Осколки бесконечности

      Питер сидел над кружкой горячего чая, наблюдая за летящей вверх струйкой пара и думая о том, что по его снам можно снять потрясный нуарный детектив. Разве сны могут быть черно-белыми? Уже свыкшись с тем, что наставник обитает в его снах, парень размышлял о мелочах – думать о главном он был не в состоянии. Да и что тут придумаешь? Хоть спать не ложись, ей-богу, страшно глаза закрыть. Даже если тогда он увидит то, чего желает больше всего на свете.       Вчерашний день казался далёким, но осадок грусти и дыра в обивке дивана напоминали о событиях дня и ночи. Питер практически не знал Барнса, и в этом, наверное, и была вся соль.       Только с незнакомым человеком можно говорить, как с самим собой.       Да, Питер не знал Баки, но понимал его лучше других. Их ночной разговор казался самым естественным из всего, что вообще могло случиться. И самым нужным. Тогда Пит увидел в Баки своё будущее. Но наутро, словно молнией из новой секиры Тора, его пробило осознание.       Тони жив.       Барнс сгорает в огне своих несбывшихся желаний, страхов, боли потери и одиночества. Стив мёртв, и он никогда не узнает, что случилось бы, будь он немного смелее. Как повернулась бы их жизнь, если бы хоть одна деталь пазла легла иначе.       Но Тони жив! И Питер не собирается ждать его смерти, чтобы понять, как сильно он его любил.       Вот и всё. Признание раскатилось эхом в разом опустевшем сознании. Он никогда не верил в эти рассказы, где кто-то просыпался на утро другим человеком, будто за ночь в его голове случался дворцовый переворот и глобальная перестройка. А теперь сам попался в эту ловушку.       Перемены Питер не любил. В его возрасте они происходили каждый месяц, в супергеройской жизни – по несколько раз на дню. Он чувствовал, как всё время меняется, но не успевал уловить сути, а потом в один момент понимал, что совсем не знает, как жить в этой новой коже. Хотя кожа-то оставалась старой, а вот всё, что под ней, особенно в битком набитой мыслями черепушке, было пугающе новым.       Резкий вскрик заставил Паука вздрогнуть. Чутьё молчало, но в сердце поселилось беспокойство, что нарастало по мере приближения шума.       Первой из-за угла появилась тёмная макушка. Маленькие пальчики пробежались по стене, и мерный топот принёс малышку прямо к столу. Глаза Тони смотрели на Питера с удивлением и неприкрытой радостью – сам Тони позволял себе такое редко, но вот его дочери ещё не нужно было сдерживать свои эмоции.       – Привет! – уголки рта разъехались, как ноги на льду, выдавая отсутствие переднего зуба.       – Доброе утро, – Пит силился улыбнуться, но это давалось с трудом. Имя девочки так и застряло в горле вместе с тысячей других слов, что он пока не решался произнести.       – Морган Старк! Куда ты уже спряталась? – послышался голос отца из коридора.       Малышка засуетилась, несколько раз подпрыгнула на стуле, а после, заговорщически подмигнув парню, скрылась пол столом.       – Доброе, Пит. Видел мою дочку? – Тони выглядел уставшим, будто несколько ночей провёл в лаборатории, а днём вылетал на миссии. Он остановился в паре шагов от стола и широко улыбнулся, паутинки морщин собрались у его глаз.       – Никак нет, сэр, – с деланной серьёзностью ответил он и опустил глаза в кружку, что стояла на стеклянном, полностью прозрачном столе.       – Ну вот, а я только хотел забрать её в лабораторию, – рассуждал Старк, повернувшись к кухне и наливая себе кофе. Питер же продолжал смотреть через стол на Морган, что свернулась калачиком у его ног. Услышав слово «лаборатория», она мигом оживилась, одним движением выскользнула из-под стола и напала на отца сзади, изображая, кажется, Халка.       – Бу! Я тут, папа! Пойдём скорей в лабрадорию! – девчушка повисла на свободной руке и тянула к выходу. – Возьмём его с собой? – маленький пальчик указал на всё ещё приторможенного Паучка.       – Ну какая же лабрадория без Питера? – согласился мужчина. – Присоединяйся к нам, парень.       Рядом с дочкой Тони выглядел расслабленно и умиротворённо. Извечная ухмылка сходила с его лица, уступая место искренней, лучащейся счастьем улыбке. Тони выглядел органично в лаборатории, на вечеринках и в железном костюме, но на своём месте он был рядом с Морган.       В нём оказалось так много любви! Питер был уверен, что мужчина аккумулировал её с самого рождения. Когда она грозила разорвать ему сердце, он заключил её в своей груди навечно, среди электродов генератора и лучей чистой энергии. Питеру казалось, что в Железном человеке было больше любви, чем во всех остальных людях Земли – и получил её не он. Сначала любовь получила Пеппер, потом – Морган. И, боже, Пит любил детей и хотел Тони счастья, но как тяжело было видеть её – олицетворение всего того, что он упустил.       Перед падением в пустоту Питу перепало несколько месяцев холодного молчания и томительного ожидания, отчитывающие лекции, наказания и пару капель тепла – строго по норме, передозировка вызывала помутнения и сердечные боли. О, Питер стал настоящим наркоманом, охочим до внимания Старка и готовым ждать, когда ему бросят кость.       Тони всегда появлялся в золотом блеске, будь то блики часов или только вымытый автомобиль. Для Питера он был кумиром, восхищавшим своей недосягаемостью.       Тони ещё никогда не был таким далёким, как сейчас.       Питеру не было места в новой жизни Тони Старка. Это было тяжело пережить и в первый раз, но после признания своих чувств потеря обрушилась на него с новой силой. Холодная волна накрыла с головой, по спине расползлись мурашки, лежащие на столе пальцы мелко задрожали. Поднять глаза на Тони было равносильно выстрелу в лоб – и это было именно тем, чего Пит хотел.       – Я приду немного позже, – уклончиво ответил он, заикнувшись на слове «немного».       Тони смотрел ему в глаза. Смотрел так, как минуту назад глядела его дочь – словно только его он и хотел видеть, только ему был рад. Взгляд-радость, взгляд-обещание, прожигающий, убивающий, клеймящий.       – Тогда ждём тебя там.       Тони взял дочурку на руки и поцеловал в лоб. Свободной рукой вытащил из ящика пару пакетиков мармелада, подмигнул Питеру и скрылся в коридоре. Это заняло не больше 10 секунд, каждая из которых сжимала Питеру лёгкие и прорастала в них острыми шипами, раскрываясь кровавыми розами. Он рвано вдохнул, выныривая из леденящей мглы собственного сознания. Сжал кулаки, а после с силой потянул себя за волосы, зажмурившись до цветных всполохов под веками.       Боги, что теперь делать?

***

      Холодная вода смывала страх и мягко обволакивала тело. Питер не считал, сколько бассейнов уже проплыл, но за полчаса он ещё ни разу не остановился. Сквозь стеклянный потолок виднелось голубое небо, пушистые облака проплывали мимо. В одном из них Питеру привиделся шлем Локи, над которым всегда потешался Тони.       Было странно знать, что даже боги смертны. Даже тысячелетние обманщики могли меняться. Если возможно даже это, осталось ли в этом мире ещё что-то невозможное? Если Локи, бог обмана и коварства, целью которого всегда было убийство собственного брата, отдал за него свою жизнь?..       Питер не знал заносчивого бога, но слышал о нём от многих – от всех, кто остался жив. И Локи точно был последним существом в этой безумной Вселенной, способным на такую жертву.       Питер раскинул руки в стороны и замер на поверхности воды, всё так же глядя в небо, с которого не сыпались пришельцы, не падал Халк, даже дождя не было. Таким спокойным Питер помнил его в детстве, задолго до… ну, всего.       Тихие волны продолжали биться о бортики, в их перламутре отражалось солнце. Питер прикрыл глаза и позволил воде захватить себя в плен. Под её толщей было так тихо. Казалось, что он приложил к ушам ракушки, и теперь слышит шум далёких морей. Его пятки глухо ударились о дно, следом опустились бёдра, спина, мягко легла измученная мыслями голова. Последними дна коснулись руки, завершая распятие.       Умиротворение разгладило его лоб, что слишком часто хмурился в раздумьях. Голова была приятно, оглушающе пустой. Такой, какой была Вселенная перед Большим взрывом. А после...       Солнечный луч пробился сквозь воду и сомкнутые веки. Ослепительная вспышка вытянула из подсознания скрип досок, соль на языке, узнавание острого взгляда и наконец...       Выстрел.       Питер распахнул глаза и не увидел солнца. Багровые щупальца рвались из его груди, расползаясь по воде и окрашивая её в цвет зимнего заката. Боль и страх были осязаемы – они делали пространство вокруг густым, тягучим. Он чувствовал пулю, застрявшую в его груди, всего в нескольких миллиметрах от сердца, и мысленно улыбнулся: к сердцу Тони рвалась шрапнель, к его теперь тоже стремился кусок металла. Кажется, это единственное, что может быть у них общим.              Облако крови, его собственной, откуда её так много, поглотило сияющую голубизну. Мир вокруг потерял яркость и стремительно угасал. Ледяная соль заполнила лёгкие, камнем удерживая на царапающем спину дне. Онемевшее тело не слушалось, инстинкты отказывали. Карминно-красная мгла заполнила всё пространство вокруг – в её разводах Питеру виделись очертания шелестящих на ветру парусов в безбрежном море.       Фиолетовые и синие пятна родились на краю зрения и стали приближаться к центру, превращая кровавый закат в тёмную зимнюю ночь. Когда тьма начала пробираться к сердцу, растекаясь по чернеющим венам, прямо перед Питером искрящимся всполохом родилась звезда. Мелкие и крупные, огромные и парные, они начали появляться из ниоткуда. Бесконечная Вселенная расширялась, открывая свои тайны: Питеру казалось, что он видит их все. От восхищения по щекам полились слёзы – кристаллы жидкого серебра, что, падая с лица, давали жизнь новым созвездиям. Безумно красивая, изумляющая Вселенная распахнула перед Питером свои хладные объятия.       Говорят, перед смертью вся жизнь пролетает перед глазами – это и увидел Питер.       Только жизнь эта была не его.       Резкий толчок отрывает тело парня от мозаичного дна, но он этого уже не чувствует. Он ощущает лишь холод – всё тот же, что носит с собой с того самого дня, когда попрощался с Тони, как ему казалось, навсегда. Он оставил ему всё своё тепло, всю любовь, даже когда не осознавал её, чтобы они стали его защитой. Тони бы посмеялся и сказал, что ничто не защитит лучше Железного костюма, но Питер знал – его любовь может. И сейчас, даже когда он умирает, так ужасно нелепо, боже, даже стыдно! Он вспоминает морщинки в уголках карих глаз, что смотрят тем самым взглядом и зовут к себе. И Питер тянется к ним всем своим естеством, не желая просыпаться, если это сон, один из тех странно реальных кошмаров. Если это ждёт его после смерти, он готов склонить голову, разорвать нить своей жизни, что старухи Норны так жестоко вплели в жизнь Тони Старка.       Он готов уйти, так и не узнав…       Вокруг зрачков Тони рассыпаны осколки звёзд. Этих золотых вкраплений так мало, что разглядеть их можно лишь на расстоянии поцелуя. Прикосновение чужих губ горит на губах Пита. Он широко раскрывает рот, из которого льётся вода, его трясёт. В глазах Тони он видит своё отражение, выныривающее из пучины страха. Они тёмные, дикие, смотрят куда-то сквозь него, в них плещется испуг, обвитый лозой отчаяния.              – Питер… – тихо, на полувздохе, на закрытых веках подрагивают ресницы. Сильные руки вновь поднимают от пола и прижимают к себе. Вокруг слишком ярко, ничего не разглядеть. Вода всё льётся, но холод ушёл – Тони горячий, и он прижимает к себе Пита так крепко, что тот снова начинает задыхаться. Он отстраняется и тянет руки к груди, ведёт пальцами по гладкой коже и не находит ни следа той раны, что окрасила мир в багровый. Мужчина всё ещё сжимает его плечи, и парень смотрит на него широко раскрытыми непонимающими глазами.       – Ты что, плавать разучился?! – он трясёт парня за плечи, отчего у того кружится голова. Старк не в силах скрыть свои страхи, потому спускает с поводка злость.       – Столько крови, Тони… – едва открывая рот, шепчет Паучок, его глаза вновь закрываются, а голова падает на грудь. – Я не мог пошевелиться…       – О чём ты? Никакой крови нет, – парень слышит всё так, будто он снова под водой, веки тяжелеют. Он чувствует, как Тони кладёт ладонь ему на лицо, и умоляюще произносит, – Нет, Пит, не отключайся! Говори со мной, будь со мной!..       Последние слова заставляют парня улыбнуться, а после он вновь проваливается в знакомую темноту.