Осколки бесконечности

      Глаза Питера долго привыкали к темноте. Проснувшись, он лежал неподвижно и прислушивался к шуму дождя. За глухим стуком капель ему слышались переливы джаза, в раскатах грома – выстрелы. После каждого он вздрагивал, а после замирал, пытаясь вернуть себе дыхание. Когда молодое сердце успокоилось, а обстановка вокруг стала такой же ясной, как днём, парень прижал ладони к лицу, пропустил через пальцы спутавшиеся волосы и встал с кровати. Сон уже вряд ли вернётся. Питер даже моргать старался как можно реже, чтобы снова не провалиться в вязкую нефтяную яму сновидения.       В этот раз мрак не ограничился туманными образами. Проснувшись, Питер помнил всё. Первой мыслью был почти детский интерес: интересно, идёт ли ему шляпа?       Холодная вода билась о стенки раковины, закручиваясь водоворотом и гипнотизируя. Парень умылся, наспех вытер лицо, достал из шкафа тёплую спортивную кофту, кроссовки и вышел из комнаты, так ни разу и не включив свет. Полумрак базы ощущался на удивление уютно.       Он прислушался – всё здание мирно спало, убаюканное внезапным дождём. Прошёлся по кухне, гостиной, вдоль всех высоких окон, разглядывая расползающиеся по лужам отсветы фонарей. Ощущение тепла и безопасности патокой разливалось по венам. Темнота окутывала и нежно шептала шелестом листьев за окном успокаивающие слова. Темнота расползалась по углам и текла вверх по стенам, забиралась в щели и мягко обнимала пятна света, словно защищая их от бед. Это показалось Питеру метафорой всей жизни – чтобы защитить свет, придётся стать тьмой.       Он приложил ладонь к стеклу – на фоне улицы она была угольно-чёрной, как пол грязного клуба из его сна. Как его кожаный плащ, с которого скатывались снежинки, не успев растаять. Как глаза Тони Старка, когда он сжимал его бедро, ясно давая понять, где бы хотел его увидеть.       Моя постель.       А ещё как беспросветно чёрный переулок, в котором сон Питера оборвался. Только ли сон?..       В воздухе пахло озоном. Паркер подставил лицо под ледяные капли и поднял взгляд к небу. Они чертили контуры его лица и скатывались за ворот, пуская мурашки по спине. Было тихо и спокойно.       Молния прожгла его веки изнутри за мгновение до того, как удар грома заставил раскрыть глаза. Они выхватили из сумрака ночи одинокую звезду, что сияла прямо над головой Паучка. Во сне он смотрел на такую же перед выстрелом, и это было последним, что показал ему Морфей.       Звезда приближалась. Из-за размывавших взгляд капель казалось, она падает прямо на Питера. Он смотрел заворожённо, смиренно ожидая, когда от него останется лишь горстка звёздной пыли, из которой все они были созданы. Из которой он уже восстал однажды, но ведь ничто не повторяется дважды, и этот раз должен стать последним.       Когда волосы Паучка намокли настолько, что гладко лежали на его беспокойной голове, падающая звезда мягко опустилась прямо перед ним.       – Ты чего стоишь здесь, Паучок? – лицевая часть шлема поднялась, открывая уставшие глаза Тони Старка. – Простудишься же!       – Я никогда не болею, мистер Старк, – улыбаясь, сказал Питер. Оттого что звезда оказалась человеком, она вовсе не стала для него менее волшебной.       – Хочешь проверить? Дуй домой! – Железный человек махнул рукой в сторону дверей, и лишь дождавшись, когда парень пройдёт вперёд, двинулся следом за ним.       Едва войдя в двери, Питер тряхнул головой, разбрасывая вокруг дождевые капли. В ближней ванной он взял пушистое полотенце, потёр голову, бросил в угол совершенно мокрую кофту и натянул найденную в гостиной толстовку.       На кухне его уже ждал Старк, наливающий себе виски. Железный человек не обладал даром ночного видения, но почему-то тоже решил влиться в тёплую тьму здания.       Питер зажмурился. В тишине кухни реактор в груди Тони сиял слишком ярко. Паркер услышал пару больших глотков, пустивших жидкий огонь по пищеводу мужчины, распахнул глаза и подошёл к чайнику.       – Уже закипел, – бросил Старк и шумно опустился на стул, ударяя стаканом по стеклянному столу.       – Спасибо, – едва слышно выдохнул Паркер. События прошедшего дня и увиденного во сне спутались в голове, множа его неловкость. Он едва не разбил кружку и рассыпал по белой столешнице чёрные зигзаги чаинок. Тёмные пятна сложились в силуэт незнакомого цветка, и Питер задумался о том, как выглядит магнолия.       – И что понесло тебя на улицу в такую погоду? – устало спросил Старк, когда Паркер наконец опустился напротив, прихватив с собой пачку печенья.       – Вы будете смеяться, мистер Старк, – ответил парень, откусывая кусочек печенья и отводя глаза.       – Разве я сейчас похож на человека, который смеётся? – произнёс Старк, перекатывая жидкость в стакане. Лицо его было уставшим, почти измученным, как у человека, что не спал много дней.       – Дурной сон, – Паучок обжёгся чаем, решая, стоит ли ему отвечать.       – В нём кто-то умер?       – Не знаю. Я проснулся раньше, чем понял.       – В моих снах ты умирал каждый день все эти пять лет.       Его глаза были чернее самой тёмной ночи. В них плескалось отчаяние, густое и терпкое, которое на время мог разбавить алкоголь, но после сгорал в этом адском пламени страданий. Впервые Питер понял, что имел в виду Бэннер. Это не Тони.       Что за чувство ведёт в тёмный переулок, толкает в спину, заставляя сделать последний шаг в пропасть? Питер не знал его названия, но ясно видел его в глазах напротив. В тех самых карих, от которых раньше не мог оторваться, плескаясь через край восхищением и обожанием. Теперь смотреть в них было страшно, потому что ужасное ничто глядело прямо в душу из бездны, из выжженной земли, в которую превратило Старка.       – Но я здесь, мистер Старк, – вымолвил Питер после долгого молчания, пока Старк не отводил от него взгляд, будто боялся, что стоит моргнуть – и он раствориться всё тем же облаком пыли. – Я с вами, – всё ещё холодные пальцы коснулись лежащей рядом руки после секунды раздумий, показавшейся вечностью для обоих.       Старк не видел ничего. В своём сознании он снова вернулся на ржаво-рыжую планету. Да и покидал ли он её когда-то? Вся жизнь после была покрыта дымкой, казалась нереальной на фоне того ужаса, что раздавил его на Титане – месте, где всё началось для Таноса и кончилось для Тони.       Когда Питер рассыпался прахом в его руках, Тони ждал, что растворится в бесконечном космосе следом за ним. Но он остался. Метался меж звёзд с киборгом цвета вечернего неба над Куинсом, когда солнцу пора уходить, но оно упрямо хватается за последние мгновения над горизонтом. Цвета неба перед появлением первых светил, которые взяли их в заложники.       Тони не помнит, где было хуже – на Титане или Садах, когда они поняли, что камни уничтожены. Ему казалось, что он умер задолго до этого. Даже когда щелчок вернул всех обратно, часть его навсегда осталась в туманном небытие галактик.       Увидеть Питера в разгар битвы было взрывом. На мгновение ему показалось, что реактор в его груди всё же дестабилизировался, разорвал его на части и отправил в тот лучший мир, в который он никогда не верил. Тогда он был готов поверить во всё на свете, ведь Питер вернулся. Его мальчик, о котором он заботился, как о сыне, которого любил этой жгучей любовью, что обрела признание лишь спустя столько лет. Питер вернулся.       А Тони нет.       Он сплёл себе колючий кокон из страданий, боли и страха. Продолжал жить в мире, где самое худшее уже случилось, а потому не может повториться. Нельзя умереть дважды, и Тони уже исчерпал свой лимит.       Он снова плыл в бесконечности Вселенной, когда ощутил холод на своих пальцах. Лёд двигался, сжимался и таял, отрезвляя и возвращая его обратно. В настоящее, где его страхи снова стали реальны.       Но кроме леденящего ужаса настоящей была и любовь. Она ютилась глубоко в его коконе, тлела и согревала. Сейчас дымка пяти лет жизни наконец начала спадать, даруя очертания его страхам и распаляя уголёк чувств, с которыми Тони боролся, а после оказался под ними погребён.       Первым, что явственно увидел Тони, вернув себе контроль над временем, были мокрые завитки волос Паучка. Надо же, какие они стали длинные! Ему всегда нравились эти ребячливые кудри, которые так и просили прикоснуться, взъерошить, накрутить на палец. Позволял ли он себе это? Может пару раз, когда совсем уж не мог сдержать себя, а ведь хотелось этого каждую встречу. Почему их было так мало? Сколько раз Тони спихивал Питера на Хэппи, отшучивался, оставлял его одного, сколько он упустил? И как после всего мальчишка смотрит на него с такой преданностью, теплотой и… смирением?       Пальцы Питера успели нагреться от кожи Тони, и только бог знал, сколько раз за это время ему хотелось отдёрнуть руку и убежать, скрывшись в коридорах здания. Его удержало лишь то, как сильно жест был похож на брошенный утопающему спасательный круг. Будто Тони падал в развернувшийся под землёй Тартар, и он успел схватить его за секунду до того, как пламя поглотило его.       – Я знаю. Но боюсь поверить.       Слова выпорхнули до того, как Старк успел их осознать. Признание далось легко, в первую очередь – самому себе.       – Я хочу помочь вам. Что мне сделать?       – Живи, Паучок. Просто живи, – этого хватит с лихвой – мысленно добавил он.       – А вы?       – А я буду рядом.       Порыв ветра накренил деревья, пропустив в окно свет уличного фонаря. Оранжевый свет отразился в глазах Питера – радостных, счастливых, и Старк впервые за много лет подумал, что не так уж этот цвет отвратителен. Он показался ему тёплым и уютным, но главное – он распугал страхи, поджидавшие его в закоулках сознания.