Если ты мне разрешишь, я буду нежным

      За последние месяцы, что обошли мечников и жителей поместья Бабочки, пришлось помолиться за многие души. Едва можно сосчитать слёзы и боль, но Столпы и некоторые, чьё имя стёрто историей, не хотели бы, чтобы за них горевали столько, чтобы их жертва была зря.       С десяток могил были украшены тем немногим, что осталось после битвы: ростки деревьев и цветов, украшения и ежегодные пения, чтобы передавать имена, веру и память потомкам. Чтобы не забыть, кто сохранил многие жизни.

***

— …Представляете. — Сложно не рассказать о своей жизни тем людям, которым, как казалось, что-то недоговорил. Юноша, в чьих, даже едва зрячих, глазах можно увидеть проблески жизни. «Вы… все погибли в битве, и я надеюсь, что, если вы встретите новую жизнь в будущем, вы будете самыми счастливыми людьми в мире. Даже если бы мне пришлось пожертвовать своим будущим или собственной жизнью прямо сейчас. Вы не представляете, как мне тяжело думать о том, что вас больше нет».       Коснувшись кончиками пальцев оставленных букетов, Танджиро ушёл. Пролетевшие дни с того момента потерялись в скорби; позволить чувствовать себя спокойно было тяжело… Но связь, как нити, переплелась между всеми — общая боль и любовь, какая она ни была бы. И, словно ледяная вода, она потушила прошлые печали. — Танджиро, как ты себя чувствуешь? — с явным любопытством спрашивает Канао, ловя кончик его мизинца в свою руку. — Знаешь, когда ты спросила, мне стало явно лучше!       Танджиро и Канао давно живут в отдельном доме. В целом, многие из близких Танджиро живут рядом с друг другом. Юноша очень любит её и едва бы мог подумать о лучшем спутнике жизни, как Канао. — Гх… — пробледнел Камадо, сев на одно из колен. — Ты в порядке?! — Девушка попыталась удержать его, и казалось, что он собирается покидать уже мир… — Знаешь, я тебя так… кх… обожаю! Я бы хотел жить столько, сколько смогу жить! — …Пожалуйста, дорогой, давай вернёмся домой… Канао явно умилилась от этих слов, но вид её возлюбленного волновал больше.

***

      Некоторых из немногих ветер потерь и скорби обошёл как будто мимолётно, словно боль не приходила и вовсе. Но боль, особенно душевную, можно притупить, если часть твоей жизни изо дня в день состояла из потерь — пусть имена погибших иногда бывают забыты.       Готовя еду на пришедших в гости Канао, Танджиро, Иноске, Зенитсу и Незуко… кажется, Аой и не заметила, как капли слёз протянулись по всей щеке. — Аой-сан. — Тихий, даже в некоторой степени скромный голос позвал её из-за спины. Тон голоса давал ожидания о том, что это будет полуслепой юноша. Но нет. — Да, что такое, Иноске? — скрывая своё удивление, ответила девушка, убирая взгляд от готовящейся еды. — Я хочу передать тебе это. «Спасибо, Танджиро». Ныне спокойный кабан положил на стол небольшую связку цветов из белых хризантем, к которым был привязан небольшой конверт. — Я пошёл! — внезапно убежал кабан. Молча сняв конверт, она увидела на другой его стороне небольшой платок, на котором была пришита одна скромная, видно, не самым аккуратным образом, бабочка. Открыв конверт, она увидела письмо с четырьмя словами:

Я често думаю о тебе.

«И даже не мог посоветоваться насчёт ошибок…» Но… кажется, Аой и не заметила, как капли слёз протянулись по всей щеке.