ЭХО

Балтимор, штат Мэрилэнд 24 марта 2013 г. Отель «Пэйнскрик» явно переживал не лучшие свои дни, хотя было видно, что его изо всех сил старались поддерживать в приличном состоянии. Массивное четырёхэтажное кирпичное здание с огромными окнами угрюмо занимало половину улицы и больше походило на промышленное, чем на жилое. Оно всё ещё выглядело внушительно, но время его всё же потрепало, а возле пары окон на третьем этаже Лукас заметил следы пожара – широкие чёрные полосы тянулись вверх по стене, от них не удалось полностью избавиться. Как выяснилось позже, и лифт – громоздкий подъёмник с железной кабиной, которую приходилось открывать и закрывать самостоятельно, тоже находился в упадке и постоянно ломался. В редкие моменты работы он оглашал дом лязганьем тросов и почти человеческим постаныванием, то и дело застревая между этажами. Вот и сегодня остановился намертво, о чём и свидетельствовала табличка на дверях кабины. Судя по тому, как табличка была затрёпана, пользовались ею довольно часто. – Замена лифта обойдётся в такую сумму, что проще будет его вообще отключить, – пояснил владелец здания, он же управляющий, Стив Дженсен, до чёртиков напомнивший Лукасу Йохана своими габаритами, громадным ростом, рыжеватой шевелюрой и круглым курносым лицом. Разве что был старше лет на десять. – Наверное, скоро так и будет. Я не пугаю, просто информирую заранее. – Он окинул Лукаса цепким взглядом и, не увидев в его глазах намерения «драпать быстрее из этой дыры», повеселел и предложил уже без церемоний: – Ну что, пошли смотреть квартиру? Пока они поднимались по широким лестницам на верхний этаж, Дженсен трепался вовсю, и к тому моменту, когда они достигли нужной двери, свернув в одно из ответвлений длиннющего коридора, он успел перейти на «ты», выпытать у Лукаса, откуда он приехал, сообщить ему, что сам из Вермонта, и поведать короткую, но яркую историю отеля, и впрямь расположившегося в переоборудованном здании бывшей фабрики лет восемь назад. Конечно, место довольно перспективное и, возможно, в будущем из него удастся сделать конфетку, превратив в модный лофт, но пока нет денег на капитальную реконструкцию, а кредит брать рискованно… Лукас между тем оглядывался по сторонам. Внутри, в коридорах, на лестничных пролётах запущенность проступала сильнее, чем снаружи. То и дело взгляд выхватывал и потёки ржавчины на потолке и на стенах – тщательно закрашенные, но всё равно заметные, и участки с облетевшей штукатуркой, и глубокие царапины и сколы на плитке, покрывавшей полы. Проходы, расположенные по обеим сторонам длинного коридора, освещённого мигающими в некоторых местах люминесцентными трубками, вели в отдельные секции, где находилось по две-три квартиры. В проходе, куда свернули Лукас и Дженсен, их было две – 311 и 312. В отличие от основного коридора, здесь царил полумрак, который лишь отчасти разбавляли две тусклые лампы-бра на стенах, покрытых бурой масляной краской. Отперев дверь с номером «311», Дженсен ступил в прихожую. Лукас шагнул следом. Дженсен щёлкнул выключателем – загорелась потолочная лампа под красноватым матовым плафоном. Лукас огляделся – довольно просторная квадратная прихожая, стены отделаны видавшим виды белым кафелем. Одну из стен полностью занимала вешалка для одежды, ловко сделанная из железных труб и крюков, другую – старый, давно выцветший рекламный щит, призывающий ходить в бассейн. Очевидно, его использовали в качестве планера – на поверхности были хорошо видны бесчисленные следы канцелярских гвоздей и даже сохранился забытый стикер со списком дел. Ещё в прихожей разместился небольшой комод, годный только для того, чтобы положить газету или, например, поставить на пару минут пакет с продуктами. Входную дверь бывшие жильцы явно пытались как-то украсить – на железной поверхности выварили узор в виде дерева. Получилось неплохо, хотя и грубовато. Сама прихожая отделялась не стеной, а нитяными шторами, тоже оставшимися от жильцов. Дженсен задумчиво покрутил в руках ключи с простой номерной биркой и решительно заявил: – И ещё кое-что. У нас тут публика разная, сам понимаешь, мы вынуждены особо клиентами не разбрасываться, стараемся брать тех, кто хотя бы платёжеспособен. Так вот, есть тут такие, от кого лучше держаться подальше. – Понятно, – кивнул Лукас, озадаченный перспективами. – Пока тебе ничего не понятно. Вот начнут в дверь ломиться среди ночи – тогда поймёшь. – Даже так? – А ты что думаешь? – невесть чему обрадовался Дженсен. – В таком-то месте у нас островок спокойствия? Держи карман шире, хотя и стараюсь, как могу, конечно. – И что, – поинтересовался Лукас, – часто ломятся по ночам? – Нет. Но случается иногда. Только ты не вздумай открывать. Даже если будут орать «помогите, убивают». Час от часу не легче, тут ещё и убивают. В другой ситуации Лукас ещё миллион раз подумал бы, стоит ли селиться в подобной обстановке. Но сейчас-то выбирать особо не приходилось. Эта квартира была удобно расположена, до работы добираться всего полчаса, просили за неё приемлемые деньги – оплату он потянет без труда, а со скандальными соседями как-нибудь разберётся. В конце концов, он и сам умеет так отоварить в лицо – глаза на затылок съедут. Конечно, лучше бы до этого не дошло. Положив дорожную сумку у стены, Лукас двинулся осматривать квартиру. Собственно, это было просто огромное помещение, которое разделялось на гостиную, спальню и кухню-столовую лишь при помощи немногочисленной мебели. Ванную и туалет образовали перегородки из матового рифлёного стеклопластика, отделившие просторный угол. Большие окна – подоконник начинался уже на уровне колен, и очень высокий – футов четырнадцать – белёный потолок в паутине каких-то труб и проводки. Со стен была не до конца удалена старая облупившаяся краска, в результате голый бетон покрывали кудрявые островки синего и зелёного цвета и местами и остатки разномастного кафеля. Полы были выложены мелкой коричневой плиткой, не менявшейся со времён постройки здания. И лишь в зоне санузла пол и стену покрывала довольно новая бело-голубая облицовочная мозаика. Дженсен между тем, явно найдя в нём благодарного слушателя, продолжал откровенничать, рассказывая, как не везёт иногда с жильцами отелям вроде этого. Случается, поселится вроде бы адекватный, спокойный человек, а выходит чёрт знает что. Например, оказывается, что это преступник в розыске. Поживёт с месячишко и – здрасьте, полиция, как снег на голову, вычислили его и арестовывать хотят. И ладно бы ещё тихо-мирно, а то пару раз стрельба была. А претензии-то и ему, управляющему, тоже не гнушаются заявить – где, мол, у вас глаза были? В заднице, что ли? А поди знай, кто там очередной постоялец, у него же на лбу или в паспорте не написано, что он бандит, а что до объявлений в прессе, так там каждый раз новая рожа, да ещё и не одна, запомни их всех, попробуй, когда своих дел по горло и никто их за тебя не сделает! Или вот вам другой вариант: пустишь компанию безобидных с виду студентов в доле, так как один не тянет оплату – у них моментально начинают собираться всякие обкуренные шизики и прочая мразь, и квартира за неделю превращается в помойку, причём, хрен их ещё выставишь. Что уж говорить о разного рода мигрантах с Ближнего Востока, среди которых, конечно, есть способные заплатить за жильё, но очень уж они отличаются от местных по поведению, привычкам и образу жизни. Нарвёшься ещё… Конечно, звучит неполиткорректно, но он, Стив Дженсен, плевать хотел на политкорректность, когда речь идёт об элементарной безопасности. А вот Лукас – практически идеальный вариант. Хоть и иностранец, но приличный, интеллигентный человек, вот и постоянная работа у него есть, значит, задержек с оплатой не предвидится, разве что в исключительных случаях. Уже не первой молодости, но это и хорошо – значит, разнузданных вечеринок с падением лиц на стол и тел на пол устраивать не станет. Разумеется, возраст не гарантия от оргий с кровавым мордобоем, но всегда всё видно. Вот у него, например, прямо на лбу написано, что он проблем с законом вообще никаких не имел. Милейший Дженсен даже не замечал, как противоречит тому, что говорил пару минут назад. «Знал бы ты о моём прошлом, интересно, как бы отреагировал?» – мысленно усмехнулся Лукас, заканчивая осматриваться. Эта квартира ему, пожалуй, нравилась, несмотря на нестандартный вид. Места полно, мебель и техника не новые, но большей частью в хорошем состоянии. Придётся, конечно, кое-что купить, но ему при любом раскладе пришлось бы порядком потратиться – кроме одежды и минимального количества необходимого, у него нет никаких личных вещей. Данию он покидал практически налегке, рассудив, что таскать с собой по квартирам несколько чемоданов будет не очень-то удобно. Главное всё равно остаётся при нём – голова, руки и желание работать. А вещи – дело наживное, успеет ещё ими обрасти. Из окон открывался живописный вид на оживлённый перекрёсток, где не прекращалось движение транспорта, и до слуха долетал постоянный гул, разбавляемый рёвом клаксонов и звуковыми сигналами светофоров. На противоположной стороне улицы, взаимно подпирая друг друга, тянулся длинный ряд зданий – похожих на это, но первые этажи их занимали полностью витрины развлекательных заведений и магазинов. Неподалёку притулился куб автобусной остановки и рядом – кофейный киоск, возле которого клубилась небольшая толпа. – Там сплошь круглосуточные бары и кафе, – пояснил Дженсен, указывая на витрины внизу. – Соображаешь, какое бойкое место? – Да уж, – Лукас моментально понял, куда клонит Дженсен. – И без инцидентов наверняка ни дня не обходится. Стив радостно затряс головой: – Не говори… Ну так что, договор подписывать будем? – Будем, – решился Лукас. – Замётано, – повеселел Дженсен. Потом кивнул на сумку: – Это все твои вещи? – Ну да. Дженсен был явно удивлён, но вслух произнёс только: – Понятно, – он вручил ключи Лукасу. – Возьми и пошли утрясать формальности. Они снова спустились на первый этаж, где, помимо вестибюля со стойкой администратора, располагалась так называемая административная часть, а также – Лукас сразу взял это на заметку – недорогие прачечная и столовая. Последняя в основном работала для персонала, но при отсутствии нареканий по части квартплаты была доступна и для жильцов. Дженсен объяснил, что еда в меню самая простая, без изысков, выбор не слишком большой, но зато обходится практически по себестоимости, так что ещё никто не разорился. Покончив с оформлением, Лукас пообедал в упомянутой столовой, съев довольно неплохой бифштекс с картошкой по-деревенски. Вернулся в своё новое жилище, ещё раз медленно обошёл его, внимательно рассматривая обстановку, потом, не распаковывая вещей, вытянулся на старом, но добротном диване и задумался. Уже год, как он покинул Данию. За это время он успел устроиться на работу и даже освоиться на новом месте. Пока всё складывалось неплохо, во всяком случае, у него не возникло проблем с видом на жительство и прочих затруднений, с которыми неизбежно сталкиваются эмигранты. Всё это удалось миновать благодаря Брууну и его отцу, а точнее – их другу, известному балтиморскому адвокату, Логану Экхолзу. Неизвестно, какими путями, но он помог Лукасу разделаться с бумажной волокитой в предельно короткие сроки – была у него такая возможность. И явно нешуточное влияние – ведь получить гражданство США ох как непросто, тем более в его случае – в стране без году неделя, да ещё и прошлое подкачало. К тому же, стоило Лукасу заикнуться о поисках работы, Логан моментально предложил роскошный вариант. – Насколько я знаю, у выпускников Копенгагенского университета очень хорошая подготовка. Ты ведь был преподавателем? – Да, пока школу не закрыли. Тему детского сада они оба намеренно обходили – Экхолз понимал, что для Лукаса она чрезвычайно болезненна. Логан был в курсе того, что произошло с Лукасом в Дании, но у него, вопреки опасениям, не возникло никаких сомнений в его невиновности. Он, опытный адвокат, повидавший за свою сорокалетнюю с хвостиком карьеру более чем достаточно преступников – и извращенцев в том числе – давно научился отличать их от тех, кому просто не повезло. – А какие языки знаешь, помимо английского? – Немецкий и французский, – ответил Лукас, поначалу не понимая, куда он клонит. – Не настолько хорошо, конечно, но объясняться могу свободно. Логан воодушевился: – Так-так-так. Мы тебя протестируем, но всё равно это отлично. Слушай меня. В моей конторе нужны переводчики. Клиентуры завал, соответственно, работы всегда выше крыши. Юридическая документация – основное, но и остального достаточно. Думаю, пары недель тебе хватит на то, чтобы освоиться и вникнуть. И деньги, кстати, очень неплохие. Золотых гор поначалу не обещаю, но на жизнь хватит. Потом сможешь подучиться, да и опыт успеешь набрать, и тогда подумаем о карьерном росте. Что ты об этом думаешь? Лукас здраво рассудил, что для него, эмигранта, который, к тому же, ещё недавно находился под следствием, это огромное везение, и отказываться от такой помощи было бы глупо. Деньги, которые удалось выручить за дом в Аннике, он сразу же перевёл на имя Маркуса – как бы там ни было, у сына должна быть возможность получить образование. Если не захочет – деньги ему в любом случае понадобятся – он молодой человек, жених, не сегодня-завтра решит обзавестись семьёй, и лучше всего здесь начинать не с нуля. Свои же сбережения у Лукаса были не особо велики. Конечно, сумма на первый взгляд казалась внушительной, но, начни он тратить её на жильё, еду и прочая, она бы растаяла моментально, оглянуться бы не успел. Нет, эти деньги должны были стать чем-то вроде «подушки безопасности». Возможно, в будущем их удастся во что-то вложить – можно будет посоветоваться с Логаном на этот счёт. Вариант социального пособия отпадал сразу – во-первых, никто бы ему это пособие не выдал при наличии крупной суммы на счету. Предложили бы сначала спустить всё до нуля, и только потом – весьма ограниченное содержание. Во-вторых, Лукаса в принципе не устраивала подобная роль. Ему нужна была работа. Желательно, такая, которая поглотила бы его целиком, не оставляя времени на воспоминания о прошлом. В юридическую фирму Экхолза его в итоге приняли. Лукас сам удивлялся, насколько хорошо у него пошли дела – освоился он быстро, успешно прошёл испытательный срок и вскоре стал зарабатывать уже прилично – на жизнь ему и в самом деле хватало, удавалось даже понемногу пополнять счёт. Постепенно обозначился и свой круг постоянных клиентов, которые шли уже конкретно к нему. Да и отношения с новыми коллегами складывались вполне ровные, иногда небольшими компаниями они выбирались по вечерам в какой-нибудь бар. Первое время он жил у Экхолза, занимая одну из гостевых комнат в его доме на Ганновер-стрит, но, как только стало легче с деньгами, предпочёл переехать. – Напрасно, ты меня совершенно не стесняешь, сам видишь, места полно, – уверял его Логан. Но Лукас поступил по-своему. Логану он был безмерно благодарен за помощь и вообще отлично к нему относился. Но и злоупотреблять его гостеприимством не хотелось. В конце концов, Логан уступил: – Делай, как знаешь, Лукас. Но на мою помощь ты всегда можешь рассчитывать. Если что – обращайся, даже не раздумывай. Ты мне глубоко симпатичен. Дешёвую квартиру удалось найти довольно быстро – уже через сутки, изучив несколько сайтов с предложениями об аренде жилья, Лукас перебрался в отель «Пэйнскрик». Возможно, в будущем он сможет позволить себе квартиру или даже дом получше, а пока и это его устраивало. … Полежав немного, Лукас решительно поднялся: хватит валяться. Неподалёку отсюда есть крупный торговый центр. Если купить всё необходимое уже сегодня, то приступить к обустройству можно будет в ближайшие выходные. По будням у него просто не останется на это времени. К тому же нужно сделать и запас продуктов хотя бы на три-четыре дня. Одинокому холостяку нужно не так уж много. Вернулся он через пару часов, нагруженный пакетами. Дженсен за своей стойкой препирался с кем-то по телефону, но Лукаса заметил и приветственно кивнул ему. В коридоре на своём этаже Лукас наткнулся на живописную компанию из пяти человек, двое из которых были уже порядочно пьяны, но всё-таки держались на ногах и даже пробовали петь. Впрочем, выходило у них так себе, потому что пели каждый своё, да ещё и чертовски фантазировали. Ещё трое казались только слегка «под мухой». Они тащили упаковки с пивом, пару туго набитых пакетов, несколько коробок с пиццей и, судя по настрою, намеревались закатить лихую вечеринку. Ну начинается, мысленно усмехнулся Лукас. О чём и предупреждал Дженсен. Может, хоть обойдётся без попытки вынести дверь. Заметив Лукаса, удалая компания притормозила посреди коридора, и самый бодрый из пятерых, рослый небритый тип лет сорока, в потёртой кожанке поверх толстого свитера, гаркнул на весь коридор: – Здорово, чувак! Это ты новый жилец, что ли? Из Дании? В 311-й обосновался? – Да, верно, – миролюбиво ответил Лукас. Надо же, а слухи тут быстро расходятся. Но никакой агрессии от собеседников не исходило. Во всяком случае, пока. – А это правда, что у датчан вместо крови в жилах пиво течёт? – икнув, поинтересовался приземистый субъект в дорогом, но изрядно помятом коротком пальто. Лукас выдал неожиданно даже для себя: – Я вам больше скажу – оно же и вытекает. Публика взревела от восторга. – А ты нештяк, – просмеявшись, одобрил небритый в кожанке – явный заводила в этой компании. – Тебя как звать-то? – Лукас, – поколебавшись секунду, он всё же добавил: – Лукас Диттманн. – Очень приятно. Я Энди Талланд, – небритый протянул крепкую ладонь. Следом за ним представились и остальные четверо. – Слушай, а заходи к нам, – предложил Талланд. – Будем рады. Я живу в 312-й. Поблагодарив, Лукас от предложения всё же отказался, заверив, что должен отоспаться с дороги, а в другой раз – обязательно, и поспешил уединиться в своём новом жилище. Разложил вещи, разобрал покупки, включил холодильник и загрузил туда продукты. Поужинал, принял душ, прилёг на кровать и немного почитал перед сном. … Разбудил его истошный, протяжный, исполненный безысходной тоски вопль. Вернее, рёв, напоминающий брачную песнь морского слона. Поначалу Лукас даже не понял, что происходит – только с третьей попытки уловил в этой какофонии отдельные слова, а следом и распознал «Богемскую рапсодию». Кто-то ревел, медленно перемещаясь по общему коридору и периодически попадая в стену. – «…и если я до завтра не вернусь, живи, как будто ничего и не случилось…» – страстно выводил неизвестный, затихая там, где не помнил слов, или заменяя их на другие, отчего получилась полная белибердень. «Ну и зачем глотку драть, если слов не знаешь?» – сквозь сон подумал Лукас. Пару минут спустя пение стихло, но потом кто-то в коридоре что-то кокнул, и низкий голос с досадой произнёс: «Ну и хрен с ней». Шаги удалились в соседний коридор, затем приглушенно грохнула дверь и всё стихло. Лукас усмехнулся неизвестно чему, ткнулся в подушку и отключился. *** Совещание в отделе бихевиористики началось для Уилла самым неожиданным образом. Стоило ему появиться в кабинете, где, кроме прямо-таки траурно мрачных Зеллера и Прайса, надувающихся кофе, никого ещё не было, Зеллер решительным шагом пересёк просторное помещение, остановился возле профайлера и заявил: – Уилл, мы должны извиниться. «Вот ещё новости. Не прошло и полгода», – съязвил кто-то внутри Грэма. – Вы ничего не должны, – покачал он головой, избегая встречаться взглядом с Зеллером. – Нет, должны, – упирался эксперт. – За то, что считали тебя убийцей. И не хотели даже слушать. Уилл пожал плечами: – Доказательства были убедительными. – Но это не остановило Беверли, – Зеллер продолжал внимательно вглядываться в бесстрастное лицо профайлера. Прайс его поддержал: – Если бы мы были готовы слушать, она пришла бы к нам. – Прости, – Зеллер протянул Уиллу ладонь в примиряющем жесте. «Видали они моё прощение в гробу, а вот помощь им явно нужна…» – привычно подумал Грэм, заставляя себя ответить на рукопожатие. Беверли Катц, разумеется, приходила к нему в тюрьму, но из тех же самых соображений. Он это понял, когда она, не успев толком поздороваться, уже разложила на столе фотографии с места преступления. Им всем было на него плевать. Почему бы ему не наплевать на них? Но что-то мешало. Точнее, мешало нечто вполне конкретное: смерть маленькой девочки. Реджина Марлоу ни в чём не была виновата. Она его равнодушия не заслужила. «А Эбигейл – она в чём виновата?» – тут же придрался внутренний голос. Чтобы не скатываться в пустопорожний спор с самим собой, Уилл перевёл взгляд на фотографии Реджины, прикреплённые к карте в районе Вирджинии. Две фотографии – на одной Реджина живая, на другой – убитая. Здесь же, на карте – аналогичные изображения ещё четырёх девочек. Миннесота, Пенсильвания, Вирджиния… По две жертвы на каждый из двух предыдущих штатов. Да, за прошедшие сутки Джек успел навести справки: Реджина Марлоу, как и предрёк Уилл, оказалась не единственной. Грэм, больше не обращая внимания на экспертов, подошёл ближе, разглядывая фотографии и стикеры с поясняющей информацией. Каролина Хиггинс, 13 лет. Булмингтон, штат Миннесота. Была найдена убитой возле входа в Церковь Хиллсайд 16 сентября 2009 года в четыре часа утра. Возле тела разбросаны несколько обёрток от шоколада, упаковки от бургеров, руки и одежда испачканы шоколадом и маслом. Картина, недвусмысленно изображающая чревоугодие. Флэнни Сиболд, 14 лет. Мейпл-Гров, штат Миннесота. Обнаружена в час ночи у входа Евангелистскую церковь 3 июля 2010 года. Одета в шёлковую ночную сорочку с глубоким вырезом, слишком откровенную для подростка. Лицо ярко накрашено, ногти на руках и ногах покрыты алым лаком. Прелюбодеяние. Сандра Симмонс, 14 лет. Филадельфия, штат Пенсильвания. Обнаружена на пороге Церкви Святой Троицы в половине третьего ночи 21 января 2011 года. Возле тела разбросаны фальшивые банкноты, отпечатанные на обыкновенном цветном принтере. Такие же банкноты рассованы по карманам её куртки и джинсов. Алчность. Эмили Рамзи, 14 лет. Брэдфорд, штат Пенсильвания. Обнаружена на пороге Церкви Святого Бернарда 10 ноября 2012 года. На лице – пластиковая маска трагика с перекошенным в плаче карикатурно большим ртом. Уныние. И Реджина Марлоу, 8 лет. Ричмонд, штат Вирджиния, Собор Священного Сердца. 24 марта 2013 года. Растерзанные игрушки, разбитые фарфоровые фигурки. Гнев. На очереди – тщеславие и зависть. То есть, ещё две девочки будут убиты – если не вычислить и не поймать убийцу до того, как она – Уилл не сомневался, что это именно «она» – решит снова напасть. Но с самого начала, с момента «вживления в образ» на месте обнаружения Реджины, Уилл знал – Реджина с самого начала была другой, она выбивалась из привычного ряда. И дело не только в том, что она младше остальных жертв и ей, в отличие от других девочек, убийца остригла волосы. Волосы – это лишь следствие отличия, а не причина. Уилл медленно закрыл глаза, позволяя фотографии Реджины проявиться перед мысленным взором. Яркий, чёткий, очень удачный портрет - очевидно, взятый из школьного альбома, на фоне бледных, почти прозрачных изображений других девочек. Уилл мысленно приближал их, старался придать им более чёткие очертания, вернуть цвет, но они мутнели, колыхались, словно в летнем душном мареве, отплывали, и на первый план неизменно выходило изображение победно улыбающейся маленькой Реджины. Реджина Марлоу была целью убийцы, центром композиции, а остальные были лишь фоном, они дополняли картину, придавали ей вес. Тем временем в кабинете прибавилось народу: вошёл Джек в сопровождении Аланы, следом за ними буквально через полминуты – Ганнибал Лектер в полном блеске. И первым же делом посмотрел на Уилла. Только агента Крендлера не было видно. Иной вопрос, на кой чёрт он вообще тут сдался, если толку от него, как от дождя в январе. Но, раз уж его засунули сюда по приказу сильно сверху – подсматривать и подслушивать (в причинах его назначения в отдел Джека Уилл даже не сомневался, ибо профайлер из него – хуже некуда), то шататься неизвестно где Крендлеру совершенно ни к чему. Иначе как он собирается отчёты составлять о порядках, творящихся в отделе Кроуфорда? Учитывая его перманентный липкий страх упустить свой шанс. Или это топорная попытка дестабилизации обстановки – заставить остальных себя ждать и нервничать? Ну и глупо – кто он такой, чтобы ради него прерывать работу всего отдела? Семеро одного не ждут. Джек, видимо, рассудил точно так же. Жестом указав на кресла, он предложил всем садиться, сам же воинственно прошёлся по кабинету, остановился возле карты, увешанной фотографиями, и сварливо сообщил: – Похоже, у агента Крендлера появились более важные дела, но это не повод откладывать нашу работу на потом. Согласны? Отлично. Итак, – перешёл он к сути почти без паузы, – Реджина Марлоу больше не считается одинокой жертвой. Мы выяснили, что в течение последних пяти лет похожим образом убиты ещё четыре девочки. Все из очень религиозных семей, на грани сектантства. Все предварительно были похищены и сутки спустя найдены возле входа в местную церковь – либо рано утром, либо глубокой ночью. Способ убийства одинаковый, можно сказать, максимально гуманный – передозировка транквилизатора. – Какого транквилизатора? – уточнил Уилл, ощущая неприятную дрожь и холод в желудке. – «Занакс» , – ответил Джек. – Во всех пяти случаях – с Реджиной Марлоу то же самое. Ни одно дело так и не было раскрыто. В случаях с Флэнни Сиболд и Эмили Рамзи были арестованы подозреваемые в похищении, но у одного обнаружилось железное алиби, против другого не нашлось веских улик – только косвенные и очень спорные. – Почему же никто не догадался объединить эти убийства в серию? – спросил Лектер. Алана согласилась с ним: – Да, связь очевидна. Правда, возможно, разброс во времени и то, что убийства рассредоточились по всей стране, а не локализовались в пределах штата, и послужило причиной. Джек возразил: – Кое-кто всё же догадался. Нил Уишняк, детектив из полиции Брэдфорда, тот, что занимался делом Эмили Рамзи, запрашивал ту же информацию, что и мы. Но не сумел дать этой версии ход. Кроме него, никому это оказалось не нужно – уж больно не хотелось паники среди населения местным властям, да, думаю, и дрянных показателей тоже. Потому дело замяли, спустили на тормозах. К тому же семью Рамзи не очень-то жаловали – после случившегося с дочерью те уехали из города. – Джек несколько секунд помолчал, потом сообщил: – Отцу, по слухам, в полиции прозрачно намекнули, что, если не уберётся подобру-поздорову сразу после похорон Эмили, то они найдут способ повесить убийство девочки на него и упечь надолго. Считай, пожизненно, потому что до освобождения он вряд ли доживёт. Но это лишь на уровне слухов. – Не жаловали семейство Рамзи из-за религиозных замашек? – уточнил Ганнибал, зацепившийся за слова о сектантстве. – Не только, – Джек, наконец, перестал расхаживать по кабинету и умостился за столом, приобретя вид ещё более внушительный, даже монументальный, вроде каменного истукана с острова Пасхи. – Отец Эмили, Ален Рамзи, был очень агрессивен, и от него доставалось всем – от мала до велика. А сильнее всего – жене и дочери. У обеих периодически видели заметные синяки на руках, Эмили как-то несколько дней проходила с лопнувшей губой и синяком на пол-лица – явно от сильной затрещины, хотя родители всем говорили, что девочка просто упала. Так что, если бы в полиции всерьёз захотели бы Алена упечь, то легко бы это сделали. Комар носа бы не подточил – жестокое обращение налицо, религиозный фанатизм тоже, всё было бы ясно: свихнувшийся фанатик потерял над собой контроль. А уж когда при осмотре тела Эмили выяснилось, что девочку лишили девственности, причём, довольно давно, и продолжали насиловать регулярно, а ей-то было всего четырнадцать… Понятно, почему Ален Рамзи не дожил бы до своего освобождения. – Само собой, – Лектер, вроде бы не выказывая явной злости и отвращения, выглядел так, что даже Джеку, много чего повидавшему, стало не по себе. – Убийца действовал с длительными перерывами, не более двух убийств в каждом штате, к тому же города и сами штаты на приличном расстоянии друг от друга, – подал голос Джимми Прайс. – Сознательно он выбрал такую тактику или нет, но в осторожности ему не откажешь… – он бросил короткий взгляд на Грэма и поправил сам себя: – Ей не откажешь в осторожности. Уилл произнёс, ни на кого не глядя: – Убийца подолгу присматривается к каждой жертве. Точнее, к их семьям. Вникает в обстановку, ситуацию. Считает необходимым досконально знать, как девочки живут, как с ними обращаются родственники. И похищает их, только убедившись, что они в опасности. – Убить, чтобы избавить от опасности? – нахмурился Зеллер, которого откровенно бесила гибель детей. – Уилл, при всём моём уважении, это звучит странно. – Убийца не желает им зла, - поморщился Уилл. – В её понимании, убийство во всех этих случаях – не отнятая жизнь, а отмена неизбежной катастрофы. Не разрушение, а предотвращение разрушения. Она хочет защитить их. Как умеет. Её саму когда-то никто не защитил. Только Реджина Марлоу не вписывается в эту картину. – Что отличает её от остальных? – тут же заинтересовался Джек. – Всё, - профайлер в запале рассёк ладонью воздух перед собой. – Роджер Марлоу не был жесток с дочерью, он её и пальцем не тронул. Он не фанатик. Для него походы в церковь – скорее традиция, которую соблюдают по привычке. Реджина не страдала от его действий – он её свободу никак не ограничивал. Это было очевидно, в том числе и для убийцы, с её привычкой пристально следить за жертвами и их семьями. И, тем не менее, Марлоу вызвал у убийцы не просто неприязнь – ненависть. Реджина единственная из всех девочек была почти наголо острижена. Она единственная была убита не из сострадания, а по другой причине. Тоже глубоко личной, но другой. Реджина – основная жертва, и все остальные нужны были убийце в качестве сопровождения. Убийца хотела причинить боль именно Роджеру Марлоу. Недаром из всех семи смертных грехов для Реджины она выбрала гнев. Потому что именно гнев и испытывала – по отношению к её отцу. – То есть, она его знает, – уточнил Джек. – Да. И она знала, что у него есть дочь, за которую он бы в огонь полез, не раздумывая. Это месть. – За что? – продолжал деловитый допрос Кроуфорд. – Уилл, ты думаешь, что Роджер Марлоу когда-то тоже… – нахмурилась Алана. Грэм помотал головой: – Нет, говорю же, он не насильник. Но он мог просто не поверить, когда у него просили помощи. И не защитить. – Так, – Джек набычился в сторону карты с фотографиями жертв. – Нам нужна подробная информация о работе прокурора Марлоу – с самого начала. А сейчас вернёмся к «Занаксу». Рискну предположить, что убийца сама его принимает или у неё большой запас. Даже скорее второе. Зеллер поддержал: – Девочки получали огромные дозы, гарантированно смертельные даже для взрослого человека. При таком раскладе убийца сам… – он бросил взгляд на Уилла и поправил себя, – сама осталась бы без лекарства, получай она его по рецепту. А «Занакс» вызывает сильнейшую, практически неизлечимую зависимость, часто это сопровождается даже ощущениями вроде героиновой «ломки». Он из так называемых «аптечных наркотиков». – Она могла получать его, но не принимать – приберегала для своих жертв, – предположил Прайс. – Переезжая из штата в штат? Вряд ли. У неё неизбежно возникли бы трудности и с получением препарата, и с перевозкой, к тому же это обязательно привлекло бы пристальное внимание, а с открывшимися обстоятельствами гибели девочек – и всплыло самым естественным образом. Нет. Она осторожна и не могла этого не понимать. На всякий случай мы, конечно, проверим, но я думаю, в своё время ей просто удалось заполучить большой запас «Занакса». Стащила, купила на чёрном рынке или что-то в этом роде. Может быть, работала там, где у неё был доступ к медикаментам. Украла большую партию и уволилась. Или крала в разных точках понемногу в разное время. – Крупные кражи из аптек или больниц? – предложил Прайс. – Это вряд ли что-то даст, а времени отнимет вагон. Ещё. У убийцы всегда была возможность наблюдать за будущими жертвами и их семьями очень пристально, находиться поблизости практически постоянно, при этом оставаясь совершенно незаметной. Ни одна семья ничего не заподозрила – никто не упоминал, что за ними кто-то следил. – Обычно, – подсказал Лектер, – в расчёт не берут разного рода обслуживающий персонал. Горничных, охранников, личных водителей и так далее. К ним часто относятся так, словно они невидимые, мало того – будто они глухие, слепые и ничего не соображают. И это большая ошибка. Джек возразил: – Из всех пострадавших семей лишь две могли себе позволить нанимать помощников по хозяйству. Это семья Каролины Хиггинс – и собственно Роджер Марлоу. У Хиггинсов помощники постоянно менялись из-за слишком высоких требований хозяина дома, помешанного на стерильной чистоте, а Марлоу никого постоянного не нанимал, только раз в месяц вызывал людей для генеральной уборки дома и ухода за садом. Рассуждения были прерваны триумфальным появлением в кабинете агента Крендлера, наверное, сутки мариновавшегося в ванне с «Тосканской Кожей» . Он вошёл без стука, поздоровался лишь кивком головы и уже на полпути к свободному креслу бросил на ходу: – Прошу прощения за задержку, у меня машина не завелась, пришлось брать такси. – Садитесь, – мрачно ответил Джек. – Однако на будущее учтите, агент Крендлер, что в таких случаях неплохо бы предупреждать меня. – Я учту, – Крендлер уселся между Уиллом и Ганнибалом тут же наглядно продемонстрировал своё отношение к такому соседству, брезгливо подобрав края пальто. Этот отдающий дрянным театром жест не вызывал у Грэма и Лектера никакой реакции, хотя Зеллер и Прайс – Уилл это заметил – почти синхронно вытаращили глаза, а Джек ещё больше помрачнел. – Итак, о чём речь? – с преувеличенной бодростью осведомился Крендлер. – Стало что-то известно по делу Реджины Марлоу? Однако номер не прошёл – заставить остальных плясать вокруг себя ему не удалось. Джек спокойно продолжил прерванную речь: – Как я уже сказал, домашнюю обслугу можно почти с полным правом исключить. – Девочек находили возле входа в церковь, - ответил Уилл. – И семьи – за исключением Марлоу – были религиозными фанатиками. - Стало быть, – пристально уставился на него Кроуфорд, – постоянные контакты со служителями церкви, в том числе и тем же обслуживающим персоналом, были неизбежны. За исключением Реджины, убитой из других побуждений. – Каких ещё других? – прокаркал Пол Крендлер, не понимающий ровным счётом ничего, и впился в Уилла испепеляющим взглядом. Не проняло – Уилл, похоже, плевать хотел на его неприязнь. – В конце концов, объясните, в чём дело, – с трудом сохраняя спокойствие, выдавил Крендлер. – Вы опоздали, – железным голосом напомнил Джек. – Поэтому сидите и слушайте, потом получите остальную информацию. Крендлер раздражённо замолчал, на его щеках выступили лихорадочные алые пятна, и он с преувеличенной небрежностью начал крутить дорогие часы на запястье. Грэм автоматически отметил и нездоровый румянец, и этот типично компульсивный жест. В соседстве со спокойным, даже расслабленным Ганнибалом это ещё больше бросалось в глаза. Контраст был тем более впечатляющим, потому как на первый взгляд могло показаться, что агент Крендлер и доктор Лектер, что называется, «играют в одной лиге». Но это впечатление напрочь рассеивалось, стоило лишь присмотреться внимательнее. И становилось ясно, что на самом деле между ними лежит огромная пропасть. Вроде бы оба подтянутые, холёные, подчёркнуто элегантные. Оба хорошо одеваются – одежда сплошь сшита на заказ, дорогая обувь, салонная стрижка. Да только элегантность эта разного стиля, да и разного класса. Для Лектера быть таким, какой он есть – грациозным, холодновато отстранённым, немного пафосным было так же естественно, как дышать или моргать. Тогда как Крендлер буквально из кожи вон лез, чтобы произвести желаемое впечатление. Вот только не получалось – опыта ему не хватало, да и уверенностью в себе, так характерной для Ганнибала, там и не пахло. Мешала жарко дышащая, словно раскалённый асфальт, озлобленность на жизнь и на людей. Стараясь казаться уверенным, он смотрел свысока, вёл себя подчёркнуто надменно, и это только усиливало убогость данного предприятия. В сравнении с эксцентричным аристократом Лектером он выглядел дёрганым выскочкой, который просто напялил дорогие шмотки и заявился на Венский бал, надеясь, что теперь-то его точно примут за «своего». Да только самая роскошная одежда теряет три четверти своего смысла, если на её владельце природа отдохнула. Очевидно, Крендлер всё же это понимал и злился ещё сильнее. *** – Вот ведь придурок, ну форменный придурок! – выговаривал Зеллер, меряя шагами лабораторию и только чудом не натыкаясь на столы и приборы. – Где они его откопали, чёрт возьми, в подворотне, что ли? Прайс повернулся в сторону Грэма и пояснил: – Крендлера направили в отдел Джека по рекомендации сверху, – Прайс раздражённо повёл плечами. – На этом настаивала Кейд Пурнелл ещё тогда, как тебя… в общем, во время суда над тобой. А уж когда Мириам Ласс застрелила Чилтона, нам и вовсе выдвинули ультиматум. Привлечение явно нестабильных сотрудников, бла-бла-бла, психиатр действует из личных интересов – это она про доктора Лектера, стало быть, что у него, пардон, в тебе личная заинтересованность, понимаешь, о чём я, – он смущённо махнул рукой. – Ну и так далее. Но этот Крендлер… Странный, мягко говоря, выбор, учитывая, что организованность у него на нуле, да и в стабильности большие сомнения. Но якобы он – один из лучших. По мне, так обычный выскочка, сумевший как-то и где-то выслужиться. – Скорее проштрафиться. Он наблюдатель, – Уилл едва заметно поморщился: раз Пурнелл скатилась до переходов на личности, да ещё на таком низком уровне, значит, с нервами у неё совсем плохо. Понятное дело, что кому-то в департаменте отдел Джека – что кость в горле, но здесь явно что-то большее. – Для него это – что-то вроде административной ссылки и возможности реабилитироваться. – Думаешь, он стучит на нас? – Зеллер, всё ещё расхаживающий по лаборатории, остановился перед Уиллом, по-птичьи наклонил голову набок. – А, впрочем, может, так и есть. Только вот наблюдатель из него, как из меня штангист. Раз он уже ухитрился и опоздать, и выставить себя полным дураком, да ещё и одновременно. – Дураков как раз и опасаются меньше всего, – вклинился Прайс. – Может, он просто притворяется. Рассчитывает на то, что его перестанут воспринимать всерьёз, расслабятся и при нём наговорят и наделают лишнего. – Знаешь, я как-нибудь дебила от артиста ещё отличить могу, – возмущённо зафыркал Зеллер и повернулся к Грэму: – Скажи, Уилл! Профайлер ответить не успел – в лабораторию вошёл Крендлер, и от него за версту тянуло желанием выпустить пар. Было видно, что все необходимые ехидные изречения у него уже заготовлены. Он окатил экспертов мрачным взглядом, уронил сквозь зубы «здрас-с-сь» и прямым ходом направился к Уиллу. Так. Значит, от идеи «растерзать намеченную жертву» он не отказался. Тем более после того, как ему самому досталось от Джека Кроуфорда на глазах у этой самой «жертвы». – Вот мы и снова с вами, Грэм. Уилл вместо ответа чуть заметно пожал плечами. И почему это людей то и дело тянет провозглашать очевидные вещи? Крендлер паясничал дальше: – Вы, кажется, не особо мне рады, но что я могу поделать. Я тоже не в восторге. Я привык, знаете ли, иметь дело с профессионалами, но здесь, похоже, больше склонны верить медиумам и гадалкам. – Похоже на то, – Грэм даже не трудился изображать хоть какую-то заинтересованность в диалоге. – Ну, если профилирование для вас приравнивается к гаданию, – вмешался Зеллер, – подумайте, правильно ли вы выбрали профессию. Прайс поддержал: – Впрочем, психологию и криминалистику тоже долгое время не воспринимали как науку. Видимо, средневековые способы раскрытия преступлений и вам ближе. Крендлер даже не посмотрел в их сторону. Только усмехнулся во весь рот и продолжил, сверля Уилла глазами: – Что ж, я вижу, легковерных людей даже среди профессионалов полно, и ваши околонаучные трюки способны произвести впечатление, не так ли? – Вам видней, – согласился Уилл. Крендлер начал ощутимо заводиться: – Ещё бы! Знаете, Грэм, наблюдая за вами со стороны, можно подумать, что вы или работаете на публику, набивая себе цену, или вам необходима помощь психиатра. И то, и другое правда. Что вам больше по душе? Уилл в ответ едва ли не зевнул: – А выбирать обязательно? – Конечно, вы можете подумать, если затрудняетесь с ответом. Но я бы выбрал помощь психиатра. У Зеллера вырвался какой-то приглушенный, булькающий звук, словно он едва удерживал крик или смех. Поняв, что сморозил явную глупость, Крендлер покраснел всё теми же неровными пятнами и словно выплюнул: – Впрочем, с этим-то у вас никаких проблем нет, верно, Грэм? Я полагаю, доктор Ганнибал Лектер к вашим услугам в любое время дня и ночи, – последнее утверждение он сдобрил гнусной ухмылкой, призванной уличить Уилла в чём-то крайне неприличном, но вместо этого только продемонстрировал свою нервозность. – Вы правильно полагаете. Крендлер, раззадоренный сценой в кабинете Джека, был настроен на скандальное разбирательство, но Уилл этот план успешно угробил. При взгляде на его непроницаемое лицо даже набитый дурак бы понял, что пытаться вывести его из себя – дохлое дело. Всё равно что пинать кучу песка – только даром силы и время потратишь, да ещё и выглядеть будешь по-дурацки. Крендлеру никак не удавалось выстроить разговор таким образом, чтобы Грэм разозлился или хотя бы огрызнулся и дал повод лишний раз выставить себя неуравновешенным. Потому агент с каждой минутой всё заметнее свирепел и терял самообладание. Зеллер у стола тихо злорадствовал. – Кстати, насчёт «Занакса», – будничным тоном завёл Прайс, будто продолжая прерванный разговор и обращаясь подчёркнуто к Уиллу. – Препарат, что получили все девочки, из разных партий, но все как одна с давно истёкшим сроком годности. Причём, срок первой партии истёк задолго до того, как погибла первая жертва – Каролина Хиггинс. – Какой срок годности у «Занакса»? – уточнил Грэм. – Два года. Каролина Хиггинс погибла в 2009-м, значит, препаратом наша убийца успела разжиться как минимум за два года до этого, примерно в 2006-2007. – Что же, получается, она заранее планировала эту серию? – напомнил о своём существовании Крендлер. Он явно не желал, чтобы и это обсуждение повелось независимо от него. – Иначе смысл был ей где-то красть психотропный препарат, не зная даже, как и где она его будет использовать? Следовало признать, в его вопросе был свой резон. Уилл ответил сразу: – Учитывая, что перерывы между убийствами огромны, и наверняка уходят у убийцы на изучение окружения и образа жизни новой жертвы, так называемое «перспективное планирование» в эту схему вполне укладывается. А о том, что препарат просрочен, она вполне могла не знать. Крендлер помрачнел и попытался отодвинуться, но тут же задел и опрокинул груду почкообразных лотков. К счастью, пустых. Металлические лотки с громким дребезгом разлетелись по плиточному полу у ног Прайса. Поднимать их Прайс и не подумал, лишь выразительно посмотрел на Крендлера: – Аккуратнее, пожалуйста. Поднимите и положите в мойку. Крендлер покраснел, но наклонился и начал собирать лотки с пола. Правда, вид у него был такой, словно его заставили голыми руками рыться в выгребной яме. Зеллер, между тем, прицепился к последней фразе Уилла: – Ты сказал – изучение окружения и образа жизни жертв. Но про само нахождение этих жертв ты вряд ли забыл. Верно? Уилл кивнул: – Верно. Если бы она искала очередную жертву каждый раз с нуля, ей понадобилось бы куда больше времени. Ну один раз бы ей повезло наткнуться на такую сразу, ну два раза максимум. А потом? – То есть, ты полагаешь… – Она их знала. Эксперт подержался ладонью за лоб, словно проверяя у себя температуру, потом с сомнением покачал головой: – Но это проблематично, Уилл. Большие расстояния, отсутствие явных общих знакомых, да она просто не могла всех их знать лично. – Лично – вряд ли. А вот через соцсети – вполне. – Твою мать-то! Постой, постой, но у Флэнни Сиболд и Эмили Рамзи не было аккаунтов в соцсетях. Им было это запрещено – у Эмили не было даже сотового телефона, а о компьютере или планшете и речи не шло. – Но были у их одноклассников. – Значит… – Зеллер задумчиво топтался у стола. – Надо проверять посещения аккаунтов каждого из них? Нет, это бессмысленно. Убийца могла заходить с анонимных профилей и вовсе без авторизации. Плюс ещё – не по наитию же она вообще начала их мониторить. Была какая-то первопричина, заставившая её в принципе полезть в Интернет. Не для поисков же потенциальных жертв она там сидела. – Дефицит общения. Она была один на один со своей проблемой, которая пожирала её изнутри – возможно, искала единомышленников. – Возможно. Значит, закрытые тематические чаты? – Как вариант. Она могла знакомиться с девочками в чате, позже диалог переносился в личные сообщения, отсюда и знакомство. Флэнни и Эмили могли завести аккаунты втихаря. Проще простого – завести тайный телефон, назваться при регистрации другим именем и поставить чужое фото. Тут даже одноклассники не нужны. Дети невероятно изобретательны, когда им это нужно. – Что ж, Гардинер сотоварищи, думаю, этим займутся, если Джек даст отмашку. Времени у него полно, а уж если он вцепится – что-то обязательно найдёт. Ты ведь его знаешь? – Мало знаю. Уилл и в самом деле кое-что слышал о Сэмюэле Гардинере, личности в своём роде легендарной, несколько раз видел этого высокого полноватого айтишника с седыми висками и хипстерской бородкой , но работать сообща им ещё не приходилось. Гардинер славился на всё Бюро тем, что был превосходным программистом и специалистом по видеотехнике, передвигался, сильно хромая на правую ногу и опираясь на трость, и виртуозно ругался – уши вяли даже у портретов на стенах коридоров. Шутки отмачивал такие, что святого достанут, а большинство святыми уж точно не были, потому попадаться ему под горячую руку было чревато – размазать по стенке он умел дай боже. Справедливости ради, нападал Гардинер всегда только по железному поводу. Получил он свою травму шесть лет назад, попав в автокатастрофу, подстроенную преступниками – в его автомобиле испортили тормоза, и его угораздило пойти юзом на эстакаде. Ему страшно повезло, что машина, рухнув с десятиметровой высоты, приземлилась на трейлер и не загорелась, но позвоночник, правую руку, плечо и восемь рёбер он всё же сломал, а правая нога превратилась практически в фарш. Ампутации и инвалидного кресла, к счастью, удалось избежать благодаря оперативной и кропотливой работе медиков – ногу ему собрали буквально из осколков, склеили и сшили, переломы срослись, позвоночник восстановили за полгода в реабилитационном центре. Но сильная хромота осталась на всю жизнь. В непогоду ко всему этому прибавлялась ещё и ноющая боль, которую приходилось глушить таблетками – и отборной бранью. Казалось, чем сильнее болели сросшиеся кости, тем виртуознее становились ругательства. Гардинер вынужден был пользоваться тростью, которую поначалу от души ненавидел, но теперь уже давно привык и даже ухитрился превратить её в своеобразную визитную карточку. С оперативной работой ему, конечно, пришлось распроститься, но увольнять его не стали, просто перевели в техническую лабораторию и предоставили служебную квартиру в двух шагах от неё, справедливо рассудив, что такими специалистами не бросаются. – Он мужик толковый, – продолжал Зеллер. – Во всём, что касается IT, как рыба в воде. Правда, характер тяжёлый, но ладить с ним вполне можно. Отвлекшись на минуту от разговора, они заметили, что Крендлера в лаборатории уже нет. – И куда его черти угнали? – почесал голову Зеллер. – Стучать пошёл, наверное, – ответил Прайс. – О том, что ему тут слова вставить не дают, да ещё убираться в морге заставляют. Кошмар. – Не то слово. Пошли обедать, Уилл. Грэм нехотя вылез из своего угла. Если в лице агента Крендлера он нажил себе противника, этакую лощёную Немезиду при дорогом галстуке, то эксперты – в частности Зеллер – похоже, решили его опекать. Хорошо это или плохо – пока непонятно. Что ж, время покажет. *** Дания, Центральная Ютландия Муниципальный округ Орхус, Анника 25 января 2013 г. Агнесс, разрезая только что вынутое из духовки запечённое мясо на порции, окинула взглядом собравшихся за столом. Традиционный семейный ужин в разгаре, хотя, если начистоту – от него лишь одно название и осталось, никаких положительных эмоций в последнее время это не вызывает. За столом не очень-то оживлённо. Торстен уткнулся в телефон – обычное времяпрепровождение для девятнадцатилетнего парня, вряд ли он вообще когда-нибудь выходит с «Фейсбука» и «Тамблера». Но не сказать, что увиденное и прочитанное доставляет ему удовольствие – лицо у него такое напряжённое, будто он готов вот-вот взорваться, губы сжаты, глаза жёсткие, но одновременно в них плещется страх. Наверное, с кем-то препирается в переписке или комментариях не на жизнь, а на смерть, и отчаянно не хочет проигрывать в споре, но его всё равно обходят. Казалось бы – выйди из сети и проблемы не будет. Но кто на это смотрит? Не отнимать же у него телефон силой, в самом деле. Клара почти не ест – на столе нет её любимых рыбных палочек, а никакой другой еды она практически не признаёт. Но не готовить же их постоянно. Тео вяло ковыряет вилкой тушёные овощи, глядя перед собой, точнее, в себя. У него вообще теперь постоянно такой вид – отсутствующий, отстранённый. Думает о чём-то своём, и эти мысли совсем не приятные. С Тео вообще у них теперь только одни проблемы. Конечно, в семейной жизни всякое бывает, особенно если женаты почти двадцать лет и все недостатки друг друга хорошо известны, с этим не поспоришь. Да только когда супруги перестают быть близкими людьми и становятся едва знакомыми соседями по дому, которые дай бог десятком слов за день перекинутся – это уже совсем по-другому выглядит. А именно это у них и происходит. А самое неприятное то, что это стало заметно окружающим. Уже не раз Агнесс слышала сочувственные, а нередко и злорадные намёки о неверности мужа – мол, ничего удивительного здесь нет, всё-таки перевалило мужику за сорок, опасный возраст, многие в этот период начинают искать любви на стороне, причём, «сторона» та, как правило, вдвое моложе. Неплохо было бы за ним проследить и так далее. Это и злило её, и настораживало – по известному принципу «дыма без огня не бывает». Только не очень похоже было, чтобы у Тео кто-то появился – банально, но Агнесс считала, что непременно почувствовала бы присутствие посторонней женщины. Хотя – опять же – сколько обманутых жён уже так считало? То-то и оно. Но следить за ним, пытаясь поймать «на месте преступления», а потом что – со скандалом вышвыривать его из чужой постели, если он вдруг там окажется? Тьфу, дешёвая мелодрама какая-то. Да и потом – чисто технически невозможно бегать к другой женщине незаметно, если речь идёт о постоянных отношениях. Ну элементарно – хотя бы час нужен для того, чтобы с ней встретиться. А то и больше. И что – не заметила бы она таких пробелов в поведении мужа, если вся их жизнь друг у друга на виду? И никто другой не заметил бы? Это в посёлке-то, где не успеешь сходить в туалет, как уже всем известно? Однако эти рассуждения, при всей их логичности, помогали мало. А Тео отдалялся – с каждым днём всё больше. Если раньше почти ежедневно случались между ними стычки, то теперь практически сошли на нет. Казалось бы, это как раз хорошо, но вместе с ними ушли и попытки хоть как-то разобраться в собственных взаимоотношениях. Теперь они скорее напоминали вялотекущую игру в «морской бой». Агнесс лавировала, пытаясь вызвать Тео на разговор разными способами. Он уходил, оставаясь физически рядом. Отделывался общими фразами, что просто сильно устаёт, всё-таки не мальчик уже, а она здесь совершенно не виновата и не при чём. Лишь иногда, изредка тянуло его на подвиги – как, например, однажды отправился в магазин и пропал на весь вечер, а вернулся, мягко говоря, «под мухой», да ещё и с покрасневшими, опухшими глазами. Конечно, он не скандалил и не буянил – не в его привычках такое. Просто ушёл в кабинет, молча просидел там часов до трёх ночи, а потом тихо лёг спать. Утром мрачно извинился и дал слово, что больше такого не повторится. Агнесс не сомневалась, что слово он сдержит – уж если Тео что-то пообещал, значит, в лепёшку расшибётся, а сделает. Но факт оставался фактом – то, что происходило с ними, уже нельзя было назвать просто временными неурядицами. Иногда ей начинало казаться, что за невидимой дверью притаилось что-то громадное, тёмное и страшное, словно оживший сгусток ночи, и уже поглотило Тео, а скоро поглотит и их всех. И от этого накатывала такая паника, что хотелось бежать, сломя голову. Только вот куда бежать? Из своего-то дома. Понимая, что так и до паранойи недалеко, вчера ночью, когда все уже спали, Агнесс всё же решилась проверить телефон и ноутбук Тео. Но не нашла ничего – ни компрометирующей переписки, ни фото, ни видео. Но если ей и полегчало, то ненамного. Значит, Тео или особенно тщательно соблюдает осторожность, или у него совсем другие причины для такой отчуждённости, о которых она даже представления не имеет. Но что это за причины могут быть? Смертельная болезнь, которую он скрывает, но не переживать по понятным причинам просто не может? Или её саму подозревает в чём-то? В той же неверности? Гадать было бесполезно, а сам он неизменно говорил, что всё в порядке. Да уж, в таком порядке, что вот-вот на стенку полезет. – Кстати, к нам днём заходили Крамеры, приглашали в гости в субботу. Как думаешь, пойти? – спросила Агнесс, просто чтобы начать хоть какой-то разговор. – Кто приходил? – не понял Тео. – Крамеры, Линда и Кристиан. Тео напрягся, нахмурил лоб, честно пытаясь вспомнить, кто это, и не вспомнил: – Не знаю таких. – Но ты не можешь их не знать, они уже больше года живут… – Агнесс оборвала было фразу, понимая, что за этим последует, но было уже поздно, потому всё же пришлось договаривать, – в бывшем доме Лукаса. – Вот оно что, – Тео неопределённо пожал плечами. Лицо его помрачнело ещё больше, и это не укрылось от Агнесс. Она уже поняла, что в гости к Крамерам Тео не пойдёт, даже если тащить его туда силком, но решила уточнить: – Так что мне им передать? – Я обязательно должен идти? – Ты ничего не должен, Тео. Просто они нас пригласили, им нужно что-то ответить. – Ты иди, если хочешь. У меня, если честно, нет такого желания. Извинись за меня перед ними. Агнесс, по непонятным ей самой причинам, вдруг начала упираться: – Не понимаю тебя. В конце концов, почти два года прошло. – И что? – Я догадываюсь, что тебе нелегко будет войти в этот дом, где сейчас всё иначе, и общаться с людьми, которые теперь там живут. Но они-то совершенно не при чём. Они лишь купили у него этот дом, и только. А решение его продать Лукас принял сам, никто его не заставлял. – А вот в этом я сомневаюсь, Агнесс. И ты знаешь, не без оснований, - взгляд мужа стал холодным и жёстким, стало ясно, что тема для него по-прежнему тяжёлая и лучше её не развивать. Агнесс решила больше это не обсуждать, не нагнетать обстановку, которая и без того не сахар, и уже собиралась перевести разговор на что-то другое, но тут выкинул номер Торстен. Он вдруг с силой треснул телефоном о столешницу и по инерции опрокинул на пол тарелку с недоеденным ужином. Осколки вперемешку с остатками мяса и гарнира разлетелись по полу. – Торстен, ты что творишь? – в этот момент супруги Ларсен проявили похвальное единодушие. Уже по лицу старшего сына было ясно, что ни о какой случайности и речи нет – сжатые в нитку губы побелели, глаза почти почернели из-за возбуждённо расширившихся зрачков, дыхание стало хриплым и частым, руки слегка дрожали. Торстен явно находился на грани истерики. – Ничего! – рявкнул он. – Надоело уже это сраное болото! – Ты сейчас про что? – криво усмехнулся Тео. – Да про всё! Надоело, к чёртовой матери отсюда уеду, как только будет возможность. – Ну допустим. Истерики закатывать зачем? – Потому что вы меня уже все достали! И эта дыра, и вы оба, и ваши идиотские разговоры – не дом, а скотомогильник… Его злобная тирада была прервана всхлипыванием перепуганной Клары: – Торстен, не кричи, – жалобно попросила девочка. – Я не люблю, когда ругаются. Клара и вправду не переносила криков и ссор, даже психолог, общавшийся с ней во время расследования, нашёл у неё запущенный невроз. Это у Клары-то невроз, а ей всего семь лет. Торстена, однако, уже было не остановить: – Не любишь, да? – взвился он. – Ну ничего, потерпишь! Я же терплю! Они скоро и тебя достанут, и тебя… – А ну замолчи сейчас же, – Тео поднялся из-за стола и навис над сыном, в которого словно бес вселился. – Не смей орать, тем более на сестру! – Вялый стручок! – вдруг выпалила Клара, прежде чем разреветься окончательно. – Вялый стручок! Торстен от неожиданности отшатнулся назад, лицо его на секунду перекосило в отвратительной гримасе, занёс руку, словно для удара. Агнесс испуганно охнула. – Не сметь! – гаркнул Тео. – Да пошли вы все к чёрту! – выплюнул Торстен полузадушенным голосом и выскочил из кухни, как ошпаренный. В прихожей грохнула дверь гардероба. Затем – короткий взвизг застёжки-молнии на куртке, торопливые шаги, щелчок замка и хлопок входной двери. Через минуту на улице раздался рёв мотора мотоцикла. Это заставило Тео и Агнесс очнуться от столбняка. Клара, сжавшись на стуле, рыдала, уже не сдерживаясь. – Господи, о чём она говорила? – прошептала Агнесс. Успокоить Клару удалось только через полчаса – она не просто перепугалась, но ещё и обиделась на брата. – Я больше не хочу с ним разговаривать, он злой, злой! – повторяла она, сидя на коленях Тео. – Он хотел меня ударить. Что я ему сделала? – Ну уж это мы ему не позволим, – пообещал Тео. – Успокойся, дорогая. Мы с тобой, никто тебя не тронет. Клара вскинула заплаканное лицо: – Папа, когда вернётся Лукас? Вы же про него сейчас говорили. Он вернётся? От неожиданного вопроса Тео даже вздрогнул. – А почему ты спрашиваешь об этом, Клара? – Агнесс погладила дочь по голове. – Он обиделся на меня, да? Поэтому больше не приходит? Тео глубоко вдохнул, точно собирался нырять на большую глубину. Что ж, раз возможность такого разговора сама идёт в руки, нипочём нельзя её упускать. – А почему он должен был на тебя обидеться? – Я тогда сказала про него очень плохие вещи, что у него пиписька, как палка, что он мне её показывал, и все разозлились на него. А он ничего мне не показывал. – Да, не показывал, – Тео старался игнорировать нарастающую боль в солнечном сплетении, но это было невозможно. – А почему ты так сказала? – осторожно спросил он. Клара снова начала судорожно всхлипывать. – Может быть, не надо больше, Тео? – Агнесс протянула руки к девочке. – Она и так травмирована. – Нет, надо, – снова этот взгляд, от которого пробирает холод по спине. – Хватит, Агнесс. Хватит. Пора уже вскрыть этот нарыв окончательно. Мы и так столько времени, как страусы, прячем голову в песок. И кому от этого стало легче? Клара, – он снова обратился к дочери. – Почему ты так сказала про Лукаса? – Я тогда в садике подарила ему сердечко и поцеловала, а он сказал, что так делать нельзя. – Ты его поцеловала? – переспросил Тео и уточнил: – В щёку? – Нет. Как взрослые друг друга – в губы. – Вот как… А почему? – Он мне очень нравился, – девочка понуро опустила голову. – Нравился? – переспросила Агнесс. – В каком смысле нравился, Клара? – Потому что он красивый, добрый, умный, он самый лучший! Агнесс и Тео потрясённо переглянулись. О господи, как же всё оказалось просто. Обычная детская влюблённость, объектом которой часто становятся взрослые – киногерои, друзья родителей, даже старшие родственники. Или воспитатели в детском саду. А Лукас действительно красив, это сложно не заметить, особенно девочке. Так что ж тут удивительного, что маленькая Клара выбрала именно его объектом своих чувств? Лукас повёл себя абсолютно правильно – как должен был себя повести и воспитатель, и просто нормальный человек. Но только это его не спасло. – Ты его полюбила, да? – спросила Агнесс. – Да. – И потому ты поцеловала его, как взрослого? И Лукас сказал, что так нельзя? Клара кивнула: – Что никого взрослого так целовать нельзя, кроме мамы и папы… – Да, это правильно, – подтвердил Тео. – А ты на него за это обиделась? Потому что решила, что он тебя не любит? И потому так про него сказала? – Я не знала, что так получится! – Клара снова зарыдала. – Он, наверное, на меня обиделся и больше не хочет со мной дружить. – Нет, Клара, он обиделся на нас. – Почему? – хлюпала носом девочка. – Вы поругались? – Да, мы очень сильно с ним поругались. И я был виноват. – А почему ты не попросишь у него прощения, папа? – Если бы я только знал, где он, то попросил бы сразу же. – Он и к тебе не хочет приходить? Вместо ответа Тео только крепче прижал Клару к себе. «На нас он обиделся, а не на тебя, – думал он, обнимая и как будто тихо баюкая безутешную дочь. – Ты ребёнок, ты просто знать не могла, во что всё это выльется. Тем более тогда, в пять лет. Думала, его просто немного поругают, как обычно тебя ругали за шалости, и всё. А мы оказались тупыми, испорченными и злобными, сразу оттолкнули его, не захотели ни в чём разбираться. Втоптали его в грязь и даже не чихнули. А ведь можно было всё выяснить ещё тогда, два года назад…» – Ты скучаешь по Лукасу, да? – Очень. – Я тоже, дорогая. Я тоже, – Тео даже не хватало духу сказать, что всё будет хорошо – он попросту в это больше не верил. – Он не вернётся, папа? – Я не знаю, – Тео поспешно отвернулся, чтобы Клара не видела его лица. И не заметил, какими глазами смотрит на него Агнесс.