Все мои надежды и мечты

      Прошли годы, сказала бы я, если бы не устала врать самой себе. Годы не прошли, а протащились, волоча меня за собой, как сбегающая по склону горы лавина. Так медленно время тащится только во снах. Причем в плохих.       Я съехала. Как бы мама и папа не отговаривали меня от этого, ссылаясь на то, что им будет очень одиноко, а колледж мой находится прямо в Городе, но я все же оставила дом. Выносить плохие воспоминания, которые поджидали меня в каждом пустом углу, в какой-то момент стало невозможно.       Плохие воспоминания, сказали бы вы. В доме Азгора и Ториэль. Плохие воспоминания, конечно… — покачали бы вы головой. Об Азе?..       Да. Именно так. И я сама не верила в то, что вдали от семьи мне было чуточку спокойней. Это казалось бессмысленным и страшным.       Училась я так, как никогда до этого. Учеба стала центром моего бытия. Друзей я так и не завела. Они были мне не нужны. Я кое-как поддерживала связь с приятелями из старшей школы в Андернете, но по минимуму. В сети я была так редко, что статус мог не обновляться полгода, а почтовый ящик на первых порах был забит письмами с вопросами о том, в порядке ли я.       Ответ на каждое подобное письмо всегда был положительным. Ну конечно же, я в порядке. В полном. Все просто замечательно.       Ящик спустя время стал и наполовину не таким забитым.       В Андернет я заходила совсем не ради того, чтобы развеять свое одиночество непринужденной дружеской беседой. Мне было интересно, чем занят Аз. Он завел друзей. Вступил в команду университета по плаванию. Его снова и снова отмечали на групповых фотографиях. Смотреть на них я не могла. Мне было больно, оттого что все без исключения люди на них широко улыбаются. И он тоже.       Но я все равно тайком посматривала на его статус.       «Не женат» — всегда сообщало «семейное положение». Это позволяло мне прожить еще неделю-другую. Ровно до того момента, когда я тайком заходила на его страницу.       Рождественские каникулы…       Чтобы отпраздновать Рождество, мы оба раз в год возвращались домой. Для Аза путь туда и обратно был отнюдь не близким, но он не пропустил ни одного Сочельника, пока учился. Общалась я с ним с предельной непринужденностью, но конечно же, прикидывалась, как могла. Это было очень тяжело. Когда наставала пора вернуться в съемную квартиру, я выдыхала с облегчением, стараясь не думать о том, что в ближайшие пару дней меня снова посетят ночные кошмары.       Присутствие Аза как будто бы отгоняло их, и я могла отдохнуть хотя бы во сне.       В один из выходных я обнаружила новое сообщение. Я была в недоумении. Мне казалось, что сообщения от друзей уже давным-давно сошли на нет. Я не ошиблась. Письмо было не от друзей. Его отправил Аз. Недоумение переполнило меня, и я почувствовала, что оно очень даже легко может политься через край. Писал он обычно только в преддверии моего дня рождения. Или вообще какого угодно праздника. Но праздников на горизонте не намечалось: это была середина семестра.       «Приеду в Город четвертого числа. Хочешь сходить в ресторан?».       «С тобой вдвоем?» — напечатала я дрожащими пальцами.       «Нет. Я хочу кое с кем тебя познакомить», — пришло мне в ответ.       Телефон упал на пол, перекувырнувшись в воздухе. Я дернулась, как будто на мгновение он превратился в ядовитого паука. «Кое с кем». «Кое с кем»… Как же это трогательно!..       Я бросилась на кровать, уже готовясь зарыть мокрое лицо в подушку. Но глаза остались сухими.       Все, что могло гореть и ныть, горело и ныло. Странно, но я почти этого не чувствовала. Ведь давным-давно поняла, что подобное сообщение — лишь вопрос времени, и я обязательно его получу. За годы, проведенные в ожидании, слезы улетучились. Остался только страх, днями мучавший меня в виде тревоги, а ночи превращавший в ночные кошмары.       Хотя нет.       Это был совсем не страх. Я уже почти забыла, как это состояние называется по-настоящему.       Облегчение.       Если бы этот «кое-кто» был нашим общим знакомым, он бы рассказал об этом сразу. Но «кое-кто» был совсем не Элли. И не Терпия. Я не могла его знать. Может… может, это не так уж и плохо. Вдруг этот «кое-кто» окажется очень даже хорошим?       Я подняла телефон с пола. Я знала, что Аз ждет моего ответа.       «Хорошая идея. Куда пойдем?».       Легче было бы ответить, что я по самые гланды завалена учебой. Но я не могла. С ложью пора было покончить раз и навсегда. Пусть чувство вины уступит место боли. Я должна увидеть, какая она. Иначе потеряю последние остатки рассудка. Я должна была доказать себе, что умею смотреть правде в глаза. Может, тогда кошмары оставят меня. Может, тогда я смогу двигаться дальше не потому, что ничего другого мне больше не остается.

***

      Мне живо пришлось вспоминать, как класть макияж на лицо. Я не пользовалась косметикой уже столько, что действовала скорее по какому-то наитию, чем по привычке. Волосы напоминали свалявшийся клубок и явно требовали, чтобы их укоротили, но я не стала им потакать. Когда ты сам стрижешь себе волосы, получившиеся прически выглядят в лучшем случае странно.       — Неужели они правда так отросли?.. — проговорила я, изучая отражение в зеркале. Я казалась себе чужой. Схватив чуть приподнимавшуюся над макушкой копну волос, я убрала ее за шею. И из зеркала мне вдруг замигала она — маленькая девочка, провалившаяся в гору Эббот так много лет назад. Землистый цвет лица, узкие раскосые глаза, будто готовые разлететься в разные стороны, маленький чуть приподнятый нос и каштановые волосы — слишком короткие для девочки и слишком длинные для мальчика.       Как такую вообще можно было полюбить? Может, Аз и все, что между нами было, этой маленькой девочке просто приснилось?       В ресторан я, естественно, опоздала. На мысли о том, как бездарно я поступила со своей жизнью, у меня ушло явно больше времени, чем на все прихорашивания вместе взятые: выглядела я неряшливо. Слишком неряшливо для такого ресторана: французского, в самом дорогом районе Города. Наверное, его выбрала «кое-кто», потому что на вкус Аза это было совсем не похоже. Подойдя к стойке регистрации, я сказала, что мне нужно пройти к зарезервированному на три персоны столику. Близстоящий официант кивнул и повел меня внутрь.       Чтобы как-то отвлечь внимание от ужасного макияжа, я решила надеть еще и платье. Я не надевала их уже кучу времени, но слава Богу, внутрь все-таки влезла, хотя это и далось мне нелегко: я как будто и поправилась, и осунулась одновременно. Платье, может, справлялось с возложенной на него задачей, но мимо столиков я шла так неуверенно, словно набранный между приступами депрессии лишний вес тянул меня к земле.       Официант, кружившийся над дальним столиком, наполнял три бокала вином. Аз внимательно следил за его руками. Место рядом с ним пустовало. При виде меня его лицо просияло и он вскочил со стула:       — Фриск!       Я застыла. Не задрожала. Не лишилась чувств. Даже ничего не сказала. Просто остановилась как вкопанная.       Аз вырос еще сильнее. Если, конечно, это было возможно — мы очень давно не виделись. От типичной подростковой сухощавости, которую я считала пиком хорошего физического развития, не осталось и следа: его тело превратилось в настоящую гору мускулов. Судя по фотографиям, которые я могла иногда видеть на его странице, он часто и помногу занимался в зале. Его рога загибались назад — прямо как у папы, но на этом сходство заканчивалось: на маму Аз все же походил куда сильнее. Та же добрая улыбка, те же широко распахнутые лиловые глаза с длинными ресницами…       Какой же он был красивый. Я и забыла об этом…       — Ох, сестричка… — обошел он стол, чтобы обнять меня. — Как же давно мы не виделись!..       — Да. Очень давно…       Я прижалась к нему, как утопающая — к обломку корабля. Его тепло прошло сквозь мое тело, и я сразу вспомнила его запах. На пару мгновений я снова стала маленькой девочкой, а потом подростком. Я снова сидела на его животе и щекотала его подмышки, чтобы он заблеял. Я снова шла к лагерю от озера, повиснув на его руке. Я снова лежала под звездным небом и просила у звезд исполнить мое желание. Я снова целовала его, сидя на старом кедре, я снова чувствовала на потной груди его горячее дыхание и переполнялась его густым жаром изнутри. Я снова…       Я снова не хотела его отпускать.       Он разъединил руки первым. А потом застенчиво заулыбался:       — Здравствуй, Фриск! Познакомься, пожалуйста: это Грация!       Я повернулась. За спиной у меня стояла женщина. Человек. В зеленом платье, которое с шелковым шуршанием стекало по ее стройной фигуре и длинным ногам. Она была почти одного роста с Азом, и рядом с ней я выглядела так же, как гусеница рядом с бабочкой. Маленькой и пухлой. Ее длинные волосы цвета красного золота были рассыпаны по плечам, казавшимся восковыми — такой нежной и светлой была ее кожа. Она протянула мне изящную руку, лучезарно улыбаясь искусно накрашенным ртом.       Красавица. Никаких других слов было не нужно. В ней торжествовала женская красота. Даже имя у нее было красивое. Только…       …я никак не могла отделаться от мысли, что мы все же чем-то похожи. Неуловимо… у нее был почти такой же приподнятый нос. Такие же тонкие губы. Может, даже выражение глаз ее показалось мне похожим… наверное, из-за цвета. Только ее глаза по сравнению с моими показались бы просто гигантскими. Но все же никто в здравом уме не перепутал бы бабочку с гусеницей.       — Ты, наверное, и есть Фриск, — пропела она теплым бархатным голосом. От лучезарной улыбки на щеках у нее появились две ямочки.       — Оч-чень п-приятно… — пробормотала я, пожав ее руку.       Рука у нее оказалась не по-женски тяжелой. Наклонившись надо мной, она поставила неаккуратный поцелуй на мою щеку. Я чмокнула ее в ответ. Пахло от нее чем-то очень густым и сладким. Дорогим шоколадом.       Улыбка Аза из застенчивой превратилась в нервную. Я знала, что он пристально смотрел за моим лицом, стараясь понять, что я могу чувствовать.       Хотите знать, что я чувствовала?       Ничего.       Ни одной эмоции.       Это даже немного пугало.       Но пугалась я недолго: у меня чуть пар из ушей не повалил, стоило мне увидеть, как Аз отодвигает стул для Грации. В висках стучал пульс, а земля уплывала из-под ног. Я изо всех сил вцепилась в спинку своего собственного стула, чтобы не дать земле уплыть окончательно.       Ну конечно. Она же его девушка. Быть вежливым с тем, кого любишь — первое правило хорошего тона.       С т е м , к о г о л ю б и ш ь . . .       Живот закрутило. Я вцепилась в стул так, что у меня побелели пальцы.       Да подними же ты голову, дура, подними голову!!!       Я подняла голову. Аз и Грация улыбались. Я тоже принялась улыбаться. Я надеялась, что они примут мое странное поведение за робость, а не за истерику.       По спине потек пот. Мне было страшно. Я чувствовала себя растоптанной и не хотела, чтобы Аз и Грация поняли это. Именно этот страх и заставил меня натянуть такую широкую улыбку, что мои щеки чуть не треснули.       Аз взглядом указал мне на бокал с вином. Я ответила на это благодарным кивком. В последние годы я держалась от алкоголя на расстоянии, боясь спиться на нервной почве, но мне нужно было чем-то занять руки. Только бы они не увидели, что пальцы, которыми я держу бокал, белые…       Сделав пару жадных глотков, будто это было вовсе не вино, а чай, я почувствовала, как мою голову заволок винный пар, и выдохнула. К пальцам вернулся их законный землистый цвет. Над нашим столиком склонился официант, и мы сделали заказы. Размышление о том, чего бы мне хотелось съесть, на пару секунд позволило мне забыть о страхе обнаружить перед ними свои настоящие чувства.       На первое Аз заказал улиток по-бургундски. Я усмехнулась над его выбором. Этого хватило, чтобы я начала казаться почти веселой.       — Так я и не смогла полюбить их. С самого детства, — сказала я.       — А вот я их очень люблю, — ответила мне Грация. — Но, впрочем, они действительно «не для всех»…       На ее овальном лице снова расцвела лучезарная улыбка, окруженная двумя ямочками. Мне стало противно. Она не сказала ничего плохого, но почему-то я почувствовала себя очень сердитой…       — Ну так… как ты поживаешь? — поинтересовался Аз. Уверена, что выражение моего лица в тот момент он ни с чем бы не спутал.       Я глотнула вина, чтобы промочить пересохшее горло и задумалась. Как я поживаю? О чем мне было ему рассказывать?! О том, как каждое утро я просыпаюсь, тащу себя в колледж, покупаю продукты на пару дней вперед, прихожу домой, ужинаю, заваливаюсь спать, просыпаюсь, тащу себя в колледж… и так далее, и тому подобное, и до бесконечности. Я вдруг поняла, что жизнь моя вообще не имеет никакого смысла.       Вместо этого я кашлянула и принялась рассказывать о том, чем занимаюсь в колледже. Грация в продолжение этого разговора учтиво кивала и иногда задавала какие-то уточняющие вопросы. Аз смотрел на нас с нервной улыбкой, которая, наконец, потеплела, только когда он понял, что непринужденному тону разговора ничего не угрожает.       Еду наконец-таки принесли, и я набросилась на свой террин. Пока мы ели, Грация рассказывала мне, как познакомилась с Азом. Она была интерном в местной больнице, а также работала в цветочном магазине. Аз проходил мимо его витрины каждый день, когда направлялся на учебу. Иногда он останавливался и любовался цветами.       — Он всегда знал толк в настоящей красоте! Правильно, Азик? — сказала она, касаясь его руки. «Азик» потряс головой, как будто отгоняя от себя какие-то ненужные мысли, и смущенно улыбнулся ей.       Кончилось все тем, что Грация подарила ему букет. Не спросив за это ни цента. Ставя их в воду по возвращении домой, он с удивлением наткнулся на карточку с ее номером.       — Он выглядел так трогательно… — пела его нынешняя любовь. — Мне всегда тяжело делать первый шаг: я довольно робкая… но я так хотела увидеть его счастливым!       Я улыбнулась милой истории. Как хорошо, что такие еще случаются в нашей жизни, думала я. Пусть и обходят некоторых стороной…       Аз прекрасно понимал, что долго я не протяну. Он принялся рассказывать мне, чем занимался в университете все эти годы. Я многого не знала. Вообще, думала я с грустью, мне даже ни разу не довелось спросить его о том, в чем же заключается обучение на самом краю штата. И мне стало очень стыдно.       Свой рассказ Грация перемежала различными байками из жизни. Она была без двух минут хирургом. Умным, красивым хирургом… вскоре принесли второе, и я обрадовалась, что от улыбок и кивков можно немного передохнуть.       Я сгорала от зависти. Они выглядели такими счастливыми… я ненавидела их за это. И еще сильнее — себя, потому что не могла просто порадоваться чужому счастью.       Ковыряя свое суфле ложкой, я пыталась понять, что именно с моей головой было не так. Была бы я рада, если бы Аз оказался таким же несчастным, как я? Нет. Конечно нет!.. может, я бы и хотела увидеть его таким… но разве это было нормально?! Я пожалела о том, что больше не могу СОХРАНЯТЬ и ПЕРЕЗАГРУЖАТЬ. Но как можно было перезагрузить саму себя? Аз же был действительно счастлив… я не имела права отбирать у него это счастье.       «Отбирать у него»…       Именно.       Мне-то вообще никакого счастья после стольких лет не досталось.       Я выдохнула. Мрачные мысли стали развеиваться. Она была прекрасной женщиной. Ни капли спеси. Ни капли зависти. Вообще ни одного отрицательного качества. Она была лучше меня. И Азу досталась абсолютно справедливо.       Грация отрезала кусочек от поджаренного мяса — движение получилось по-медицински точным и очень быстрым. Положив его в рот, она улыбнулась мне. Я закусила губы, смотря, как двигаются ее челюсти. Между нашими взглядами протянулась ледяная полоска.       — Слушай… — неожиданно обратилась я к Азу. — А мама с папой знают, что ты приехал?       Вопрос, казалось, застал Аза врасплох — он поперхнулся и взглянул на свою спутницу:       — Конечно. Мы ездили к ним сегодня утром…       — Я чуть не умерла от страха! — шутливо воскликнула Грация, промокая губы салфеткой.       — Почему? — опешила я.       — Видела бы ты глаза своей мамы, — ответила она мне.       — Мама просто завалила Грацию вопросами, — засмеялся Аз.       — Как будто я преступление совершила! — закивала высокая женщина. — Думаю, если бы ко мне с утра пораньше нагрянула какая-нибудь незнакомка и заявила, что они с моим сыном собираются пожениться, я бы тоже на нее набросилась…       Я кивнула. Посыл ее слов дошел до меня только секунды через три. Будто огонек, бегущий по бикфордову шнуру и наконец-то добравшийся до пороха. Внутри меня произошел взрыв, и уголки рта опустились вниз:       — Пожениться?..       Аз уставился на Грацию. Та ойкнула и виновато закрыла рот рукой:       — Прошу прощения… не сдержалась. Я забыла, что Азик сам хотел рассказать тебе об этом. Мы помолвлены!       — А… п-п-палец… — задохнулась я.       Грация нахмурилась и растопырила все пальцы сразу, пытаясь понять, о каком именно я говорю. Едва ее осенило, на лице снова расцвела лучезарная улыбка:       — Ах, так ты про кольцо… Азик сказал, чтобы мы их не надевали. Он хотел сделать своей сестренке сюрприз.       Аз застыл. Наверное, он пытался казаться спокойным, но один его взгляд пресекал подобную попытку на корню. Это были глаза оленя, застывшего перед пятитонкой.       Ладони пронзила боль. Только потом я поняла, что вцепилась в край стола.       — Фриск? — потрепал меня по плечу Аз. — Ты чего?..       — Примите мои поздравления! — расплылась я в улыбке, наконец оторвав пальцы от скатерти.       Зрачки Аза уменьшились. Я была почти уверена, что эта улыбка выдала меня с головой. Это был именно тот самый фальшиво-натянутый оскал, который я не могла видеть в зеркале, но все равно демонстрировала каждый раз, когда на самом деле хотела рвать и метать. Но Грация ничего не заподозрила. Она перегнулась через весь стол и обхватила меня за руки:       — Ой, дорогуша, спасибо тебе! Как я рада!..       Я поежилась. Объятия ее не по-женски тяжелых рук были почти болезненными…       Очередной официант, вновь наклонившийся над нами, учтиво спросил, что мы выберем в качестве десерта. Грация взглянула сперва на меню, а потом на меня, легонько дернув плечом. Я должна была заказывать первой. Взяв толстую кожаную папку, которая чуть не выскользнула из моих рук, я провела пальцем по списку блюд. Буквы расползались в разные стороны, как муравьи:       — Наверное… пусть это будет крем-брюле…       Я протянула меню Азу, но к моей неожиданности его взяла Грация:       — Нам, пожалуйста, гато о шёколя, — сказала она, вручая папку официанту. Потом повернулась в мою сторону и принялась объяснять: — Мы всегда берем шоколадные десерты. Мой Азик так любит шоколад, правда?       Шоколад… мой Азик так любит шоколад…       Искусно накрашенный рот, ямочки на щеках и блестящие глаза Грации превратились в багровый туман. Она была так счастлива… как же иначе? Она скоро станет женой Аза. Женой того, которого я так сильно любила и так бесчеловечно оттолкнула. Горький комок, вновь подкативший к горлу спустя столько лет, затвердел и вдруг обрушился вниз — как лезвие гильотины. Он скользнул по сердцу, разрезая его точно таким же точным и быстрым движением, каким Грация резала свое мясо.       Я встала со стула. Тело казалось набитым ватой. Я словно превратилась в робота, в котором что-то закоротило. Каждое движение давалось мне с невероятным усилием:       — Мне… мне надо в уборную…       Аз понял все сразу же:       — Фриски, ты же не…       — Да, дорогуша, что с тобой? — обеспокоенно перебила его Грация. — На тебе лица нет…       Я снова вцепилась в стул. Белыми на сей раз кроме пальцев оказались обе мои руки — до самых локтей. Я смотрела на Грацию, не мигая. Эти ямочки… весь мой гнев, казалось, сфокусировался в этих двух впадинках по бокам ее рта.       — Со мной-то? Все нормально. — отрезала я. — А вы чего хотели? Или это твой брат женится на какой-то потаскухе, которая даже не дает заказать ему, что он хочет?!       Мой голос смолк, перед этим успев превратиться в тихий крик. Поняла я это, только начав оглядываться по сторонам. И посетители, и официанты смотрели на меня широко вытаращенными глазами. Аз и Грация — тоже. Взгляд Грации был задумчивым и печальным, а Аза — ледяным. Совсем как у мамы.       — Фриск… — только и сказал он.       Схватив сумку, я умчалась прочь. Дорога, тянувшаяся между столами и стульями, показалась мне бесконечным лабиринтом. Хлопнув дверью уборной, я упала перед раковиной. Мой желудок налился свинцом, но меня при этом не тошнило.       Я подняла голову. Она уставилась на меня из зеркала. Какая же ненависть полыхала в этих глазах… но ненавидела она только саму себя.       — Фриск?       Мое имя. Но голос не его. Это была Грация.       — Прошу… — вцепилась я в раковину и зажмурила глаза. — Прошу тебя… прости меня… пожалуйста, прости…       — Все в порядке, — сказала она, кладя руку мне на плечо. — Я понимаю, что ты чувствуешь…       Я подняла голову. Какая же она была высокая… впрочем, нет. Это я была маленькая. Как гусеница.       — П-п-правда?.. — захлопала я губами.       — Азик говорил мне, что ты слишком сильно дорожишь им. Ты думаешь, что теряешь брата. Но это не так — ты не теряешь, а обретаешь. Еще одну сестру!.. ну, в смысле, невестку, конечно…       Теряю брата? Мое отражение захлопало намокшими ресницами. Прекрасное лицо Грации, белевшее над ним, заставило его выглядеть еще более жалким.       — Я так люблю твоего братика, Фриск… — улыбнулось мне лицо. — Я обещаю тебе, что со мной ему будет очень хорошо…       Рука на плече показалось мне тяжелее, чем камень.       Со мной ему будет очень хорошо…       В ушах зазвенело. Перед глазами один за другим принялись вырастать образы, порожденные моей растоптанной гордостью.       Вот Аз заходит в цветочный магазин к Грации. Вот их первое свидание. А потом они смеются и едят какой-нибудь шоколадный десерт из одной тарелки. Их пальцы переплетаются, они целуются и отдаются друг другу. Гора мускулов наваливается на Грацию всей своей тяжестью, и ее длинная стройная шея выгибается от экстаза, а он все толкается и толкается — прямо вглубь нее, и ей остается только выкрикивать его имя, а на щеках у нее от восторга появляются ямочки, и она царапает его мохнатую спину…       — Я… я так не могу… — сказала я, наконец всхлипнув. — Я пойду домой…       Каменная рука соскользнула с моего плеча. Грация даже не попыталась меня остановить.       За те несколько минут, что я провела в уборной в компании будущей жены Аза, бесконечный лабиринт стал больше в несколько сотен раз. Я ползла по бескрайней равнине из столов, стульев и белых скатертей, как настоящая гусеница.       «Фриск! Фриск!» — ожидала услышать я.       Мне казалось, что Аз попытается задержать меня. Он не мог не заметить, что я уже покинула уборную. Но в ушах у меня белым шумом стояли лишь обрывки тихих бесед посетителей, звон столовых приборов и мягкие шаги официантов.       Я зачем-то обернулась в его сторону, собрав последние крохи своей решимости в кулак. Наш столик находился в самом конце зала — у окна. Но он лишь смотрел на меня. Совершенно не двигался, совершенно не говорил. Он и не думал меня задерживать. Вместо этого он просто смотрел. Даже не на меня, а сквозь меня, как будто я превратилась в невидимку.       Затем к нему вернулась Грация, и он отвернулся в ее сторону.       Он выбрал ее. Это был правильный поступок. Ведь Грацию можно было любить. В отличие от меня. Кошмарного сна из прошлого, неудавшейся интрижки. Я застыла посреди ресторана. Никто не обращал на меня внимания. Я и вправду превратилась из гусеницы в невидимку. В мокрое место. В бесплотного призрака.       Я толкнула стеклянные двери и вышла наружу. В ресторане, наверное, уже даже забыли, что я вообще существую на свете. Я с трудом отыскала свою машину и, забравшись внутрь, упала головой на руль. С первого раза машина не завелась. Я думала, что обязательно въеду в первый же столб, потому что в глазах у меня будут стоять слезы. Но их не было. Вообще. Я никак не могла заплакать.       Я подождала пару мгновений. Но ни слезы, ни Аз так и не появились.

***

      Вот и все. Именно такие воспоминания пришли мне на ум после очередной беспокойной ночи. За окном уже рассвело, и я сидела на кухне с чашкой черного-пречерного, давным-давно остывшего кофе и коробкой из-под рукодельных конфет. Полной фотографий, писем и открыток…       Я больше не могла смотреть на них. Поэтому коробка захлопнулась.       Ночные кошмары следовали за мной по пятам в течение всего дня. Лекции, семинары и визиты в библиотеку казались одним сплошным ритуалом — монотонным и бессмысленным. Все, что бы я ни сделала, казалось им. Вся моя жизнь превратилась в этот ритуал. Единственные напоминания о том, что этот ритуал я соблюдала не всегда, пылились между красными картонными стенками, придавленные такой же крышкой. Я продолжала смотреть в телефон, но сообщения все не было.       Разве распоследние сволочи заслуживают сообщений?       В машину после занятий я села совершенно никакая. Сама мысль о том, чтобы вернуться домой к пыльным коробкам, напугала меня. Я не стала сворачивать на привычном повороте. Я двигалась прямо — в сторону возвышавшихся над лесом гор, немногим ниже Эботт, темневшей на горизонте.       Я возвращалась. Но не домой.       Машину я припарковала на самом краю лесной опушки. Ноги сами понесли меня к, возможно, последнему месту, где я могла бы ощутить себя счастливой и привести мысли в порядок.       Смотровая площадка.       Лес очень изменился. Он уменьшился, став похожим на иллюстрацию из детской книжки. Я казалась себе огромной, пока шла по знакомым тропинкам, которые в конце-концов начали подниматься в гору.       Бедный поваленный кедр лежал на своем месте. Он жалобно скрипнул, когда я села на него. Кусок коры отвалился, и я сразу поняла, что дерево начало гнить.       Я уронила загоревшееся лицо в ладони. Слезы. Мои старые знакомые!.. я вас заждалась. Только ваша горечь могла вытравить эту бесконечную ненависть к самой себе.       Разросшийся до невероятных размеров куст азалии вдруг захрустел, и я увидела, как ко мне карабкался кто-то высокий. Аз!..       Но нет. Это была Грация. Едва увидев ее, я вскочила на ноги.       — Фриск! Дорогуша! — протянула она сладким голосом, сразу обзаведясь парой ямочек на щеках. — Пожалуйста, сиди, где сидишь!       — Ч-что ты тут делаешь?.. — ошарашенно опустилась я на прежнее место. — Аз...       — Нет. Аз не со мной, — сняла она с языка мой вопрос. Потом ткнула длинным пальцем в поваленный ствол. — Ты не возражаешь, если я присяду?       — Нет, конечно! — ответила я. С чего бы мне было возражать?       — Фриск, — обратилась ко мне Грация, усевшись рядом. — Похоже, наше знакомство немножко не задалось…       Чувство стыда поднялось со дна сердца до самых кончиков моих ушей, потопив в себе удивление от внезапной встречи:       — Я так корю себя за то, что случилось в том ресторане! Я не заплатила за еду, нагрубила тебе, и…       — Пожалуйста, давай оставим это в прошлом!.. — покачала она головой, крепко сжимая мою пылавшую руку.       — Я так хочу, чтобы вы были счастливы друг с другом! Но…       — Нет-нет-нет, — зажмурила глаза Грация. — И слышать не хочу. Забудь об этом. Давай сменим тему… отсюда такой чудесный вид, не так ли?       Я посмотрела на Город.       — Очень, — только и сказала я.       — Я помню, как Азик впервые привел меня сюда… он сказал, что хочет показать кое-что особенное… только мне, и никому еще!..       Мое сердце болезненно затрепетало: Аз и вправду… привел ее сюда? Ну да. От кого же еще она могла знать о нашем секретном месте?..       — Мы часто приходили сюда детьми, — неожиданно для самой себя выпалила я.       — Ух ты! — снова продемонстрировала мне свои ямочки Грация. — Ты бы не могла рассказать мне об этом поподробнее?       — К сожалению, нет, — ответила я.       Я не могла.       — Ах… — счастливо закрыла свои огромные глаза Грация. — Помню как вчера: это было вечером. День тогда был хуже некуда, и Азик захотел поднять мне настроение. Он встал на самом обрыве, поднял руки к небу, и с него вдруг посыпались звезды… я, конечно, знала, что его магические способности очень сильны, но даже не предполагала, насколько!..       Меня будто ударили кнутом по оголенному мозгу: Аз показал ей фокус… тот самый, который предназначался только для меня… ну да. Она же его невеста! Ты просто дура, Фриск! Ты форменная идиотка, если думаешь, что сестру можно любить больше невесты, показывая свои лучшие способности только ей!..       — Это было так красиво, что у меня чуть сердце не лопнуло от восторга!.. — продолжала задыхающимся шепотом петь Грация. — Мне стало жарко, мои ноги перестали меня слушаться!.. если ты, конечно, понимаешь, о чем я. Я предложила ему потрахаться. Прямо под тем деревом!.. — махнула она рукой куда-то за спину. Я даже не посмотрела, куда именно; я не могла сделать ни одного вздоха. Она… она не шутила?.. я не могла поверить своим ушам…       — Он набросился на меня, как голодный зверь… — ухмыльнулась Грация. — Да я от одного только его взгляда чуть не кончила! И драл, как последнюю шлюху… а потом заблеял… представляешь? Ты когда-нибудь слышала, как Азик блеет от удовольствия? Это так мило…       Я вскочила. Мои кулаки тряслись, а в глазах стояла пелена. Отчаяние и ярость текли по каждой моей вене:       — Зачем… — прошипела я. — Зачем ты мне об этом рассказываешь?!       — Ну Фриск, — надула тонкие губы Грация. — Что в этом такого? Он же, кажется, тебе никто. Просто монстр. Или я ошибаюсь?..       — За что ты меня так ненавидишь?! — нагнулась над ней я. — Что я тебе…       Она поднялась во весь рост, заслонив меня тенью. В мои уши вполз ее смешок:       — Ты думаешь, что достойна моей ненависти, Фриск? О, нет… ненавидеть тебя — это то же самое, что заставлять слепого смотреть в зеркало… Мы же так похожи друг на друга! Две капли воды, две стороны одной медали… может, это мы на самом деле родственники? Две сестры…       — Ты бредишь, что ли?.. — не сдержала я нервного хохота. — Какие еще две сестры?!       — Ах, так ты и вправду не помнишь… — пожала плечами Грация. — Все понятно… впрочем, как давно это было… я слегка изменилась с той поры. Даже Азриэль меня не узнал! Наверное, это все волосы. Я немножко отпустила их с момента нашей первой встречи…       Длинные локоны, лежавшие на ее плечах, она убрала за шею, прямо как я прошлым вечером. Ее челка, пожалуй, была коротковата для женщины, и длинновата для мужчины. Совсем как…       — Так лучше?       Я задрожала. Мой мозг посетила ужасная догадка:       — Нет…       Ее улыбка стала широкой, как акулий оскал:       — О, Фриск! Сколько же воды утекло!..       — Ты… — шептала я. — Это ты!       — Ну же, Фриск… — зашипела она. — Напомни мне, как меня зовут… мне так нравилось мое старое имя… оно такое красивое… кто бы его ни произнес — я сразу буду к его услугам…       — Чара.       Ее имя обожгло мои губы странным жаром. Я слишком давно его не произносила.       — Ах! — захлопала она в ладоши. — Я знала, что ты вспомнишь!!!       — Но… ты же умерла… — прошептала я. — Все знают, что ты мертва!       Ответ сопроводил холодный издевательский смех:       — А ты? Ты — не умерла? Прямо как Аз. Раз за разом… и все твои друзья: та, что в балетках, тот, что в бандане, и та — в очках и с потрепанной тетрадью. Вы все мертвы. Вы уже давным-давно истлели. Их души столетиями бились бы под стеклянным колпаками… — она улыбнулась так широко, что у нее заалели десны. — Но ведь тебе понадобилось возвратить их к жизни, ведь так?! Вынуть их из Пустоты, которая всегда была только моей!!! И ты это сделала! Получила наконец-то свою Самую Истинную Концовку!       Я попыталась вспомнить. Мне поплохело. Я буквально задохнулась от боли — мое сердце опалило грудную клетку. Хотя нет. Это же не сердце! Это была моя ДУША!       — Больно, да? — поинтересовалась Чара. — Иметь душу вообще не слишком приятно. Но только с ней у таких, как мы, есть решимость. А самые решительные даже могут СПАСТИ кого-нибудь, если очень постараются… — сказав это, она приблизилась ко мне вплотную. — Фриск, неужели ты правда думала, что я останусь в Пустоте, пока все вы, счастливые и возрожденные, будете наслаждаться своими заново начатыми жизнями?!       — ТАК ЧЕГО ЖЕ ТЫ ОТ МЕНЯ ХОЧЕШЬ?! — заорала я, понимая, что ужас не дает сдвинуться с места. Этот крик был слишком громок даже для моих собственных ушей.       — Того же, что и всегда. И не только от тебя… я хочу отомстить. Отомстить всем, кто сделал мне больно! Всем людям!!! Ты каждый раз мешала мне, Фриск. Так что начать придется с тебя…       В ее руках что-то блеснуло.       Нож…       Совсем не столовый нож, который Терпия вонзала в стол рядом с пальцами Люка, чтобы продемонстрировать свою ловкость. О, нет. Это был тяжелый тесак, предназначенный для того, чтобы перерубать кости.       Ноги сами понесли меня в сторону, но рука Чары оказалась быстрее.       — Не-а… — сказала ее владелица, преграждая мне дорогу.       Я рванулась вбок, а потом попробовала сшибить Чару с ног, но этой попытке помешал метнувшийся прямо в лицо нож, заставивший меня снова замереть.       — Фриск, дорогая Фриск… — проворковала Чара, повернув лезвие так, что левый глаз мне ослепило отразившееся в нем солнце. — Не пытайся обхитрить меня. Я знаю тебя, как облупленную. Каждый твой шаг… не забывай, что я — это ты…       — Ты даже на меня не похожа! — вскрикнула я, прекрасно понимая, что имею реальный шанс расплатиться за эти слова жизнью. Лицо Чары исказил гнев, который почти тут же провалился в ямочки на щеках:       — Зачем же ты обманываешь саму себя? А ночные кошмары? А отражения в зеркалах? Может, это все-таки не моих рук дело?..       — То есть… это правда была ты?.. — залепетала я. От ужаса у меня сводило челюсти.       — Ты правда не понимаешь? Я просто была рядом с тобой. Я — это твое отчаяние, страх, или гнев, которые ты так старательно прячешь на самом дне сердца, играя в пацифистку… когда ты пылаешь ненавистью, ты сама зовешь меня к себе! Поэтому-то ты такая легкая добыча! Я же твоя тень… но если такую прекрасную тень отбрасывает такое ничтожество, то почему бы им не поменяться местами?..       Она сделала шаг вперед, взмахнув ножом. Я отпрыгнула, ощутив, что его лезвие пролетело в считанных сантиметрах от моего лица:       — Я? Отбрасываю тень?..       — Знаешь, Фриск… — улыбка Чары вдруг стала по-настоящему грустной. — Аз ведь правда любит меня. Когда-то он любил меня, как Чару. Теперь будет любить, как Грацию… и еще как сотню-другую имен, если они мне понадобятся…       — Не ври, — сказала я ей, плотно сжав зубы.       Чара рассмеялась.       — Он же такой влюбчивый! Такой невинный, такой открытый и такой беззащитный… я просто дала ему то, что он так хотел — мечты и надежды… — сказав это, Чара повернула нож так, что в его лезвии отразилось уже мое лицо. — Может, мы на самом деле уже и так давным-давно поменялись? Ты же всего-навсего моя толстая, низкая, тупая и уродливая копия…       — Никогда он тебя не любил! — сказала я неожиданно твердым голосом. — Ему нужна была я!       — Что вообще есть «ты», и можно ли по-настоящему любить хоть кого-нибудь? — спросила у меня Чара, снова повернув рукоятку и брызнув солнечным лучом уже в правый мой глаз. — Никто никого на самом деле не любит: люди просто лепят свою любовь из того, каким им хочется видеть свою вторую половину. Они создают ее из мелких черт, которые находят привлекательными, а когда понимают, что в довесок к ним прилагается кое-что еще, как правило, отказываются от своих чувств… вот потому-то, моя дорогая Фриск, Аз и порвал с тобой. Он просто понял, что моих черт в тебе не так уж и много...       Ужасная правда ее слов пронзила меня сильнее, чем смогли бы несколько десятков тесаков. Я повернулась и побежала, даже не пытаясь смахивать катящиеся по щекам слезы.       Чара ринулась за мной. Она могла бы легко догнать меня: на ее стороне были более длинные ноги и гораздо лучшая физическая форма, но что-то заставляло ее держать почтительное расстояние. Очень скоро я поняла, что именно. Перед моими ногами распахнулась пропасть — ведь смотровая площадка располагалась на самом обрыве, в который тут же полетели стоящие на краю камни, которые кувыркались и высоко подпрыгивали, если на их пути попадались острые выступы.       — Вот и все, Фриск, — долетел до моих ушей довольный голос.       Я развернулась. Чара была уже в четырех метрах от меня и с садистским удовольствием сокращала это расстояние шаг за шагом. Мимо ее ножа я проскочила бы только если у меня за спиной вдруг выросли крылья.       — Зачем я тебе вообще понадобилась?! — крикнула я, стараясь удержать равновесие.       — Не ты. Мне нужно СОХРАНИТЬ кое-что. И СБРОСИТЬ тоже...       — Ты же знаешь, что у меня больше нет этих панелей с кнопками!       — Повторенье — мать ученья… — вздохнула Чара. — Только те, чья решимость достаточно велика, способны СОХРАНЯТЬ и СБРАСЫВАТЬ. СПАСАТЬ вообще могут только считанные единицы... но когда ты умрешь, решительнее меня не будет уже никого, и эти «панели с кнопками» станут только моими! Навсегда!!! Конечно, сразу использовать их силу будет нельзя… — сказала она с широкой улыбкой. — Азу нужна будет жилетка, чтобы поплакаться в нее, когда он узнает, что ты случайно свалилась в пропасть… но поверь мне, я очень хорошо умею врать… он будет только рад снова стать Богом Гиперсмерти! Но это потом, потом… пару лет спустя. У нас будет достаточно времени друг на друга. Мне бы очень не хотелось… — сказала она, недвусмысленно прижав ладонь к животу. — …чтобы наши дети были слишком маленькими, и не запомнили тот день, когда их папа уничтожил всех людей раз и навсегда!..       В пропасть у меня за спиной рухнуло всё сущее.       Всё без исключения.       Первым в зияющей пустоте исчезло сердце, прихватив с собой душу. Затем земля. Потом не стало неба. На очереди была оболочка, носившая имя Фриск.       Я закачалась, стоя на самом краю. Чара подошла на достаточное расстояние, и ее нож сверкнул. Удар, конечно, не задел даже моей кожи, но реакция оказалась сильнее инстинкта самосохранения. Одного неаккуратного рывка мне хватило, чтобы в конце концов оступиться. Ямочки исчезли с щек Чары, и она надавила своей ладонью мне на грудь — почти так же нежно, как пару мгновений назад гладила свой живот, в котором медленно созревала новая жизнь, замешенная на крови двух рас. Я полетела вниз.       В глаза бросились две борющиеся друг с другом дымки — голубая, являвшаяся небом, и серая, являвшаяся скалами. Кроме них я могла видеть только какие-то пятна, похожие на грубые разводы краски, которыми кто-то неудачно пытался выбелить голубую дымку прямо у меня на глазах. Это были облака. Уши мне грубо заткнул свистящий ветер. Свист ветра. Голубая дымка. Свист ветра. Серая дымка. Свист. Голубая. Свист. Серая. Свист. Дымка. Свист. Дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист-дымка. Свист...       Боль.       Чудовищная боль, сжавшая мое горло спазмом и даже не позволившая ответить на нее криком.       Я со всей силы впечаталась в край утеса. Потом подпрыгнула, прямо как те камни, за падением которых я следила пару секунд назад, и полетела дальше. В истыканной огненными искрами дымке мелькнула рука, болтающаяся, как пестрая тряпка. Кость была раздроблена в труху.       Потом еще один утес, заставившийся меня подпрыгнуть даже выше, чем в предыдущий раз, и окрасивший дымку в кровавые тона. Через пять секунд я ударилась в последний раз. Головой.       Мое тело остановилось, и агоническая боль сменилась тонко звенящей чернотой.

***

      Небо.       Голубое-преголубое небо, зовущее меня нежным голосом, предлагающим раствориться в теплом лазурном ликовании…       Нет.       Никакого неба не было.       Это звонил мой телефон.       Сколько я пролежала так? Кто мне звонил? Я попыталась привстать, чтобы узнать ответы сразу на два этих вопроса. Жалкая попытка ни к чему не привела.       Я пошевелила пальцами. Попробовала пошевелить ими. Ничего не произошло. Никакого импульса и всплеска силы. Ни в ногах, ни в руках. Они отказывались подчиняться мне, отвечая странным мягким покалыванием. Я моргнула. Чернота посветлела и в этом просвете заколыхалось голубое марево. Я пошевелила губами. Они были разбиты, но поддались. Я попробовала закричать. Из туго стиснутой спазмами глотки вырвалось что-то похожее на затухающий грудной плач. С таким звуком умирают дикие животные.       Чара.       Я должна была предупредить Аза!       Телефон смолк. Я снова попыталась пошевелиться. Ничего не произошло.       Боли не было. Я прекрасно понимала, почему. Меня парализовало. Скалы пощадили самые важные органы и кости, но только их, и никакие больше. Именно так Чара хотела отомстить мне. Я вынуждена была умереть в тюрьме из собственной развороченной плоти. Я не могла сделать ни движения. И никогда больше не смогла бы. Даже если выжила бы.       На мои неподвижные ноги, больше похожие на самые обычные куски рубленого мяса, откуда-то сверху упало несколько камней. Они продолжали сыпаться, сталкиваясь один с другим. Ко мне кто-то спускался.       Страх, охвативший мое навеки обездвиженное тело, не смог сделать ничего больше, чем заставить меня дико завращать глазами. Чара! Она поняла, что я не умерла. И спешила, чтобы меня добить.       — Фриск? Фриск!!!       Голос принадлежал Азу.       Легкие судорожно наполнились опалившим их пыльным воздухом. Задыхаясь, я принялась лепетать что-то разбитыми губами. Частые звуки тихого грудного плача можно было даже принять за слова, если очень постараться. Камни продолжали сыпаться. Собственное тело, неестественно выгнувшееся на пути падения этих камней, и клочок голубого марева, который сиял где-то бесконечно далеко от моих дико вращающихся глаз, не позволяли мне увидеть, на какой высоте он мог сейчас быть. Слабая надежда затеплилась где-то под сломанными ребрами.       Острое чувство стыда, волной прокатившееся по телу, затушило ее, не дав даже зашипеть перед тем, как исчезнуть. Зачем мне теперь нужна эта надежда? Я теперь калека. Я не смогу больше ни ходить, ни говорить, ни делать вообще хоть-что. Даже прижаться к Азу, благодаря его за спасение, у меня не получится. Лучше умереть. Умереть перед тем, как он спустится и увидит сверкающие белки моих глаз и выкрученные руки с ногами, превратившиеся в кашу из плоти и перемолотых костей, разлитую по скалам.       Я все смотрела и смотрела, пока марево не начало жалить мне глаза. Аз… нет… не надо! Поднимайся обратно! Иди домой! Дай мне спокойно умереть!..       Но полоска света заслонилась чем-то большим и белым. Это было лицо. Лицо Бога, который спустился ко мне с небес, чтобы забрать к себе в Рай.       Глаза у Бога были наполнены паническим ужасом.       — ФРИСК!!!       Он упал на колени рядом с тем, что когда-то было моим телом. Именно упал. Потом начал хвататься за голову и дергаться в разные стороны, судорожно раздувая ноздри.       — О, Господи, Господи, Господи, Господи… — лопотал он, трясясь надо мной. — Это… это же твоя кровь…       Моя кровь?       Аз приложил к чему-то руки. К чему именно — понять было невозможно, потому что этот кусок неподвижного тела находился по ту сторону от синего марева. Увидела я только, что ладони у него стали темно-малиновыми — как в детстве, когда мы рисовали пальчиковыми красками в маминой школе. Я, оказывается, истекала кровью? А в каком месте? Ведь я ни чувствовала ни боли, ни теплой влажности.       По его лицу катились слезы, но он не издавал ни звука, а только нервно дышал. Внезапно мускулы его лица расслабились. Он наклонился над моими глазами, как будто понимая, что только ими я все еще могу двигать так же, как и раньше:       — Фриск… — он поцеловал меня в лоб. — Только не волнуйся… умоляю, не волнуйся… пожалуйста, не волнуйся… я все исправлю… я все исправлю!..       Мне не получилось растянуть разбитые губы в искривленной горем улыбке. Исправить? Как? Как это вообще можно было «исправить»?..       Он взял мою искривленную руку и положил себе на грудь. Конечно же, я ничего не почувствовала, как бывает, когда с твоим телом что-то происходит во сне. Это была уже не моя рука. Ее будто наскоро пришили к мешку с переломанными костями. Веки стали смыкаться. Мне страшно захотелось сладко поспать…       — Фриск. Я сходил к Альфис. Она осмотрела меня. Помнишь? Провела все тесты, которые не смогла провести раньше… — он нежно сжал мои переломанные пальцы, хотя с тем же успехом мог ударить по ним камнем, потому что я все равно не чувствовала ни один из них. — Прошлой ночью, когда ты ушла из того ресторана, я почувствовал ужасную боль в сердце. Альфис живет недалеко от этого квартала… знаешь, что она сказала? Это не сердце болело. Это была душа!.. — по его лицу скользнуло что-то очень похожее на полуулыбку. — Оказалось, что у меня в груди все это время была только половина души. Человеческой! Фриск, у меня есть ровно половина человеческой души, ты это понимаешь?..       Половина человеческой души?..       Как?       Откуда?..       — Это же твоя половина, Фриск! — воскликнул Аз. — Я все вспомнил! До последней детали! Это ты дала мне ее, чтобы я спасся из той бесконечной темноты! Ты помнишь это?..       Помнила ли я?..       Теперь да.       Азриэль… Азриэль Дримурр, которому я отдала половину своей души. Сколько раз я сражалась с тобой? Сколько раз я заставляла плакать бездушного Цветика? Сколько раз побеждала Бога Гиперсмерти, потревожив его чувства и обнаружив в них маленького мальчика, который просто боялся одиночества? Который умел любить всех и каждого самой нежной любовью и заплатил за это умение слишком дорогой ценой? Сколько раз я спасала его, чтобы обнять, а потом опять потерять? Сколько раз я начинала искать этого маленького монстрика сначала?       Сто раз? Тысячу? Миллион? Я не могла вспомнить. Понятно было лишь то, что я раз за разом возвращалась к своим попыткам, не желая жить в мире, в котором его больше не было. Пусть мир на Поверхности будет сколь угодно солнечным и просторным — без Азриэля Дримурра он был мне не нужен.       Случай улыбнулся мне в середине моего очередного пути, начатого заново. Последняя часть самой главной загадки всего Подземелья, о которой и говорил Санс. Ключник, ключами которого можно было отпереть любой замок. Гастер. Тот-Кто-Говорит-Руками. Королевский ученый, служивший Дримуррам до Альфис. Когда я набирала его номер на мобильнике, то слышала лишь помехи и думала, что попала куда-то не туда. Но в тот раз я подождала чуть подольше, и до меня долетел его тихий голос, ослабший от долгих лет блуждания по Пустоте, которой Пространство отделено от Времени:       — Я ищу Г…       — Гастера. Профессора Гастера. Вы ищите сами себя, — ответила я ему, крепко прижав телефонную трубку к уху. Как вы понимаете, я и не думала оставлять его в одиночестве, как во все предыдущие разы. Полунамеками он помог мне отыскать осколки своей души по всему Подземелью, подсказал, как починить машину у Санса в гараже и рассказал о том, над чем же на самом деле экспериментировал все то время, проведенное в должности Королевского Ученого.       Машина. Это он соорудил ее. Он хотел, чтобы любое живое существо могло пересечь границу любых измерений, идя по той самой Пустоте между Временем и Пространством. Увы, она оказалась неисправна, но это стало понятно, только когда он провел первый эксперимент. На себе самом. О, бедный Профессор… вместо того, чтобы пересечь границу Жизни и Смерти, вы раскололи самого себя на тысячу кусков, которые раскидало по Времени и Пространству. Вы оказались узником Пустоты.       Но, может, если бы я была чуть осторожней, чем вы, я смогла бы распорядиться даже самой малой силой, на которую была способна ваша машина…       Я помнила слова Альфис. Если умирает монстр, то его душа тут же разлетается на осколки, а тело превращается в пыль. А душа людей живет еще какое-то время после смерти. Но очень и очень недолгое. Впрочем, его может хватить.       Хватить ровно на шесть человеческих жизней.       И еще на одну…       — Я не хочу отпускать…       Тельце Азриэля снова прижалось ко мне. Он был таким маленьким и беззащитным: длинные мягкие уши, мокрые ресницы и печальные лиловые глаза. Я положила руки ему на плечи, но не чтобы утешить, а раз и навсегда вырвать его из лап той бесконечной темноты, которая окружала нас со всех сторон.       — Хорошо, Азриэль. Тебе и не придется… — только и сказала я.       Разделить душу пополам было почти так же тяжело, как разорвать собственное тело на две части. Но другого выбора не было. Только так ему бы не пришлось отпускать меня. Я отделила от груди светящуюся красную дольку, похожую на ослепительно-яркий лепесток красного цветка. А потом просто резко выбросила руку вперед, надеясь, что часть души сама встанет на место. Так и произошло. Азриэль вскрикнул и застыл, не понимая, что же я сделала. Только спустя пару мгновений он вцепился белыми когтями в свою отяжелевшую грудь.       — Фриск… — прошептал он, а потом согнулся пополам, как будто ему было больно. — Что это было?..       Я застонала и рухнула на колени. Боль была адская. Но слезы, закапавшие на темный пол, по которому он раз за разом уходил от меня, на этот раз были вызваны не ей, а облегчением.       — Фриск? Фриск!.. — упал рядом с моим обмякшим телом Азриэль. Положив руку ему на лицо, я поняла, что оно все еще не просохло, а по моей ладони текут новые реки слез. Прямо из широко распахнутых лиловых глаз. — Зачем… зачем ты это сделала?!       — Потому что такие как ты заслуживают жизни, а не существования. Потому, что я тебя люблю…       А затем мои глаза заволокла тьма. Еще более черная, вязкая и бесконечная, чем та, в которой мы сражались. Заволакивала мои глаза она и тогда, когда Чара столкнула меня с обрыва. Это была моя смерть.       Тело погрузилось в мягкое тепло. Странно, подумала я тогда, смерти ведь положено быть холодной…       — Фриск! Фриск! — продолжал надрываться Азриэль каким-то подозрительно низким голосом. Почему он не возвращается к родителям и друзьям? Я же вроде как спасла его…       Я из последних сил отогнала тепло. Глаза открылись, и я поняла, что оно принадлежало Азу, который прижался ко мне всем своим туловищем. Мы были взрослыми, и мою щеку щекотал его мех:       — Фриск! Слышишь меня? Не засыпай… не поддавайся этому сну… я все исправлю! Я еще могу это исправить!..       Он вдавил мою навеки онемевшую руку в свою грудь. От боли белоснежные клыки заскрипели. Синее марево затмили вспышки других цветов: фиолетового, голубого, зеленого, желтого, оранжевого и красного, словно оно попыталось вспомнить все цвета радуги, помимо собственного ярко-синего, и перепутало их порядок. Цвета эти текли прямиком из Азриэля, как будто его сердце питала не кровь, а разбитый на спектр свет. В какой-то момент марево все-таки решило окраситься в красный. Ярко-ярко красный. Красный, как кровь. Красный, как моя решимость.       Нет! Нет! — закричала бы я, если бы грудной плач позволил превратить себя в эти два возгласа отрицания.       Я задыхалась, напрягая то, что больше никогда бы не напряглось. Кусала воздух разбитыми губами, отчаянно пытаясь остановить Аза.       Нет! Остановись! Дурак! Немедленно прекрати! Только не это! — вращались в орбитах мои глаза.       Краснота опять превратилось в клочок небесного-голубого марева. Свет померк. На ладони у Аза сиял осколок ослепительной красноты: как будто бок крошечного солнца, уже наполовину закатившегося за горизонт. Он смотрел на него с широкой улыбкой. А потом резко вдавил прямо под мои расколотые ребра.       Узкий столб красного огня уперся в марево, пытаясь то ли разрезать его пополам, то ли поддержать, как колонна. Аз надавил еще раз. Свет превратился в четыре тонких иглы, пытаясь убежать из-под его белых растопыренных пальцев. Еще раз. Иглы превратились в боль, которая хлынула из меня горячим фонтаном, заставив поверить, что Аз действительно мог «исправить» все зло, причиненное мне Чарой.       Моя душа… она становилась тяжелее. Две половинки словно окликали друг друга издалека и подходили все ближе и ближе к тому месту, где находились изначально.       Аз надавил в последний раз. Красный свет взорвался волной тепла, которая тут же растеклась по всему моему неподвижному телу. Аз откинулся назад, тяжело дыша.       Боль. Сладкая-пресладкая боль.       Она пронеслась по каждому моему мускулу, как горячий воющий вихрь. Вдоль позвоночника, рук и ног зазмеились молнии. Я закричала. Закричала и вскочила с твердых скал, в конце концов отрывая взгляд от марева. Легкие наполнились воздухом. Я прижала ладони к груди. Там бушевал огонь. Огонь, растопивший в себе всю мою слепую тоску, которая была нужна Чаре, чтобы повелевать мной.       Боль улеглась. По моему телу тек пот, который я принялась вытирать прямо руками.       Так. Руками. РУКАМИ!!! Я снова чувствовала свои руки! Они двигались!!!       Я пошевелила пальцами перед самым лицом, сжала ладони в кулаки…       Аз все исправил!       — Я!.. я!.. — повернулась я к нему с сияющим от восторга лицом. — Я снова могу двигаться!!!       Я бросилась на него с детским гиком. Он поймал меня и прижал к себе. Как же давно мы не обнимались! Мое сердце бешено билось под вновь сросшимися ребрами, отчаянно пытаясь вырваться на волю.       Сердце…       Вновь сросшиеся…       Но что будет с Азом?!       — Эй… — отстранилась я. Он отдал мне свою душу. Ту половину, благодаря которой он и смог вернуться к жизни. Разве это не означало, что…       Означало. Но все осталось, как было. Аз все так же держал меня в своих объятиях. Место страха заняла робкая надежда. От счастья я весело рассмеялась:       — Аз! Ты жив… как хорошо, что ты жив!..       — Фриск… — улыбнулся он грустной улыбкой. — Нам пора прощаться. Оставайся такой же решительной…       Надежда угасла сразу после этих слов. Я судорожно закачала головой:       — Нет. Нет, Аз! Ты будешь в порядке! Ты точно будешь в порядке!       Я почувствовала, что его руки похолодели. Заметно похолодели. Каждая секунда уносила от меня капельку его жизни. Его белый мех стал бледно-серым, лиловые глаза потускнели, как две увядшие фиалки.       Но грустная улыбка оставалась на месте.       — Аз!.. — зарыдала я, притягивая его к себе. — Зачем?! Зачем ты это сделал?!       — Потому что такие как ты заслуживают жизни, а не существования, — произнес он тихим, двоящимся шепотом, словно бы уже доносившимся из холодной Вечности. — Потому, что я тебя люблю…       Я выла. Плакала. Прижимала его к себе. Снова и снова. Он не мог умереть. Я любила его. Мой крик переходил в хрип. Но Аз молчал. Его руки ослабли и уронили меня на землю.       На пыль.       Я упала на мягкую гору серой пыли. И грудь, и руки были густо облеплены ее крупинками.       — Аз?..       Я поднесла руку к застывшей грустной улыбке. Она рассыпалась, серым облаком воспарив над всем, что находилось выше — от носа до рогов.       — Нет… Нет!!! АЗ!!! — выкрикнула я надломившимся голосом.       Между острыми пиками скал волчком завертелся ветер. Пыль закружилась. Его лицо навсегда исчезло. Я попыталась в последний раз прикоснуться к его меху, но моя рука не нащупала ни меха, ни кожи, ни плоти, ни крови и ни кости. По морщинам ладони струилась одна только сухая пыль — не холодная и не горячая. Ветер сдул ее и, подхватив, понесся прямо к синему мареву, которое равнодушно наблюдало за смертью Аза свысока.       Я кричала. Просто сжалась в комок и кричала, подняв голову к небу. Мой крик тоже подхватывал ветер, и он принимался отскакивать от скал в виде эха. Просить помощи было не у кого. Белые облака мне не отвечали. Я упала прямо на пыль. Начала кататься по ней, сжимая ее в горстях, словно пытаясь задержать в своих руках последние частицы самой сильной любви, которую когда-либо испытывала. Но ветер все равно развеял ее, что бы я ни делала.       Надежды и мечты больше не существовали.

ИГРА ОКОНЧЕНА