли. Мой отец никогда не позволил бы мне быть с тобой, но я отчаянно надеюсь, что мы найдём выход, хотя и знаю, что выхода нет. Моя кузина, с которой я обручён практически с детства, знает о нас с тобой всё, Чонгук. Она тоже верит в нас и нашу любовь и всей душой желает, чтобы мы освободились. Но что я несу, верно? Какая свобода? Мне давно пора перестать смотреть на мир сквозь розовые очки, ведь отец не оставит нас в покое, пока мы не умрём. А я совсем не хочу, чтобы мы с тобой умирали. Давай жить вечно вместе, хотя бы в воспоминаниях друг друга. Ты спросил меня недавно, готов ли я стереть из памяти того, кого люблю. Нет, Чонгук, я не готов. Никогда и ни за что я не позволю отнять у меня воспоминания о тебе, мои самые счастливые воспоминания. Мне слишком больно писать это всё, прости... Сейчас я вернусь в нашу квартиру, где меня ждёшь ты, и буду улыбаться, чтобы ты не увидел, как больно становится мне при взгляде на тебя. Пока время неумолимо несётся вперёд, осыпаясь песком сквозь пальцы, я теряю тебя всё больше, но всё больше тебя люблю. Когда придёт весна, мы расстанемся. А может быть и нет, если мы с тобой живём в прекрасной сказке. Помни меня, Чон Чонгук, и что бы с нами ни случилось, знай, никто и никогда на свете не полюбит так, как я полюбил тебя: душой, телом, сердцем, и каждым посвящённым тебе одному вздохом." Я вёл малого в школу за руку, постоянно подтягивая шапочку, спадавшую ему на глаза от того, что он слишком активно вертел головой по сторонам. - Чимин, не дергайся так, - сказал я, - уши замёрзнут. - Почему снежинки такие глупые, дядя? - спросил вдруг он, тыкая ручкой в тёплой варежке в серое небо, сыпавшее с утра первым мелким снегом. - Глупые? - переспросил я с улыбкой - И с чего ты это взял? - Они ведь знают, что растают и погибнут, зачем же они продолжают стремиться вниз? Я мельком взглянул на племянника и вздохнул о чём-то своём. - Наверное, им здесь кто-то очень нравится, - сказал я, - и они не могут поступить иначе. - Как влюблённые? - спросил с удивлением мой умный не по годам мальчик, - Глупые, глупые снежинки! - вздохнул он с досадой, - Как же их угораздило так влюбиться, чтобы отдать за это жизнь? - Глупые, - подтвердил я, - но смелые. Не каждый решится бросить всё ради того, кого любит. Ama ben yapamadım.