Самый неосторожный мир

– Ну что, мать, ты и сегодня поздравления принимаешь? – судя по голосу, Шинигами хотел общаться с Босацу как со своими детишками в Академии, в лёгком и стёбном ключе. – Принимаю, и с превеликим удовольствием. А что, нельзя, что ли? Я всегда считала себя именно женщиной и женским божеством. – Да можно, конечно, сообщи, в какие дни ещё можно. А сейчас держи. Шинигами вытащил из-за спины букет бледных асфоделей и подъельников. – О, какие интересные, спасибо. Это прямо из Нижнего мира? – Конечно. Я уж не стал размениваться на что-то в штатовской части Мидгарда. – В штатовской хоть очереди за цветами не километровые. – Но всё равно, чего людей пугать. Я же не такой мастер, как ты, принимать разные облики. – Поняла. Сейчас поищу, куда твои загробные цветочки пристроить, чтоб постояли подольше. Но вряд ли ты тут только ради праздника. – Мать, не то чтобы у меня были претензии, но… Почему моя Академия превращается в проходной двор покойников? – Как будто плохие покойники! Все крутые, все талантливые, а те, кто вдруг и не Повелитель, и не Оружие, – те просто няшки. – Не поспоришь, ты их подбираешь с любовью. Но сам концепт… Мы всегда набирали в Академию… ну необязательно совсем детишек, но молодых людей со способностями, часто из семей наших же выпускников. Тупо сейчас прозвучит, но печать смерти никогда не была обязательной. – Скажу тебе так, Шинигами-сама, всё из-за того, что мальчик Хейзель в прошлой своей жизни баловался некромантией. А при перерождении, уж поверь мне, далеко не всё пропивается. Это надо было как-то взять под контроль. Связать его с правильными магами Смерти, Косами Смерти и с тобой самим. И теперь Хейзель-тян видит тех, кто по ту сторону толком не упокоились, ходят среди живых и готовы заняться полезной работой. Шинигами вздохнул, понимая, что всё очень запущено и что это надолго. Подумал даже, не полезть ли в озеро. Но не стал. Оно даже выглядело как-то слишком… мокро. Да и не был он уверен, что Босацу одобрит его старые кости в своём волшебном водоёме, ещё и без плаща и без маски. Шинигами уселся на траву, а богиня быстренько поднесла ему чашку с травяным чаем. – Успокоительное? – осведомился он. – Ну так, по мелочи. Что, скажи, тебя не устраивает? Разве кишинов неэффективно лупят? Да ещё ваше влияние перекрывает даже влияние Ватикана! – Мне-то что. Лишь бы работу работали. А на то, чтобы прикрывать художества твоего Хейзеля, и моего Джастина впридачу, только трачу время и силы. – Оно того стоит! Меньше косности, больше горизонтальных связей, больше счастливых людей! Такая вот себе ползучая Реформация, – богиня макнула ноги в воду. Почти откинулась на спину – исключительно для собственного комфорта. Знала же прекрасно, что уж Шинигами точно равнодушен к её выдающимся достоинствам. Любить он умел, но его дети были плодами экспериментов. Или просто воспитанниками. – Всё равно, мать, я заколебался. Когда ты организуешь удобное перерождение для своего племянника и его друзей – почему это должно цеплять мой мир? И потрясать самые основы мироздания? – А потому что их давно пора потрясти, знаешь ли, дед. Меня тоже много что заколебало. Ну вот, например, тебе умирать охота? А ведь это бы случилось. – Когда-нибудь это всё равно случится. Я ведь не ты. – Но не так же! А сначала случилось бы с Джастином. – В том, что случилось бы с Джастином, повинен был бы я. Я проиграл тот бой, я в любом раскладе его проигрываю, и в том раскладе – разочаровал бы своего клирика. – Вот ещё я Смерти не объясняла, что он не обязан быть идеальным! Ты же не просил, чтобы тебя обожествляли? Хотя бы один вот этот отдельно взятый мальчик? У которого почему-то не оказалось больше ничего-ничего в жизни. Я именно это, в частности, и хотела исправить. Кстати! – она аж подскочила и при этом съехала в озеро. Ну и ладно. – Лови редкий момент: Босацу не только в дурацкой позе, но и правда-правда чего-то не знает. Из какой семьи у нас Джастин Лоу? – Не поверю, что ты не подглядывала, но что ж, расскажу. Имя у него настоящее, фамилию выбрал сам, чтобы отражала, они не графья и не князья, но и не последние люди в своём городе, гены Оружия у них проявляются давно, но нечасто и в восторг никого не приводят. На счастье Джастина, он младший сын, на него никто никогда не возлагал каких-то надежд, так что и не мешали жить как он хочет. Но и не поддерживали. Когда стало ясно, кто он, он и оказался буквально в вакууме. Вскоре, к счастью, подоспели мы. – Вы стали его семьёй, да. Так что он предан до невозможности всем вам и тебе лично. – Только слишком привык к одиночеству. Поэтому у него никогда не получалось ни с кем синхронизации, не говоря уже о дружбе. Я не вижу в нем откровенной мизантропии, просто нет привычки общаться. – И кадры там у вас честного интроверта скорее отпугнут, чем помогут такую привычку создать. – Не без того. И с этим я уже вряд ли что-то сделаю. – Ну вот поэтому сделала я. То, что он сотворил себе кумира в лице тебя – само по себе могло и не сработать. Но не то, что он больше не один. Так что польза не только для Хейзеля. – Ну, не могу не согласиться. Но всё-таки – а почему тебя вообще начала волновать судьба этого молоденького расстриги? Ведь если бы не он и не его бывший слуга, а ныне Оружие – твои построения никак не затронули бы мою епархию. – Да потому что жалко, мальчик талантливый, а в голове сплошная хрень. Я сразу и подумала – если они с Гатом тоже идут в мой новый мир, то твой Джастин для них самая что ни на есть подходящая компания. – В целом тоже не поспоришь. Но столько всего начало меняться! Мой мир раньше был достаточно изолированным. – А ты уверен, что это было хорошо? Сейчас многие живут на два мира. – Твой Хейзель в первую очередь. Звезда социальных сетей, автор экзотической порнушки, а параллельно вроде бы клирик людской церкви. – Почему «вроде бы»? О, кстати, а Джастин тебе когда-нибудь говорил, почему решил… вот в его случае правильно будет сказать «одеваться как священник»? – Я его спрашивал, он сказал, что душа просит. Ну, как может не быть странным человек, который кладёт все силы, чтобы в тринадцать добиться того, чего не добиваются и многие взрослые? Он, видимо, хотел таким нарядом подчеркнуть свою отрешённость от всего, кроме служения. – И преданность тебе. – Увы. А семья у них совершенно не религиозная. Обычные пофигисты. Хотя в том виде, в котором всё существует теперь, получается, что Джастин провернул классическое «а младшие сыновья идут в викарии». Это, конечно, скорее англиканские штучки, но приход-то у Джастина в Тогенкё, семья не вдаётся, их устраивает. – Вот, а ты говоришь. Ну да, новый расклад его вытащил из скорлупы, и это может его напрягать, но на круг всем же на пользу. А то что, был он ряженым священником, а воспринимали его все как настоящего, разве же не должно таких настоящих быть всё больше? Она давно вылезла из озера, ходила туда-сюда на носочках, от неё летели брызги. Не стеснялась – она вообще никого и никогда не стеснялась, а тем более ну на какое место Шинигами можно набрызгать? Он всё-таки делал вид, что отряхивается. Но кивал: – Ладно, может быть. Работают под прикрытием людской церкви, пусть так. – Конечно. И Хейзель больше не лицемер и не ксенофоб, что значит – правильное воспитание. Наоборот, провозвестник прогресса и самовыражения. Как ему идёт!.. – Ага, когда под моим прикрытием всё можно. Любишь ты его, прямо неадекватно как-то любишь. – Законом не запрещено, иди в мяк! Кого хочу, того и спасаю. – А ты их спрашиваешь? – Порой тупо нет такой возможности. Вон, для твоего Джастина тут у меня уже место было уготовано. Как раз для интроверта и созерцателя. Но я не дала ему умереть… И ко мне сюда попал совсем другой Джастин. – Это тот кучерявенький? Полицейский? – Да. Вот ты тут на нашествие покойников к себе жаловался… Но его там не будет.