Осколки бесконечности

      Тони вынырнул из сна, словно всё ещё пытался вырваться из ледяных лап океана. Он открыл глаза одновременно с судорожным вздохом, резко поднимая своё тело в боевое положение. Руки сжимали матрас, грудь тяжело вздымалась, наниты уже ползли по шее, прямо к бешено бьющейся вене. Сердце стучало задушено, стремясь вырваться из клетки рёбер.       Железный человек обвёл взглядом палату, которую едва освещали лучи ещё не появившегося солнца. Он осмотрел каждый угол, прислушался к обострённым чувствам и не нашёл угрозы. Он так и не решился опустить взгляд на кровать, в которой был не один.       Если подумать, уже не первую ночь – завидное постоянство для его несдержанного прошлого.       Старк громко выдохнул, сгорбился и прижал ладони к лицу, желая скрыться от всего мира. Боже, это просто…       Это было слишком.       Тони вдавливал ладони в глаза, будто пытался развидеть всё то, что пришло ему во сне. Собрать мысли воедино стало невозможной задачей. Подумать только – он мог легко держать концентрацию в бою, коих было тысячи, пережил схватку за Землю и даже собственную смерть. Но никогда, ещё никогда он не был так… потерян. Вселенная лишила его своего последнего дара – блаженного неведения.       Он уже знал.       Странные сны, о которых говорил Паучок, их страшные последствия, опасения Стрэнджа. То невероятное, что случилось перед тем, как они оба потеряли сознание – их личный Большой взрыв, акт творения их микрокосма, в котором стали возможны…       Видения иных миров.       Это меняло всё.       Это всё сильно осложняло.       В краткий миг перед рассветом, в мире, который уже никогда не будет прежним, Тони позволяет своим мыслям вернуться к пережитому в ночной тишине. Он не отнимает рук от лица, продолжая скрываться от света. Делает глубокий вдох и ныряет в бездну. Он ощущает магию на кончиках пальцев, чувствует тягу к молодому юнге с выжжеными солнцем волосами. Видит зев морской пучины, что поглотила его команду навсегда. Он, Капитан, идёт ко дну вместе со своим кораблём. Ледяные, чернеющие вокруг него воды океана заполняют лёгкие, и он безвольно раскрывает рот в нелепом, глухом прощании. Он жаждет прощения, которого – он знает – не достоин.       Удар о морское дно выталкивает его в реальность.       Тони нервно растёр шершавыми ладонями исказившееся в ужасе лицо и поднялся с кровати. Обошёл её по дальнему кругу, так и не бросив взгляд на смятую постель, и сделал жадный вдох, лишь подойдя к приоткрытому окну.       Вот его проклятье, новая гиря в неизмеримый груз вины на плечах сгорбленного Атланта. Тони знает – и это самое тяжёлое бремя в его жизни – именно это Питер переживал последние месяцы. Его сильный, храбрый мальчик до последнего пытался справиться со всем в одиночку. Не хотел заставлять переживать. Берёг его, Старка, покой, ценой своего измученного сердца.       Кулаки сжались до хруста костей. Старк упёрся в край оконной рамы и склонил голову, ощущая бегущий по спине холодок страха. Совсем иначе ощущались нежные касания того, другого, в его сне. Как мягко и легко скользили губы по загорелой коже…       Ладонь глухо ударяется в раму. «Не смей», – говорит себе Старк, жмуря глаза до ярких вспышек под веками. «Не смей думать о нём!» – внутренний голос звучит раскатами грома.       Тони чувствует странные, неконтролируемые сокращения грудной клетки и дрожь в руках, плечи опускаются и сгибаются полукругом, будто в желании сложить несуществующие крылья и закрыться от всего вокруг. Звуки перестают существовать. Мир съёживается до размеров комнаты, а после схлопывается клеткой его искорёженного сознания. Тони не ощущает пол под ногами, но странным образом чувствует влагу на щёках. Он касается её кончиками пальцев и с непониманием смотрит на стекающие по подушечкам капли. Совсем как во сне смотрел на свою кровь.       Воздуха не хватает, он перестаёт поступать в лёгкие, будто те полны воды и скручены спазмом. Рука тянется к горлу, но тут же соскальзывает по холодному поту. Он открывает и закрывает рот, как рыба на берегу, сухие, шершавые губа скребутся друг об друга. Железный человек падает на колени, упирается руками в стену и не находит в себе силы подняться. Он припадает на бок, упирается плечом в другую стену и из последних сил отталкивается ногами, чтобы перевернуться и забиться в угол. Стопы отрывисто скользят по полу, толкая тело всё дальше, в спасительные объятия двух стен, что кажутся самым безопасным местом на свете. Комната кружится, солнечные блики пляшут по потолку, мерещится звон разбитого стекла.       Почему Пятница не реагирует? Что с ним происходит?       Тони притягивает колени к себе, обхватывает их руками и опускает голову, прячась от окружающего безумия. В этом водовороте нет начала и конца, лишь сумасшедшая круговерть ужаса и страха, разбавленная ощущением скорой смерти.       Тони видел смерть – Железный человек слишком хорошо с ней знаком. Он знает, это – не она, но кажется чем-то ещё более страшным. Ужас давит виски, парализует мышцы и, кажется, вот-вот остановит его сердце. Совсем, как сердце Питера – во сне и наяву.       Нет.       Этого не случится.       Едва мысль о Паучке проникает в обезумевшее сознание Тони, он чувствует тёплую ладонь на своём плече. Тонкие пальцы держат его крепко, усмиряя дрожь. Он чувствует, как много слёз впитала ткань брюк на его коленях, как ими всё ещё полны его глаза, которые он боится поднять от безопасной темноты. Он всё ещё упирается спиной в угол комнаты – единственное место, куда ещё не пали солнечные лучи. Словно сквозь толщу воды, в которой, совершенно точно, в одном из миров, нашёл свою смерть, он слышит тихий, едва различимый в бешеном стуке его всё ещё живого сердца, зов.       – Мистер Старк?..       Пара слов дают его миру опору. Он на пробу шевелит пальцами ног, ощущает прохладу гладкой плитки – ясно-белой, это он помнит. Расцепить руки, мёртвой хваткой обвившие колени, оказывается сложнее. Он разжимает по одному пальцу, будто играет мелодию на невидимых клавишах. Дыхание становится ровнее, плечи медленно расслабляются, и до свободы остаётся всего шаг – поднять голову и взглянуть в глаза тому, что его ждёт.       Лёгкое, почти нежное прикосновение к тёмным волосам пускает к сердцу ток, что действует не хуже дефибриллятора.       – Всё в порядке. Я с вами, – Старк не видит, но знает – сейчас Питер мягко, ободряюще улыбается. Так, как может он один: как маленькое солнце.       Сквозь солёную влагу образ видится расплывчато. В палате светло, всё стоит на своих местах. Только кровать, взгляда на которую так избегал Старк, пуста.       Питер сидит перед ним на коленях. Из сгиба его локтя течёт тонкая струйка крови – больной с невиданной резвостью вырвал все иглы капельниц, датчики и прочее, что мешало ему добраться до наставника. Человека, который должен был защитить парня, а теперь сидит в углу палаты, боясь посмотреть правде в лицо.       Паучок гладит Тони по волосам и смотрит на дорожки слёз, которые ему безумно хочется стереть. И он позволяет себе эту блажь – у умирающих свои привилегии.       Он невесомо прикасается большим пальцем к лицу мужчины, совсем рядом с внутренним уголком глаза, и бережно проводит пальцем по залёгшей под ним тени. Повторяет движение второй рукой, и вот уже он держит лицо наставника в ладонях. Парень ласкает взглядом каждую морщинку, едва касаясь проводит очертания прямого носа. Кожа под пальцами горит, отросшая щетина колет розовую кожу ладоней. Питер продолжает стирать остатки влаги с будто вмиг постаревшего лица. Паучок думает, что ещё никогда не был так близко – это как держать в руках оголённый провод. Коньячные глаза смотрят на него потеряно, непонимающе, но их хозяин не делает попыток отстраниться. Они оба балансируют на тонком канате над пропастью, не подозревая, что плетение уже рвётся.       Последняя слеза остается на губах Тони, но Пит не решается к ним прикоснуться. Старк быстро проводит языком по разомкнутым устам, желая избавиться от последнего доказательства своей очевидной слабости. Шаль полусна между ними спадает, когда он чувствует соль на языке, а Питера прожигают видения из сна, в которых он видел, на что способны эти губы.       Тони вновь жмурится, а Питер испуганно отнимает руки от любимого лица, как от огня. Тони хочется взвыть от потери тепла, и он тянет ладонь вперёд, к ускользающему Паучку, но его рука быстро ослабевает и плетью падает на колени. Старк подаётся назад с такой силой, что стукается головой о стены. Паркер сидит на приличном расстоянии от мужчины, кусает тонкие, бледные губы, заламывает руки и сверлит взглядом пол. На щеках алеет жаркий румянец, волосы растрёпаны, а грудь его поднимается тяжело. Паренёк выглядит испуганно, зажато, и так… волнующе.       – Прекрати, – почти зло шипит Старк, удивляясь, откуда взялась эта вспышка.       Парень же не удивляется внезапной злости. Он ведёт себя как маленький, перепуганный зверёк, которого хищник притащил в своё логово поиграться. Эта картина в мгновение рисуется перед глазами мужчины, и ненависть к себе переполняет его, заставляя почти рычать.       – Вы… вы в порядке, мистер Старк? – в его вопросе столько тревоги и искренней заботы, что вся агрессия лопается, оставляя после себя гаденькое послевкусие. Старк снова трёт лицо, желая стереть гримасу ярости – Питеру кажется, что он пытается отмыться от его прикосновений, и сжимается ещё больше, чувствуя подступающие слёзы.       Тони пытается унять бурю внутри, резко выдыхает и роняет руки на сложенные по-турецки ноги. Еще пара вдохов, и он снова чувствует контроль над своим телом. Мужчина смотрит на Паркера долго, изучающе, а после слабо улыбается, всем своим естеством надеясь, что мальчуган его в очередной, незаслуженный раз простит. Старк готовится впервые признать поражение, сложить оружие и согласиться с тем, что ему тоже нужна помощь. Это ужасает, но по-другому он больше не может.       – Не знаю, Паучок. Я больше ничего не знаю.       Железный человек чувствует себя обнажённым, лишенным всякой брони. И только одного он готов пустить к себе под кожу. Только с ним может разделить этот миг абсолютной слабости.       Тони раскрывает объятия в знак капитуляция, за спиной так явственно развевается белый флаг, и он шепчет:       – Иди ко мне.

***

      Двое сидели на широкой кровати, забравшись на неё с ногами. Между ними громоздилась пирамидка из коробочек китайской еды, рядом нелепой горкой лежали дюжина печений с предсказаниями. После тяжёлого пробуждения было решено устроить приятный и необычный завтрак. Паучок снова был увешан трубками и проводками, но даже они не могли помешать ему насладиться потрясающими димсамами и лапшой со сладкой свининой.        Облокотившись на подушки, он закидывал в рот пельмешки и временами закатывал глаза от удовольствия. Тони, как случалось всегда, когда эмоции и нервы брали верх, не мог сидеть молча. Он ковырялся в лапше и размахивал палочками, рассказывая очередную забавную историю их с Роуди молодости. Парень давно потерял нить разговора, лишь продолжал любоваться кривоватой улыбкой и звонким голосом наставника. Наслаждался ощущением ускользающего покоя.        Оба всеми силами делали вид, что всё в порядке.       – Сегодня ты выглядишь явно бодрее, – с удовлетворённой улыбкой заметил Старк. – Хелен должна скоро проанализировать данные и дать своё заключение.       – Мистер Старк, вы же понимаете… – пролепетал Паркер со снисходительной улыбкой.       Вот, всего одна неаккуратная фраза, и они снова упёрлись в слона, занявшего всю комнату. Воздух становился гуще, отражая градус беседы.       – Нет, пацан, я отказываюсь даже слушать то, что ты мне хочешь сейчас сказать, – мужчина нахмурился и бросил палочки в коробку с недоеденной лапшой. – Не смей даже заводить свою шарманку. Я понимаю, что ты герой, но откуда такая даже не готовность, стремление к смерти?       Идеально ровная спина Тони, казалось, подпирала потолок не хуже стен. Пит вздрогнул, представив, сколько лежит на этих плечах, какие думы одолевают уставшую голову. Если дошло до того, что он видел утром, дела плохи у них обоих. И Паркер сделает всё, чтобы помочь хотя бы одному из них.       Железный человек упрямо скрестил руки, подперев кулаками выдающиеся грудные мышцы под полуобтягивающей футболкой с AC DC. Он вперил строгий взгляд в Паучка и свёл брови в привычной манере. Вот, подумалось ему, теперь он снова наставник – умный, взрослый и сильный, и пока всё на своих местах, они смогут выстоять. Он сделает это за них обоих.       Питер отставил пустую коробку, палочки одиноко припали к картонному краю. Он взял в руку печенье с самой верхушки импровизированной горы, которую строил добрых 10 минут. Обёртка заскользила меж пальцев, ленточка змеёй упала к острым коленям. Паркер крутил в руках печенье, не отрывая от него взгляда.       На мгновение ему захотелось представить, как всё могло быть иначе. У них ведь было спокойное время, правда? Насколько это возможно с тяжестью чужих жизней на плечах.       Прекрасное время после поимки Стервятника, когда Тони стал относиться к нему серьёзнее и, кажется, даже гордился. Когда он стал появляться на базе всё чаще. Сначала с какой-то нелепой травмой, которую нельзя было светить в больнице и пугать тётю. Старк знатно испугался, когда Марк принёс окровавленного Питера, устроил родительскую сцену об ответственности, а после долго стебался над тем, как можно было сломать нос о подоконник с цветами, которые, конечно, упали сверху на бедного Человека-Паука.       Первые совместные тренировки, ночь, когда Питер остался в своей комнате на базе впервые и обежал её по потолку не меньше дюжины раз.       Редкие завтраки с Роуди, когда он ещё приноравливался к экзоскелету, а его тренировки были долгими и мучительными.       Неспешные ужины с Тони перед плазмой за очередным киношедевром, которые Старк разносил в пух и прах, попутно рассказывая, с какими из красоток-актрис он не раз отжигал по молодости.       А ещё совершенно волшебные часы в мастерской, где они совершенствовали формулу паутины, и Питер чувствовал себя так желанно близко не к Железному человеку – к Тони Старку. К человеку внутри костюма. Гениальному, смелому, блестящему... обычно далёкому, но тогда близкому: протяни руку и коснись, нечаянно погладь пальцы, передавая отвертку или забирая кружку с кофе.       Всё это было так тепло и уютно. Жизнь казалась светлой и простой, а будущее – белым и безоблачным. Если рай существует, а Питер – пусть так сложится, это последнее, чего он просит – его достоин, он хотел бы вернуться туда.       Это дивное время перед той злополучной поездкой на экскурсию, которая завела их в космос. Радостная, практически беззаботная жизнь до начала плохих времён.       Сколько чудесного было до рассеивания на Титане, до заточения в камне, до страшной последней битвы. До того, как Питер стал чувствовать, что у него душа не на месте – будто её часть так и осталась в камне или умерла тогда, как ему на миг показалось, вместе с Тони. До того, как он, наконец, осознал свои чувства. До того, как ему стало невозможно, невыносимо, неотвратимо пусто.       Было ли это на самом деле?       Могло бы всё сложится иначе без Таноса?       Если бы у них было больше времени, и межгалактическая угроза не раскачивалась гильотиной над их головами...       Мог бы Тони позволить ему быть рядом чаще? Учиться, вдохновляться, наслаждаться его компанией и, по-честному, млеть от одного вида Тони в белой майке с масляными пятнами.       Мог бы Питер заслужить от Старка взгляд не заботливого родителя, а равного героя? Взгляд... мужчины?       Мог бы Тони впустить его в свою жизнь?       Мог бы подарить ему первый поцелуй?       Питер никогда не узнает, и это разбивает ему сердце, сметает последнее, что от него осталось: его любимое, неповторимое прошлое – в итоге безумие лишит его самого себя.       – Я бы так хотел вернуться назад, – просто выдал Пит, не до конца осознав, что мысли полились вслух. – Знаете, в те месяцы после выпускного, до Таноса. Там было так прекрасно! Мы бы с вами снова тренировались и ели пиццу перед теликом, и моей самой большой проблемой было бы не заскучала ли ещё Мэй без меня, – голос звучал тихо, но ровно, с едва заметным придыханием, как говорят о несбыточной мечте. Лицо его перекроила грустная улыбка. – Я... начинаю многое забывать, – звучало не признанием, приговором.       – О, Питер… – Тони не мог сдержать эмоций, его сердце вновь болезненно сжималось, дробя грудную клетку.       Разве можно чувствовать боль другого человека?        Разве можно чувствовать её острее, чем свою собственную?       Питер покрутил в руках печенье, мягко разломил его надвое и вложил большую часть в загорелую, раскрытую ладонь Тони. Тонкая лента предсказания ровной линией легла между ними – искорёженный бордерлайн их сплетённых жизней.       – Мистер Старк, – парень устало выдохнул и поднял глаза на наставника. Железный человек вздрогнул – в глазах напротив было ледяное, пугающее спокойствие. – Вы знаете, нам нужно поговорить.