Но мы обязаны, долгом и совестью связаны

      Багровое пятно на западе наливалось фиолетовым и тонуло в ночной тьме. Багровое пятно на выложенном камешками тротуаре в наступающей темноте сливалось с уличной грязью и становилось незаметным и неразличимым. Клац! С громким характерным хлопком зажглись и тихо-тихо загудели электрические фонари, и золотисто-оранжевый свет залил собою все кругом.       Светло-серые камушки, багровая-багровая кровь. Человеческая. Совсем небольшое пятнышко, иной прохожий был и не обратил внимания, но для Истребителя Демонов, для Хашира, это серьезная улика.       Токио. Квартал Красных Фонарей. Место, где пропадают люди, пропадают девушки, гейши и куртизанки.       О да, среди них загадочные исчезновения, внезапные смерти и самоубийства — явление далеко не редко. Многие, будучи не в силах расплатиться с долгами, не могут покинуть публичный дом, и вынести жизнь в нем им тоже не по силам. Тогда, если повезет, если найдется состоятельный человек, что захочет выкупить такую девушку, она сможет уйти, но ведь не ко всем судьба благосклонна.       А болезни, нежданные беременности, неудавшиеся аборты, слухи о жестокости клиентов и суровости яритэ словно только убеждали всех кругом, что так и должно быть. Пропадают юдзе, пропадают майко и гейши — и что же? Небось сбегают с любовниками. Нашли тело очередной куртизанки? Подхватила чего-нибудь от незадачливого посетителя или переборщила с отварами для прерывания беременности.       Исчезнувших не искали и не упоминали, погибших немедленно хоронили, о болезнях не говорили — репутацию испортить было никак нельзя! И потому, в такой больной, такой прогнившей обстановке, что напоказ выставляет лишь свои достоинства, а все нелицеприятное — скрывает, демонам промышлять было совсем несложно.       Все началось со случайно услышанного разговора двух немолодых посетителей горячих источников близ Токио.       — У меня вторая итиядзума за год пропала, причем обе — из уважаемого дома Огимото, вот так они следят за своими юдзе!       — Огимото? Слышал, цены там…       Дальше Тенген Узуй не слушал. Дальше — лишь прерываемый похотливым гоготом и пьяным иканием разговор, который только утомит его. Слишком блекло. Слишком банально. А насчёт пропажи девушек… Что же, он сейчас совсем рядом, можно и проверить. Достаточно просто зайти в Ешивару, если это — рук демона дело, он почувствует его ауру сразу, и потом останется лишь дождаться ночи.       Гнилое, мерзкое, тусклое давление казалось совсем слабым, и вначале Хашира Звука даже решил, что нелюдь уже покинул эти места, но потом он догадался, понял: то, что он ощущает — не следы недавнего присутствия, а огромная, сильная, за многие-многие года растекшаяся по всему Кварталу Красных Фонарей, пропитавшая все кругом аура. Сколько же лет, сколько веков здесь жил демон?       Это будет яркая победа. Это будет блестящий успех. За это стоит взяться. Узуй самодовольно усмехнулся, углубляясь в Ешивару. Кажется, у него уже появилась пара великолепных идей.       Девятнадцать горизонтальных и девятнадцать вертикальных линий расчерчивали деревянную лакированную доску на поле. Черные и белые камни занимали узлы, захватывали территории, снимали группы партнера, играли то сдержанно-аккуратно, то агрессивно, навязывая инициативу и вынуждая соперника обороняться и отбиваться от непредсказуемых атак с тыла. Точный расчет позиций и ходов, интуитивно понятные и красивые композиции и формы групп, простые правила, дающие почти ничем не ограниченную свободу в выборе хода.       Шуань уже с минуту нервно покусывала щеку с внутренней стороны и сосредоточенно поглядывала на правый верхний угол доски, ее губы беззвучно шевелились, рассчитывая ходы. Она мельком, словно ненароком, бросила взгляд на Томиоку и тут же отвела глаза, старательно делая вид, что смотрит в окно: он неотрывно, будто изучающе, глядел на нее. Тут же, чуть смутившись, она тут же торопливо сделала ход. С самого начала игры ее черные камни уверенно захватили обширную территорию в том краю доски. Видимо, чересчур обширную: ближе к концу партии белые неожиданно вторглись туда. Расчет был понятен: по очкам соперники шли примерно на равных, и потому, если бы белые смогли захватить часть — пусть и небольшую часть — территории черных, они бы серьезно повысили свои шансы на победу.       Тактика рискованная. Исход был заранее неясен: конечно, можно было попытаться рассчитать партию на много ходов вперед, но ведь никогда заранее точно не знаешь, как именно поступит соперник. Вариантов — два. Черные либо успеют выстроить защищенную группу и получить выигрыш по очкам, либо нет — и тогда белые окружат, снимут их, и тогда поражение станет неизбежным.       Томиока рисковал.       Вообще, этикет предписывал не разговаривать во время партии, дабы не создавать лишнего шума и не мешать сопернику, но и Шуань, и Гию делали вид, будто о таком правиле они понятия не имеют. Почему-то, по непонятному стечению обстоятельств, именно в такие моменты их обоих, обычно молчаливых и неразговорчивых, прорывало на откровения.       — А вы совсем не боитесь того, что Незуко может обратиться? — прозвучал ее голос в предрассветной тишине.       Огонек свечи чуть встрепенулся от шевеления воздуха, Гию быстро и уверенно опустил камень на доску, перевел взгляд на нее, но почти сразу же опустил глаза.       Шуань смотрела на него… слишком прямо и слишком честно, и ему это совсем не нравилось, это сбивало с толку, будто своим взглядом она вымораживала в нем способность увиливать от ответа, умалчивать о важном и скрываться за ненужными подробностями. Конкретно сейчас от него это не требовалось — но Гию чувствовал, к чему идет разговор и понимал, что без этого ему не отвертеться. Сказать правду не выйдет — он сам до нее только лишь догадывается, и даже этими догадками делиться с Шуань совсем не хочется. Не сейчас. Не то время. Не та Вселенная, не тот мир, вот если бы демонов не было, если бы не надо было быть готовым каждый день и каждый час погибнуть в бою, тогда, может быть…       — Томиока-сан?       — Нет, — он вновь мимолетно скользнул по ней взглядом. Нет, он не вынесет. Он точно совсем потеряется, если продолжит смотреть в эти чуть прищуренные от усталости карие глаза, — твой брат не позволит ей ни на кого напасть. Он знает, что на кону стоит не только его жизнь.       — Но это же Танджиро! — с нотой печали и разочарования дернула она плечом, — он скорее сам погибнет, чем позволит хоть кому-то тронуть Незуко, он не убьет ее, никогда!       Гию все же заставил себя взглянуть на нее — невежливо было продолжать сверлить взглядом доску. Шуань чуть сжала губы, будто бы с упреком и досадой, но не на него — а на брата.       — Думаю, прошедшие годы его чему-то научили, — не ложь, но и не правда, он ничего такого не думал, он после последнего собрания Хашира поговорил с Главой наедине и попросил не отправлять Камадо на миссии в одиночку, — к тому же, он путешествует не один, — полунамек-полуправда, — и присутствие рядом товарищей, возможно, вынудит его решиться.       — Все это так, но… Нет, это я должна была поручиться за Незуко, — она на миг зажмурилась, покачала головой и, как показалось ему, обреченно вздохнула.       — Нет. С самого начала, со дня, когда ее обратили, именно я принял решение оставить ее в живых, — неожиданно оживленно и решительно заговорил Гию, вдруг твердо посмотрев на нее, — ты здесь ни при чем, ты не в ответе за случившееся.       Она молча, сжав губы в тонкую бледную полоску, помотала головой:       — Все равно. Слишком рискованно.       В ответ он промолчал, только взгляд не отвела и продолжил смотреть на нее — уверенно, самоотверженно, не принимая никаких возражений. Шуань не стала продолжать бессмысленный спор, но было видно — она категорически не согласна.       — А чей ход? — невпопад бросила она только чтобы заполнить молчание и придать ему какую-то форму.       — Твой, — полуустало ответил он. И, пока Шуань сосредоточенно хмурилась и покусывала губы, Гию задумался.       Он до сих пор не знал — спустя два месяца не знал — почему той ночью Шуань пропала, отправилась сражаться с Третьей Высшей. Она что-то знала? Навряд ли. Просто интуиция? Желание защитить брата? Не похоже на нее. А может — такая идея пришла к нему в голову только после недавнего разговора — это связано с Незуко?       Из всего выходит, что Шуань ни сестре, ни брату полностью не доверяет, так, может, она отправилась…       — Поэтому ты тогда ушла? Хотела проконтролировать, что она не нападет? — он запоздало понимает, что мысли, даже не совсем обдуманные, вырвались словами.       Она удивленно распахивает глаза, вскидывает голову, рука с камнем замирает в трех сантиметрах от доски.       — Да, — растерянно кивает она, — да. Но я… — Шуань запинается, то ли не может подобрать слов, то ли совсем теряется, — я не хотела вступать в бой, я только хотела в случае чего… убить Незуко. Я хотела убить Незуко. Потому что не могла допустить, чтобы погибли вы все. Я думала, я только понаблюдаю со стороны, а потом… а потом Третья Высшая, и я решила, что жизнь Ренгоку ценнее моей и решила спасти его, — у Гию под ребрами что-то хрустит, сминается, ломается в этот момент, но она этого не знает, она сверлит взглядом стену за его спиной и продолжает, — потом… Да вы знаете. Я, вроде, не должна жалеть. Не знаю, — качает она головой.       Хочется рассмеяться. Надрывно. До боли в легких. Она не жалеет — ладно, а он за все это время извелся так, что обратно — уже никак, извелся он необратимо.       — Я боялась, что вы не разрешите, не одобрите — тогда я бы уже не смогла отправиться к ним, я бы не смогла поступить так… самоуверенно, поэтому… я ничего вам говорить не стала, пока вы были здесь. А как только вы отправились на задание — я ушла, — быстро, но не торопливо проговаривает она, смотрит прямо на него, и видимо, хваленый самоконтроль Гию дает трещину, видимо, у него на лице все написано, все отчаяние и вся боль, потому что Шуань пораженно вскидывает брови, в немом вскрике приоткрывает рот, прижимая кончики пальцев к губам.       Камень из ее руки падает со звоном, с бряцанием на доску, другие камни разлетаются в стороны, позиция безвозвратно смята, потеряна, но никого это сейчас не волнует.       Левую ладонь Гию уже давно, с начала партии, опустил на край стола, и внезапно он чувствует словно короткий электрический разряд. Прикосновение. Такое несдержанное, искренне, нарушающее все личные границы. Ее рука не мягко и не нежно — а порывисто, сильно, будто стремясь поймать и удержать на плаву, накрывает его руку.       — А вы... вы… — она, кажется, не в силах выговорить, но ему этого и не надо. Он все понял и так. И без слов.       Он волновался? Переживал?       — Конечно же, — Гию чувствует, как она переплетает его пальцы со своими, чуть сильнее сжимает ее ладонь в своей, — Шуань, я ведь тоже человек.       Шуань до сих пор не может справится с эмоциями, она негромко шепчет в ответ:       — Простите меня… не знаю, я знала, что вы будете недовольны, но…       Гию кивает. Он понимает. Она не думала о том, что он тоже может привязаться, тоже может… чувствовать и чувствовать сильно, до дрожи и боли, он, в конце-концов, тоже всего-лишь человек.       Еще с минуту они так сидят — неотрывно глядя друг другу в глаза, крепко переплетя пальцы, и время будто замирает, останавливается, будто его волны огибают только их двоих — двоих на белом свете.       Нет, Гию переборщил с заявлением о необратимости. Если она еще раз так схватит его за руку, посмотрит — вот так, искренне, порывисто, послав к черту приличия — что-то поломанное, разбитое вклочья под ребрами склеится, заживет, запульсирует вновь.       — В следующий раз я просто так не уйду, — шепчет она, и Гию молча кивает в ответ.       Говорить — нечего. Да и зачем? Все и так ясно. Хотя нет, кое-что он сказать должен, но это может пару минут подождать, сейчас ему не хочется ничем нарушать воцарившуюся спокойную и умиротворяющую тишину. В его жизни, такой быстротечной, короткой, рискованной, оказывается, так не хватало мгновений, когда пространство-время будто замирает, и остаются только чувства и ощущения, невысказанные слова вырываются взглядами и прикосновениями, и потому сейчас Гию невыносимо хочется растянуть эти минуты, прочувствовать их, запомнить — чтобы было, что вспоминать, умирая от рук демона на поле ночного сражения.       Гию не мог сейчас сказать что-то избитое и банальное про то, что в этот момент он почувствовал себя живым. Нет, наоборот, жизнь скоротечна, в жизни вечности нет — а сейчас, казалось, протянулась вечность. Сплела их пальцы, скрестила взгляды, вынудила вот так сидеть, не в силах отвести друг от друга глаз — это все сделала вечность, вечность момента.       Но, увы, жизнь и вечность — понятия несовместимые. Мимолетное наваждение прошло, и Шуань, прежде смотревшая на него спокойно, уверенно и ласково, смущенно потупила взгляд, и Гию отпустил ее руку, она, впрочем, ее не убрала, и теперь ее ладонь просто покоилась на его, но это нисколько не обнадеживало.       Ночь заканчивалась, ночные откровения, ночные разговоры — все оставалось в ней, будто бы ночь была отдельной Вселенной, будто бы ночь была вне времени и пространства. Гию знал, что спустя пару секунд — или пару минут — Шуань уберет руку, скажет что-нибудь уместно-приличное, что подобает говорить в таких ситуациях. Как бы ему не хотелось, этот момент настанет. Ничто светлое и искреннее не вечно, рано или поздно она осознает, что попросту неправильно вот так вот открыто держать его за руку, смотреть ему прямо в глаза, в самую душу, в самую разбитую и разорванную, но наспех перебинтованную часть души..       Как ему казалось, реальность чересчур жестко и стремительно вторглась в их маленький мирок. Реальность. Хашира, цугуко, затяжная война за человечество, а не за отдельного человека, напряженное противостояние с демонами, что уверенно и скоро катится к своей кульминации…       Шуань молча поднялась и подошла к окну за его спиной. Хорошо, что она не стала извиняться за растерянные камни и за сорванную партию — это было бы слишком для него. Гию не стал собирать камни, не стал говорить, что следовало, что требовалось разумом и здравым смыслом, он послал их к черту.       Сейчас хотелось только продлить момент, их момент — и он торопливо встал, хотел подойти к ней — но вышел из комнаты. Незачем. За окном расплывалось сереющее утро, эта ночь неумолимо кончалась, обрывала ниточки, выталкивала в реальность, закрывала на замки мысли и слова. Шуань первая почувствовала эту перемену, первая почувствовала приближение дня и решительно покончила с ночью, будто перерубила последние ее мгновения и закончила этот не неудобный, но слишком откровенный разговор.       Она права. Такие разговоры слишком сближают, после них друг к другу тянет сильнее, а этого допустить никак нельзя: они ведь не простые люди. Они — Истребители Демонов. Они могут погибнуть в любой момент. Нельзя слишком сильно привязываться.       И — что, наверное, важнее, — нельзя, чтобы Шуань привязывалась к нему. Его могут убить уже завтра. И тогда она должна будет занять его место, стать Хашира Воды, и, Гию чувствовал, этот день наступит скоро. До следующей весны он не доживет. Он мужчина, он старше ее почти на четыре года, и именно он должен следить за тем, чтобы их взаимоотношения не пересекли ту тонкую грань, после которой прожить в одиночку, без второго — уже не по силам даже самым сильным и стойким. Если он оступится, ошибется, если он перейдет черту — то никто не знает, сможет ли Шуань стать Хашира, или ее задушат и завалят горечь потери и боль одиночества.       Она продолжала молча стоять у окна, она слышала тихий скрип двери, но не шелохнулась. Ей нужно было время, ей нужно было подумать, но о чем думать, она не знала. Ей нужно было разобраться в себе — но разобраться получалось только на кусочки.       Облака ночи отступали, звезды меркли и гасли, день обещал быть солнечным, жарким, влажным — как и всегда. Обычный летний день. Пора бы и привыкнуть за столько-то лет — но Шуань такую погоду терпеть не могла.       Полный хаос в мыслях. Нелепые, непонятные, несочетаемые чувств, все вперемешку: и растерянность, и радость, и горечь, и вина, и безысходность, и удивление, и, и… Она была, кажется, не в силах передать, что именно она чувствует, она совершенно потерялась в этом июньском рассвете, заблудилась в лабиринте собственного сознания.       Она слишком много сегодня себе позволила. Она должна сожалеть об этом — но ей было все безразлично. Почему? Шуань не знала. Точнее, нет, ей было далеко не безразлично, она с каким-то непонятной мазохистской смесью удовольствия и боли вспоминала обжигающее прикосновение — его рука была на пару десятых градуса теплее ее. Вспоминала обжигающую сердце горечь от его слов. Он не укорял ее ни в чем — наоборот, хотел поддержать, но как-то не вышло, что-то пошло не так, химические реакции в ее крови потекли в обратную сторону, где-то там внутри резко, внезапно, защемило и закололо.       "Я ведь тоже человек" — четыре слова, шестнадцать букв, одна и шестьдесят шесть сотых секунды на то, чтобы произнести, но эта фраза будто бы проела, прожгла ей дыру в груди.       Я ведь тоже человек. Я тоже могу что-то чувствовать. Я не железный, я тоже могу сломаться. Я такой же, как и ты, не считай меня сильным, не считай меня отстраненным, не считай меня никем, кроме того, кем я являюсь.       Незаданный вопрос, неожиданный ответ, его лицо, которое на миг — всего только на миг — скорчилось в гримасе опустошающего, первобытно-одинокого ужаса, дикой горькой боли, тошнотворного привкуса на языке и металлического запаха крови и разорванной плоти. Кошмар наяву длительностью в одну целую шестьдесят шесть сотых секунды, шестнадцать букв и четыре слова.       Это выражение его лица не было для нее незнакомым, только сейчас она поняла, что уже видела его раньше много-много раз. Томиока-сан отлично контролировал эмоции, контролировал, казалось, каждую клеточку на лице — но иногда на долю секунды его словно прорывало изнутри, словно что-то в его душу с размаху обнажало лезвие и истошным воплем вспарывало плоть и рвалось наружу. А спустя миг это что-то четко, хладнокровно, уверенно заталкивали назад, плотно-плотно перетягивали рану, зашивали, бинтовали, чтобы оно больше никогда-никогда не выбралось.       Шуань помнила, как, недели две назад, не сдержавшись, она обняла его. Почему она это сделала? Зачем? Она плохо помнила, то утро от чрезмерной слабости, высокой температура и чересчур низкого сахара в крови было как в дымке, как в тумане. Но его перекошенное болью лицо четкими, резкими, контрастными линиями вырисовывалось поверх всего. Поэтому-то Шуань и потянулась к нему.       Ей тогда подумалось на мгновение, что они оба — просто две души, затерявшиеся в предрассветный час, две души, натерпевшиеся всего по горло, и что стоит им стать ближе — стать почти-одной-душой, им будет легче справится с этим выживанием — не жизнью — в предрассветном часу. Надо только еще чуть-чуть открыться друг другу, быть чуть-чуть откровеннее и честнее, научиться говорить — о себе, о своих чувствах, а не молчать, переваривая их изнутри и сжигая желудочным соком сердце, и тогда, тогда…       Нет, сейчас она понимала, что это был просто бред, усталость, предобморочное состояние и прочее и прочее, но все же, может в этом что-то есть?       Может, так люди и спасаются — в других, в ночной близости, в тихо-ласковых взглядах и прикосновениях?       Хотя нет. Хватит. Не надо. Еще минута таких размышлений — и она почти признает то, что тогда была права, а этого допустить нельзя. Нельзя. Нельзя привязываться к Томиоке-сану настолько сильно — иначе, когда он погибнет, ее просто разгрызет изнутри.       — Если вдруг опять захочешь уйти вот так — и неважно, почему — скажи мне. Я не собираюсь ничего тебе запрещать, но я могу помочь, — прозвучало сзади. Когда он успел войти?... — я мог бы настоять на том, чтобы с Ренгоку отправили еще кого-нибудь из Хашира, и тебе не пришлось бы так рисковать.       Гию стоял, прислонившись спиной к дверному косяку, смотрел куда-то мимо, в окно, но внезапно перевел взгляд на нее.       — Если бы ты захотела пойти туда сама, я бы мешать не стал. Я в курсе — и ты тоже — что написано в Уставе про отношения между Хашира и цугуко, но эту его часть составляли лет четыреста назад, и сейчас соблюдать ее было бы просто глупо. Беспрекословное повиновение приведет лишь к тому, что спустя лет двадцать от Организации не останется ничего, новые Хашира будут несамостоятельным, бесполезным пушечным мясом, и потому сейчас почти никто те правила не соблюдает. И мы с тобой, вроде как, тоже, — его взгляд стал чуть теплее, в нем мелькнула хорошо знакомая Шуань искорка легкой усмешки, — так что не думай о том, что я могу тебе что-то запретить.       — Но можете не одобрить, — она ответила не сразу, ей нужна была пара секунд, чтобы отвлечься от размышлений, — для меня это почти одно и то же.       — Нет, — он, казалось, ждал этого и был готов, — если бы ты сказала мне, что боишься обращения Незуко Камадо, то мы бы успели что-нибудь придумать и предпринять, — Гию выжидательно посмотрел на нее, будто подталкивая спросить что-нибудь еще, но Шуань молчала, и потому он стремительно вышел, захлопнув дверь.       Вообще, об этом стоило сказать года два назад, когда она стала Истребителем, но Гию предпочитал отмалчиваться, надеясь, что она как-нибудь сама догадается, додумается спросить. Ему было, откровенно говоря, неудобно об этом говорить. Ему в принципе не нравилась мысль о том, что Шуань по сути — его подчиненная. Это входило в какое-то противоречие с действительностью. Она же не маленький ребенок, она же не какой-то зеленый новичок, и Гию всегда воспринимал ее скорее как напарницу. Ну хорошо, может, не всегда, а с официального вступления ее в Организацию, но какая, собственно, разница. Ровно никакой.       Нет, конечно, возникали моменты, когда он настаивал на своем — но то было в исключительных случаях. Не станет же он во время очередного сражения начинать объяснять ей, что она не права, не станет же он в критический момент начинать советоваться — всегда было проще быстро, выразительно глянуть на нее — "Не спорь. Пожалуйста. Нет времени. Доверься мне," — и коротко, лаконично разъяснить, что делать.       Гию молча вышел на улицу. Рассвет был в разгаре, уже предчувствовалась скорая жара, сегодня стоило успеть потренироваться до нее, иначе будет совсем невмоготу. Лето вступило в свои права. Активность демонов, как всегда, возросла, и потому большинство Истребителей совсем переставали спать ночью, отдыхая днем и ранним вечером, в самый разгар пекла и духоты.       Гию небрежно, словно с наигранной легкостью отбил пару излишне осторожных ударов Шуань и сделал несколько шагов назад, отступая и будто бы призывая ее атаковать. Она нахмурились, поняв намек, чуть повернула корпус и еле заметно согнула колени, но ему этого было достаточно, чтобы понять ее уловку. Движения противника всегда можно считать по его ногам — и стоило Шуань развернуть стопу и толкнуться вперед, Гию слегка наклонился в сторону, краем глаза следя, как она взмыла вверх, быстро-быстро прокрутила сальто, ее нога пронеслась в паре миллиметров от его плеча — все таки стоило отдать Акияма должное, она успела заметить его маневр и, как могла, в воздухе, скорректировала траекторию. К сожалению, этого было недостаточно, и на лице девушки промелькнула раздраженная смесь досады и понимания. Атака не удалась, не прошла.       Шуань уже знала, что она не сможет, как задумывала, приземлится за спиной Томиоки и напасть на него сзади — она осознавала, что он опять просчитал ее наперед и ничуть не удивилась, когда мечник резко крутанулся, перехватывая ее за плечо, утягивая вниз и заламывая назад руку — совсем не сильно, не до боли. Падая, она успела сгруппироваться, да и Томиока в последний момент осторожно перехватил ее за талию, так что Шуань не упала, и, замерев в сантиметрах от пыльной, утоптанной земли, вывернулась из захвата и отбежала на пару шагов.       — Слишком медленно двигаешься, — прозвучал его прохладный, безапелляционный голос.       Она кивнула, смахнула мешающие короткие прядки волос с лица — те беспощадно выскальзывали из хвоста и неимоверно раздражали, лезли в глаза, липли к вспотевшему лбу и щекам и щекотали нос. Уже по скорее по привычке потерла правую коленку — перелом зажил и беспокоил не настолько сильно, как раньше.       Нужно было собраться. Томиока-сан прав, она совсем расслабилась, нужно немедленно взять себя в руки. Да, она терпеть не может рукопашный, просто ненавидит каждой клеточкой тела, но демонам плевать. Она Истребитель. Она должна быть готова ко всему.       Но, конечно, драться с демоном и с Томиокой-саном — это вещи невыносимо разные, и, если врага она щадить не будет, то как она может со всей силой, со всей отдачей ударить его?       Замахнуться, нацелится в солнечное сплетение, и тут же вспомнить, как совсем недавно, месяцев семь назад, Гию серьезно ранили, когти нелюдя распороли крупный сосуд и опасное сильное кровотечение открывалось еще долго, не заживало, давало о себе знать спустя недели — Шуань все это знает и помнит, ей пару раз приходилось делать ему перевязки. И как можно, помня об этом, вложить в удар всю силу?       Как? Она не знала. И поэтому атаковала всегда слабо, медленно, будучи уверенной в том, что он заметит, отреагирует, уверется, блокирует. Да, сам Томиока оставался неизменно недовольным, но это волновало ее лишь во вторую очередь.       Почему с катаной, когда он, казалось, может и убить его, нападать получалось? Она не знала. Может, опять что-то не помнила. Но наверно причина не так важна — важно то, что в полную силу в рукопашном она никогда не дралась, она только защищалась.       Да, это могло выйти боком во время сражения — и один раз, во время Финального отбора, до такого чуть не дошло. Шуань знала это, понимала это, но иначе поступать она не могла, что-то изнутри мешало, сопротивлялось здравому смыслу и голосу разума и принуждало повиноваться.       Еще минут десять он пытался спровоцировать ее, но она на такие уловки уже не велась, она все так же сдержанно и хладнокровно атаковала вполсилы, по-настоящему вкладываясь только в защиту и блокирование его ударов.       — Во время сражения катана может сломаться, у тебя могут вырвать ее из рук, — утомленный ее упрямством, заговорил Гию, — и что тогда ты будешь делать? Демоны щадить тебя не будут, безоружную разорвут в клочья, — последнее предложение он произнес тише и хмуро окинул ее взглядом.       Шуань на миг замерла, будто задумавшись, а потом посмотрела прямо на него, торопливо облизала пересохшие искусанные губы и негромко произнесла:       — Вы не демон.       Слишком просто, неизысканно, твердо и одновременно с этим — проникновенно. Ее слова врезались ему в сознание, но Гию и вида не подал, что он еще долго прокручивал их в голове, вспоминал ее выражение лица, горящий уверенностью и честностью взгляд карих глаз, но тогда он притворился, будто его совершенно это не касается, не волнует и не беспокоит, тогда он постарался об этом забыть. Это потом, через пару недель, он непрерывно будет думать о них…       — Это сейчас не имеет значения. Не бойся и нападай, все равно ты не сможешь серьезно мне навредить.       Шуань мотает головой отрицательно, для убедительности делает пару шагов назад, и Томиока, обреченно и укоряюще вздохнув, первым начинает атаку. А сейчас, кажется, щадить он не намерен, удары стали жестче и резче, уворачиваться и блокировать стало труднее, но Шуань о своем решении не жалеет.       Томиока-сан, безусловно, прав, стоит ей лишиться катаны — и она станет для демонов легкой мишенью, слабым звеном, беззащитным куском мяса и крови. Но что-то внутри не позволяет всерьез напасть на него. Нет. Только не на него.       Подсечка, контратака, перехват, еле заметная подножка, Шуань с трудом выдерживает сумасшедший темп, с трудом уворачивается от удушающего, блокирует серию ударов, двигаться становится тяжелее и тяжелее, уже чувствуется противная тянущая боль в застарелых ранах, а мечник и не думает останавливаться.       Впрочем, да, это только начало тренировки, начало очередного тяжелого дня. Солнце медленно поднимается, катится вверх, опаляя горячими лучами все кругом. Жарко, ветра совсем нет, и в этом удушающем солнцепеке приходится вновь и вновь отбиваться, растягиваться на земле — впрочем, после особенно жестких атак, он сам неожиданно подхватывал ее на руки, удерживал пару секунд в сантиметрах от земли, рывком поднимался на ноги и опускал ее. Да, новые травмы сейчас ни к чему, переломы и вывихи выведут ее из строя ещё на полтора месяца. Правая нога так и не зажила совсем до конца, поэтому к несильной, но постоянной боли нужно было привыкнуть и научиться терпеть и не замечать ее. Пока что Томиока даже щадил ее и не нападал в полную силу. Но даже так, от его сложных, непредсказуемых атак уворачиваться было тяжело, он менял тактику боя, внезапно ускорялся, замедлялся, использовал сложные комбинации подсечек, перехватов, и с каждой минутой Шуань все явственнее чувствовала нарастающую боль в уставших забитых мышцах.       Спустя несколько часов, когда ноги уже начали подкашиваться, голова гудела от жары и от постоянного просчитывания его движений и попыток своевременно предсказать следующие атаки, он наконец-то сжалился над ней.       — На этом мы не закончили, — жестко начал он, за, но почти тут же смягчил тон, — у тебя не получится избежать рукопашного с демонами и ты должна быть готова ко всему.       — Я понимаю, — устало прошептала она, стирая крупные капли пота со лба. Спорить было бесполезно. Но она не собиралась как-либо менять тактику, она не могла всерьез напасть на Томиоку-сана — и на этом точка, абзац, конец.       — Нападать на другого вот так, голыми руками, может быть тяжело, — продолжил Гию, — но иного выхода действительно нет. Или ты отрабатываешь приемы — пусть и на человеке, это, по сути, неважно — или погибаешь на очередном задании.       — Нет, — вдруг решительно заявляет Шуань, — простите, я не могу. Не на вас, только не на вас.       Он выжидательно смотрит на нее, чуть нахмурившись и наклонив голову вбок. Нет, чего-то такого Гию точно не ожидал. Чего угодно — но не этого. Хотя, в глубине души, он как раз таки об этом и думал — но самому себе в этом не признавался и отрицал этот факт, как только мог. Раньше Шуань не объясняла, почему не нападает сама — а он не спрашивал, списывал на что угодно, настоящие причины его не то, чтобы интересовали. Да и, следовало признать, последний раз рукопашным они занимались… когда? Полгода назад? Или еще раньше?       Нет, это было слишком. Слишком. Именно этого Гию и боялся, этой привязанности, этой ниточки доверия, этой ниточки тепла, этой ее неспособности напасть на него. Как давно? Неужели с самого начала? Как он мог такое допустить? Он же изначально решил, что сделает все, чтобы Шуань не слишком сильно привязывалась к нему, чтобы после его смерти она могла занять пост Хашира, могла жить дальше…       — Вы же спасали меня… столько раз. Я не могу, знаю, что это глупо, неправильно, но вот так вот напасть на вас— я не могу, — негромко, хрипло говорит она, неловко поправляя вконец растрепавшиеся волосы.       Он кивает, молчит, ничего не отвечает — да и что в таких случаях нужно отвечать? Сказать — нечего, в мыслях — пустота, он специально старается сейчас, пока эмоции не утихли, не думать, чтобы не надумать себе лишнего. Он первый разворачивается к дому, Шуань за пару шагов догоняет его и они несколько секунд идут вровень, а потом Гию замечает, что она чуть прихрамывать и запоздало вспоминает, что она не раз и не два падала на ногу — пусть несильно, пусть она успевала группироваться, но все же…       — Ты как? Все в порядке? Нога сильно болит? — он удерживает ее за плечо и неожиданно подхватывает на руки, обеспокоенно смотрит прямо в глаза.       — Томиока-сан? — она на миг растерянно замирает, а потом неожиданно ладонью прикрывает нижнюю часть лица, и вдруг внезапно начинает смеяться — заливисто, глухо и коротко, на ее лице расцветает улыбка, которую, впрочем никто не видит, а потом она тихо продолжает, — все нормально. Нужно просто привыкнуть, я скоро перестану хромать, — она наконец справляется с эмоциями и отнимает руку.       Впрочем, Гию где-то там, в глубине души, замечает, что в ее глазах продолжают блестеть искорки недавней улыбки. Хочешь улыбнуться в ответ, засмеяться в ней, ближе притянуть к себе…       Нет. Нельзя. Хватит. Это пора прекратить. Довольно. Они зашли слишком далеко