heartkeeper

      Сонхва всё-таки смог переспорить её.       Столкновение её мудрой непоколебимости и его капризного упрямства — и в этот вечер на Карин красуется коктейльное изумрудно-зелёное платье с длинными плотно-прилегающими рукавами.       Подол настолько короткий, что даже кобуру с пистолетом закрепить сложно: слишком очевидна выпуклость на одном из бёдер, да и силуэт легко угадываемый. Благо, хоть юбка довольно свободная, пышная.       Платье Карин несомненно красит: когда она впервые бросает на себя взгляд в зеркало в особняке после примерки, сначала даже не узнаёт соблазнительные формы амальгамного двойника. Лишь хмурый решительный взгляд да опущенные уголки губ выдают в ней всё ту же Мун Карин.       Сонхва с довольством присвистывает и блестящими глазами оглядывает её ноги. Карин хочется закатить глаза и фыркнуть, но ни того, ни другого она не делает.       Она вообще подозревает, что платье Сонхва выбирал — вот уж дикость! — сам.       К слову, из-за сборов самого парня, они подъезжают к арендованному коттеджу уже сильно позже начала вечеринки. Карин привычно осторожно, но быстро загоняет машину в гараж у ворот: отсюда уже видно аллею с фонариками, ведущую к настолько великолепному дворцу, что существуй боги Олимпа на самом деле — они лишились своего бессмертия от зависти. Едва фары затухают, как она отстёгивает ремень и на автомате тянет руку, чтобы открыть дверь.       Но у мистера-Я-хочу-как-я-хочу — слегка другой план.       — Нет-нет! — поспешно останавливает её Сонхва и вкрадчиво тянет с лукавой улыбкой: — Сегодня я хочу быть тем, кто позаботиться о даме...       Карин не меняясь в лице, демонстративно распахивает дверь сама, и выходит из спорткара, незамедлительно огибая его, чтобы остановится у дверцы пассажирского сидения. Она открывает дверь машины, заняв выжидательную позицию.       Сонхва обиженно дует губы, скрестив руки на груди, но через несколько секунд покорно вылезает из машины.       Едва они отходят от улюлюкнувшего автомобиля хочет схватить за запястье, но Карин ловко убирает руку. Сонхва второй раз надувает губы и показательно фыркает, чтобы она непременно знала о его недовольстве. Карин мысленно закатывает глаза от подобного ребячества.       Внутри арендованного коттеджа играет какая-то наверняка популярная музыка, оттеняемая автотюном и ритмичными вставками басов. Карин едва успевает выдохнуть, как Сонхва тут же с порога бросается в гущу галдящих селебрити. Пахнет удушливым диким букетом парфюмов, пота, закусок, алкоголя и травяных тлеющих смесей — запахи забивают нос, рот, заполняют глотку и ползут в гортань, едва не заставляя кашлять; неон разливается по комнате в такт ненавязчиво звучащей попсе, что будто флейта кобру, заставляет тела многочисленных участников вечеринки изгибаться в гипнотическом волнообразном танце; неон — по комнате, краски — коктейлями наполняют бокалы, и некоторые из них имеют больше цветов, чем радуга, больше, чем Карин вообще способна была бы себе представить…       Она с беспокойством щурится, напрягая зрение, потому что вспышки софитов и лучи, бороздящие полумрак высокого холла, хорошему обзору никак не способствуют. Как, впрочем, и витки сизого дыма, призрачными нитями и кольцами, растворяющиеся в воздухе от кальянов и сигарет. Электронные вейпы и того хуже: Карин бредёт вперёд мимо кресел и диванчиков, где сидят многие знаменитые айдолы, на публику играющие роли очаровательных милашек-парней, любая зубоскальная улыбка которых призвана сражать миллионы поклонниц наповал, — но здесь и сейчас они не стесняются варварских способов удовлетворить себя, сбросить всё человеческое и наслаждаться недолговечным мигом, наполненным животным удовольствием, а потому струи пара, что они выдыхают в воздух, почему-то вызывают у Карин неизменную ассоциацию с драконами.       Вот только выдыхают эти драконы лишь дым да пепел.       Сонхва отвадил её от себя одной на редкость дерьмовой фразой десять минут назад, а когда она попыталась было оспорить его решение — завопил настолько громко, что рядом стоящие дамочки набросились на неё дружным квартетом куриц, готовых заклевать, и Карин, сцепив зубы, решила отступить на время, справедливо рассудив, что покорить себя она успеет позже. Сонхва, окружённый восторженными красавицами, удалился наверх, оставив её с ненавязчивым пожеланием "повеселиться" и глупым капризом "не занудничать".       И вот, направляясь к другому концу зала дабы найти выход на веранду, Карин оказывается лицом к лицу с незнакомцем: молодой парень с ярко-бирюзовыми волосами обольстительно улыбается, встретив её нахмуренный вопросительный взгляд.       — Мы знакомы?       Карин старается быть учтивой, но не доброжелательной.       — Только если мы встречались в моём сне. — незнакомец очевидно не замечает её холодности.       Вернее, — намеренно игнорирует её попытку.       — Вам что-то нужно? — чуть более настойчиво интересуется Карин, решительно глядя в глаза молодого мужчины.       Он — высок, ошеломительно хорошо сложен и невероятно красив. И очевидно зная о собственной внешней привлекательности, улыбается ей и с наигранным интересом тянет:       — Впервые вижу столь прекрасный цветок, о котором мне ничего неизвестно… Карин вздыхает.       — Тогда купите справочник по растениям для начинающих. — советует она прямолинейно, и, развернувшись на сто восемьдесят градусов, уходит.       Вернее, планирует уйти, так как властная рука с цепкими пальцами ловко окольцовывает её запястье.       Карин непонимающе хмурится и снова оборачивается — и в этот раз незнакомец оказывается куда ближе, чем ранее, бесцеремонно нарушая её личное пространство.       — Признайся, — он чуть понижает голос, чтобы добиться нужной интонации — бархатной, низкой, завораживающей, и тянет, легко перекатывая слова на кончике языка; чуть склоняет голову, смотря из-под пышных ресниц — безошибочно угадывает угол, при котором будет смотреться идеально; сказывается явно долгая работа на камеру. — Я ведь приглянулся тебе.       — Нисколько, — она педантично расцепляет чужие пальцы на своём запястье. — А теперь прошу простить — меня ждут дела.       Карин уходит на веранду, более не одаривая настойчивого поклонника ни единым взглядом.       Она подхватывает с подноса торопыги-официанта стакан с апельсиновым соком, но в расстройстве отставляет его на перила балкона: замешано что-то высокоградусное и для телохранителя непозволительное, хотя Карин обычно алкоголь не берёт вовсе.       Лужайка перед домом превращена в чудесный задний дворик с бассейном, клумбами и газоном. Небольшая деревянная беседка ютится в дальней части под кустами сосен и кипарисов, похожая на лягушку-переростка. Карин задумчиво глядит на бирюзовую подсветку резервуара, слушает тихий шелест листьев на ветру небольших подстриженных под шары кустарников: проникновенные, но неизменно нежные мотивы флейты и сямисена — мелодия из старого фильма о самураях играет в голове, заставляя воспоминания о былых историях всплыть…       Она невольно откидывает голову, внимательным прищуром приглядываясь к окнам на втором этаже — от обилия красной и синей подсветки рябит в глазах. А ведь где-то там — Сонхва развлекается с молоденькими красавицами…       Быть может стоит в этот вечер задержатся? Чёрт с ним с графиком, если у Сонхва наконец-таки есть день расслабиться и отдохнуть…       Карин по привычке тянет было руку, чтобы ослабить узел галстука, но пальцы замирают в сантиметрах от шеи — она вспоминает, что на ней надето открытое платье.       Небо на Сеулом пасмурное, облепленное низкими тучами и звёзд не видно совсем. Зато замечательно слышно.       Из-за угла — веранда идёт вдоль всей задней части особняка — доносятся шорох одежды, звуки влажных поцелуев, хихиканье, перетекающее в высокий женский стон. Карин с сожалением думает, что настырной парочке голубков возможно следовало иногда воспользоваться остатками приличия и специально-снятыми для них комнатами на втором этаже дома: там, между прочим, и кровать есть, и простор для действий…       Но нет, любовники, коих от неё отделяли считанные метры решили, что вариант быстрого "перепихона" для них самое то.       Карин устало вздыхает, что за стонами и шумной возней совсем не слышно, после — разворачивается и уже собирается уйти, как вдруг замечает за стеклянной дверью памятную бирюзовую макушку — недавний настырный Дон Жуан клеит у барной стойки очередную падкую на красивых парней девицу: картина маслом — короткие пальцы сильной ладони стискивают женские бёдра, обтянутые едва прикрывающей хоть что-то юбкой, мутный взгляд приплавляется к чужим радужкам, на губах играет похабная ухмылка…       Карин вздыхает второй раз, удерживая себя от того, чтобы закатить глаза, и быстрым шагом направляется к другой двери. Обходя здание учтиво кивает ещё паре айдолов, которые вышли покурить. А, возможно, и не только — один из них второго за талию обнимает, и трактовать это можно, как угодно.       Карин, например, не угодно никак, а потому она юркает за стеклянную створку возвращаясь в душное помещение холла, переполненное молодыми разгорячёнными телами, алкоголем и дымом.       Сонхва в толпе селебрити на первом этаже не обнаруживается. Карин сверяется с наручными часами, сдержанно выдыхает и уже собирается попросить за человека барной стойкой, чтобы он плеснул ей апельсинового сока, как чуткий слух случайно вырывает из контекста перешёптывания двух парнишек-айдолов.       — …А разве они наверху не того?..       — Ты о чём?..       — Ну, сам догадайся.       У Карин внутри всё обрывается и холодеет. Она чуть ли не с ужасом глядит на двух глупо-хихикающих полудурков: чёртовы несчастные… подсадные утки, не иначе. В этой дьявольской неоновой индустрии, расцветающей под покровом тысяч ночей, просто обожают юных наивных созданий, чтобы…       "Только не оно" молит Карин срываясь с места, как гончая, и взбегая по лестнице в коридор, ведущий к VIP-комнатам для уединений. Она распахивает каждую попадающуюся ей дверь и за третьей обнаруживает своего подопечного.       На диване утопает во внимании двух откровенно-разодетых дам молодой темноволосый айдол, а у двери опираясь на стену едва держится на ногах Сонхва. Пряди чёлки взмокли от пота и прилипли к высокому лбу, глаза медленно закрываются и его всего кроет от чересчур сильного возбуждения.       Такое бывает только от одного наркотика.       Мефедрон — коварная вещь вообще, которая обещает тебе счастье, раскрепощение, сексуальное возбуждение и полёт души; вот только никто не предупреждает тебя о том, чем закончится твоё состояние.       Карин осторожно касается плеча своего подопечного, игнорируя стоны и хихиканья где-то сбоку. Парень с тату и пирсингом — вроде Чон, а может и Хо? какая хер разница, если Карин не отличает одно смазливое напыщенное лицо от другого? — приглашает Сонхва присоединиться к их "приятной" компании.       Карин смеряет его настолько опасным взглядом, что в пору опасаться пули, что разорвётся в твоей голове, но…       Но в чёрных беспросветных глазах Чхве Чонхо нет ни-че-го.       И на губах змеится равнодушная жестокая ухмылка.       Девочки в его ногах глупо хихикают, пошатываются, лица их, обделённые разумностью, плавятся тысячей похабных восковых улыбочек…       Карин хочется верить инстинкту — голос на подкорке сознания шепчет, что эта мразь, несмотря на всю гнилость своей натуры, не отравила бы Сонхва. Что он дал ему большую дозу просто ради развлечения и не зная, что это, возможно, впервые, когда Сонхва принимает.       Но…       Осознанная часть Карин уже отпечатала внутри острые страшные воспоминания того, что Чонхо сделал с её подопечным. И она, дьявол бы её побрал, не оставит это просто так.       Карин резко отворачивается от этого змеиного гнезда, когда тонкие пальцы чужой руки слабо сжимаются на её плече: Сонхва с трудом поднимает голову и фокусирует на ней окончательно поплывший взгляд.       — Карин… — он едва не с мольбой выдыхает её имя ей в губы, пытаясь завалиться на пол.       Безупречная реакция Карин спасает их обоих: стальные годами тренированные мышцы напрягаются, удерживая айдола в вертикальном положении. Карин перекидывает одну его руку себе за шею, заставляя опереться на плечи, и пинком открывает дверь VIP-комнаты.       — Приятного вечера! — доносится до них ядовито-сладковатый голос Чонхо из-за закрывающейся двери.       Карин мысленно клянётся донести до менеджеров свою позицию относительно веществ, расширяющих сознание на таких сборищах айдолов, но её внимание тут же перетягивает на себя вновь заговоривший Сонхва.       — Поедем домой, Рин… — тихо стонет он, миг ещё силится смотреть на неё из-под закрывающихся век. Чёрная влажная чёлка щекочет ей нос, когда он продолжает шептать ей в губы, пошатываясь. — Забери меня… отсюда…       Карин кивает, отвечая на автомате что-то вроде: "Слушаюсь, господин Сонхва", и старательно почти волочит его долговязую фигуру на себе по тёмному коридору.       Карин крепче сжимает его бок и поправляет руку на своём плече. Сонхва бормочет что-то неразборчивое, прежде чем прислониться лбом к её шее: контраст его разгорячённой почти горящей кожи с её прохладной вызывает незамедлительную реакцию — Сонхва низко стонет уже в голос, а Карин вздрагивает, на миг растерявшись.       Но Карин на то и профессионал, чтобы быстро реагировать: уже в следующий миг она чуть отстраняет его голову от себя, больше не позволяя прижиматься. Сонхва что-то обиженно шипит, однако Карин не даёт ему продолжить, кратко поясняя, что забирает его домой.       Сонхва на удивление покладисто успокаивается, и она спускается с ним по лестнице в холл.       Карин с усилием приподнимает уголки губ, чтобы хотя бы изобразить успокаивающую улыбку, но глаза её сверкают предупреждающе, когда она кратко информирует айдолов-коллег Сонхва о его отбытии, расшаркивается, прощается, торопливо ведя своего подопечного сквозь толпу очередных продажных лицемерных тварей. Может быть, и не все здесь такие, но Карин скорее отдаст руку на отсечение, чем станет проверять — кто в здравом уме захочет купаться со змеями в террариуме?       Либо безумец, либо такая же холодная, скользкая и беспринципная тварь.       Они практически успешно добираются до входной двери, если бы не…       — Ка-ак? — тянет чуть плаксиво чей-то голос, полный обиды, за их спинами. — Уже уходите?       И Карин проклинает свою интуицию ещё перед тем, как решает обернуться.       Ну, да. Тот самый, с голубыми волосами и колючими глазами.       Карин открывает было рот, чтобы кратко и вежливо проинформировать мужчину об их отбытии, как Сонхва, вдруг выпрямившись, резко сбрасывает её руку, которой она поддерживала его и прищуривается на собеседника.       — Тэ-Тэ, милашка… — тянет он елейно, губы изгибаются, но вместо ласки в голосе Сонхва чистый неразбавленный яд. — Отвали, а?       Тэхён прищуривается, хищно облизываясь: в пьяных глазах сейчас бы утонула луна — настолько они черны и непроглядны.       Карин хватает одного молниеносного взгляда, чтобы понять — конфликт неизбежен. Если только она что-нибудь не предпримет.       Карин резко шагает вперёд, остановившись ровно между ними и вскидывает голову, дабы сказать бирюзововолосому, что они отбывают.       Однако она не успевает ни открыть рот, ни даже возмутиться: взгляды Сонхва и Тэхёна единовременно падают на её бюст.       Карин мысленно закатывает глаза, но несмотря на жгучее желание не даёт ни одному из парней пощёчины: она лишь бросает на Тэхёна вежливо-предупреждающий взгляд и делает шаг назад, под плечо с трудом приподнявшего руку Сонхва.       — Господин Сонхва уезжает, — негромко произносит она, и, развернувшись, они в обнимку покидают всё ещё буйствующую вечеринку.       Карин ощущает холодный прожигающий ледяными иглами их спины взгляд, когда они покидают роковой особняк.       Зато всю дорогу до парковки с лица её подопечного не сходит широкая счастливая ухмылка. Причины её Карин так и не понимает, и решает выкинуть из головы странное поведение Сонхва, оправдывая его наркотиком.       Она с трудом дотаскивает полуотключившееся тяжёлое тело мужчины до авто, сажает на переднее сидение и пристёгивает ремень безопасности.       Затем она обходит мерседес, садится за водительское сидение и выруливает с парковки на дорогу. Вплоть до самого шоссе они едут в уютном молчании, разбавляемом тихим джазом, идущим по радио.       И только, когда они выезжают на трассу, Сонхва решается подать голос.       — Ты просто супер, Карин, — с всё тем же довольством тянет он. — Так круто обставила наш отход…       Карин скашивает взгляд, замечая, что её подопечного буквально распирает от непонятной злобной радости. Она вновь списывает эффект на наркотик, возвращаясь глазами к дороге.       В автомобиле пахнет миндалём и маслом алоэ.       — Мы могли бы задержаться и ещё, если бы вы не перебрали, — спокойно говорит Карин без задней мысли.       Сонхва миг не реагирует, но затем хмурится, видимо усиленно напрягая, голову на активную мозговую деятельность.       Ещё некоторое время они молчат, пока свет золотистых ночных фонарей проносится над ними, а огни города стремительно приближаются.       Карин выжимает из авто максимальную допустимую скорость, наслаждаясь скоростью стремительного бега, струящейся позади лентой пустой скоростной трассы. Она опускает слегка стекло водительского окна и прохладный свежий воздух врывается в тёплое пространство салона.       У Сонхва синие губы — и они таковыми кажутся вовсе не от ночных огней: выражение лица сменилось на хмурое и даже немного расстроенное.       Карин бросает на него мимолётный взгляд и про себя чертыхается: ей следовало успеть раньше.       Сонхва подпирает щёку ладонью, упираясь локтем в то место, где стекло переходит в своеобразный подоконник на дверце автомобиля.       — А ты молодец… — тянет он медленно, будто бы без интереса, но тон непривычно-сухой и отрывистый. — Восприняла моё предложение развлечься.       — Я не понимаю о чём вы. — Карин чуть хмурится, опровергая лишённое логики (в её глазах) суждение Сонхва.       — Ах, не понимаешь?!! — он резко выпрямляется, роняя руку на подлокотник и поворачивается к ней с прищуренным в гневе взглядом. — Я видел тебя с Тэхёном. — шипит он и нервозно вскидывает бровь, добавляя с желчью: — Мило поболтали, да?..       — Вы бредите.       Карин непреклонна.       — Неужели?..       Карин не отвечает, крепче удерживая руль и бросая мимолётный взгляд в боковое, а затем и в зеркало заднего вида. Неужели он думает, что она могла рассказать Тэхёну что-то? Думает наперёд?..       — И то верно, — вдруг заключает Сонхва, отвернувшись и едва фокусируя взгляд на огнях ночной автострады, плывущих за окном. — Тэхён богат и красив. Ты хотела его? Нужно было остаться… — он продолжает бормотать, прикрыв глаза и нахмурившись, в голосе появляется оттенок какой-то неясной для Карин злости: — Если бы ты понравилась ему в постели могла бы греть её всю оставшуюся жизнь и ни о чём не беспокоиться…       Карин не знает, что на такое можно ответить и нужно ли отвечать вообще. Сонхва уже сам всё для себя рассудил, и переубеждать его — заранее гиблое дело. Да и какое ему вообще дело до того, в чьей постели она окажется?..       — Блять… — Сонхва редко ругается, но тут потирает лицо ладонями, будто силясь прогнать картину, вставшую перед глазами и жёстко выплёвывает: — Даже думать мерзко. Завтра же сменю телохранителя.       Карин молчаливо кивает, не меняясь в лице и всё также глядя на дорогу, и вежливо отвечает:       — Как вам будет угодно.       Они едут в тягучей тишине ещё примерно минуты четыре: слышно лишь тяжёлое дыхание Сонхва да "цыканье" поворотников спорткара, когда Карин сворачивает с автострады. За это время в её голове не пролетает ни единой мысли: она впервые возможно не думает о завтрашнем дне, не строит планов, а просто… наслаждается моментом.       Как хорошо её руки лежат на руле, как послушна машина, которую она ведёт, как маняще сверкают огни ночного Сеула, и как тихо в этом беззвёздном чёрном мире…       — Рин...       Голос доносится до неё неожиданно, почти заставая врасплох нехарактерной мягкостью и неуверенностью.       Она скашивает вопросительный взгляд на своего подопечного, неосознанно вскидывая брови.       — Карин, прости меня. — через силу заставляя непослушный сейчас из-за наркотика и выпитого алкоголя язык шевелиться, произносит Сонхва; он старательно выпрямляется и с какой-то неимоверной грустью и сожалением смотрит на неё. — Веду себя как ревнивый дурак. — он добавляет через долгую паузу: — И мудак.       — Ничего, — рассеянно отвечает она. — Всё в порядке.       Карин только сейчас, в этой неловкой тишине, подмечает нелепую мелочь, из-за которой у неё опасно теплеет в груди.       Сонхва ни разу не исковеркал её имя.       Всегда произносил с твёрдой, непоколебимой "р". Будто тренировался заранее.       Она отворачивается, вперив взгляд в пустынную черноту трассы перед собой, и некоторое время они едут молча. Пока Сонхва не…       — Скажи, что я твой мальчик.       Карин продолжает смотреть на дорогу и на лице её не дрогает ни единый мускул.       — Пожалуйста. — он просит.       Карин давит на педаль газа, игнорируя.       — Пожалуйста, мне очень это надо, — Сонхва умоляет, дёргаясь на пассажирском сидении и впиваясь тонкими изящными пальцами в подлокотники, начисто игнорирует собственный маникюр.       — Скажи, что я твой мальчик… — он всхлипывает.       Карин поворачивается, одновременно опуская руку на его ширинку и сжимая, и смотрит-тонет-тонет-остаётся на дне ненормально-расширенных чернильных зрачков, и говорит только одно слово:       — Мой.       Сонхва дёргается под её рукой и обмякает, прикрывая глаза.       "Наверняка отключился от переизбытка эмоций" думает Карин, возвращая обе руки на руль и снова пялится на дорогу.       Под мефедроном физически невозможно кончить.