Криолан

Всего час до волшебного преображения. Когда серый и унылый Репербан, такой же блеклый, как и весь город осенними вечерами: другие узкие извилистые улицы, затянутая словно мутной пленкой Эльба и дымчатое прохладное небо, вдруг вспыхнет дерзкими огнями витрин и вывесок всех цветов радуги. Особенно, ядовито розовым и соблазнительно красным, ослепляющим зеленым и загадочным фиолетовым. И начнется новая жизнь. Только здесь, в месте, где исторически зародилось веселье и отдых после долгих выматывающих плаваний. И люди потянутся сюда, как и сотню лет назад, за удовольствием и новыми впечатлениями. По инерции и старой памяти. Хотя, на той же набережной, например, гораздо уютнее: шире пешеходные маршруты, светлее не только от фонарей у воды, но и от жилых горящих окон, от подсветок проплывающих и причаливающих кораблей, совсем не таких, как сотню лет назад, но не менее прекрасных и «веселых», сопровождаемых громкой бодрящей музыкой. Хотя и прохладнее, так как река, вот она, совсем близко, только руку протяни. А вот Репербан с горячими во всех смыслах объятиями готов принять абсолютно всех. Принял и его, когда он впервые решил остаться здесь в одиночестве, но не один. Вот и сегодня, он приехал как раз вовремя. Привычно открылись двери автобуса, выпуская его вместе с разношерстной толпой на гудящую вечернюю улицу. А дальше — уже по знакомому маршруту, выученному за последние полтора месяца до каждого шага и каждого нового вдоха — глубокого вдоха предвкушения. Он мягко шагает мимо всемирно известной ливерпульской четверки, даже не бросая на нее мимолетного взгляда — и без него здесь всегда толпятся странные люди, находящие в кованых фигурах нечто большее, чем есть на самом деле. Но он даже не думает их осуждать. Он, вообще, не способен на такие чувства. И он здесь вовсе не для этого. Он молча проходит мимо, переходит небольшую улицу и движется четко к своей цели, все так же не смотря по сторонам. Хотя сложно не обратить внимания на абсолютно розовое, казалось бы, здание с откровенно-вызывающей фотографией и вывеской. И негромкие возгласы по сторонам, тех, кто следует за ним, обгоняет, или же наоборот, уже идет впереди, а теперь оборачивается и тихо посмеивается, не в силах сдержать эмоции. Репербан будто с долей снисхождения и иронии в унисон тоже посмеивается над ними, но безоговорочно принимает и словно обнимает своими горячими кричащими вывесками, экранами и витринами. После розового здания и еще нескольких витрин на пути привычно встает небольшая группа людей. Они всегда здесь, где в нос сильно бьет запахом жареного мяса и прогорклого масла. Им нравится, они толпятся, без умолку болтают, в эти минуты существуют только в своем мирке, считая, хватит ли на один или все же на два гамбургера. Или же заменить один из них средней картошкой? Такой сложный и важный выбор. Но он и мимо них проходит совсем незамеченным — запах еды и все эти странные разговоры совсем не будоражат его сознание. Хотя в желудке к этому времени привычная легкость и пустота. Но он уже привык. И так ему даже больше нравится. Нет необходимости тратить ценную энергию на что-либо еще, только на самое главное и важное. После толпы людей он идет еще буквально несколько метров, а потом останавливается, привычно скидывает на землю потертую спортивную сумку на молнии неопределенного цвета. Руки в обрезанных черных перчатках, уже слегка запыленных и в бесконечных катышках, ловко достают из недр сумки сложенные листы картона и стелют их поверх грязного асфальта у стены. Аккуратно, выверено и трепетно — пальцы немного подрагивают, но справляются. Носком такого же пыльного и потертого ботинка — это обычные боксерки с некогда белыми полосками по бокам, он отодвигает в сторону сумку и, словно заправский монах, осторожно садится едва не в позу лотоса на картонку, слегка подгибая под себя длинные ноги в свободных темно-серых штанах, тоже видавших времена и получше. Но здесь, на фоне таких же мрачных стен, в простой черной шерстяной шапочке, в грязно-серой растянутой кофте с капюшоном на молнии и в мягких штанах он идеально вписывается в этот унылый городской пейзаж бездомной жизни. За его спиной нет ослепляющих витрин и кричащих вывесок — лишь серый бетон отчаяния и безысходности. Идеальное место, чтобы просить милостыню или же высматривать среди проносящихся прохожих очередную жертву жалости с иммунитетом к брезгливости. Таких здесь, на удивление, было много. Но он здесь сидел вовсе не для этого. И хотя, внешне он совсем не отличался от таких же бездомных попрошаек, что словно хищники, притаились каждый в своем углу и каждый у своей «безысходной» стены на тонкой картонке, цели у него были, как он сам считал, самые что ни на есть возвышенные и благородные. Очень далекие от того прогнившего затхлого материального мира, к которому он принадлежал. Но о котором он все-таки вспоминал, когда доставал из потертой спортивной сумки бутылку Кока-колы или начинал немного ежиться от вечернего пронизывающего ветра, не щадящего абсолютно никого. Но он словно не замечал ничего и никого вокруг: ни проходящих мимо людей, бросающих на него взгляды со спектром эмоций от отвращения до уничижительной жалости; ни прорывающегося на улицу с набережной промозглого ветра — пока еще, в начале осени, терпимого и даже в чем-то приятного, но уже заставляющего задуматься о том, что скоро начнут мерзнуть руки и шерстяная кофта не сможет спасти от холода; ни личного неудобства — сидеть на твердом асфальте всего лишь на картонке в обычных спортивных штанах и почти прислонившись спиной к грязной и опять же холодной стене– то еще удовольствие. Но все меркло для него. Потому что впереди, ровно напротив через дорогу находилась цель всей его жизни. Так он считал, и никто не смог бы его переубедить в обратном. Это был, на первый взгляд, совершенно обычный магазин с огромными стеклянными окнами и дверями до самой земли, яркими витринами и экранами. И он был светлым, прозрачным, кристально-чистым, и правда немного выделялся среди своих пошловатых соседей с безвкусными вывесками. Но по факту, ему здесь тоже было самое место. Потому что это был фирменный магазин грима и косметики под всемирно известным брендом «Криолан». Если пройти еще дальше по Репербану, то можно встретить и других похожих «красавчиков», притягивающих к своим витринам незамутненные взгляды. Но ему важен был именно этот представитель. И только этот магазин. В его глазах он весь будто бы светился изнутри, наполненный золотым светом и энергией любви. И поначалу он просто ослеплял на контрасте с серыми стенами и рваными картонками, которые окружали его самого. Но взгляд был направлен исключительно вперед. И еще немного вверх, к заветному экрану, где крутилась по кругу одна и та же реклама. Для других — просто красивый стильный ролик с рекламой тонального крема от того же «Криолан», а для него — смысл его странного существования. То, что озаряло его лицо и вызывало улыбку, настолько теплую, лучезарную и открытую, что казалось, он сам весь будто бы начинал светиться и переливаться в свете вечерних огней, как и экраны, и панорамные стеклянные двери самого магазина. И вот так, они и обменивались божественным светом, благодаря которому оба могли дышать и чувствовать неподдельное счастье. Он привычно устроился на картонке, сделал несколько глотков Кока-колы — тоже особый ритуал, чтобы потом не отвлекаться на такие мелочи, как желание поесть или попить; отложил сумку в сторону, расправил складки на штанах, до конца, под самое горло, застегнул молнию на толстовке, одернул, поправил шапочку, чтобы в самый ответственный момент та его не предала, съехав внезапно на глаза; так же еще раз протер стекла очков — это почти самое главное в его сеансе счастья, сложил руки с немного подрагивающими пальцами вместе, чтобы тоже не мешали и не отвлекали, и принялся смотреть. И едва напротив, на огромном по меркам этой улицы, но и не сильно большом, если рассматривать в масштабах достижений технического прогресса всего мира, экране замелькали первые секунды той самой рекламы, блаженно расплылся в улыбке и задышал чуточку чаще, ловя первые крупицы своей невообразимой эйфории. В течение дня реклама постоянно менялась, но он уже давно знал, когда же начнет мелькать та самая, созданная будто бы специально для него. Где все было идеально и волнующе — пробирало каждый раз от макушки до кончиков пальцев на ногах. Музыка — синтетические клавиши, сплетенные в незатейливый мотив, и подхваченные виолончелью и скрипками. Частота смены картинки — можно было без труда рассмотреть мельчайшие детали, которые он теперь уже знал досконально. Голос на фоне, каждый раз произносивший ту самую заветную фразу, от которой все внутри будто бы оживало и расцветало. И конечно же, он, тот самый объект, смысл и центральная точка опоры всего его ритуала. Красивый мужчина с черными шелковистыми волосами, собранными в хвост и убранными назад, что идеально подчеркивало форму его черепа и плавные линии красивого лица. И это лицо завораживало и притягивало к себе. Безупречный ореол светло-персикового оттенка в обрамлении перламутровых парящих лепестков роз, то и дело «целующих» идеальные скулы и бледноватые, почти сливающиеся с оттенком кожи, пухлые губы. А потом, после нескольких сменяющихся кадров, желающих донести до своих зрителей еще и пользу и уникальность данного тонального средства, — модель буквально утопает в черном шелке и дарит своим потребителям самую очаровательную улыбку из всех возможных. И весь эстетический экстаз завершается той самой гипнотической фразой: «Криолан и Геррит Хейнеманн»… Дальше идут еще какие-то слова про акцию, но их уже будто бы не слышат. Человек на картонке беззвучно шевелит губами и повторяет рекламный слоган. И выглядит при этом самым счастливым созданием на свете. А потом, через несколько кадров с адресами магазинов, все повторяется по новой. И человек все так же заворожено смотрит рекламу и повторяет слова. Этому ритуалу с просмотром рекламы уже несколько недель и, конечно, за это время он не смог остаться совсем незамеченным. На Репербане, вообще, все были как будто на ладони. Словно это сама улица выталкивала всех на поверхность, выставляла на показ. Чтобы люди тоже сливались с яркими вывесками и афишами, не оставались незамеченными. Даже те, у которых здесь были неприметные места вдоль обшарпанных холодных стен на тонких грязных картонках. Буквально уже через пару дней, как он занял заветное место напротив магазина «Криолан», к нему подошли сразу двое. Он не знал, но он занял место «работы» одного из них. Двое невысоких мужчин с растрепанными длинными волосами и такими же длинными густыми бородами, почти наполовину скрывающих их лица. Класс, так звали того, что был чуть пониже и почище, как раз попрошайничал возле того самого магазина «Криолан», а иногда и напротив него. Здесь всегда было многолюдно. Но в последнюю неделю он прихватил простуду и отлеживался в благотворительном центре. Самым сложным было оставаться абсолютно трезвым, чтобы получить заботу в купе с жалостью в глазах. Потому что только с приятным горьковатым привкусом пива на языке Класс и чувствовал себя живым и счастливым. Но болезнь — это всегда очень опасно. Этот урок он усвоил на всю жизнь. Никогда не забудет, как совсем еще зеленым юнцом, вышедшим из приюта и только ступившим на шаткий мостик над рекой жизни под названием «улицы Гамбурга», подхватил простуду и едва не помер от воспаления легких, наплевав на первые симптомы. А мир ведь только открывал перед ним свои двери, приглашал познакомиться и влиться в компанию — умирать совсем не хотелось. И он только чудом тогда выжил. Помогла пресловутая любовь. Девушка просто нашла его под очередным мостом возле парка и не смогла пройти мимо. А он потом не смог сразу от нее уйти, очарованный ее большими голубыми глазами и добрым сердцем. Потом еще много было других девушек, других «добрых сердец» и других мостов, но ту, первую, он запомнил на всю жизнь. И запомнил, что нельзя игнорировать даже простую простуду. Как бы сильно тебе не хотелось выпить. И вот, встав окончательно на ноги, Класс снова решил вернуться на «рабочую позицию». И по пути прихватил с собой нерадивого друга Никласа, что тоже соскучился и по совместным попойкам, и, конечно же, по другу. И даже припас несколько евро, чтобы сразу угостить выздоровевшего Класса. Чтобы с кровати-корабля сразу на бал-хмельную вечеринку разума. По такому случаю в любимом супермаркете среднего достатка они купили себе не обычное, и уже давно приевшееся местное пиво по пол-евро за банку, а более дорогое и вкусное, «самое, черт возьми, обалденное» пиво по словам Класса — горьковато-освежающую Ипу в темных бутылочках. И распили её, как дорогое французское вино прошлого века, смакуя вкусы на языке и то и дел прикладываясь носами к горлышку, чтобы вдохнуть аромат. А потом их грубо тормознули, едва не скинув потертые куртки с плеч, у того самого заведения, и поклянчили денег на гамбургеры. Но парни только кривовато поухмылялись, почесывая бороды, и побыстрее пошли дальше. Надо было уже скорее занять привычные позиции, чтобы раздобыть еще денег. Все-таки, любимым пивом с грейпфрутовым послевкусием не напьешься. А уже хотелось, страшно хотелось, наконец-то, окунуться с головой в пьяную бездну, поглощающую реальность. И чтобы веселиться, забывшись, до самого утра. А очнуться только на следующий день. Потому что так было привычно и намного легче. Проще мириться со своими грязными никчемными жизнями. — Эй, глянь-ка! А твое место занято, — воскликнул вдруг Никлас, указывая пальцем вперед, и притормаживая на полпути. Класс, как насторожившийся пес, тут же вцепился ему в руку, прищуриваясь. — Знаешь его? — Неа. Слишком чистый какой-то. И пялится так странно. — Я его тоже нигде не видел. Может, из центра какого погнали? Смотри, вообще, не моргает. Точно, того, из этих… — Давай ближе подойдем, я отсюда не догоняю. — Эй, ты что? А если накинется? — А нас двое. Вырубим. И он же на нашем месте, зараза. Класс и Никлас чуть замедлили шаг и с еще большим энтузиазмом уставились на сидящего на картонке мужчину. Тот же словно и не замечал подходящих к нему двух таких же бедолаг в темной неприметной одежде с потертостями и прорехами, хотя, на кожаных куртках и черных джинсах последние выглядели даже весьма органично. Если бы только не явные признаки, что в последний раз эту одежду стирали и гладили как минимум в прошлом сезоне. — Эй, ты что тут забыл? Твое, разве, место? — начал уверенно и грубо Никлас, разве что не дернул сидевшего за плечо и не вмазал ему сразу с ноги. А Класс по-деловому сложил руки на груди и цокнул пару раз языком, все с таким же неприкрытым интересом разглядывая мужчину сверху. — Сам свалишь или помочь? Сидевший, наконец-то, отмер и, защищаясь, даже не подумав о каком-либо нападении, сразу признавая свою слабость, вскинул руки, тут же меняясь в лице. Блаженная улыбка мгновенно исчезла, и вместо нее появился неподдельный страх на дрожащих губах и мольбы о помощи в глазах. — Нет-нет. Не прогоняйте меня. Ролики еще не закончились, я не могу пока уйти. Мне это очень важно, поймите. Никлас только тяжело вздохнул, уже собираясь сдвинуть бедолагу силой, но Класс его остановил. — Постой. Похоже, и правда, накаченный. И того, это… — добавил он тише, покрутив пальцем у виска. — Слушай, а что за ролики? И у мужчины у стены тут же вспыхнули искрами глаза и губы сами собой расплылись в улыбке, озаряя все его лицо. Столь резкие смены в настроении определенно настораживали еще больше, но, быстро смекнув, что «накаченный», кажется, абсолютно безобидный, возник и колючий интерес. К тому же, хитрый Класс уже успел рассмотреть и оценить одежду нового знакомого — та выглядела весьма неплохо. И внимание сразу привлекла спортивная, кажется, абсолютно новая сумка. Интересно, что там внутри. — Я смотрю ролики «Криолан», потому что мне надо видеть лицо моего прекрасного Геррита. Новый ролик начнется уже через три минуты. Класс и Никлас, немного опешившие от полученной информации, внимательно проследили за взглядом «накаченного» и обернулись. — Ты про рекламу на экране? Серьезно? — первым подал голос Класс, продолжая всматриваться в лучезарное лицо. Сам он тоже теперь, как будто бы, посветлел и стал чуточку безумней. А вот на Никласа бредни и улыбки не действовали. — Хватит тут заливать, вали давай, раз не работаешь. Нам деньги нужны. А здесь сейчас как раз толпы. — У меня есть деньги. Я вам дам. Только дайте досмотреть последние ролики, не прогоняйте. — У тебя есть деньги? Сколько? И откуда? — тут же быстро сменил тактику Никлас, недоверчиво прищуриваясь и усмехаясь в длинную бородку. — На пиво мы уже сегодня потратились. — Ты здесь заработал? — Класс даже присел на корточки перед мужчиной, чтобы еще лучше рассмотреть его лицо. И взгляд. Если тот под наркотой, то лучше сразу просто свалить. С этими он точно связываться не хочет. Потом обязательно проблемы начнутся. Им с Никласом с таким трудом удалось отвязаться от надоедливых распространителей, и дать тем четко понять, что они ни в какую не согласятся им помогать. Да, деньги, может, и неплохие, но уж лучше они будут просто обычными попрошайками. Есть хотя бы шанс не попасть в тюрьму. Но Репербан буквально притягивал к себе всех падших и низших, и наркотики не были исключением. Пусть другие отчаявшиеся распространяют, те, кто еще не знает, как же эта дрянь медленно и жестоко убивает. Во всех смыслах. — Я? Нет. У меня просто, — на секунду «фанат рекламы» стушевался, явно обдумывая и подбирая слова, — есть. Я здесь не ради денег, я только ради рекламы «Криолан». Поймите, мне очень надо. У Класса даже слегка дрогнули губы в подобии улыбки, настолько говоривший выглядел искренним и трогательным. А еще, он был очень даже симпатичным, в нелепых очках без четкой оправы. А его чуть приподнятые и сведенные брови и поджатые губы больше совсем не вызывали опасений. «Нет, не из этих. Взгляд абсолютно ясный. И даже приятно как-то на него смотреть. Притягательный, зараза. Жаль, что чудик какой-то. Поехавший совсем. Сбежал с психушки, может. Или просто от того, кто о нем заботился. Теперь даже жаль его как-то стало». Пока Класс размышлял, уже почти улыбаясь, а Никлас тоже пялился на «чудика» с явным интересом и теперь уже без тени злобы и отвращения, тот ловко выудил из карманов аккуратно сложенные деньги и протянул их сначала одному, а потом и второму. — Вот, возьмите. Это все, что у меня сегодня осталось. Только не прогоняйте. — Твою мать, десятка! — Никлас первым выхватил добычу и развернул. И тут же протянул пять евро Классу, а вторые спрятал в свой потайной карман куртки. — Охренеть! — Даже, если он их и украл, то какая нам разница, правда? — улыбнулся Класс. Ему очень хотелось продолжить болтать с новым знакомым, но тот вдруг весь замер, как-то даже подобрался и сосредоточился, и снова уставился в экран напротив. И Класс с Никласом тоже не смогли противиться внезапному порыву и так же залипли на рекламном ролике. И осчастливленные неплохой подачкой, тоже сели поудобнее к стене. И не проронили ни слова, пока шел уже знакомый им ролик с рекламой тонального крема. — Криолан и Геррит Хейнеманн, — абсолютно с блаженной улыбкой на лице, повторил за голосом из ролика мужчина на картонке и громко выдохнул. Казалось, что те секунды, что шла реклама, он не просто не дышал, а будто бы находился не здесь, поднимаясь высоко — высоко, и улетая далеко-далеко. И путешествие это было сродни катарсису. — Что, нравится он тебе? Этот, как его? Ну, актер этот, — Никлас задумчиво почесал бороду, а потом вдруг уже весьма смело, даже слишком, пихнул не сильно нового знакомого в бок. И тот покачнулся и едва не упал, явно не готовый к таким знакам внимания. Но в ответ только ухватился за предплечье Никласа и снова широко улыбнулся. — Нравится. Очень нравится. Он моя жизнь, мой свет, моя радость и мое счастье. Я здесь только ради него. — Хм, да уж, это мы уже поняли. — И часто ты здесь на него смотришь? Почему, кстати, именно здесь? Насколько я знаю, недалеко от Ратуши тоже есть «Криолан», — Класс тоже сел к мужчине поближе и с любопытством заглянул снова в глаза. Теперь он уже точно понял, что тот ему понравился. И вовсе не из-за щедрого подаяния, а также обещания, что завтра у него еще будут деньги, и он снова сможет их им отдать. Во всех смыслах, было неплохо. И странный влюбленный чудик тоже теперь смотрел на них без опасения. И взгляд у него иногда казался более осмысленным и разумным, что ли, когда он внимательно слушал собеседников. Но стоило на плазме напротив вновь появиться все той же рекламе, как все его внимание вновь становилось прикованным к одному только ролику. Походило уже не просто на безумие и одержимость, а на настоящую магию. И хотелось узнать об ее истоках. — Я здесь его увидел впервые, и не смог пройти мимо. Я должен смотреть именно здесь. И мне нравится большой экран. Геррит такой красивый, его так хорошо видно. Я могу его хорошо рассмотреть. И никто не перекрывает мне обзор. — Ясно. Интересно все у вас. И завтра ты тоже придешь, вечером? А где ты живешь? И как тебя зовут? И откуда у тебя деньги? Чудик вдруг резко повернулся всем корпусом к Классу и нахмурился. И на его лице теперь читалось подозрение и даже какое-то недоумение. И он ответил своим низким бархатистым голосом, не прерывая зрительный контакт. — Я прихожу каждый день, потому что мне надо смотреть. А зовут меня Криолан, неужели вы еще не поняли? Криолан и Геррит Хейнеманн. И завтра я тоже вам дам денег, как и пообещал, — и в конце своей абсолютно осмысленной, и в чем-то даже резкой и пугающей тирады, мужчина снова слегка улыбнулся. И взгляд его смягчился. — Спасибо, Класс. И тебе, Никлас, что сегодня посмотрели ролики со мной. — Пф, да не за что. Завтра тоже придем. А ты где живешь, кстати? Может, в гости пригласишь? — Никлас ехидно улыбнулся, и ткнул за спиной Криолана друга в спину, мол, давай, помогай напрашиваться, а вдруг у этого недоразумения есть хорошая квартирка, в которой он ночует совсем один. — Мой дом здесь. Я смотрю на Геррита, и словно дома. Я не знаю, о каком доме еще можно говорить. — Жаль, что ты чокнутый, конечно. — Никлас! Криолан не чокнутый, не говори так. — Спасибо, Класс. Но я понимаю, я понимаю ваши сомнения очень хорошо. Просто так сложилось, так вышло, что мне необходимо смотреть на Геррита Хейнеманна. И в этом никто не виноват. Это судьба. Так надо. — Ох, какие слова ты знаешь, однако. И как же так, интересно, с тобой вышло? Ты не думай, я вовсе не считаю тебя чокнутым. А Геррит Хейнеманн правда очень красивый. Мне тоже нравится на него смотреть. Никлас не удержался, и громко фыркнул, приваливаясь к плечу Криолана. — Смазливый твой Геррит, как раз для косметоса всякого. И кажется, я его еще где-то видел, но уже не вспомню. Хочешь ему вставить, да? Видишь во снах? — Ты о чем? Геррит — смысл моего существования. — Это мы уже слышали, Криолаша. — Меня зовут Криолан, — и мужчина даже губы поджал, явно обиженный столь фамильярным обращением. — Да-да, как на магазине написано, я помню. Так что, совсем не хочешь его? А какой смысл тогда пялиться, если не дрочить? — Никлас, я думаю, что у Криолана другие чувства. Он же сказал, что Геррит — его смысл жизни, — тактично намекнул другу Класс, слегка, теперь уже абсолютно по-свойски приобнимая ничего не понимающего в странном разговоре мужчину за плечи. — У тебя ведь другие к нему чувства, да, друг? Хотя, во влечении тоже ведь ничего постыдного. Геррит — красивый и желанный. Ты ведь думаешь о нем часто, да? — Да, всегда думаю. Но на Геррита можно только смотреть. — Ха, а я б не только смотрел, если б, конечно, встретил его. Он вон, явно, настоящая модель, высоко, небось, забрался. — Никлас, у тебя же жена есть, ты что такое говоришь? — А что жена? Она меня выгнала, как я работу потерял. Нафиг я ей сдался? Класс только покачал головой, уже легко поглаживая Криолана по плечам. Почему-то, вдруг захотелось о нем позаботиться, выслушать. Он даже смог растрогать и по-настоящему зацепить впечатлительного и влюбчивого по натуре Класса своей странной неземной любовью к недоступной модели. Чувства — это всегда прекрасно, какими бы они не были.