Разврат в Чайнике

***

— Ты нас балуешь… Снова.

***

Тома ещё ни разу не видел, чтобы кто-то так тщательно отмерял каждую унцию специй или засекал на секундомере время прожарки. Однако в его дела Альбедо не лез, полностью сосредоточившись на солнечной рыбе, и Тома спокойно готовил рис, крабов и всякие закуски, чувствуя себя всё более уверенно. За простой и привычной работой он постепенно успокоился, смущение ушло: ну подумаешь, есть у Итэра любовник. Причём на свободных основаниях… это лишь означает, что своё сердце путешественник пока никому не отдал, а как отдыхать — каждый выбирает сам. — Так ты родился в Мондштадте? — вдруг прерывает затянувшееся молчание Альбедо. Оказывается, он закончил с солнечной рыбой. Успевший занять две трети кухни, Тома застывает с ножом, занесённым над свёрнутым омлетом. Пристальный взгляд снова заставляет почувствовать себя неловко и виновато улыбнуться: — Да, но подростком я отправился в Инадзуму и там и остался. — Понятно. — Извините, что расхозяйничался на вашей кухне… — Это не моя кухня. Да, не клеится у них разговор. А вот из холла доносятся хоть и приглушённые, но оживлённые голоса, среди которых особенно выделяется звонкий тенор. Настоящий подросток вряд ли сможет вести себя столь раскованно и при этом непринуждённо… кажется, бард совсем не подросток. А может, и не бард вовсе. — Что это? — неожиданно снова раздаётся голос Альбедо. И на этот раз совсем рядом. Тома даже вздрагивает. Он совершенно не заметил, когда этот человек подошёл практически вплотную. «Он что, не дышит?» — Эм-м… — Что ты готовишь? — Ом… омлет. С ним что-то не так? — Зачем? — Чтобы съесть? Тома решительно не понимает, что происходит. И Альбедо всё-таки снисходит до того, чтобы объяснить: — Разве для утоления голода не достаточно одного блюда? — Но ведь сочетание вкусов… и разнообразие… — он словно школьник перед строгим учителем, задавшим элементарный вопрос, только вот простые, сами собой напрашивающиеся ответы почему-то кажутся в корне неверными. — Вместе будет вкуснее? — Альбедо смотрит пристально, не моргая. В последнее время Тома увлёкся историями о сверхъестественном, особенно его заинтересовали легенды о ёкаях, меняющих облик. И странные вопросы этого парня вызывают мысли о нечисти, совершенно не знакомой с человеческим бытом. Спина Томы холодеет, на шее выступает пот. — …ну конечно, так будет вкуснее, — не став ждать, пока он выйдет из ступора, продолжает Альбедо и удовлетворённо улыбается. Прекрасная холодная улыбка на прекрасном холодном лице. — Может, уже пора подавать на стол? — находит в себе силы осторожно поинтересоваться Тома. — Конечно, почему бы и нет? «Итэр, ты поистине уникален… кого только нет в твоём окружении!» Томе редко доводится заводить друзей среди людей: в основном из-за статуса чужака в Инадзуме… и из-за смуты вокруг потерявшего власть клана Камисато… а среди ёкаев так и вовсе не приходилось. Самое большее — с собаками ниндзя. А так он «дружит» даже с бездомными животными, подкармливая, беседуя с ними и даже мастеря для них одежду. Однако от одной только мысли подружиться с Альбедо по спине вновь пробегают мурашки. «Он не странный, он не странный», — продолжает твердить себе Тома, направляясь в холл с подносом, полным маленьких тарелочек. И обнаруживает, что бард уже куда-то исчез, однако появился новый гость: высокий и статный мужчина с самыми настоящими золотыми глазами и с янтарной серьгой в одном ухе. А ещё кончики его длинных волос, собранных в хвост, выглядят, словно выгорели до рыжины. Если подумать, у Тартальи тоже есть серьга, только гранатовая. «Интересно, Итэр приглашает сюда всех обладателей одиночных серёг?             …хотя у барда, вроде бы, ничего такого не было, только косички…» — Ух ты, сколько всего, — расширяются глаза Предвестника при виде подноса. Что-то в его поведении изменилось. В присутствии златоглазого мужчины Тарталья, кажется, даже спину держит прямее, не говоря уж об использовании барной стойки вместо подушки. — У меня что-то на лице? Нет, Предвестник не превратился в кроткую овечку, иначе бы не отреагировал на обычный взгляд так, словно ему бросили вызов. Или это всё нервы? Возможно, этот мужчина и есть тот самый «Чжун Ли»? — Нет, с вашим лицом всё в порядке, — Тома ставит поднос на край стойки и принимается со сноровкой бывалого официанта расставлять тарелки так, чтобы каждый мог дотянуться до закусок, не вставая с места. — Мне немного стыдно, что я заставил гостя готовить, — сдержанно улыбается Итэр, но осекается, заметив Альбедо, приближающегося с тарелками, красиво сервированными кусочками рыбы в виде четырёхлистных листиков клевера. — Ты нас балуешь… Снова. Похоже, солнечная рыба здесь подаётся очень часто. Даже недавно появившийся гость смотрит на тарелки не то чтобы одобрительно. — Просто я давно не готовил это блюдо, вот и тренируюсь, — спокойно объясняет Альбедо. — Надеюсь, сегодня получилось похоже. «Похоже на что?» Тома не успевает задать этот вопрос вслух. — А вот и я! На этот раз бард входит не через дверь, а появляется прямо перед барной стойкой в небольшом вихре. Развешанные на стенах фотографии с участием как знакомых, так и незнакомых Томе людей срывает ветром и закручивает в круговорот, а когда ветер стихает — рамки осыпаются на пол. Но Итэр почему-то только вздыхает. По щелчку его пальцев фотографии исчезают, а потом появляются уже на своих прежних местах. — Судя по твоему настроению, случилось что-то хорошее? — с улыбкой разворачивается к барду непредставленный Томе мужчина. Кстати, у Итэра тоже золотые глаза, но более светлые, ближе к песку, залитому солнечным светом, а у мужчины — с более глубоким, красноватым отливом. — Конечно! Пока живёшь, постоянно случается что-то хорошее! — оптимистично заявляет бард. И Тома с ним полностью солидарен. — Итэр, ты не познакомишь нас со своим новым другом? Не касаясь пола, бард подлетает к самому высокому стулу у стойки и зачем-то подмигивает Тарталье, когда все взгляды обращаются к Томе. — Это Тома, он из Инадзумы… Итэр немного напряжённо представляет их друг другу. Златоглазый мужчина и впрямь оказывается господином Чжун Ли, а ещё консультантом ритуального бюро, что звучит довольно жутко… А бард — просто «бардом Венти из Мондштадта». — Получается, сегодня за этим столом собрались представители трёх регионов! За это необходимо выпить! — Я бы предпочёл чай, — безжалостно заявляет Чжун Ли. Но Венти повисает на его плече: — Ладно тебе, мы так давно не пили вместе! — «Давно»? — слегка удивляется тот. — С каких пор три дня стали сравнимы с «давно»? — Не занудствуй, сделай милость! У нас новый друг, в его честь ты тоже откажешься выпить? К тому же… посмотри… Словно по волшебству прямо в воздухе материализуется глиняный кувшин, весь обмотанный тряпичными лентами, словно бинтами, но они частично сгнили, обнажив потрескавшуюся поверхность сосуда. — …этой толстушке больше трёхсот лет… да-да… я так и не угостил тебя тогда первым отжимом… Взгляды обоих человек: и солидного мужчины, и легкомысленного юноши затуманиваются одинаковым налётом печали. Но длится это считанные мгновения. После чего Чжун Ли медленно кивает. — Итэр, бокалы! — тут же торжественно командует Венти. Путешественник явно не разделяет его энтузиазма, однако бокалы выставляются на стол один за другим. — Ребятки, не обессудьте, но для вас это винцо будет крепковато… Итэр, как там твоё соревнование барменов? Может, угостишь молодёжь новомодными коктейлями? «Молодёжь» в устах юного барда звучит, словно издёвка, однако понаблюдав, Тома замечает, как Венти подвигает и свой бокал в сторону Итэра, а трёхсотлетнего вина в результате удостаивается только Чжун Ли. Венти ловит озадаченный взгляд Томы, шкодливо подмигивает ему и прикладывает палец к губам. Никто этого не видит: Итэр мешает коктейли, по очереди наполняя бокалы, Альбедо внимательно наблюдает за ним, а Тарталья задумчиво крутит в руке палочки, словно вспоминая, как ими пользоваться. Наверное, ему лучше взять одну из вилок, которыми сервирована солнечная рыба.