Разврат в Чайнике

***

Аято не заметил, как задремал. «…надо будет вычесть этот час из ночного сна». Несмотря на пробуждение, в голове ещё клубится туман, так что он решает выйти на задний двор подышать свежим воздухом. Небо уже окрасилось в оранжевый. Лёгкий ветерок, аккуратно подметённые дорожки… Неожиданно слуха касается звонкий собачий лай и последовавший за ним знакомый смех — в душе тут же вспыхивает чувство, похожее на зависть. Что очень расстраивает. «Неужели я настолько никчёмен, чтобы завидовать чужому отдыху?» Ещё осталось немало дел, но послеобеденный сон, казалось, превратил мысли в кисель, и пока те не пришли в порядок… почему бы не прогуляться ещё? Аято кивает себе, покидает поместье и спускается с обрыва к воде, где вовсю резвятся Тома и ниндзя-пёс: парочка сражается на мечах, по очереди парируя удары друг друга, временами забегая в набегающие волны или увязая в размокшем песке. Тома не очень ловко обращается с клинком, а вот пёс умело подкидывает вакидзаси, гавкает, а потом быстро ловит узкой пастью, демонстрируя забавные акробатические трюки. Следить за их игрой довольно приятно. При виде промокшего, но продолжающегося задорно ребячиться Томы Аято с сомнением качает головой: как мог этот парень поцеловать его? Пусть и через руку? Нет, Аято в курсе, что Тома — более, чем кто либо, умеет быть серьёзным. К тому же он юн, горяч… «Так хочется снова начать тебя дразнить, но ты уже не ребёнок и всё понимаешь. Понимаешь же?» Хотя, глядя на своего управляющего сейчас, Аято невольно вспоминает более ранние годы, когда отец был ещё жив, а сам Аято — не слишком обременён занятиями наследника. Славное было время. Беззаботное. Но даже тогда Аято чувствовал, что Тома не такой, как все. К нему неумолимо тянуло… «Это потому, что он иностранец?» — думал Аято. Однако с тех пор утекло немало воды, Тома отчасти перенял сдержанность инадзумцев и, если не считать ярко-рыжих волос, перестал так сильно выделяться из толпы, однако интерес к нему не угас: ни у Аято, ни у Аяки. «Если бы сестра и Тома…» Мысль об этих двоих опять вызывает беспокойство. Конечно, Аяке больше подойдёт кто-то из не менее именитого клана, и всё же, если она влюблена, а Тома отвечает ей взаимностью… Аято не станет противиться их счастью. Только вот между сестрой и управляющим, кажется, нет никаких романтических чувств — и это не позволяет Аято окончательно отказаться от своей странной привязанности, выходящей как за рамки юношеской дружбы, так и за рамки отношений главы клана и его слуги. — Господин? Вы давно здесь? Аято и не заметил, как шумная игра прервалась. Он вроде бы всё это время смотрел на Тому, но словно не видел, и сейчас вздрогнул, обнаружив обеспокоенное лицо с бисеринками пота прямо напротив. — Не беспокойся, я просто вышел освежиться. — Вы опять не спали этой ночью? — голос Томы звучит укоризненно, однако не нравоучительно. Он искренне волнуется о здоровье своего хозяина, и это приятно. — Этой высплюсь… — чуть улыбается Аято, отворачиваясь от блестящих глаз. — Тогда я распоряжусь, чтобы вам заварили ромашковый чай, — раздаётся за спиной. Аято поднимается обратно на склон, и Тома идёт следом. — Может, сходите в онсен? Или подогреть воду для ванны? Это поможет расслабиться и снимет усталость. — Хорошо. Аято ускоряет шаг. Почему-то наблюдать за Томой со стороны не так сложно, как общаться с ним лицом к лицу. Всё стало намного запутаннее в последнее время… и каждый раз глядя в яркие зелёные глаза, Аято ловит себя на глупых мыслях. Единственный способ избавиться от них — занять себя работой. Но вернувшись в кабинет и взяв отчёт, вызвавший недавнюю сонливость, Аято с трудом концентрируется: текст написан слишком дотошным человеком, полон несущественных деталей и отсылок… Наконец сдавшись, Аято и правда решает сходить в онсен — расслабившись в горячей воде, а потом хорошенько выспавшись, он точно восстановит работоспособность. Выбор падает на купальни, открытые выходцем из Натлана. Конечно, можно было бы просто понежиться в хвойной ванне дома, но в поместье Тома… и этот факт вряд ли поможет расслабиться. — Добро пожаловать! Ночной распорядитель уже принял смену — заведение довольно популярно даже после заката солнца. Не успевает Аято спросить, есть ли свободные купальни, в которых можно уединиться, как полный мужчина расплывается в заискивающей улыбке и просит пройти за собой. «Я здесь не впервые, так что он, вероятно, всё понял без слов?» — Располагайтесь, — придержав занавеску, распорядитель кланяется. — Спасибо. За занавеской темно, но если немного пройти по коридору, за ещё одной плотной шторкой открывается ярко освещённый предбанник. Здесь есть шкафчик, где можно оставить одежду… И кто-то её там уже оставил. Подозрительно знакомую. Не будь она таковой, Аято тут же бы вышел обратно, однако этот красный пояс и красная с коричневым жилетка… Застыв посреди раздевалки, Аято бросает взгляд на тёмный проём двери, ведущий к источнику. Из-за того, что в помещении очень светло, кажется, что снаружи царит кромешная тьма, только до слуха вдруг доносится одиночный тихий всплеск, после чего снова всё стихает. «Я не должен этого делать, не должен», — несколько раз повторяет про себя Аято. Но его руки уже развязывают пояс. «Нет, ну мы же можем просто посидеть в воде напротив друг друга? Как делали раньше?» Камзол летит в корзину, а за ним брюки и прочая одежда. «Я не совсем сошёл с ума. Ничего не случится». Обернув полотенце вокруг бёдер, Аято выходит к источнику — небольшой пруд обложен покатыми камнями, у высокого деревянного забора, разграничивающего купальни, буйно разрослись кусты, Тома полулежит в воде, обняв один из валунов на берегу и прикрыв глаза. Кажется, он обнажён. И правда, кому бы пришло в голову залезать в воду в полотенце, будучи единственным купающимся? Когда Аято обрушивает на себя ведро воды, Тома вздрагивает и удивлённо моргает несколько раз: — Господин? Что вы- …как? Зачем? — Распорядитель что-то перепутал, — щурится Аято, подходя к искусственному пруду. — Ведь вряд ли кто-то знал, что я сегодня приду сюда, и специально подговорил его, верно? — Верно… — попятившись от ограждения из камней, Тома бросает взгляд на своё брошенное на скамейку полотенце и глубже погружается в воду, похоже, решив, что лучше не вылезать. — Это ошибка, конечно же, но почему вы, господин, не попросили себе другую купальню? Актуальный вопрос. Можно солгать, что остальные заняты, однако Аято лишь качает головой и садится на более или менее гладкий камень, и опускает ноги в воду: — Думаешь, я тебя избегаю? Теперь уже Тома качает головой. При этом отодвигаясь ещё дальше — когда он ведёт себя подобным образом, кажется прежним: робеющим и забавным. Как тут не поддаться соблазну? Зачерпнув немного горячей воды в ладонь, Аято распрямляется и аккуратно выливает её себе на ключицу. Взгляд Томы оказывается прикован к его телу: к быстро сбегающим ручейкам… и к месту, куда они сбегают — насквозь промокшему ещё во время омывания полотенцу на бёдрах. Перестав пятиться, Тома вдруг делает несколько шагов обратно к Аято. Исходящая паром вода расходится вокруг его груди волнами — но чем ближе к берегу, тем выше дно, и постепенно становится виден напряжённый пресс… тёмная впадина пупка… Аято сглатывает ставшую густой и терпкой слюну, пробуя беззаботно улыбнуться, однако, встретившись взглядом с потемневшими зелёными глазами, лишается дара речи. «Не надо», — мелькает в голове. Только вот язык отказывается поворачиваться. А Тома тем временем вдруг меняет направление и подходит к камню сбоку от Аято, упирается в гладкий край руками, словно собравшись вылезти из пруда, при этом задевает Аято плечом. Замирает, медля. И вдруг поворачивает голову, посмотрев прямо в глаза. — Вы сами виноваты, — наконец произносит тихо. Аято не находит в себе сил отстраниться. Хотя это было бы очень легко — уйти от поцелуя. Но, как и в прошлый раз, он позволяет губам Томы прижаться к своим. Однако теперь между ними нет никакой преграды. Мягко. Нежно. Аято вздрагивает, когда Тома приоткрывает рот и кончик его языка настойчиво надавливает на губы, явно просясь внутрь. «Я не должен… если позволю сейчас себе эту слабость…» Закрыв глаза, Аято отвечает на поцелуй. И его голова совершенно пустеет.